Текст книги "Ливонский поход Ивана Грозного"

При таких обстоятельствах осажденные имели возможность наносить еще больший вред своим врагам, и особенно Немцам[345]345
  Письмо Даниила Германна, Äug. Mosbach, Wiadomości do dziejów polskich, стр. 162.


[Закрыть]. Однажды немецкие солдаты, предавшись веселью и пьянству, легли беззаботно спать на траве врассыпную. Заметив это, русские произвели вылазку, напали тихонько на сонных, многих умертвили, а некоторых захватили и унесли с собой в замок. Велико было изумление и ужас плененных, когда они проснулись и поняли, где они находятся. Они стали умолять своих врагов о пощаде, но те были безжалостны к ним и подвергли их страшным мучениям. Пробуравив у них плечи и продев через отверстия веревки, жестокосердые враги спускали их с высокой стены совершенно обнаженными и заставляли умирать в этих ужасных пытках медленной смертью[346]346
  Danielis Hermanni Borussi Stephaneis Moschovitica sive de occasione, causis, initiis et progressions belli a Serenissimo potentissimoque Polonorum Regno, Magno Duce Lithuamae etc. Stephano primo contra Joannem Basilium Magnum Moschorum Ducem gesti etc. libri duo priores. Bxcusae Gedani a Jacobo Rhodo 1582. Изложено содержание этой поэмы у В.Г. Васильевского, Польская и немецкая печать о войне Батория с Иоанном IV. Журн. Мин. Нар. Просв., 1889, февраль, стр. 350–369. Гейденштейн (70) сообщает след.: «посадив их (Немцев) с ногами в котлы и подложивши в огонь, они варили их живыми в кипящей воде; в то же время, связав им руки за спиной веревкой, пропущенной по локтям, они самым гнусным образом изрезали у них животы и все тело частыми продольными ранами, так что это имело вид продольного панцыря».


[Закрыть].

Несмотря на затруднения, осаждающие пытались производить приступы, но неудачно. Во время одного из таких приступов погиб, пораженный ядром, один из храбрых венгерских предводителей, Михаил Вадаш, прославивший свое имя в турецких войнах[347]347
  Гейденштейн, 61.


[Закрыть].

^{Полоцк в XVI в.}

Все эти неудачи побудили Батория созвать военный совет, чтоб решить вопрос, что делать дальше? Большинство было того мнения, что надо произвести со всех сторон нападение на крепость всеми войсками. Но король не согласился с этим мнением, опасаясь неудачи, вследствие которой пришлось бы отступить от крепости, что равносильно было бы крушению всего предприятия.

Баторий полагал, что прежде всего необходимо сделать отверстие в стене, через которое солдаты могли бы проникнуть в крепость, и согласно этому убеждению продолжал действовать. С этою целью он издал воззвание к солдатам, обещая большие награды тем, которые подожгут стены. Не следует, – говорилось в воззвании, – возвращаться из-под стен до тех пор, пока пламя не разгорится как следует, что прежде упускалось из виду. От поджога зависит успех предприятия, а поэтому лучше погибнуть доблестною смертью под неприятельским огнем, чем опозорить себя постыдно отступлением. Воззвание подействовало на солдат: они бросились бодро исполнять королевское желание. А тут и судьба начала им благоприятствовать. Дожди стали утихать, небо прояснилось и засияло солнце. Это было 29-го августа. Солдаты побежали к крепости: одни спускались во рвы, другие переплывали через Полоту, иные, преодолев различного рода затруднения, карабкались на возвышенность[348]348
  «Эдикт о молебствиях», Relacje nuncjuszów, I, 319.


[Закрыть]. Первым прибежал к передней крепостной башне какой-то медник из города Львова; он принес с собой, как рассказывали, котел, наполненный раскаленными угольями, и смолистую лучину и, поджегши башню, пустился бежать назад. Вдогонку ему осажденные послали много стрел, и одна из них попала ему в спину; однако он благополучно возвратился вплавь через Полоту к своим. За этот подвиг король возвел его в дворянское достоинство, дал ему фамилию Полотинского и пожаловал имение[349]349
  Bielski, 763 и I). Hermann. Stephaneis: Primus at in reliquis qui primam lampadem ad aram Intulit, ille sibi nomenque decusque paravit, etc.


[Закрыть]. Другие солдаты подожгли крепость в других местах, пламя быстро охватило громадное пространство, и огня нельзя уже было потушить. Тогда король послал в крепость грамоту, предлагая осажденным добровольно сдаться и обещая отпустить на волю всех с женами, детьми и имуществом, какое каждый будет в состоянии нести на себе; тем же, которые пожелают служить ему, королю, он обещал такие же права и милости, какими пользовались граждане великого княжества литовского; осажденные должны были выйти из крепости до полудня[350]350
  Acta Stephani regis, № CXVII.


[Закрыть].

Зарево поджара так ярко освещало небо, что его можно было видеть на далеком расстоянии. Ввиду этого король начал опасаться, чтобы гарнизон крепости Сокола, заметив пожар, не прибыл своим на помощь. Чтоб предупредить нападение с этой стороны, Баторий вывел почти все войско из лагеря и построил его в боевой порядок на правом берегу Полоты. Но опасения короля оказались напрасны.

В это время из крепости спустилось со стен 10 человек и явилось в неприятельский лагерь просить пощады, но венгерские солдаты умертвили несчастных перебежчиков. Остальные осажденные показывали тоже вид, что желают сдаться, но, как оказалось вскоре, притворно. Пользуясь тем, что громадное пламя закрывало их от неприятеля, они насыпали в том месте, где прогорела стена, вал, провели ров и поставили орудия. Сильный пожар продолжался до самого вечера, а поэтому король, не желая вести солдат через огонь, отложил приступ до следующего дня. Но некоторые венгерские и польские солдаты, побуждаемые жаждою добычи, попытались через пламя вторгнуться в крепость, однако огонь так сильно обжигал их и враг так мужественно отражал, что они были принуждены возвратиться назад. Русские пустились их преследовать, но на помощь бегущим бросился отряд пехотинцев Замойского (200 челов.). Тогда завязалась горячая схватка. Король, узнав о штурме, поспешил занять дорогу, ведущую из Сокола, а Мелецкий – защитить орудия и окопы. Русские открыли в это время из крепости по неприятелю сильную пальбу. Король и Замойский подверглись в этот момент немалой опасности: один из всадников был убит ядром подле самого короля на том месте, которое оставил Замойский с той целью, чтоб переменить лошадь. Штурм был отбит, но и Русские, преследовавшие штурмовавших, должны были возвратиться с значительным уроном: во время этой схватки погибло, по польскому официальному известию, 27 солдат из войска Батория и 200 человек из крепостного гарнизона[351]351
  Relacje nuncjuszow, I, 319.


[Закрыть].

Эта неудача возбудила сильные раздоры между Поляками и Венграми: Поляки называли поступок Венгров безрассудством, а Венгры, в свою очередь, обвиняли Поляков в том, что они недостаточно энергически им помогали при штурме. Вследствие этих раздоров утро следующего дня до полудня прошло в бездействии. Король снова послал в крепость грамоту с требованием сдачи, заявляя, что опасная грамота будет действительна только до 3-х часов дня[352]352
  Acta Stephani regis, № CXVIII.


[Закрыть]. Но осажденные не думали пока еще сдаваться. Они намеревались укрепить ту башню, которая была подожжена, и хотели сюда возвратиться. Однако король не позволил им исполнить это намерение. По его приказанию Венгры, предводительствуемые Петром Рачем, напали внезапно на эту башню и подожгли ее. Новый пожар продолжался всю ночь; всю ночь также производилась пальба из орудий. Осаждающие успели в эту ночь провести рвы на расстоянии нескольких шагов от неприятельских укреплений. Однако пожар в крепости произвел такие опустошения, что защита сделалась невозможной. Тогда стрельцы и дети боярские[353]353
  Карамзин (изд. 1852), IX, 300, присоединяет к ним и воеводу Петра Волынского, основываясь на словах летописца графа Толстого (см. прим. 526): «а сдал Полоцк Петр Волынский со стрельцами». Польские источники не упоминают этого имени; Стрыйковский (II стр. 429) причисляет даже Волынского к тем, которые не хотели добровольно сдаваться.


[Закрыть] вступили с королем в переговоры о сдаче крепости и сдали ее, как этому ни сопротивлялись великолуцкий архиепископ Киприан и воеводы, которые хотели даже взорвать крепость на воздух, предпочитая геройскую смерть постыдной сдаче. Не будучи в состоянии склонить гарнизон к этому подвигу, они заперлись в церкви Св. Софии, так что пришлось – по приказанию Батория – выводить их оттуда насильно. Приведенные к королю, они ударили ему челом, причем воевода Петр Волынский стал жаловаться Баторию на своего товарища Василия Микулинского за то, что этот последний оклеветал его перед царем, и поэтому царь приказал заключить его, Волынского, в оковы. Но король не пожелал за недостатком времени разбирать этой жалобы и поручил надзирать за воеводами и архиепископом литовскому подскарбию Лаврентию Войне[354]354
  Гейденштейн, op. cit., 69.


[Закрыть]. Затем он послал несколько Венгров и несколько Поляков (Нищицкого, Пенкославского, Немоту и Красицкого) принимать замок. К ним вздумали было присоединиться еще некоторые Поляки, увлекаемые, вероятно, жаждой добычи, что сильно рассердило короля: он бросился на одного из них, Доброславского, с саблей, чем обидел гетмана Мелецкого, так как Доброславский был его слугой[355]355
  J. Bielski, op. cit., 765.


[Закрыть].

Приняв замок, король приказал Москвитянам выходить из него, предоставляя каждому на выбор – возвратиться на родину или остаться у него на службе. Большая часть, побуждаемая любовью к родине и преданностью царю, предпочла возвращение в отечество и службу своему государю, хотя «каждый из них мог думать, что идет на верную смерть и страшные мучения». Однако царь пощадил их, «или потому, – замечает польский историк, – что, по мнению его, они были вынуждены сдаться последнею крайностью, или потому, что он сам вследствие неудач упал духом и ослабел в своей жестокости». По приказанию царя, они были размещены в окрестных замках: Великих Луках, Заволочье, Невеле, Усвят, чтобы они смыли, защищая эти крепости, позор сдачи Полоцка доблестными подвигами в дальнейшей борьбе с врагом. Король приказал охранять выходивших из крепости от обид и сам наблюдал за этим. Когда один из солдат, надеясь на то, что он останется незамеченным в толпе, стал грабить их, Баторий бросился на него и прибил его булавой[356]356
  Гейденштейн, 70.


[Закрыть]. С целью охраны от грабителей дана была Москвитянам, по приказанию короля, стража из литовских панов и казаков (2 эскадрона), под начальством ротмистра Садовского, для сопровождения их в пути[357]357
  Гейденштейн, 71 и J. Bielski, 765.


[Закрыть].

«Но когда они пришли на ночлег, то всякий сброд, который потянулся за ним от войска, начал их терзать и грабить, чему помогали и посланные охранять их казаки». Увидев это, встревоженные Москвитяне стали разбегаться, кто куда попало, так что Садовский не мог собрать их снова. Узнав об этом, Баторий выразил сильное сожаление, что так случилось[358]358
  J. Bielski, 765.


[Закрыть].

Взяв крепость, король хотел совершить благодарственное молебствие в тот же самый день в самом Полоцке, но множество трупов и сильное от них зловоние не позволили ему войти в город, а потому он приказал отслужить молебен на следующий день в лагере[359]359
  Гейденштейн, 71.


[Закрыть].

В крепости победители нашли 38 орудий, 300 гаковниц, около 600 длинных ручниц[360]360
  Гваньини и Бельский.


[Закрыть], 2500 центнеров пороха[361]361
  Сообщение Д. Германна в Aug. Mosbach, op. cit., стр. 162.


[Закрыть], много пуль и ядер[362]362
  Король в «Эдикте о молебствиях» говорит так: nostri cum ingressi esscnt passim magnum cadaverum insepultorum numerum rcpererunt, tum tormcntorum ac pulveris tormontai’ii globorumque tantam vim dcprehenderimt, quanta in arcc aliqua christiani orbis his rebus instrnctissima posset reperiri. – Relacje nuncjuszów, I, 320.


[Закрыть] и значительную добычу, хотя Москвитяне, уходя на родину, и взяли с собой много сокровищ. Венгры в течение нескольких дней выносили разного рода вещи из замка, много продали явно в лагери и много, – то, что получше, – у себя спрятали[363]363
  Сообщение Д. Германна (Aug. Mosbach, op. cit., 162), которому, как очевидцу, следует больше верить, чем Гейденштейну (стр. 71), говорящему, что «по взятии города Москвитяне увезли с собой в Москву все сокровища, оставив немного пожертвований». Если он прибавляет, что надежды солдат на добычу совсем не были удовлетворены, то эта неудовлетворенность происходила от озлобления, вызванного тем, что король разрешил Русским вынести с собой те вещи, которые они будут в состоянии взять. Сообщение Германна подтверждается словами нунция Калигари. Ввиду этого нельзя согласиться с мнением Соловьева (op. cit., 11, столб. 272), который, следуя Гейденштейну, утверждает, что «добыча, найденная в Полоцке, обманула надежды осаждающих; самую драгоценную часть ее составляла библиотека…» и т. д.


[Закрыть]. Кроме того, победителям досталась драгоценная библиотека, состоявшая из летописей и сочинений отцов церкви на славянском языке[364]364
  Соловьев (op. cit., II, столб. 272) говорит, что все это погибло. Но так ли это?


[Закрыть].

При разделе добычи между венгерскими и польскими солдатами произошли раздоры, которые достигли до такой степени, «что, выстроившись в боевой порядок, они едва не бросились друг на друга с обнаженными мечами. Уже раньше этого польские солдаты, собираясь в кружки, шумели по всему лагерю, говоря, что их храбрость пренебрегается Венграми, что те присваивают себе во всем преимущества, одни только захватывают плоды побед и всю добычу, как будто война предпринята для их славы и выгод». Возник раздор и между начальствующими лицами. Гетман Мелецкий, недовольный умалением своей власти, высказывал вражду к виленскому воеводе Радзивиллу, Замойскому и Бекешу, королевским любимцам, которым Баторий предоставлял столько власти, что они могли действительно стеснять распоряжения гетмана[365]365
  Так надо понимать осторожные выражения Гейденштейна (72).


[Закрыть]. Король прекратил раздор между солдатами раздачей подарков из своей казны.

Чтоб упрочить окончательно за собой владение Полоцком, Баторий должен был взять окрестные крепости Сокол, Туровлю и Сушу, которые находились еще в руках Москвитян. Туровля расположена была в четырех милях от Полоцка вверх по Двине[366]366
  Stryjkowali, II, 429.


[Закрыть], у впадения речки Туровли, так что крепость заключена была между двумя реками; с третьей стороны примыкало к ней озеро. Находясь посредине Улы, Витебска и других крепостей, принадлежавших Речи Посполитой, Туровля легко могла преграждать и действительно преграждала подвоз съестных припасов в Полоцк из этих местностей, отчего в лагере Батория под Полоцком недостаток в съестных припасах все более и более усиливался. Ввиду этого еще во время осады Полоцка была сделана попытка устранить это препятствие. Николай Разивилл послал отряд войск, под начальством Франциска Жука, взять Туровлю, но эта экспедиция потерпела неудачу как вследствие мужественной обороны гарнизона, стоявшего в Туровле, так и вследствие недостаточного количества орудий, взятых с собою Жуком. Неоднократные нападения его на крепость были отражены Русскими с успехом[367]367
  Гейденштейн, (стр. 62) и Rerum post captain Polociam contra Mosenm gestarum narratio (Relacje nuncjuszow, I, 324). В.Г. Васильевский вполне правильно замечает, что последнее повествование, имеющее официальный характер, очень отчетливо излагает ход военных действий после взятия Полоцка (Журн. Мин. Нар. Просв., 1889, январь, 137, № 6).


[Закрыть]. Взяв Полоцк, Баторий приказал идти к Туровле Венграм. Но Радзивилл сделал попытку взять крепость при помощи легких отрядов. Он послал туда известное количество всадников и пеших легковооруженных казаков, под начальством ульского старосты Константина Лукомского[368]368
  Гейденштейн (73) говорит об этом так: между тем в это время Мартин Курц с отрядом казаков предложил свои услуги виленскому воеводе; его-то и послали против Туровли, присоединив к нему Константина Лукомского, начальника в Уле. Стрыйковский (II, 430) называет Лукомского князем.


[Закрыть].

Вследствие взятия Полоцка гарнизон Туровли упал духом, а потому Москвитянами овладела паника, лишь только они увидели неприятеля. Полагая, что приближается все войско Батория, они бросились из крепости через противоположные ворота и обратились в бегство. В крепости остались только воеводы, которые считали для себя позором покидать крепость. Они-то и достались в плен воинам Батория вместе со всеми припасами и военными снарядами, находившимися в крепости (4-го сентября). Спустя несколько дней после этого крепость сгорела вследствие неосторожного обращения солдат с огнем; празднуя взятие крепости, они устроили фейерверк, от которого и произошел пожар[369]369
  Стрыйковский (II, 430) говорит, что крепость сожгли «наши», «gdy kniaź Łukomski kazał z więtszych dział pod dobrą myśl strzelać».


[Закрыть]. Сожжение Туровли огорчило Батория, так как оно отсрочило взятие Суши, гарнизон которой приободрился, ибо у них явилась надежда на возможность получить подкрепление и припасы.

В то время, когда все это происходило, король отправил к Соколу гетмана Мелецкого с отрядом польской конницы и польской и немецкой пехоты[370]370
  По словам Д. Германна, немецкий отряд, находившейся под начальством Христофора Розражевского, состоял из 3000 человек, см. Aug. Mosbach, op. cit., 162.


[Закрыть]. Сокол лежал в пяти милях[371]371
  Такое расстояние указано в Rerum post captam Polociam narratio (Relacie nuncjuszów, I, 324) и у Стрыйковского. II, 429. Starożytna Polska pod względem historycznym, geograficznym i statystycznym, opisana przez M. Balińskiego i Tym. Lipińskiego, IV, 493, определяет расстояние в 30 верст.


[Закрыть] к северу от Полоцка по дороге во Псков. Крепость, имевшая 11 башен[372]372
  См. статью Коркунова в Журн. Мин. Нар. Просв., 1837.


[Закрыть], расположена была между реками Дриссою и Нищею, окружена деревянной стеной и защищена с той стороны, где реки расходились друг от друга глубоким рвом. В ней находился гарнизон, достигавший 5000 человек[373]373
  По словам Д. Германна (Aug. Mosbach, op. cit., 162).


[Закрыть].

К обычному гарнизону, защищавшему доступ к Полоцку с севера, присоединился отряд, посланный Иоанном Грозным на защиту Полоцка, когда царь узнал о походе Батория на эту крепость[374]374
  Гейденштейн, 62; Narratio (Relacje nuncjuszów, I, 325), перечисляет имена воевод: Феодор Васильевич Шереметев, Борис Васильевич Шеин, Андрей Палецкий, Михаил Юрьевич Лыков (Michael Georgii filius Lycus) и Василий Кривоборский (Basilius Crivoborsius). По Щербатову (т. V, часть 3-я, стр. 33), обычным гарнизоном командовал воевода Иван Кокошкин.


[Закрыть]. Прибыл в крепость и Юрий Булгак с 2000 стрельцов[375]375
  Об этом отряде Narratio сообщает какое-то странное сведение: Accesserat hue etiam Georgius Bullahacus cum duobus millibus sclope tarioium; partim Dunonsium, partim Voliensium, qui ad Dimae et Yolbiae fontuim paludes ob perpetuus cum Tartaris dimicationes, caeteris belli usu ac jaculandi poritia facilo praestant. Почему же эти стрельцы, находясь у истоков Волги и Двины, должны были сражаться постоянно с Татарами?


[Закрыть]. Так как этот отряд мог явиться большой опасностью для Баториева войска, осаждавшего Полоцк, то произведены были из-под Полоцка нападения на Сокол, сначала под предводительством Ивана Волыминского, а потом Христофора Радзивилла, к которому присоединился и минский каштелян Иван Глебович[376]376
  Гейденштейн (63) упоминает только об экспедиции Хр. Радзивилла, a Narratio (325) и о набеге Волыминского.


[Закрыть]. Гарнизон Сокола держался постоянно близко укреплений; нападающим не удалось выманить его оттуда, и дело окончилось схватками, во время которых было убито несколько человек с той и другой стороны и несколько человек взято в плен[377]377
  Гейденштейн (63) и Narratio, 325.


[Закрыть]. Эти неудачи побудили Батория отложить экспедицию против Сокола до тех пор, пока не будет взят Полоцк, т. е. до того времени, когда можно будет послать большее войско.

Мелецкому, отправленному под Сокол, пришлось испытать немалые препятствия и лишения: дороги были размыты дождем; кроме того, в обозе польского гетмана чувствовался недостаток провианта. При переправе через реку Дриссу представилось особенно большое затруднение, так как вода в реках от непрерывных дождей сильно поднялась. Брацлавский воевода Иван Збаражский переправился через нее вплавь с отрядами всадников, а остальное войско перешло по мосту, который построили, по совету Николая Уровецкого, начальника конницы, из толстых бревен, связывая их железными цепями или другими крепкими связями. Гарнизон Сокола ничего не сделал для того, чтобы помешать переправе. На противоположном берегу реки разъезжали только всадники, перекликаясь между собою и заявляя громогласно, что в Соколе находятся казанские, астраханские и иные войска, чем, конечно, старались внушить страх неприятелю. Переправившись через реку, Мелецкий немедленно двинулся на врагов. При этом большую часть своей конницы он поставил в лесу, который находился между обеими реками, протекавшими вблизи крепости, а пехоте приказал проводить на достодолжном расстоянии рвы и окопы, что Поляки вдоль Нищи, а Немцы вдоль Дриссы стали приводить в исполнение так, чтобы укрепления сомкнулись под крепостью. Ивану Збаражскому приказано было стать за меньшей рекой Нищею, в том месте, где врагу легче всего было убежать из крепости и поручено было стеречь это место. Когда укрепления были окончены и орудия поставлены (дело было к вечеру), тогда начальник артиллерии Доброславский, желая попробовать, нельзя ли будет произвести пожар в крепости, бросил туда три раскаленных ядра, из которых два были потушены Русскими, а третье, засев в стене, подожгло ее, отчего вспыхнул громадный пожар[378]378
  Случилось это, по словам королевского универсала, 11-го сентября (turn ad undecimam hujus mensis diem); см. Epistola qua Regni Ordines ad comitia convocantur в Relacje nuncjuszow, I, 321; см. также Тургенева, I, № CXCIX. Показание Карамзина (изд. 1852, т. IX, 301) относительно того, что Литовцы осадили Сокол 19-го сентября, а 25-го зажгли башни (то же говорит и Соловьев, II кн., столб. 272), должно быть признано неправильным.


[Закрыть], который охватил большую часть крепости. Это произвело страшную панику среди гарнизона. Большая часть его бросилась в суматохе бежать через южные ворота, обращенные к Нище[379]379
  В описании Гейденштейна, 78, этот момент не обозначен, но вообще рассказ его, за исключением нескольких мелких подробностей, согласуется с Narratio; Стрыйковский, II, 430, говорит, что когда огонь разгорелся, Москвитяне, усумпившись в возможности защищать замок, бросились на бой через ворота со стороны Ниссы (przez brame od Nissy).


[Закрыть]. Но навстречу им двинулись, по знаку, данному гетманом Мелецким, из своих укреплений Поляки, а за ними вскоре отряд немецких стрелков, и Русские были отброшены назад в крепость. Придя в отчаяние, они стали давать различные знаки, что желают добровольно сдаться. Но Немцы, не понимая русского языка, не обращали на это никакого внимания, а раздраженные жестокостями, которые были произведены Русскими над их соотечественниками в Полоцке, стали истреблять врагов с величайшим озлоблением, что, в свою очередь, возбудило ярость в русских воинах. Они сбросили на врагов, вторгавшихся в крепость, решетку, которая находилась над воротами, и таким образом одним врагам отрезали отступление, а другим преградили доступ, но вместе с тем заперли и себя среди укреплений. Тогда произошло нечто ужасающее по своему трагизму: среди всепожирающего пламени враги в страшном остервенении истребляли друг друга.

В то же время нападающие пытались удалить решетку; им удалось наконец сокрушить ее. Тогда те, которые остались живы среди ужасной сечи, происходившей в крепости, раненые и обгорелые, бросились вместе с Русскими бежать из крепости; другие, напротив того, ворвались в нее и предались грабежу, спеша унести из пламени то, что только возможно было спасти. Русские, бежавшие из крепости, наткнулись на укрепления или посты Немцев и были все перебиты. При этом пали воеводы Борис Шеин, Андрей Палецкий, Михаил Лыков и Василий Кривоборский. Но те, которые попали в руки Поляков, остались живы[380]380
  Воеводу Шереметева, бежавшего с частью конницы по дороге к Пскову, захватил в плен, по словам Гейденштейна, Иван Збаражский.


[Закрыть]. Убитых Русских насчитано было около 4000, а пленных оказалось такое множество, что было их по нескольку не только у начальников и офицеров, но даже и у простых солдат[381]381
  Narratio (Relacje nuncjuszów, I, 328); см. также письмо из Полоцка от 14-го сентября у Тургенева, I, № CXGIX. Если иметь в виду эти сообщения, тогда придется показание Д. Германна о численности московского гарнизона (5000 чел.) в Соколе признать неточным; он должен был быть гораздо многочисленнее. Калигари говорит, что «было убито 5000 русских (римские портфели, 9, CIV, стр. 295).


[Закрыть]. Пало много солдат и из войска Батория: одних Немцев было убито в крепости 500 человек[382]382
  Генденштейн, 78.


[Закрыть]. Многие ветераны, и между ними старый полковник Вейер, утверждали, что хотя они видели на своем веку немало битв, но такой ужасной резни не приходилось им встречать[383]383
  Гейденштейн, 79.


[Закрыть]. Крепость сгорела. Тем не менее победителям удалось захватить немалую добычу, много серебра, которое хранили московские бояре в особых шкатулках, и много драгоценных платьев[384]384
  Описание взятия Сокола у Стрыйковского, не отличающееся большими подробностями, сходно с Narratio; Бельский и Гваньини следуют Гейденштейну, а Одерборн (Starczewski, Scriptores liistoriae ruthenica exteri, II, 243) заимствовал дословно рассказ об этом сражении из Narratio.


[Закрыть].

В руках Москвитян оставалась еще Суша. Но добывать эту крепость король не считал пока делом нужным. Он полагал, что она, отрезанная от подкреплений и подвоза съестных припасов, будет принуждена сама добровольно сдаться, а между тем осада ее представлялась весьма затруднительной ввиду того, что ее окружали обширные озера и болота и приближалась ненастная осенняя погода. Поэтому он ограничился только тем, что расположил вокруг крепости обозом отряды солдат, с тем, чтобы они не допускали в Сушу подкреплений. Расчеты Батория оправдались. С потерей Полоцка Иоанн потерял надежду на возможность удержать за собою Сушу, а потому приказал сушскому воеводе Петру Федоровичу Колычеву зажечь крепость и удалиться из нее, причем гарнизон должен был предварительно спрятать в землю образа, церковные книги и вообще священные предметы, уничтожить порох и амуницию, а орудия погрузить в воду[385]385
  Царь посылал грамоты об этом 6-го и 17-го сентября.


[Закрыть]. Гонцы с царскими грамотами проникли в Сушу, но одного враги перехватили и доставили его Мелецкому. Гетман, опасаясь за целость артиллерии, которой он хотел завладеть, послал тотчас же в Сушу предложение сдаться на следующих условиях: воины могут унести с собою свое имущество и вполне безопасно возвратиться на родину. Эти условия были приняты гарнизоном, и крепость была сдана со всеми военными снарядами полоцкому воеводе (который присылал также гарнизону предложение сдать крепость) и отряду солдат, посланному Мелецкому (6-го октября)[386]386
  Narratio (Relacje nuncjuszów, I, 328–329) и Гейденштейн, 81–82. По словам Стрыйковского, из Суши вышло 6000 человек, a победители взяли 21 больших орудий, 136 гаковниц, 123 длинных ручниц, 100 бочек пороха весом в 400 центнер, 4822 больших железных пуль и множество провианта (II, 430–431 и Сапунов, Витебская Старина, IV, 197).


[Закрыть].

В то время как происходили рассказанные нами события на главном театре военных действий, были произведены тоже вторжения и в пределы московского государства. Оршанский староста Филон Кмита сжег в смоленской области до 2000 селений, уничтожил огнем предместья самого Смоленска и, производя всюду на своем пути страшные опустошения, возвратился назад в Оршу с огромной добычей[387]387
  О Филоне Кмите, см. статью М. Малиновского «Wiadomość о Filonie Kmicie Czarnobylskim» (Źiódła do dziejów polskich wydawane przez M. Malinowskiego i AL Przeździeckiego, Wilno, 1844, t. II, 306–343).


[Закрыть]. Точно таким же образом князь Константин Острожский с сыном Янушем и брацлавским каштеляном Михаилом Вишневецким опустошил черниговскую область, сжег город Чернигов, но взять черниговскую крепость не был в состоянии, так как ее доблестно защищал московский гарнизон. Тогда Острожский, отступив от Чернигова, разослал во все стороны легкие конные отряды, которые разорили северскую область до Стародуба, Радогоста и Почепа[388]388
  Stryjkowski, II, 431.


[Закрыть]. В то же время мстиславский староста Иван Соломерецкий разрушил город Ярославль и много деревень[389]389
  Narratio, I, 329 и Гейденштейн, 82–83.


[Закрыть].

Так окончился поход 1579 года; полоцкая область была завоевана. Завладев ею, Баторий занялся тотчас же ее устройством. Он постарался восстановить укрепления Полоцка, для чего дал 7000 золотых, на которые нанято было для постройки стен 63 плотника в Витебске и 14 в Двинске. В Полоцкой крепости он оставил гарнизон в 900 человек (400 всадников и 500 пехотинцев) под начальством воеводы Николая Дорогостайского, которому дал в помощники вольного писаря Войцеха Стабровского и городничего Франциска Жука, поручив последнему производить смотры солдатам полоцкого гарнизона и уплачивать им жалованье[390]390
  Acta Stephani regis, № CXXI, К Górski, 1. е., II, 112.


[Закрыть]. На границе с московским государством поставлены были военные отряды: гетман Мелецкий, по приказанию короля, разделил польское войско на три части и, назначив начальниками над ними Христофора Нищицкого, Мартина Казановского и Сигизмунда Розена, указал им места для зимних стоянок.

^{Стефан Баторий. Неизвестный художник XVI в.}

Сильная паника, овладевшая врагом[391]391
  См. донесение Калигари у Тургенева, I, 285, № CXCVII.


[Закрыть], подавала Баторию надежду на дальнейшие успехи в борьбе с ним, и король сильно желал продолжать войну. Однако значительные препятствия заставили короля отложить на время исполнение своих желаний: армия была утомлена, пало громадное количество лошадей, а главное – ощущался сильный недостаток в финансовых средствах; кроме того, ко всему этому присоединялось еще осеннее ненастье, которое все более и более усиливалось[392]392
  Epistoła qua regni ordines ad comitia convocantur (Relacje nuncjuszów, I, 321), Narratio (ib., I, 329–330).


[Закрыть] и которое, конечно, могло повлиять пагубно на здоровье солдат.

Ввиду всего этого Баторий приостановил военные действия[393]393
  С отъездом Батория из Полоцка военные действия не вполне прекратились. 13-го декабря 1579 года полоцкий воевода Дорогостайский сжег замок Нищерду, причем погибло с лишком 2000 Москвитян, мужественно защищавших крепость, и попало в плен около 1000 (в том числе 4 воеводы); см. Stryjkowski, (II, 431). Гейденштейн (96) не сообщает этих подробностей; он говорит, что полоцкие казаки овладели Нищердою при помощи крестьянина Коссонского, который указал им, когда удобнее всего сделать нападение на крепость, причем занять ее оказалось легко, так как окопы не были еще окончены. Тот же Коссонский хотел передать, по словам Гейденштейна (97), баториевым войскам и Заволочье. Но замысел изменника был открыт, и Коссонский, вместе с двумя своими сыновьями, был посажен на кол. Неудачна была также попытка баториевых казаков захватить неожиданным нападением крепость Усвят.


[Закрыть] и, устроив необходимые дела в Полоцке, уехал отсюда 17-го сентября[394]394
  Narratio (1. с, I, 329) и показание Д. Германна (Aug. Mosbach, op. cit., 163).


[Закрыть] по реке Двине в Дисну, куда он приказал перевезти все пушки (они были оставлены здесь до следующего похода). Еще накануне отъезда из Полоцка (16-го сентября) он послал Иоанну письмо, в котором извещал его о взятии Полоцка и заявлял, что кровь христианская по вине Иоанна проливается. Вместе с тем он припоминал царю о том, что он – вопреки международным обычаям – задерживает до сих пор его, Баториева, посланца Вацлава Лопатинского; пусть он отпустит его немедленно, равно как и того посланца (Богдана Проселка), с которым король посылает эту грамоту[395]395
  Книга посольские метрики Вел. Кн. Лит., ч. II, № 24. Гейденштейн сообщает содержание этой грамоты, пропуская требование – отпустить без проволочки Лопатинского и Проселка, и говорит, что она была отправлена к царю из Дисны (стр. 80).


[Закрыть].

Из Дисны Баторий отправился в Друю, а оттуда через Брацлавль в Вильну, где ему, как победителю, устроена была торжественная встреча. Папский нунций Андрей Калигари, многие вельможи, шляхта и мещане приветствовали победоносного вождя, прославляя его доблести и подвиги. Навстречу вышли и русские пленные, которые поднесли королю, по своему обычаю, хлеб-соль[396]396
  Гейденштейн, 81.


[Закрыть].

В то время как Баторий одерживал свои блестящие победы, Иоанн вел себя очень странно: он оставался в полном почти бездействии, никуда не двигаясь из Пскова. Получив известие об осаде Полоцка, царь ограничился только тем, что послал па помощь крепости небольшой отряд войска под командой Шеина, Лыкова, Палецкого и Кривоборского, но воеводы не были уже в состоянии проникнуть в крепость и, как нам известно, отправились в Сокол, где и оставались до взятия этой крепости войсками Батория.

Как объяснять себе поведение Иоанна? Польский исследователь[397]397
  К. Gorski, op. cit., Bibl. Warsz., 1892, II, 108.


[Закрыть] обращает внимание на то, что Иоанну пришлось действовать одновременно против двух врагов, что во время похода Батория на Полоцк «Шведы свирепствовали в окрестностях Нарвы и Нейшлоса, в Карелии и Ижорской земле, что шведский полководец Бутлер сжег Киремпе», а потому Иоанн не знал, куда ему следует двинуться. Но такое объяснение не вполне правильно. Оказывается, что успехи Шведов были не особенно значительны, что «попытка их в сентябре осадить немецкую Нарву окончилась неудачно, так же как и план захвата Гапсаля», что «у Нарвы они, как говорили, потеряли 4000 человек убитыми»[398]398
  Г. В. Форстен, Балтийский вопрос, I, 674.


[Закрыть]. Современники объясняли неподвижность Иоанна различным образом.

Одни говорили, что царь был совершенно уверен в невозможности взять Полоцк, полагаясь вполне на крепость его стен и храбрость гарнизона; другие рассказывали, что царь не хотел выступить в поход, так как боялся возмущения своих подданных, которые ненавидели его за жестокость[399]399
  См. письмо папского нунция Калигари к кардиналу Конскому у Тургенева, I, № СХСVII.


[Закрыть]. Конечно, эти объяснения надо считать только догадками современников, однако догадками, в которых заключалась известная доля истины, как это мы сейчас увидим. Мы не можем согласиться с мнением знаменитого Соловьева, который объясняет бездеятельность Иоанна таким образом.

Московское правительство сознавало у себя недостаток военного искусства, а потому московские воеводы весьма неохотно вступали в битвы с войсками, на стороне которых виделось большое искусство. «И вот в это время, когда московское правительство так мало надеялось на успех в решительной войне с искусным, деятельным полководцем, на престоле Польши и Литвы явился государь энергический, славолюбивый, полководец искусный, понявший, какими средствами он может победить соперника, располагавшая большими, но только одними материальными средствами. Средства Батория были: искусная, закалившаяся в боях наемная пехота, венгерская и немецкая, исправная артиллерия, быстрое наступательное движение, которое давало ему огромное преимущество над врагом, принужденным растянуть свои полки по границам, над врагом, не знающим, откуда ждать нападения. Вот главные причины успеха Баториева, причины недеятельности московских воевод, робости Иоанна»[400]400
  Кн. II, столб. 269.


[Закрыть]. По нашему мнению, причины неудач, постигших московские войска в 1579 году, указаны или прямо неверно, или весьма неточно. Иоанну незачем было растягивать свои войска по границам, так как война происходила в определенной местности, в Ливонии или на ее границах, и царь на самом деле не разбрасывал свои силы, а сосредоточил их в двух пунктах, Новгороде и Пскове. Военные планы Батория не могли быть неизвестны московским воеводам, а о возможности движения Батория на Полоцк Иоанн мог догадываться: говорили, что если король нападет на эту крепость, то царь двинется на Вильну[401]401
  Тургенев, I, № СХСV.


[Закрыть]; мало того, царский гонец Михалков, возвратившись из пределов Речи Посполитой в Смоленск, уведомил 25-го июня Иоанна, что польский король имеет намерение напасть на Полоцк и Смоленск[402]402
   Бантыш-Каменский. Переписка между Россией и Польшей (Чтения Общ. Ист. и Древ. Рос, 1860, кн. IV, стр. 156–157).


[Закрыть]. Соловьев говорит, что Иоанн располагал большими, не только материальными средствами, и забывает о необычайном самоотвержении, преданности царю и храбрости, нравственных качествах, какие обнаружили московские воины в битвах с наемными солдатами Батория. Наконец, военный гений короля развернулся только во время похода 1579 года, так что это обстоятельство не могло еще приводить в смущение московских воевод и внушать робость Иоанну.

Я думаю, что главным виновником поражений 1579 года был сам Иоанн. Не обладая дарованиями полководца, он не мог составлять наперед планов войны, а потому не был в состоянии оказать надлежащего сопротивления проницательному сопернику. Излишняя самоуверенность помешала царю подготовиться к борьбе с энергическим противником: царь слишком полагался на укрепления Полоцка и храбрость находившегося здесь гарнизона. По своему характеру Иоанн легко переходил от чрезмерной самоуверенности к подозрительности, а затем и излишней робости. Взятие Баторием Полоцка до такой степени озадачило его, что он потерял совершенно голову и, имея громадные военные силы, ни на один шаг не двинулся из Пскова. Если принимать этот взгляд на поведение Иоанна в 1579 году, тогда придется признать, что мнения современников о деятельности царя были до некоторой степени основательны.

Узнав о падении Полоцка и Сокола, Иоанн решил вступить с врагом в переговоры о мире, причем, чтоб пощадить свое собственное самолюбие, он принял для этого следующую форму. Он созвал на совещание бояр, и на этом совещании было постановлено отправить (28-го сентября) от имени бояр князя Ивана Федоровича Мстиславского, наместника владимирского, князя Василия Ивановича Мстиславского, наместника астраханского, и Никиту Романовича Юрьевича-Захарьина, наместника новгородского[403]403
  Эти бояре с такими титулами названы в примеч.¹ к стр. 99 русского перевода Гейденштейна, без указания источника, откуда известие заимствовано. Narratio (Relacje nuncjuszow, I, 330) и Бантыш-Каменский (Чтения в Общ. Ист. и Древн. Рос, 1860, кн. IV, стр. 157–158) приводят имена кн. Ивана Федоровича Мстиславского и Никиты Романова. Гейденштейн (99) называет князей Ивана Федоровича Новгородского и Никиту Юрьевича Мстиславскаго и Романова Захарьина. Стрыйковский (II, 431) называет князя Ивана Мстиславского и Никиту Романовича Захарьина.


[Закрыть], к виленскому воеводе Николаю Радзивиллу и Троцкому каштеляну Евстафию Воловичу письмо такого содержания: когда вражда двух могущественнейших государей достигла до такой степени, что оба взялись за оружие и король польский завоевал Полоцк, тогда великий князь московский готов был, в свою очередь, отомстить за это, но они вместе с прочими боярами бросились к ногам своего государя и стали умолять его пощадить кровь христианскую. Тронутый этими мольбами, он приостановил выступление в поход. Теперь им (воеводе и каштеляну) и прочим советникам короля следует, с своей стороны, похлопотать о том, чтобы он склонился к такому же решению, прекратил военные действия и заключил с великим князем московским мир, касающийся и Польши, и Литвы, равно как и Ливонии; но пусть они уговорят короля прежде всего, чтобы он удалился в свою столицу и приказал своим войскам, стоящим на границах Литвы и Ливонии, воздерживаться от всяких враждебных действий по отношению к Москвитянам. Великий князь московский сделает то же самое: он возвратится к себе домой и воспретит своим подданным совершать насилия и обиды над подданными короля. Между тем необходимо приложить старание к тому, чтобы государи, переславшись между собою посольствами, заключили мир и согласие, что является делом полезным и весьма необходимым. В конце грамоты бояре, от имени которых она была написана, приносили извинение за задержку Лопатинского[404]404
  Он назван Василием и в Narratio, и у Гейденштейна.


[Закрыть], через которого король объявил великому князю московскому войну, и давали обещание в том, что лишь только оба государя возвратятся в свои столицы, они постараются, чтобы их государь немедленно отпустил его домой[405]405
  Так передают содержание грамоты Naratio (1. с, I, 330), Гейденштейн (99—100), Бантыш-Каменский (1. с, 158) и Карамзин (изд. 1852, IX, 305). Помета грамоты 28 сентября взята нами из Narratio и у Стрыйковского (1. с, II, 431).


[Закрыть].

Грамоту эту повез гонец Леонтий Стремоухов на Нищерду и Полоцк. Полоцкий воевода Николай Дорогостайский распечатал грамоту и заявил, что гонец должен направляться в Литву на Смоленск и Оршу. Тогда Иоанн приказал Стремоухову ехать на эти города, дав ему новую грамоту такого же содержания, как и прежняя[406]406
  Бантыш-Каменский, I. с, 158.


[Закрыть].