Текст книги "Конфедерат. Рождение нации"

Корабли были разные. «Чарльстон» представлял собой по сути доведённую до ума версию прототипа. В отличие от «Акулы» у этого броненосца был менее угловатый контур, что сказывалось на максимально развиваемой скорости, доведённой таки до десяти узлов, да в кормовой башне было место для двух орудий. А каких именно… В носовую башню воткнули две семидюймовки системы «армстронг», а в корме разместились две двухсотмиллиметровки Брукса.

Что до «Булл-Рана» и «Фолсома», то это были уже совсем другие корабли, изначально рассчитанные не только на действия вблизи берегов, но и способные осуществлять океанские переходы. В теории. Проверять подобное покамест никто не собирался, больно рискованно, причём не имело особого смысла.

Три горизонтальных паровых машины прямого действия, три винта, те же две башни – носовая и кормовая – вот только башенными орудиями вооружение этих кораблей не ограничивалось. Имелись и два бортовых каземата, на три орудия каждый. Казематная броня была такая же, как и у пояса, то есть сто сорок миллиметров. Можно было и больше, но решили не переутяжелять и так тяжёлый корабль. Ведь скорость в четырнадцать узлов – на деле чуть больше двенадцати – была важным козырем, что ни говори.

По сути «Булл-Ран» и «Фолсом» были почти идентичны, настоящие серийные корабли. Только у «Булл-Рана» «армстронги» стояли в носовой и кормовой башнях, а у «Фолсома» лишь в носовой. Ограниченность имеющихся стволов, чего уж там. Два плюс два плюс четыре равно восемь. И одно орудие было использовано на полигоне. Для практических стрельб и обучения артиллеристов обращаться с новой для них системой. Нам на фиг не требовались несчастные случаи из-за слабой обученности комендоров. После обучения довольно несовершенное орудие было признано опасным для дальнейшей стрельбы. Что ж, тоже польза. Какая? Удалось наглядно удостовериться, что после определённого количества выстрелов в стволе появляются как признаки «расстрела», так и лёгкие трещины.

Остальные орудия? В кормовой башне «Фолсома» стояли 280-миллиметровые орудия Брукса, а в казематах обоих броненосцев – 200-миллиметровки той же системы. В общем, вполне достаточная огневая мощь как для боя с обычными небронированными кораблями противника, так и для противостояния броненосцам янки. Хотя с последними по нынешним раскладам планировалось воевать орудиями системы «армстронг», поскольку они обладали куда большим эффектом против брони, нежели нарезные, но не шибко мощные орудия Брукса, которым требовалась серьёзная модернизация. Благо с некоторых пор лицензии от самого Армстронга и Уитворта у нас имелись!

* * *

В общем, разговору о флоте было посвящено немало времени. Причина? Планировался вывод в море всех четырёх броненосцев с целью крупно напакостить в портах янки, потопив столько судов – торговых и военных – сколько получится. Ясно, что никакой блокады установить при всём желании не получилось бы. Перетопи мы весь флот северян, англичане спокойно снабжали бы своих новых-старых вассалов через канадскую границу. Однако лишить противника определённой части флота и портовой инфраструктуры уже большое достижение и сильный удар. Да и попробовать подогнать к Манхэттену броненосную эскадру, как только «дойдут сведения о неожиданном мятеже в Нью-Йорке» – это ж просто отлично получится.

Поэтому, ещё немного пообсуждав отдельные аспекты запланированного нью-йоркского мятежа и желаемое участие броненосной эскадры, мы временно отложили эту тему. У нас оставалась ещё одна, не менее важная. Какая? Покушение, в результате которого погиб Фил Мак-Грегор и была ранена очень близкая мне особа. То самое покушение, на заказчиков которого нам так и не удалось выйти. Исполнители были тупы как пробки плюс отличались религиозным фанатизмом, а значит… Нет, усилиями «доброго доктора» капитана Маркуса Шмидта их раскололи от головы до задницы, но это почти не помогло. Одноразовые инструменты, мать их так! Знали лишь внешность тех, кто их инструктировал, но ни подлинных имён, ни особых примет. Ни-че-го! Получалось, что лёгкий путь привёл в тупик, нам оставалось лишь двигаться по более длинному, ведущему неведомо куда и могущему занять огромное время. Только был ли у нас выбор? Увы и ах, выбора как раз и не имелось. Не бросать же всё это, право слово! Инстинкт самосохранения и чувство мстительности этого ни при каком раскладе не подпишут.

– Джонни, порадуй меня хоть чем-нибудь по расследованию этого проклятого покушения! – буквально взмолился я. – Нужна точка опоры, хоть какая-нибудь.

– Кое-что есть. Но такое призрачное и слабое, что я даже не уверен.

– Говори уже. Не тяни кота за хвост, а мне нервы.

– Двое выживших участников покушения – Иезекия Добкинс и Исайя Сандовал. Мы поняли, что думать они не умеют, поэтому просто заставили их вспомнить разговоры тех безликих наставников почти дословно. А потом Мария заметила интересную мелочь.

– Сестра?

– Их речь, Виктор. Она была особенной.

– Акцент?

– Акцента не было, – хитро прищурилась сестричка. – Зато были слова и общее построение фраз, которые янки редко используют. Такие слова и фразы… Это или англичане, или те, кто недавно оттуда перебрался.

Шестерёнки у меня в голове закрутились на максимальной скорости. Оно и понятно, нужен был лишь начальный толчок, чтобы всё завертелось, причём отнюдь не на холостом ходу. Покушение на меня с Борегаром, почти одновременно появившаяся прокламация об освобождении рабов и наделении их гражданскими правами. Завязки Британии с Линкольном и проникновение их дельцов на внутренний рынок США. Плюс очень похоже на тактику туманного Альбиона, заключающуюся в том, что нет человека – нет и доставляемых им проблем. Бритты уже неоднократно проворачивали такие вот интриги, порой успешно. И даже в случае неудачи они мало что теряли, потому как действовали, прикрывшись исполнителями. На официальном уровне им просто нечего было предъявить. Ну, а не на официальном… плевать они на такое хотели. Понимаю и уважаю такой подход, но спускать точно не собираюсь.

– Кажется, пришло время перейти на отлов британских шпионов. Их, я думаю, хватает на всех уровнях, в том числе и в самом правительстве и около него, – злобно усмехнулся я. – После той поддержки, которую бритты стали оказывать Линкольну, считать их дружественными или даже нейтральными мы не можем. Джонни?

– Есть кое-что, Вик, но это надо перепроверить.

– И всё равно мы внимательно тебя слушаем.

– Я про тех, кто близок к президенту Дэвису.

– Плевать… Нет, не плевать. Это даже лучше, потому как такие должны очень много знать. Кто?

Смит немного помедлил, собираясь не то с мыслями, не то с духом. Впрочем, пауза была недолгой, куда меньше минуты.

– Наш старый друг – Джуда Бенджамин. И собирающиеся рядом с ним генералы-неудачники вроде уже прославленных Флойда и Пиллоу, героев разгрома при Падьюке. Есть и другие, недовольные возвышением Борегара и Джексона.

– Крупная дичь!

– Но они непричастны к покушению.

– Даже не сомневаюсь. Однако лишь через них мы сможем полностью выявить паутину, которую сплели британские агенты. Опасную паутину, потому как играть на симпатиях к бывшей метрополии куда проще, чем на любви к неграм.

– Я жду приказа, Вик.

– Ждешь, значит, получишь. Усиленная слежка за персоналом британского посольства, вплоть до самого посла, сэра Роберта Бульвер-Литтона. Особое внимание к нашему другу – бывшему военному министру. Я должен знать, что он ест на завтрак, с кем спит и в каких именно позах. – Мария хихикнула, явно представив себе такие вот подробнейшие доклады. А зря, интимные дела порой могут помочь, особенно при давлении на объект. – Вроде в его доме большое количество прислуги из числа рабов?

Смит наморщил лоб, вспоминая, после чего произнёс:

– Верно, рабов хватает. Даже после всего случившегося он не услал их куда-нибудь… на плантации.

– Вот и используй их. Негры по своей сути продажны и легко поддаются правильным убеждениям. Пусть служат за страх и совесть.

– Совесть?

– За золото, которое служит средством для её покупки у им подобных. Фонды «Базы» полны?

– С избытком, – улыбнулся мой друг со смутным прошлым. – Хорошо, эти черномазые будут смотреть, слушать… Дьявол, да они будут докладывать, исполняя серенады тонким голосом за те деньги, которые я им предложу!

– Пожалей свои уши, Джонни, их пение отвратительно. Пару раз слышал, до сих пор в ночных кошмарах возвращается. Но не неграми едиными. Найди людей из бывшего окружения Бенджамина, которые затаили обиду. Сейчас они точно не будут ничего скрывать. Раскопай британские связи его родителей. Они точно есть, надо лишь как следует поискать.

– Я это знаю, Виктор.

– Просто проговариваю вслух, чтобы ничего не упустить, – улыбнулся я. – Сам понимаешь, в подобных случаях оно не вредно. И ещё, но уже с прицелом на будущее.

Джонни навострил уши, равно как и Мари. А потом и остальные серьёзно заинтересовались, едва я стал говорить.

– Нужно составить списки в свете надвигающихся событий, которые коренным образом изменят Конфедерацию.

– Какие и сколько?

– Два. Первый – те офицеры, которые имеют подозрительные связи с янки. Уже есть наметки, мы о них неоднократно говорили.

– Генерал Лонгстрит с его лучшим другом Улиссом Грантом и другие, не такие явные. Помню, – помрачнел Джонни. – Ты прав, за ними надо тщательно следить. Может, просто друзья, а может, эта дружба перевесит верность Конфедерации.

– Гражданская война – особая война.

В ответ на это и сказать-то было нечего. Война в пределах одной страны враждующих идеологий – то ещё явление. И собравшиеся понимали, что список необходим. Не для последующих притеснений, упаси боги, просто в качестве страховки. Группа риска, если можно так выразиться. Её в первый список. Со вторым, который только-только начнёт формироваться, и вовсе особая морока. Степлтон, тяжко вздыхая, повёл речь о нём даже раньше меня самого, тем самым несколько облегчая задачу.

– Сторонники республиканской формы правления – это ещё серьёзнее. Ведь они войдут во второй список, так?

– А как иначе, Вилли? – покривился Джон. – Тут и некоторые из губернаторов-сенаторов-конгрессменов крик поднимут. Господи, кого я обманываю! Многие закричат. Хорошо ещё, что армия на нашей стороне. Потомакская и Теннесийская точно. И штаты Южная Каролина, Калифорния и Джорджия, там губернаторы верны абсолютно. С другими – работать надо. И только после заключения мира, сейчас любые крики от сторонников «республики во что бы то ни стало» способны повредить.

– Потому и говорю, что списки – на перспективу, – ещё раз уточнил я. – В общем, давайте как следует пройдёмся по генералитету, сенаторам-губернаторам. Конгрессменов с влиятельными семьями Юга тоже в стороне не оставим. Составим, так сказать, приблизительный расклад в партии, которую нам придётся играть и выигрывать. Желательно, с минимальными проблемами. Ну что, начали!

Пошла работа. Долгая, нудная, но без которой не обойтись. Увы и ах, именно так выглядит большая часть работы секретных служб. Возня с бумагами, попытки вычленить из моря информации несколько важных фактов, чтобы потом на их основе создать верную стратегию действий, прямых или косвенных. И только потом начинается та самая работа плаща и кинжала, которой предшествует долгая предварительная работа. Раньше я знал это чисто теоретически, а вот теперь прочувствовал на своей шкуре практику. И ничего тут не поделать, жизнь такая… своеобразная.

Интерлюдия

США, Вашингтон,

конец июля 1862 года

Виконта Ричарда Лайонса совсем не радовала обстановка, складывающаяся вокруг США. Не внутри, тут-то он как раз был уверен в нерушимости своего влияния на президента, а именно вокруг. Конфедерация из возможного союзника, вероятного источника поставки ценных товаров за скромную цену, становилась проблемой. Точнее сказать, источником множества проблем в настоящем и ещё большего количества в предполагаемом будущем. И это были не пустые опасения.

Первым делом хлопок. Да, первоначальное решение продать только что зародившейся Конфедерации часть флота рухнувшей Ост-Индской компании было верным решением. Эти устаревшие лоханки составили основу зарождающегося флота и позволили на первых порах даже фактом своего присутствия избежать плотной блокады. И дать возможность не прерывать поставок хлопка на британский рынок. Сырьё! Именно оно загружало большую часть мощностей текстильных производств метрополии. Потому и последующие закупки как военных кораблей, так и машин представителями Конфедерации не вызвали никакого неодобрения как со стороны парламента, так и со стороны дельцов Сити. Все были заинтересованы в постоянных поставках от проверенного делового партнёра по невысокой цене.

Дальше – больше. Мексиканская авантюра, в которую его королева всё же решила ввязаться в расчёте на немалую политическую и финансовую выгоду, внезапно перестала быть таковой, перейдя в разряд военной операции невысокого риска. Почему? Исключительно по причине того, что та же Конфедерация устами своего госсекретаря Тумбса пообещала отрезать Мексике сухопутную связь с дружелюбно настроенным северным соседом. Ни для кого ведь не было секретом, что новоизбранный президент США Авраам Линкольн благоволит правителю Мексики Хуаресу и готов поддерживать его оружием, деньгами и советниками.

И снова обе палаты парламента, Сити, да и сама королева Виктория с радостью ухватились за возможность чужими руками таскать каштаны из огня. Хочет Конфедерация проливать кровь своих солдат для того, чтобы облегчить задачу Британии? Пусть. А требуемая плата совсем невелика – всего лишь признание КША и обмен послами. Всего-то!

Потом наступило просветление. Сперва частичное. Затем полное. Началось всё с того времени, как в Лондон стали поступать абсолютно трезвые, взвешенные, рассчитанные на перспективу доклады назначенного представлять интересы королевы Виктории посла в КША графа Роберта Бульвер-Литтона. Несмотря на довольно молодой возраст, он умел не просто смотреть, но и делать правильные выводы. А они не слишком радовали. Конфедерация явно не желала служить исключительно источником сырья. Свидетельством тому были начавшееся промышленное производство оружия, расширение судостроения, сталелитейного производства. Окрестности Ричмонда и вовсе становились промышленным сектором, безжалостно загаживая атмосферу, но производя всё больше и больше стали, чугуна, сопутствующих изделий. Да и у плантаторских семейств, наблюдающих за этим, возникали мысли создания ткацких фабрик, которые станут перерабатывать получаемое на их же плантациях сырьё. Отсутствуют станки? Препятствием это не посчитали, разумно решив, что на первых порах их можно закупать в Европе, благо выбор имелся. Со временем же и собственное производство наладить не составило бы больших проблем.

Это и само по себе настораживало, но оказалось лишь частью, а не целым. Вместо того чтобы перекрыть границу США с Мексикой, конфедераты захватили всю Калифорнию вместе с золотыми приисками. Сам захват являлся лишь военной составляющей. Политическая заключалась в склонении мормонов к мятежу и выходу их из состава США. Причём президент Дэвис имел лишь частичное отношение к завоеванию Калифорнии и абсолютно никакого к мормонским делам. Сей нюанс Бульвер-Литтон узнал из заслуживающих доверия источников, находящихся совсем близко от Дэвиса, после чего сразу же переслал шифрованные сообщения как в Лондон, так и сюда, в Вашингтон.

Необычные для американцев методы, тут сомневаться не приходилось. И сразу же разведка её величества королевы Виктории стала копать, выясняя истинных авторов происходящих изменений.

Искать долго не пришлось, потому как тайны из этого особой не делалось. Генерал Борегар, полковник Станич и примкнувший к этой парочке губернатор Южной Каролины Френсис Пикенс. Армия, тайная полиция и представитель хлопковой аристократии с дипломатическим опытом. Уже тогда был ясен состав нового центра силы. А вот что с ним делать – этого виконт Лайонс пока не знал. Точнее, не получил чётких указаний из метрополии. Там пока выжидали, решив не торопить события. Могучая империя не любила вмешиваться, не оценив как возможные риски, так и получаемые от прямого или косвенного вмешательства выгоды.

Но относительный, пусть и настороженный нейтралитет сменился на явно выраженное недовольство сразу после того, как стали понятны устремления триумвирата относительно внешней политики Конфедерации. Ставка на Испанию относительно помощи последней в восстановлении влияния, а то и власти над бывшими колониями. Контакты, страшно подумать, с Россией. И не просто разговоры, а передача лицензий на производство новейшего стрелкового оружия и нового слова оружейной мысли – пулемётов. В дальнейшем стоило ожидать ещё более тесного сотрудничества.

Подобного Британия никому позволить не могла! Стало очевидно – Конфедерации надо преподать урок. Но как? Резко перестроиться, заявив о полной поддержке США? Та же Россия просто из-за оскорблённого самолюбия царя Александра парирует любые действия флота империи. Поэтому действовать следовало тоньше.

Вот он и действовал, подготавливая почву для того, чтобы одним рывком перетянуть США, эту бывшую колонию, на сторону Британии в качестве младшего партнёра, по сути покорного вассала. Одновременно же, при помощи своего коллеги, графа Бульвер-Литтона, старался держать руку на пульсе политической и военной жизни Конфедерации.

Получилось ли? По большей части. Линкольн всеми лапами и даже головой охотно сунулся в расставленные на него силки, ему уже не ускользнуть. Банкиры Сити выражали полную удовлетворённость от того, к каким рынкам и на каких чрезвычайно выгодных условиях оказались допущены. Железные дороги, порты и верфи – это то, что просто не может не приносить большого и постоянного дохода.

Зато с делами внутри Конфедерации не получилось. Покушение провалилось, а Борегар со Станичем усилили охрану до такой степени, что к ним было не подобраться. Да и как можно англичанам подобрать ключи к охране, которая большей частью состоит из ирландцев? Отныне все надежды возлагались лишь на ту часть элиты Юга, которая была довольно тесно связана с британскими интересами. Взять власть её представитель не сможет, тут Лайонс здраво оценивал ситуацию. Но добиться скорейшего заключения мира на приемлемых для США – то есть Британии, которая отныне стоит за их спиной – условиях уже можно было надеяться.

Для этого требовалось как можно скорее организовать переговоры воюющих сторон, но с непременным – и лидирующим – участием Британии. Особенно важным фактором была скорость, ведь посол Британии в Конфедерации доложил о том, что Борегар и Станич наносили визиты в посольства Испании и России, причём стремясь сделать это без привлечения постороннего внимания. Опытному дипломату подобное поведение говорило о многом. Если нельзя предотвратить заключение мира на своих условиях, то надо постараться принять самое живое участие в переговорном процессе, настраивая других против победителя. Это удавалось Британии после наполеоновских войн и во время Парижского конгресса, где удалось вырвать из русских нейтралитет Чёрного моря, несмотря на то что война, по сути, окончилась ничем. Именно ничем, что бы там ни писала в мажорных тонах имперская пресса, выдавая желаемое за действительное, создавая у большей части народа иллюзию абсолютной победы. На деле только и удалось, что взять Севастополь, да и то не целиком! Зато показательная и многократная порка русскими турецкой армии, разгром посланных на Камчатку и Русский Север частей… Нет, война, чего уж самих себя обманывать, не была выиграна. Зато битва дипломатов увенчалась успехом, удалось надавить на юного Александра II, в том числе через влияние проанглийской и профранцузской партий при дворе русского оператора. Так почему бы вновь не повторить то, что не раз удавалось?

Придя к устраивающему его решению, виконт Ричард Лайонс заметно успокоился. А успокоившись, сел за письменный стол, придвинул к себе лист бумаги, перо с чернильницей и стал набрасывать черновик донесения, которое в самом скором времени будет отправлено в Лондон.

Российская империя, Санкт-Петербург,

конец июля 1862 года

Император Александр Николаевич Романов был одновременно и не в духе, и доволен. Подобное случалось с ним редко, но не было чем-то уникальным. Столь неоднозначное состояние накатывало на императора тогда, когда однозначно приятные известия, способные пойти на пользу как империи, так и лично ему, соседствовали с различными мелкими, но досаждающими неприятностями. На сей раз неприятность имела конкретное имя и обладала крайне высоким положением в официальной и неофициальной иерархии.

Вице-канцлер Горчаков, являющийся министром иностранных дел и доверенным лицом Александра Николаевича, с самого утра портил ему настроение. Хотя бы уж тем, что князь, известный своими взглядами, близкими к либеральным, ворчал относительно новостей, которые не так давно были ему переданы послом в Конфедеративных штатах Америки, генералом Эрнестом Густавовичем Штакельбергом. И это несмотря на всю их пользу для России в настоящем и интересных перспективах на будущее.

– Не пойму, чего вы брюзжите, князь, – в раздражении Александр II бросил в пепельницу окурок, но не попал. Коротко выругавшись, император вновь посмотрел на своего министра, стоявшего перед ним, невзирая на предложение сесть, и ласково, как он это умел, произнёс: – Александр Михайлович, дорогой вы мой, что такого опасного вы могли разглядеть в предложении, поступившем из Конфедерации?

– Дело не в самом предложении, ваше величество, – улыбка престарелого сатира, появившаяся на лице вице-канцлера, говорила знающим его о том, что один из опытнейших дипломатов Европы желал поделиться тайной подоплёкой, которая таилась под внешним слоем. – России предлагают взять на себя роль посредника и гаранта на конгрессе вроде Парижского. Но не одной России, а вместе с Испанией, с которой у нас давний и прочный нейтралитет. Тем самым нас ставят выше Англии и Франции, с которыми после Крымской войны отношения сложные.

– И это хорошо.

– Всё гораздо сложнее, ваше величество… Ох.

– Садитесь же, князь! – повысил голос император, видя, что его министр иностранных дел в этот день чувствует себя далеко не лучшим образом. – Я так хочу.

Изящный, но неглубокий – в силу возраста – поклон лицеиста, одноклассника Пушкина и иных весьма известных персон, стал выражением покорности монаршей воле. Царедворец с огромным стажем, он хорошо знал, как и когда себя вести. Порой стоило, невзирая на подкашивающиеся ноги, скакать козликом. Иногда же наоборот, выпятить наружу реальные и мнимые болезни, вызывая к себе сочувствие и толику опаски. Императорской опаски лишиться советника – одного из немногих, кому он привык доверять, а порой и соглашаться даже с тем, против чего изначально возражал.

Вот и сейчас, изображая измождённого возрастом и болезнями, вице-канцлер добился того, что отвлек часть внимания императора на своё здоровье. Разговор продолжился, но теперь оба – император и его министр – сидели.

– Вы ведь поняли, что именно между строк сказали генералу Штакельбергу двое настоящих правителей Конфедерации? – слабым голосом, но уже без ноток, заставлявших беспокоиться за здоровье, спросил Горчаков. – Не про мир, а про то, чем они хотят сделать свою Конфедерацию.

– Монархией, – пожал могучими плечами император. – Сначала Мексика, теперь вот и КША. Наигрались в республиканство. Монархия, как мне видится, будет не абсолютной, а конституционной, с парламентом… Похоже, они возьмут часть от британской системы, часть от прусской, как у моего дяди Вильгельма. Консервативное начало у этих конфедератов оказалось сильнее. Я рад. И обещают они много.

– Слишком много, ваше величество.

– И выполняют! – сверкнул глазами Александр. – Милютин и всё военное министерство оценили как винтовки системы «спенсер», так и эти новомодные пулемёты. Про золото Аляски не забывайте! Много золота, что важно из-за трат на перевооружение армии и проводимых мною реформ. Оказалось, что на Аляске есть не только пушнина. А кто-то, не хочу лишний раз вспоминать, предлагал избавиться от «ненужных земель за океаном». Мой отец, узнав про такое, про продажу земель с золотом, в лучшем случае выслал бы затейника в Сибирь… Нет, сразу на Камчатку! Вы же, Александр Михайлович, изволите про «слишком много обещает» говорить.

Министр почувствовал, что разговор пошёл несколько не в те сторону. И зная вспыльчивый характер самодержца, понял, что надо срочно отступить. Сдать часть позиций, но закрепиться на другой, более важной.

– Я не говорил, что надо отвергать предложение. Напротив, его следует принять, но с оговорками. Вашему величеству лучше заранее понимать, чего на самом деле хотят от нас Борегар со Станичем.

– Борегар хочет увенчать свою голову короной, примеры Наполеона и его родичей и прочих маршалов не дают покоя этому французу. Кроме короны желает получить нашу с Испанией поддержку. Королеве Изабелле отплатит отменой доктрины Монро, нам обещает поддержку в денонсации Парижского трактата. Гнева Англии в КША не опасаются, слишком далеко, а от Канады они отделены. Французский император воздержится от возмущений, ибо нуждается в помощи Конфедерации до тех пор, пока дела в Мексике не закончатся однозначной победой коалиции и гибелью либо изгнанием Хуареса.

– Вы верно описали общую картину, ваше величество. Как раз ту, которая и должна была появиться у вас после знакомства с докладом посла в Конфедерации.

– Мной упущено что-то важное? Тогда как мой министр вы должны сказать об этом. Я жду, вице-канцлер.

Горчаков, мысленно перекрестившись и обратившись к богу за помощью, решил рискнуть, выложив часть козырных карт:

– У Конфедерации появился политик, весьма необычный. И понять его игру мне не сразу удалось.

– Вы о Борегаре?

– Конечно нет! Борегар – это будущий монарх, любимый армией полководец и неглупый человек. Политик – это полковник Виктор Станич. Хотите говорить с тем, кто управляет – обращаться нужно к нему. Он хочет… стать тем, кем планирует оказаться знакомый вам Бисмарк, при этом не выходя из тени. Тайная полиция – это самый подходящий для него выбор. Власть, но не явная.

Говоря это, Горчаков понимал, что идея о превращении Конфедерации в монархию настолько пришлась по душе императору, что его не переубедишь. Вообще никак. Оставалось играть на нюансах, не давая возможности заокеанскому интригану получить от России всё желаемое.

– Обратите внимание, что Станич обратился только к нам и к Испании. Не к Британии, от которой он всеми силами дистанцируется, словно они не близки к очень многим семействам южных штатов. Вежливые, холодные, исключительно деловые отношения. С самого начала, я намеренно просил Штакельберга это проверить. Его люди подтвердили мои подозрения.

– Для нас это хорошо, – усмехнулся Александр II. – Возможно, сказывается его происхождение. Дед Виктора Станича выехал отсюда, опасаясь мести родственников, убитых им на дуэли. Серб… горячая кровь. Могли сохраниться симпатии, если дети воспитывались в русском духе.

– Могли, я не исключаю, – не стал противоречить императору вице-канцлер. – И как противовес устремлениям Англии в обеих Америках Станич может быть полезен. Но он почти столь же явно отстраняется от возможности завязать тесные отношения с Францией. Мимо этого тоже нельзя пройти.

– И снова Франция! Александр Михайлович, я понимаю ваши симпатии к этой стране, но далеко не все их разделяют. Видимо, полковник Станич тоже не восторгается видами на парижские бульвары. А почему он всё ещё полковник? Заслуги давно позволяют получить звание генерала.

– Видимо, чин для него не так важен, как настоящее влияние, – не стал акцентировать своё внимание на подобной мелочи Горчаков. И вновь принялся за своё, считаемое им наиболее важным: – Полная отстраненность от Англии. Незначительная, на грани необходимого, связь с Францией. Понимаю отсутствие внимания к Австрии, это государство ничем не может быть полезно Конфедерации. И с другой стороны, большая и понятная заинтересованность в Испании соседствует с непонятной, если не вникать, заинтересованностью в России.

Вице-канцлер готов был продолжать, ожидая любого знака со стороны Александра Николаевича, но вместе с тем отслеживал все движения монаршей особы, даже самые незначительные. Слишком хорошо он знал императора, что не раз помогало. Сейчас это самое изучение князя не радовало. Император становился веселее с каждой минутой, с каждой его, Горчакова, фразой. Монаршую особу совершенно не трогали намёки про Францию, он даже готов был немного иронизировать над симпатиями своего министра.

Не развивать тему милой его сердцу Франции? Горчаков не мог пойти на такое, разве что над ним нависла бы угроза опалы со стороны императора. Дело в том, что слишком давно, упорно, опираясь как на российских франкофилов, так и на немалую часть французской элиты, он всеми силами пытался затянуть Россию в союз с Францией. Именно в этой стране князь видел лучшее, по его убеждению, государственное устройство, на которое падал отсвет правления, приближенного к республиканскому. Вот только тех рек крови, которые пролились во время Французской революции, и большей частью уничтоженной физически аристократии видеть просто не желал. Или видел, но отбрасывал в сторону, как нечто вторичное. Почему так? Сразу вспоминалась связь князя с декабристами, ни для кого тайной не являющаяся, в последнее время и вовсе выставляемая князем напоказ. Крепости этой связи во время провалившегося бунта было недостаточно для того, чтобы быть причисленным к их движению, но определённый след с явственным ароматом либерализма тянулся ещё с тех самых пор. Потому предыдущий император, Николай Павлович, не благоволил Горчакову, обоснованно видя в нём возможный источник угрозы консервативной политике империи.

И уж тем более покойный Николай ни в коем случае не мыслил даже в теории рассматривать союз с одной из тех стран, которые продиктовали унизительные для империи условия мира на Парижском конгрессе. От Франции, которую Россия показательно выпорола во время Наполеона, и с которой сроду не было нормальных отношений. Испокон веков не было! Именно Франция была исконным и непрерывным союзником Османской империи в её вечных попытках укусить могучего северного соседа. Франция всеми возможными способами пакостила России, своему союзнику в Семилетней войне. Правда, в этом случае наравне с Австрией, но снимало ли это саму проблему нежелательности союза с государством, готовым предать сразу же, как только минует острая надобность в могучем северном союзнике?