Текст книги "В сетях обмана и любви"

Когда Клитус помог ей спуститься с экипажа, Молли осмотрелась. Немного можно было найти в Пайнейском лесу подобных площадок, самой природой расчищенных от деревьев. Прадедушка Молли выбрал эти земли из-за непохожести их темно-серой почвы на красную глину земель, окружавших Эппл-Спринз. Он считал, что серая земля более плодородна.

Молли пошла к хижине, придерживая юбки. Ей всегда нравилось это место. Оно напоминало о далеком прошлом ее семьи и сегодня с еще большей остротой, чем обычно, успокаивало ее: раз предки в тяжелых условиях пережили гораздо худшие времена, чем она переживает сейчас, то и она сможет как-нибудь пережить.

Поездка позволила ей расслабиться – три мили кирпично-красной дороги, пение птиц, воздух, пропитанный запахом жимолости и весны. С западной стороны дороги земля принадлежала ей, и три мили на восток от дороги – младшим детям. Некоторая часть этих владений изначально принадлежала ее прадедушке, другая часть покупалась семьей постепенно. Дом в городе был построен дедушкой перед войной и позднее назван Блек-Хауз в честь второго мужа ее матери Джеймса Блека.

После войны дела пошли на убыль – не было больше рабов, обрабатывавших хлопковые плантации. Дедушка умер рано. Родной отец Молли был убит диким кабаном в лесу, и бабушка Мейбрей с помощью своей дочери Сюзанны, матери Молли, превратила городской дом в таверну.

Джеймс Блек по делам оказался в Эппл-Спринз, женился на матери Молли и остался. Блек был убит в драке лесорубов, и после мать Молли никогда не сдавала комнаты лесорубам. Но Джубел, возможно, прав – нет смысла держаться за традицию, когда так отчаянно нужны деньги.

Молли потрогала ногой прогнивший порожек и отступила. Клитус стоял возле нее, повернувшись спиной к хижине.

– Мы снесем эту старую, хибарку, и у нас появится прекрасное место для дома, – сказал он, поглядывая вокруг, будто он был королем всего, что перед собой видел. – Каждый проезжий будет завидовать мне: самая красивая жена и самое красивое поместье во всем Техасе!

Молли не была уверена, что правильно расслышала:

– Я не могу сломать дом своего прадеда!

Клитус бросил презрительный взгляд на хижину:

– Здесь уже почти нечего ломать, милая!

Он притянул ее к своей груди и удержал в объятиях. Молли уставилась на пуговицу его воротничка, думая, будет ли она хоть когда-либо собой довольна. Клитус приподнял ей подбородок, наклонился и, прежде чем она смогла возразить, поцеловал.

Это не был обычный сдержанный поцелуй, а вполне раскрепощенное страстное наступление, его губы сразу же после первого мягкого касания впились в ее губы, требуя ответа.

Ее вздох Клитус принял за поощрение и сильнее сжал в объятиях. Его язык раздвинул плотно сжатые губы и упорно углублялся, пока, наконец, Молли не разомкнула губы. Клитус завладел ее ртом, его руки опустились по ее спине и сжали ягодицы, смяв юбки и нижнее белье. Он тесно прижал ее тело к своему.

Клитус никогда раньше не целовал Молли с такой страстью. Она засуетилась, стараясь подыскать вежливый способ высвободиться, но он только усилил натиск. Его локти слегка давили ей на грудь. Молли извивалась, как червяк, но руки Клитуса преследовали ее. Он накрыл ее грудь горячей ладонью.

Клитус любил ее, Молли знала это, и он был одним из лучших женихов Эппл-Спринз. Он мог выбрать в невесты Бетти Спаркс, или Цинтию Нейман, или Джимми Сью Бейкер. Но он выбрал ее. За все три года, что прошли с тех пор, как он вернулся в Эппл-Спринз, окончив колледж, Молли никогда не видела, чтобы он ухаживал за другой женщиной.

Первые два года она избегала его, но он не отчаивался. Шесть месяцев назад, после смерти ее матери, он стал более настойчив, и она уступила, позволив ему приходить к ней. «Сдалась!» – думала о себе Молли.

Последние месяцы подтвердили, что у нее есть только один выход: если она хочет спокойно жить в Эппл-Спринз, ей нужно выйти замуж, иначе дамы из «Общества Милосердия», любящие с благими намерениями вмешиваться в чужие дела, не дадут ей прохода. Свадьба с Клитусом Феррингтоном, приемным сыном и законным наследником местного банкира, остановит поток сплетен. Но все это не нравилось ей.

Молли толкнула Клитуса в грудь ладонями:

– Что нашло на тебя?

Его руки напряглись, встретив сопротивление. Он прижал ее сильнее. Молли почувствовала напряжение его плоти внизу живота. Отвращение заставило ее покачнуться. Никто никогда не обнимал ее так по-хозяйски, как личную собственность, и никогда она не испытывала такого отвращения. Слава небесам, она достаточно взрослая, чтобы не оказаться растоптанной этой мужской похотью.

– Клитус, пожалуйста! – она ударила его кулаками в грудь, отвоевав некоторое расстояние между ними, которое он захотел сократить вновь. – Клитус, ты обращаешься со мной так, будто я на самом деле ничуть не лучше, чем говорят обо мне сплетники в нашем городе!

Он ослабил объятия.

– Извини, Молли. Я только… ну… я хотел быть уверенным, что ты знаешь, как сильно я тебя люблю.

– Любишь? Это называется похотью!

– И похотью тоже. Я не стесняюсь признаться в этом. Я сделаю тебя счастливой, Молли. Нам будут завидовать все в Эппл-Спринз!

Она сомневалась в этом, и ей не нужна была зависть жителей города. Отстранившись, Молли пошла к экипажу.

– Чудесное место! – воскликнул Клитус позади нее. – Что ты скажешь, если я начну строительство на этой неделе?

Молли резко остановилась. Ею пытался управлять слишком строгий надсмотрщик! Клитус слишком сильно давил на нее, а ей нужно было время. Но как она скажет ему об этом? Он часто неверно понимал ее, думая, что когда она отвергает его предложения, она отвергает его самого.

– Клитус, я не хочу сносить дом моего прадеда.

– Молли, милая, эта старая хибарка сама рассыпается от ветхости. А это самое лучшее место во всем Пайнейском лесу!

Молли отчаянно старалась сдержаться и подумать о чем-нибудь хорошем. Клитус любит ее. Он заботится о ней. Он печется о ее интересах. Сейчас он не желает воспитывать ее братьев, но это вовсе не значит, что она не сможет переубедить его. Когда она поставит его перед выбором – или так, или никак – он согласится, она была уверена.

– Знаешь, что я представляю себе? – спросил он. – Двухэтажный, из светлой древесины, огромный дом, окруженный колоннадой.

– Ты представляешь себе Блек-Хауз.

– Блек-Хауз очень обветшал за последнее время. Мой Бог, он был построен еще перед войной! У нас будет новый дом!

– Если честно, я не хочу новый дом. Мой дедушка построил Блек-Хауз, ты прав, до войны. Сегодня трудно разыскать такие прекрасные бревна и отделочный материал.

– Я смогу. Мы построим самый лучший дом, какой только можно построить.

– На какие деньги? Ты собираешься ограбить банк своего отца?

Он не понял ее сарказма и ответил не задумываясь, вполне серьезно:

– Нет, не собираюсь, – Клитус бросил взгляд на девственный лес. – Я продам землю с лесом, чтобы заполучить деньги для постройки дома.

И снова Молли показалось, что она неверно поняла его, по крайней мере, ей хотелось надеяться на это.

– Продашь мою землю с лесом?.. Но это все, что у нас есть! Это наше будущее, наших детей и…

– Молли, будь рассудительна. Это удаленная территория, и, по моим расчетам, для одного такого дома, какой мы хотим построить, потребуется продать…

Молли посмотрела на многолетние ели, величавые дубы, золотистые сосны. Предложение Клитуса поразило ее.

– Только не мои деревья!

– Молли, милая, не забивай свою красивую головку ничего не стоящим лесоматериалом. Я обо всем позабочусь сам…

– Ничего не стоящим? Лес – это то, чем живет Эппл-Спринз.

– Не в этом дело. Или… может быть, ты права, в этом, – передумал Клитус. – Для деревьев нужны годы, чтобы вырасти, и не все оказываются пригодными…

– Но почему «Латчер и Мур» планирует построить здесь железную дорогу?

– Они северные лесопромышленники, Молли. Янки! Мистер Латчер и мистер Мур пришли с Севера, где дела ведутся совсем по-другому. Дело в том… – Клитус широко раскинул руки, словно стараясь охватить огромное пространство —… как только истощится лес, Эппл-Спринз заглохнет.

– Заглохнет?

– Если, конечно, мы не сможем заняться новыми делами или возродить старое, хлопковые плантации, например.

– Хлопковые плантации – и ты?

Он засмеялся, схватив ее за талию в избытке чувств.

– Хлопковые плантации – и я! Нет, лучше сказать – мы! Мы возведем здесь дом и расчистим от леса огромное количество земли для большой фермы. Деревья однажды исчезнут…

– Расчистим от леса огромное количество земли? Расчистим – от чего? Что ты говоришь?!

Его глаза танцевали, как у Вилли Джо, когда тот вбежал в дом с грязными ногами, чтобы рассказать о большой желтой рыбе, чуть не затянувшей его в реку.

– Я позволил себе уже поговорить с покупателем, заинтересованным в приобретении твоей собственности в городе, Молли. Я говорю о Блек-Хауз.

– Что?

– Я…

– Ты устроил продажу Блек-Хауз и моей земли?!

– Ничего еще не решено окончательно.

– Не посоветовавшись со мной? Клитус, как ты мог?

Быстро повернувшись, она побежала к экипажу. Он рванулся за ней, чтобы остановить, и схватил за руку.

– Я сделал это ради нас, Молли! Ради нас.

– Ты нашел покупателя на Блек-Хауз? А я не хочу продавать!

– Я все делаю ради тебя, милая. Я думал…

Она остановила его взглядом, полным бешенства:

– Две вещи ты должен понять, Клитус Феррингтон. Я никогда не продам мою землю и никогда никому не позволю усыновить моих братьев, пока я жива. Если ты хочешь жениться на мне, учти, пожалуйста, эти два обстоятельства.

Он в замешательстве смотрел на нее, смущенный, присмиревший.

– Но, Молли! Я думаю только о том, что для тебя будет лучше…

– Я сама решу, что для меня будет лучше.

Вырвавшись, Молли забралась в экипаж без его помощи. Солнце уже садилось. Совсем стемнеет, когда они вернутся в Блек-Хауз. Она подумала о детях. Наловили мальчики ли рыбы? Как вела себя Линди? Возвратился ли Тревис от Тейлоров? Она подумала об этом и вдруг поняла, что не беспокоилась о них весь день. Там был Джубел! Джубел Джаррет – тот самый, что своим именем привел ее в ярость в момент появления в Блек-Хауз, тот самый, что теперь старался загладить вину своего брата. Он вошел в ее жизнь меньше, чем двадцать четыре часа назад, а уже доставил ей кучу неприятностей, переживаний и сильной сердечной боли, но он и привнес в ее жизнь больше спокойствия и надежды, чем она когда-либо испытывала за все время с тех пор, как умерла ее мать, и с тех пор, как его подлый брат сбежал от нее, лишив невинности.

Клитус ударил лошадь вожжами и повернул кабриолет. Молча они ехали в сгущающихся сумерках.

Рубел чувствовал себя полным дураком. Он не желал видеть, как Клитус станет лапать Молли, желая ей спокойной ночи. Но, однако, он ждал, черт возьми, в тени крыльца. Он задолжал Молли пару извинений, и, разрази гром, она должна остановиться и позволить ему попросить у нее прощения.

Крыльцо под окнами гостиной было окружено глубокой темнотой. Он позаботился об этом, погасив лампы в гостиной и холле. Когда, наконец, Рубел услышал цоканье копыт и скрип колес экипажа, он постарался стать таким образом, чтобы доски не скрипели под ногами, выдавая его присутствие.

Он пообещал себе, что отвернется, когда Клитус станет целовать Молли на прощание, иначе он, скорее всего, выкинет какую-нибудь глупость, и Молли бросится за дверь, как прошлой ночью.

Экипаж остановился. Кто-то спрыгнул на землю. Было похоже, что Молли, Клитус спрыгнул бы не так легко. Рубел вслушивался, напрасно стараясь что-либо разглядеть через спутанные ветви жимолости, обвивавшие с двух сторон крыльцо.

Лошадь фыркнула. Скрипнуло сиденье экипажа. Голос Молли прозвучал громко и отчетливо:

– Еще одно условие, Клитус.

Рубел отметил резкость тона и, сам не ожидая того, усмехнулся.

– Я никогда не буду жить где-нибудь в другом месте, кроме как здесь, в Блек-Хауз, в этом ветхом особняке, с моими братьями и сестрой.

Рубел представил себе Молли, как она протягивает руку в сторону дома, как корсаж плотно облегает ее груди, точно так же, как когда она вытянулась, чтобы сесть в экипаж после службы.

– Не спускайся, Клитус! Я отказываюсь продолжать разговор сегодня!

– А завтра?

– Завтра и посмотрим, утро вечера мудренее.

Рубел услышал ее шаги по тропинке и прислушался к квохтанью Клитуса в повозке. Будучи такой взбудораженной, как сейчас, Молли промчится прямо в эту дверь мимо него, если он ее не остановит. Рубел хорошо это изучил за двадцать четыре часа.

Она шла к крыльцу. Рубел подумал, что Клитус сделает, если заметит, как он выпрыгивает сейчас из темноты. Рубел точно знал, что он сам сделал бы, окажись на его месте.

Молли взошла на крыльцо, каблуки застучали по доскам. Она подошла к двери. Рубел взмолился: «Уезжай, Клитус! Скорее!».

Дверь заскрипела. Осторожно ступив, Рубел шагнул к Молли. Когда он накрыл ее руку своей, экипаж катил уже прочь.

– Что…?

– Не кричите, Молли! Это я… э… Джубел.

Она вздохнула с облегчением, но попыталась высвободить руку. Он не отпускал.

– Я хочу поговорить с вами.

– Не сейчас!

– Позвольте мне извиниться.

– Вы уже сделали это.

Боже! Как она устала! Как устала! Снова Молли попыталась уйти, но Рубел был, конечно же, сильнее, он повернул ее лицом к себе, схватив за плечи.

– Но вы не сказали, что простили меня.

Лунный свет играл на ее волосах и зажигал в глазах искорки. Рубел старался удержать ее взгляд. Он видел, как мерцают ее глаза. Молли попыталась отвести их, но не смогла. Рубел перевел взгляд на ее губы в поисках малейших припухлостей от поцелуев другого мужчины. И этот взгляд погубил его. Эти губы, слегка приоткрытые, мягкие, зовущие…

– Я простила, – сказала она.

– Эти люди обращались с вами незаслуженно плохо. Даже молитва преподобного отца была для вас унижением! А вопросы его любопытной жены! Все это моя вина! Я должен был послушаться вас и не вмешиваться.

Он не мог больше сопротивляться искушению. Нарушив все обещания, которые он давал себе, пока ждал ее возвращения, Рубел притянул Молли, прижал спиной к стене дома и поцеловал. Когда его губы коснулись ее губ, он почувствовал, что мир вокруг закружился.

Она попыталась остановить его. Он услышал – или, скорее, почувствовал? – ее «нет», как раз когда его губы раскрылись над ее губами и его язык заглушил все звуки. Он поцеловал ее более сильно, глубоко и страстно, чем намеревался.

Но Рубел ничего не мог с собой поделать – разве что обвить ее руки вокруг своей шеи и еще сильнее прижать к себе ее тело. Поцелуй укачал его самым неожиданным образом.

Когда Рубел оторвал, наконец, свои губы от ее губ, он испугался, что Молли сейчас убежит, но она не убежала. Она стояла, остолбенев, в то время как он целовал ей лицо. Пульс бился у ее виска в том же ритме, что и у него – ободряющий знак! Рубелу хотелось бы в лунном свете прочесть выражение ее лица, но Молли уткнулась лицом ему в шею, склонив голову. Он почувствовал влагу. Слезы?

– Молли, прости меня! Я вторгся в твою жизнь, принеся новые хлопоты. Я не думал, что наделаю больше вреда, чем добра.

Он почувствовал, как у нее перехватило дыхание. Молли задержала воздух в груди и резко выдохнула носом; теплый поток, дразня, коснулся кожи его шеи. Неуверенно Рубел поднял ее лицо за подбородок и приблизил к своему лицу, обнаружив скользящие по ее щекам слезы. Он поцеловал их, ощутив на губах солоноватый привкус, и подумал, не желая этого: а целовал ли Клитус когда-либо ее слезы?

Прежде чем Рубел смог остановить себя, он вновь приник к губам Молли и стал целовать ее настойчиво, отчаянно, словно старался стереть следы поцелуев другого мужчины с ее губ и стереть все мысли о другом мужчине из ее памяти, оставшись полновластным хозяином грез.

Руки Молли скользнули вверх по его груди, невзначай задержавшись на плечах, словно она не могла поднять их выше. Рубел не выдержал, он взял руки Молли и положил их себе на шею, и ее руки обвили его шею именно так, как ему хотелось. Он прижал ее сильнее к себе, обнимая все увереннее и смелее. Очень смело. Очень.

Молли вдруг резко отстранилась.

– Что… Молли?

Она дышала прерывисто, так же, как и он. Рубел потянулся к ней, но Молли уперлась локтями ему в грудь.

– Что случилось, Молли? Я сделал что-то не так?

В ответ она только отрицательно покачала головой, опять отказываясь смотреть ему в глаза. Рубел нежно обнял ее за плечи и повел к ступеньке, на которую усадил силой, и сам сел рядом. Она не смотрела на него и вырывалась из объятий. Рубел взял ее руки в свои и удерживал их, пока Молли не перестала вырываться.

– Скажи мне, что не так, Молли? Я испугал тебя? Поверь, я не хотел.

Он отвел выбившиеся локоны с ее лица. Он вспомнил: ее волосы были такими же в ту ночь, год назад: длинные, густые, мягкие под его пальцами. Ему показалось, она тоже вспомнила это. Молли оттолкнула его руку и пригладила свои волосы, заведя непослушные локоны за ухо. Рубел положил ее ладонь себе на сердце.

– Посмотри, что сделал этот поцелуй со мной, Молли.

Она отпрянула, ощутив быстрое биение. Тогда Рубел положил свою руку на сердце ей.

– У тебя сердце так же часто бьется, да?

Молли сидела отчужденно, не отвечая. Она пристально смотрела в темноту. Сбитый с толку, Рубел начал терять терпение.

– Нет ничего плохого в наших чувствах, Молли, и если ты не испытывала ничего подобного к жениху, ты должна подумать серьезно, стоит ли тебе выходить за Клитуса замуж.

Ее сердце резко подскочило в груди. В темноте, окружавшей крыльцо, Рубел не мог видеть лица Молли, но он почувствовал, как напряглось ее тело.

– Я испытывала подобное раньше, но не к жениху, – она отвела его руку от своей груди и сжала пальцы на коленях.

Рубелу показалось, что она раздосадована. Он попытался привлечь ее к себе, но она вскочила.

– Сплетники Эппл-Спринз правы, – прошептала она, – я такая, как они считают.

– Не говори так!

– Ты не знаешь, Джубел! Ты ничего не знаешь обо мне. Да, я чувствовала легкость в теле и головокружение, когда ты целовал и обнимал меня, как будто птицы щебетали у меня внутри, и мое сердце стучало так же сильно, как и твое. Но ты ведь знал, чего ты добиваешься, распаляя меня поцелуем, да? Ты знал, что сделаешь потом, не так ли?..

– Молли, черт меня побери, если я намеревался…

– … сделать меня распутницей! Так говорят обо мне сплетники. Ну, не беспокойся! Ты не сделаешь меня распутницей! Потому что распутницей я стала год назад.

– Молли, не болтай чепухи!

Он потянулся к ней, но она спрыгнула с крыльца.

– Да! Теперь я поняла, кто я такая, я уже однажды чувствовала то же самое, но с другим мужчиной.

В наступившей тишине Рубел слышал ее неровное дыхание.

– Вы, Джарреты, хорошо умеете превращать порядочных девушек в распутниц!

Рубел не мог видеть слез в ее глазах, но он слышал их в голосе. Когда она продолжила, больше всего на свете Рубел хотел, чтобы она замолчала. Он знал, что она сейчас скажет, как наверняка знал, что жимолость пахнет сладостью.

– Это было… с твоим братом.

Она повернулась и потянулась к ручке двери, но Рубел схватил Молли и снова прижал к стене. Однако на этот раз он не стал целовать ее, а просто смотрел на сердитое, искаженное сильной душевной болью лицо.

– Дай мне уйти!

– Не раньше, чем я растолкую тебе кое-что о жизни.

– Ты мне не отец, – ответила Молли, словно подражая Линди.

– Я и не хочу быть твоим отцом, Молли, но ты не понимаешь…

– Я все понимаю, и очень хорошо.

– Ты не все понимаешь, – возразил он с большей злостью, чем намеревался. – Ты должна думать обо всем, что случилось с тобой раньше, как о чем-то хорошем и чудесном. Ты позволила листающим Библию старым сплетницам убедить себя, что это было дурно. Но это ведь не так!

– Я должна поверить тебе, не так ли? И позволить совершить со мной то, что ты хочешь, а затем ты уйдешь своей веселой дорожкой к другим женщинам, оставив меня здесь одну, с пустотой и безнадежностью в душе!

С огромной силой Рубел притянул Молли к своей груди. Он словно старался убаюкать ее в объятиях, лишь иногда вынужденно отстраняясь, чтобы хоть немного охладить пыл своего страждущего от желания тела.

– Ты хочешь рассказать мне о… э… Рубеле?

Молли сжала губы. Его голос стал вкрадчивым:

– Я слушаю. Может быть, мне не понравится то, что я услышу, но я выслушаю. Впрочем, я и сам могу в общих чертах набросать зарисовку событий, исходя из того приема, который ты оказала мне вчера.

Тишина.

– Он приезжал в Эппл-Спринз по своим делам год назад. Рубел очень точно описал мне тебя, и я никогда не сомневался, ты прекрасная женщина, Молли. Даже если бы Рубел увлекся тобой в десять раз меньше, чем я, все равно, должен сказать, он был поражен тобою, я знаю. Но потом он бросил тебя. Наверняка мне, конечно, неизвестно, что было тому причиной, но могу поспорить, что сильно не ошибусь, если скажу, что ты разворошила в его душе рай и ад. Мужчине в таком случае кажется, что его ждет катастрофа, свобода под угрозой, и он мчится прочь со всех ног.

Молли стояла так тихо, словно мертвая, нет, тише. Она даже позволила ему отвести себя назад на крыльцо. Он мог поклясться: Молли думает сейчас о том, что он сказал ей. Наступило время, решил Рубел, время сказать ей правду.

– Молли, я должен признаться тебе кое в чем…

– Не трать попусту слов, Джубел. Ничто не заставит меня простить Рубела. Я буду ненавидеть его до самой смерти. Так что не говори понапрасну!

Рубел оперся спиной о крыльцо, и оно закачалось. Молли встала на другую половину, уравновесив и погасив движение старых досок. Рубел подумал, что сейчас Молли уйдет, но она осталась. Слава Богу, она вовремя его остановила! Теперь он должен запастись терпением и ждать следующего удобного момента, чтобы признаться во лжи.

– Молли?

Она не отвечала.

– Сядь, Молли. Я хочу поговорить.

Тишина.

– Сядь. Обещаю, я не дотронусь до тебя!

Он взглядом изучал изгиб ее спины. Как ему хотелось нарушить только что данное обещание! Его пальцы просто зудели от желания пробежаться по ее позвоночнику, плечам, шее… Плохо будет, когда она откроет, что все ее несчастья начались именно с него.

Она села. Крыльцо опять зашаталось.

– Молли, твои чувства к… к Рубелу не были чем-то ужасным.

Она молчала.

– Чувствовала ли ты подобное к Клитусу?

Ответа не было.

– Целовал ли тебя Клитус так, как я?

Он услышал вздох.

– Посмотри на меня, Молли. Это важно. Ты не понимаешь, как важно.

– Я все очень хорошо понимаю.

– Нет, ты не понимаешь, что это значит.

Рубел услышал в ответ презрительное фырканье. Отчаявшись, он подыскивал слова, как бы лучше объяснить ей. Он дотронулся до ее волос. Молли отстранилась.

– Я дотронусь только до волос, Молли. Только до волос…

Она сидела неподвижно, а он освобождал ее локоны, отводя из-за уха и проводя пальцами по всей их длине и снова, и снова чувствуя, что хочет обладать Молли вопреки ее сдержанности, вопреки здравому смыслу.

Локоны были длинными, и Рубел поднес один к своему лицу, провел им по губам, ощущая безумный отклик своего тела.

– Клитус целовал твои волосы, Молли?

Она еле заметно покачала головой. Рубел не смог хорошенько рассмотреть в темноте ее глаза, но ему показалось, они наполнились слезами. Он хотел бы собрать губами ее слезы, но вместо этого положил ей руку на плечо.

– Ты обещал!

– Да-да…

Медленно и нежно он пробежал пальцами по ее шее, прослеживая край довольно высокого воротника. Наконец, пальцы отыскали вену, и Рубел смог почувствовать, как участился ее пульс. Он легко скользнул рукой вниз по ее груди, готовый в любой момент остановиться, если она потребует.

Но Молли молчала. Когда пальцы коснулись ее груди, у него возникло непреодолимое желание сжать ладонь… он еле устоял. Рубел лишь едва дотронулся, намереваясь снова ощутить биение сердца, не более…

Дыхание Молли участилось, и хотя она оставалась неподвижна, Рубел понял, как она взволнованна.

– Клитус заставлял так биться твое сердце, Молли?

Она вздохнула и прошептала:

– Нет.

Он услышал отчаянье в ее голосе. Но Рубел понимал: все, что сейчас происходит, столь же приятно, сколь и безнадежно. Однако то, что Клитус не возбуждал Молли, давало ему шанс, точнее, слабое мерцание надежды.

– А Рубел? – спросил он тихо и, скорее, почувствовал, чем увидел, как она едва заметно кивнула головой. – А я?

Молли чуть дышала, ощущая его ладонь на своей груди.

– Ты сам видишь, – ответила она мрачно, – и это доказывает… что я распутница. Я не считала себя падшей женщиной… после Рубела… но сегодня… Я чувствовала одно и то же с двумя разными мужчинами!..

Она расплакалась. Рубел притянул ее, сломив сопротивление, к своей груди. Он мог бы рассказать ей правду прямо сейчас и облегчить ее переживания, но… он мог, рассказав правду, потерять Молли навсегда. Эгоизм победил под тем предлогом, что так будет лучше для них обоих.

– Молли, это не так уж страшно. Подумай о своей матери. Ее сердце отвечало двум мужчинам.

Молли уткнулась головой ему в грудь. Она никогда не думала об отношении своей матери к плотской любви.

– И ей не хватало бы очень много в жизни, если бы это было не так. Твой отец умер, когда она была молодой женщиной, и она вышла замуж за твоего отчима. Ты полагаешь, его поцелуи не возбуждали ее, как, должно быть, возбуждали поцелуи твоего отца?

Он почувствовал, Молли удивилась его вопросу. Она никогда не задумывалась над этим. Рубел, повернув ее к себе, покрыл поцелуями ей лицо.

– Я верю, что твоя мать испытывала страсть, иначе она не смогла бы родить дочь такой страстной!

Молли насторожилась.

– Не пугайся своих чувств, вспоминая этих старых сплетниц из «Общества Милосердия». Ты хорошая девушка, Молли. Очень хорошая. И я прошу прощения… я просто не могу это выразить словами… за ту боль, которую тебе причинил Рубел.

Молли не ответила, и он снова поцеловал ее.

– Но я счастлив быть с тобой сегодня здесь, в Блек-Хауз. Очень… очень счастлив.

Она сидела, не шевелясь, в его объятиях. Он старался понять, о чем она думает, но боялся спросить.

– Все хорошо, – прошептал он, но Молли так ничего и не могла ему сказать. – Не спеши, прими решение, но до тех пор, пока ты не разубедишь меня, я буду думать, ты тоже счастлива оттого, что я рядом.

Она постаралась освободиться от его рук. Рубел отпустил. Молли встала. Луна освещала ее. Она подошла к двери. Он услышал, как скрипнула дверь. Молли исчезла, войдя в дом.

Его сердце стучало, как молот. Как же он обошелся с ней тогда, год назад! Гораздо хуже, чем мог себе представить. Он причинил ей неизмеримую боль, и кажется… она действительно любит Рубела Джаррета! Хотя, бесспорно, и ненавидит тоже. И это очень серьезное препятствие. Сможет ли он хоть когда-нибудь откровенно признаться ей, кто он на самом деле?

Одно Рубел знал наверняка: он не сможет уехать из Эппл-Спринз, пока не искупит свою вину перед Молли.