Текст книги "Осколок империи"

Глава 5

Дайте народу грамоту и облик человеческий, а потом социализируйте, национализируйте, коммунизируйте, если… если тогда народ пойдет за вами.

А. И. Деникин, генерал-лейтенант, лидер Белого движения

Верно ли, что принудительный труд всегда непроизводителен? Приходится ответить, что это самый жалкий и пошлый либеральный предрассудок. Весь вопрос в том, кто, над кем и для чего применяет принуждение? Какое государство, какой класс, в каких условиях, какими методами? И крепостная организация была в известных условиях шагом вперед и привела к повышению производительности труда… Репрессия для достижения хозяйственных целей есть необходимое орудие социалистической диктатуры.

Л. Д. Троцкий, нарком по военным и морским делам, председатель Реввоенсовета СССР

У каждого человека есть свой скелет в шкафу. А то и не один, такое тоже случается. Главное уметь его найти, после чего многое становится реальным. Все тайные службы пользуются этим еще с незапамятных времен. И ОГПУ в данном конкретном случае ничем от остальных не отличалось.

То, что мне удалось раскопать относительно подозрительной активности французских якобы «дружественных социалистов», оказалось отнюдь не пустышкой. Докладная записка, представленная непосредственному начальству обычным порядком, была самым примитивным образом принята, подшита и закопана среди десятков и сотен ей подобных. Сочли, что это лишь бесплодные умствования новичка, не более того. Зато по линии иностранного отдела… О, тут отдельная песня с множеством малоцензурных выражений!

Руцис, как я и ожидал, крепко вцепился в возможность обратить внимание на свою персону и малость окоротить конкурентов из особого отдела, коих у него там было немало. Он довольно скоро запросил все известные сведения о нынешнем местоположении и роде занятий Кольера и де Рилье – тех самых французов, о которых я ему говорил. Результат был однозначен – не штатные сотрудники французской разведки, но связи с этим ведомством имелись, причем довольно тесные. Вот только проявилось это все относительно недавно. А тогда, в двадцать пятом году, они были такими из себя милыми и безобидными социалистами. Нежданный такой сюрприз, однако. В свете этих сведений на многое стоило смотреть под несколько иным углом.

Что же до моего тут участия, так получилось и вовсе забавно. Никаких претензий выдвинуть не получалось, даже если бы у кого и возникло подобное желание. Докладная записка была? Да. Подана кому надо, то есть непосредственному начальству? Тоже да. Ее приняли всерьез? Нет. Вот и получалось, что искренне преданный советской власти сотрудник ОГПУ вынужден был обратиться в смежный отдел, чтобы ценная информация, добытая им, не пропала среди отказных бумаг.

В результате всего через месяц после той самой встречи с Руцисом в чайной рабочий механизм ОГПУ относительно данного дела вышел на полные обороты. Намечали фигурантов дела, устанавливали за ними слежку, пусть пока и осторожно, стремясь не спугнуть. И, само собой разумеется, меня было сложно оставить в стороне. Уж точно не после того, как Руцис, поддерживая своего протеже, явно упомянул мои в этом заслуги.

Кстати, поскольку само дело оказалось в зоне интересов и особого, и иностранного отделов, то пришлось создавать совместную группу под руководством… Аркадия Яновича Руциса. Хитрый и опытный чекист не собирался выпускать из своих рук загребущих столь интересную возможность. Подтянул своих людей из иностранного отдела, это понятно. Ну а первый отдел особого тоже в стороне оставаться не пожелал. В общем, как я сидел в одном кабинете с той троицей, так и здесь они же оказались. Правда, приказов Сомченко мне отдавать уже не мог, невзирая на превосходство в звании. Командовал Руцис. Почему именно он, представитель другого отдела? Кто ж их знает, особенности проведения совместных операций!

И снова бумаги, но на сей раз не абы какие, а относящиеся к конкретной теме. Полные досье на фигурантов дела, которые выглядели хоть сколь-либо подозрительными в свете открывшихся обстоятельств. Пребывание за границами СССР, контакты там, связи внутри страны… Все это следовало разобрать во всех подробностях и ни в коем случае не переходить к активным действиям раньше определенного момента. Ведь если хватать только их – непременно ускользнет более крупная рыба – французская резидентура. Пусть даже не удастся взять самую верхушку, но проредить кадровый состав – уже большое достижение. По любым меркам большое. А мне сейчас это ох как не помешает! Чем быстрее удастся хоть немного обратить на себя внимание, тем легче будет добраться до тех, кто мне многое задолжал. И проценты на эти долговые обязательства капают вот уже много лет… кровью.

Черт, голова как колокол, в который лупили с утра до вечера! Вредно работать в таком ритме, знаю. И мало спать тоже не полезно. Вот только в моменты, когда случаются такие события, отдых только снится. Отец рассказывал, что во время попытки разрушить империю в девятьсот пятом они неделями пропадали на работе, даже спали там… часа по четыре в сутки в лучшем случае. И вкалывали как проклятые, с корнем вырывая всю ту погань, которая стремилась уничтожать все вокруг себя. Но довести работу до конца жандармам тогда так и не дали. Чертовы либералы! Потом, когда убили Столыпина – единственного, по сути, из верхушки, кто понимал всю опасность малейшего гуманизма к господам р-революционерам, – стало и вовсе печально. К тому же…

– Неужели наш несгибаемый романтик чекистской службы, товарищ Фомин, уснул с открытыми глазами над горой бумаг? Я уж думал, он никогда не спит, всегда на страже нашей советской Родины!

Сомченко, зараза этакая! После недавних событий то и дело стремится уколоть. Не сильно, но почаще, искренне считая, что меня это действительно задевает. На внешнюю реакцию ориентируется, падла чековская, которую я ему постоянно подкидываю. Не просто так, а чтобы в другую область фантазия не соскользнула.

– Доброе утро, Руслан Борисович, – отвечаю я, помотав головой, чтобы хоть немного прогнать сонную одурь. – Извините уж, так и заснул за столом. Да и сейчас голова побаливает от недосыпа. Времени сейчас…

– Четверть девятого. Петров с Халиловым посланы мной к «иностранцам», говорят, кое-что из дополнительных сведений пришло. Не особо важное. Так, детали. Что у тебя, Алексей?

– Почти все готово. Из того, что мне было поручено. Шинкарев и Устинов изучены полностью. Их причастность к сети французских агентов не вызывает никаких сомнений, это очевидно и подтверждено. Нужно их брать, но не явно.

– Только их? – хмыкнул Сомченко, явно не согласный с такой вот позицией. – Если брать, то сразу всех. У нас еще больше десятка тех, кто, по твоему же мнению, причастен. И полтора десятка других, кто то ли да, то ли нет. Разбегутся вредители! И французиков спугнут. Прибегут они в свое посольство, а оттуда их нам не достать. Конвенции эти их буржуйские!

– Не надо трогать конвенции. Их не изменить, остается только использовать к своей выгоде. А что относительно идеи прихватить Шинкарева с Устиновым, так товарищ Руцис поддерживает, я с ним уже посоветовался. – Ну да, конечно! Скорее уж усердно продвинул вариант так, как будто сильно нуждался в совете старого чековского хрена… – Мы же не будем их арестовывать явно, да и с насиженных мест никуда пока не денутся. Будут продолжать вести привычную жизнь… какое-то время. Но при этом полностью под нашим контролем. Понимаете, Руслан Борисович?

В ответ послышалось маловразумительное ворчание, но общий его смысл был один бес понятен. Сомченко изволил тихо ворчать, но идти против старших по званию и положению точно не собирался. Присутствовала легкая степень неприязни ко мне. Ну да оно и понятно. Чуял, что рядом конкурент, рвущийся вверх по карьерной лестнице, только и всего. Дело понятное и насквозь житейское. Каких-то неожиданных ходов от него ждать не стоило, а это главное.

Меж тем Сомченко, устроившись поудобнее у себя за столом и со вселенской тоской во взоре поворошивший пачку бумаг, выдавил из себя вопрос:

– И когда будем этих шпионов арестовывать?

– Сегодня.

– Сегодня?

Вот ведь эхо непрофессиональное! Не хочется ему именно сейчас и именно по моей идее работать, спасу нет. Но придется. Понимает, вот и изображает из себя съевшего разом целый лимон страдальца. Ничего, у меня к тебе, чекист, симпатий сроду нет и быть не может. Но играя на публику, я сейчас тебе радостно улыбнусь. Так надо.

– Нужно выдать результат, не затягивая. Тогда нами будут довольны и не придется подключать дополнительные силы. Потом – да, несомненно, но первый результат, выданный изначально привлеченными сотрудниками, сыграет нам на руку.

– Тогда я пойду, Алексей.

– Куда это?

– Транспорт, усиленное наблюдение за квартирами фигурантов. Неужели неясно?

Да что ж это такое-то! Пару секунд, глядя на потолок, я размышлял о том, что и впрямь ОГПУ до жандармов не то что не подняться, но и в пределы видимости не доползти. Иная квалификация, да и ориентированность на совсем другие задачи. Не у всех, увы, но у солидной части. А если бы у всех, если бы… Тогда бы и «Трест» с «Синдикатом» не состоялись бы, да и боевики из Русского общевоинского союза с большим успехом работали бы на территории СССР. Эх, мечты-мечты!

– Руслан Борисович! – Мои слова застали Сомченко уже в дверном проеме. Он быстро метнулся: сразу видно, вот он, энтузиазм и жажда карьерного роста во всей красе. – Никакого транспорта, никакого усиленного наблюдения. Спугнем, чего доброго, нам это не надо. Или вам нужно подтверждение?

– Не нужно. Но Петрова с Халиловым все равно найду и прикажу, чтобы готовились. Не до бумажек сейчас.

Ба-бах! Хорошо хлопнул дверью, с чувством. Ну как же, не дали поднять стандартный для чекистов предарестный переполох. Не позволили собрать большую ораву сотрудников и устроить из тихого действия красочное представление, столь любимое костоломами вроде него. Да и бес с ним! Главным в этой операции планируемые мной действия санкционированы, ордера на арест подписаны, остается лишь запустить механизм. Но сделать это нужно не грубо, а как положено. Здесь любимые ОГПУ жесткие методы совсем не в масть, тоньше надо действовать, изящнее. Что до недовольных… Будет результат – утрутся. Ведь наверху ценят лишь результат, а вовсе не методы, которыми он достигнут.

Ну а мне и впрямь пора перестать сидеть за столом в окружении бумажек и бумажонок. Пора чуток встряхнуться, размяться и приготовиться к тому, что будет происходить этим вечером. Пусть ни от Шинкарева, ни от Устинова вроде не ожидается сопротивления при аресте и пальбы через закрытую дверь, но… Всегда лучше готовиться к худшему, пусть и надеясь на лучшее.

Кстати, о худшем! На ум сразу пришло то штатное оружие, которым вооружали обычных сотрудников ОГПУ. Наган во всем своем примитивном безобразии! Сразу вспомнились уничижительные, но вполне заслуженные критические замечания друзей моего отца по поводу этого, с позволения сказать, оружия. И это еще до двадцатых годов было. И что в итоге? В итоге аж в одна тысяча девятьсот двадцать седьмом году специально для ОГПУ была разработана его очередная модификация, названная «командирской». Отличия заключались лишь в меньшей длине ствола и укороченной рукояти. И ничего больше! Все многочисленные недостатки так и не были убраны.

Что за недостатки? О, их у этого выкидыша бельгийской оружейной школы, по непонятной гримасе судьбы принятого на вооружение в Российской империи, было огромное количество! Начать с калибра в 7,62 миллиметра и малой начальной скорости пули. На рубеже веков это не было столь существенно, но сейчас, к тридцатым годам, выглядело совсем печально, особенно учитывая такие образцы короткоствольного оружия, как парабеллум, браунинг, кольт, и прочие, и прочие. Все они по техническим характеристикам ушли далеко вперед.

И если бы только калибр и мощность патронов… Нет, это было лишь частью проблемы. Чего стоила поочередная экстракция стреляных гильз! Ага, именно так. То есть отстрелялся, а потом при помощи прилагающегося шомпола изволь выталкивать все семь стреляных гильз из барабана. А это, знаете ли, времени требует. Да и вообще, преимущества даже нормального револьвера, с хорошим калибром, мощным патроном и одновременным выбросом гильз перед обычным самозарядным пистолетом… очень смутные. Разве что чуть более высокая надежность, вот и все.

В общем, на извлеченный из кобуры образец свежепроизведенного реликта минувшей эпохи я смотрел с глубоким отвращением. Как ни печально, а приходится покамест пользоваться именно им. Увы и ах, но привычный люгер спрятан в тайнике, а миниатюрный браунинг хотя и всегда с собой, но светить его тоже не стоит. Печально.

Ладно, переживу как-нибудь. Это ведь не неприятность, а так, всего лишь мелкое неудобство. Поэтому убираем это позорище обратно в кобуру и берем себя в руки. И думаем о еще одном нюансе.

Если учитывать, что никаких дополнительных сил не запрашиваем, а к двум фигурантам лучше всего ехать одновременно, то… Да, придется работать парами, то есть офицер, унтер и, пожалуй, водитель. От транспорта я отказываться не собирался, мало ли что, но вот явно проявлять это – увольте! Поэтому лучше всего будет взять не те «говорящие» черные авто, а более невзрачные, потрепанные. Да и непосредственно к домам Шинкарева и Устинова не подъедем. Нужно будет остановиться неподалеку, но не рядом, чтобы исключить неожиданности.

Как распределимся? Избави бог от Халилова! У меня же будет искушение устроить ему несчастный случай, да так, что никто и не догадается. Поэтому я точно возьму с собой Петрова, он относительно пристоен и не вызывает явного душевного порыва сократить число чекистов на еще одну штуку. А с этим горным садистом пусть Сомченко общается. Они друг другу вполне подходят, право слово!

* * *

Ну, вот и вечер настал. А вместе с ним пришло время активных действий. Вроде все уже заранее обговорено, начальство уведомлено, но легкий мандраж присутствует. Странно, вроде уже далеко не единожды убивал, крутил серьезные интриги, да и сейчас веду очень опасную игру. Так поди ж ты, все равно нервы дают о себе знать! Видимо, даже живой мертвец до конца не лишен чисто человеческих особенностей. Поговорить бы с кем-нибудь, да не судьба. Просто нет никого, перед кем можно хоть немного приоткрыть душу. И это порой тяжелее всего остального.

Автомобиль, в котором ехали я и Петров, вел себя скверно, хотя вины водителя в этом не было. Просто это была откровенно старая колымага, к тому же на первый взгляд со стороны, даже опытный, находящаяся чуть ли не на последнем издыхании. Ну да жаловаться нечего, именно такую и заказывали, чтобы не привлекать внимания сверх необходимого. На таких работники ОГПУ не ездят. И дело вовсе не в марке машины или окраске, а именно что в ее дряхлости и готовности того и гляди развалиться на составляющие. Хотя… Уверен, что несмотря на тряску, скрип всеми деталями и прочие прелести, это авто еще какое-то время побегает, причем без серьезных поломок.

Водитель по имени Федор, фамилией которого я, признаться, так и не поинтересовался, был молчалив и сосредоточен. Хорошо, ведь желания почесать языком я в принципе не испытывал. В отличие от Петрова, который засыпал нашего шофера десятками пустопорожних фраз. Просто так, без видимых и скрытых целей. Трепло – оно и есть трепло.

Мне этот шумовой фон не мешал, но вместе с тем и не радовал. Удалось войти в привычное состояние безразличия к окружающему миру и отстраненности. В таком варианте лучше всего отслеживать возможные изменения обстановки, да и интуиция обостряется. Ехать-то уже недолго. Минут пять-семь и вот она, та часть Красной Пресни, где обитает Михаил Панкратович Шинкарев, наша сегодняшняя цель. С виду неприметный работник народного комиссариата почт и телеграфов, а на деле довольно влиятельная персона, имеющая даже выход на одного из заместителей самого наркома, Антипова Николая Кирилловича. Хорошая фигура в качестве агента иностранной разведки, очень полезная. Незаметный человек, можно даже сказать, серенький, но умеющий давать своевременные советы и подсказывать неожиданно полезные решения вышестоящим. К тому же не рвущийся занимать видное место в наркомате, но верный идеям коммунизма. На таких обычно при проверках внимания не обращают, это закон. Тем более в Стране Советов, где показная верность идеологии частенько превозмогает здравый смысл. Так что французы молодцы, грамотно ввели агента. И не одного его, что характерно.

Наш автомобиль свернул с Красной Пресни и, проехав еще немного, остановился. Все, прибыли. Теперь совсем немного пешочком прогуляться – и будем у цели. Хорошо, что Шинкарев большой семьей не обзавелся, лишь жена да сын, который вообще живет и работает в Харькове.

– Федор, остаешься здесь, – отдаю приказ шоферу. Видя, что ему так и хочется что-то возразить, примораживаю болезного очень нехорошим, обещающим неприятности взглядом. – На тебе наш транспорт. Иван, идем. И поменьше непреклонности во взгляде. Ты не чекист сейчас, а простой человек.

Ну вот, один сидит себе за рулем, уже не порываясь оказывать поддержку. Второй хоть немного, но пригасил те ощутимые «волны», что идут от облеченных властью людей. Признаться, этим почти все чекисты грешат по вполне понятным причинам. Это то самое ощущение, когда из грязи да… не в князи, конечно, но сразу на десяток-другой ступенек по той самой лестнице. А она в Стране Советов очень своеобразная. ОГПУ и вовсе занимает отдельный сектор, стоящий поверх обычных и сбоку от партийных «товарищей».

Короткая прогулка по все еще не отошедшей от зимы Москве. Ага, вот и нужный нам дом. Обычный ход и… черный. Причем черный ход вполне себе рабочий, двери не заколочены, что встречается не так часто. Так что…

– Иван, блокируешь черный ход. Если кто попытается уйти – бей по мордам. Сильно, но чтобы не покалечить. Хотя нет, как раз лицо лучше не трогать. Один синяк – и прости-прощай возможные ходы в игре с французами.

– Это как?

– Да никак. Просто по лицу не бей, вот и все.

– А-а! – протянул Петров. – Ну тогда я пошел.

– Иди уже.

Нет, с такими надо как можно более простыми словами. А то велик риск, что ни черта не поймут и наворотят дел из-за банального желания сделать как лучше, не понимая толком, что именно будет в конкретной ситуации «лучше».

Удостоверившись, что мой, с позволения сказать, коллега не потеряется по дороге, я двинулся к парадному входу в подъезд. В голове же поневоле раскручивалась цепочка мыслей насчет тяжелой судьбы квартирных черных ходов в Советской стране. Они здесь считались… отрыжкой старого режима, классово чуждым явлением. А так как с проявлениями старого порядка полагалось бороться, то вывод очевиден. В большинстве домов, превратившихся в коммунальные трущобы, их самым зверским образом заколачивали, причем наглухо, чтобы никто не распечатал. Причины же были и вовсе безумными с точки зрения любого здравомыслящего человека (впрочем, СССР и разум и рядом не стояли). Изначально черный ход в квартире был предназначен для прислуги: кухарки, горничной, дворника, появившегося с вязанкой дров для камина… С черного входа вносили купленную мебель, выносили старый хлам. В общем, предназначался он исключительно для хозяйственных целей, чтобы все это не пересекалось с гостями хозяев и с ними самими. Вполне естественное желание для тех, кто собственными силами добился положения в обществе. В Стране Советов же, как известно, все обстоит не как надо, а как партия велит. А ее повеления лично меня заставляют вспомнить о таком заведении, как Бедлам – известнейшей английской больнице для скорбных разумом. Ведь упомянутая партия уверена, что черный ход в квартире – это есть значимое напоминание о неравенстве. Поэтому полезнее всего – запретить! В особо извращенной форме. Так что теперь и гости, и ведра с помоями движутся по одной лестнице. А то, что амбре от помойки бывает отвратное, да и лестницы далеко не всегда убираются, так это не главное. Главное, чтобы равенство всех перед ведром помойным. Мара-азм! Зато идеологически выдержанный. И так во всем, без какого бы то ни было исключения. Черный ход – всего лишь один из примеров, случайно пришедший в голову.

Впрочем, как пришло в голову, так и вылетело. Здесь-то, в домах, где обитают важные персоны, черный ход на месте. Как и приходящая прислуга, что особо забавно.

Пятый этаж. Из окон никто прыгать не будет, это чистой воды самоубийство. А Шинкарев не тот человек, чтобы лишить себя столь ценной жизни, совсем не тот. Хм, в подъезде-то чисто, никаких тебе загаженных лестничных пролетов, наскальных… то есть настенных росписей, окурков, погнутых перил. Прямо как не в СССР, право слово. Заповедник относительно пристойной жизни. Только вот живут в нем те люди, которые приложили лапки свои к разрушению прежнего мира, где нормальная жизнь не ограничивалась вот такими островками-заповедниками.

Дверь. Нет звонка, но имеется латунный молоточек, поневоле напомнивший о детстве… и вызывавший всплеск дикой злобы по поводу утраченного. Того, чего никак не вернуть. Привычным усилием успокаиваю взбунтовавшееся сознание. Стучу и жду, уже зная, как буду действовать во всех возможных случаях.

Шаги, едва-едва, но все же слышные сквозь дубовое полотнище двери. И вопрос:

– Кто там?

– От товарища Самойлова. Тут новые бумаги пришли по Самаре, просили вам передать под роспись.

Недовольное ворчание и звук открывающихся замков. Знакомая фамилия прозвучала, да и документы Шинкареву на дом частенько привозили. Так что устроенное мной представление было принято за истину. Он не мог не купиться. И до какой же степени проявились на его лице изумление и страх, когда, открыв дверь, обнаружил, что ему в живот направлено дуло нагана.

– А-а…

– Это не грабеж, это хуже. К тебе, Шинкарев, ОГПУ познакомиться пришло, – мило улыбнулся я впавшему в ступор хозяину квартиры. – Ты, главное, не шуми, и все будет не так плохо, как могло бы. Насчет «хорошо» ничего не обещаю, слишком уж ты накуролесил. Жена дома?

Ни слова в ответ, лишь слабый кивок. Ну да мне и этого довольно. Сейчас только… Аккуратно, без лишней грубости разворачиваю объект лицом к стене и защелкиваю на нем наручники. Со скованными за спиной руками сложно что-нибудь учудить. И лишь после этого предъявляю свежеарестованному удостоверение.

– Вопросы есть, Михаил Панкратович? Ну как хотите.

Закрываю дверь на замок и, подталкивая вперед Шинкарева, двигаюсь внутрь квартиры. Тот же, немного отойдя от первоначального шока, шепчет:

– Я ни в чем не виноват, это какая-то ужасная ошибка. Понимаете, товарищ, э-э… Товарищ, я работник наркомата!

– А в довесок агент французской разведки, завербованный в конце двадцать пятого года то ли Франсуа Кольером, то ли Жаком де Рилье. Оно, в общем, особого значения не имеет, согласитесь. Да, жена ваша где?

– Она спит… Мигрень у нее… была.

– Вот и не будем будить раньше времени. Аккуратненько пройдем к черному ходу и впустим моего коллегу. А потом поговорим, – чуя непонимание со стороны Шинкарева, предпочитаю заранее прояснить: – У вас, Михаил Панкратович, есть выбор. Или вы всеми силами с нами сотрудничаете, и ваше положение становится менее печальным. Или же… начинаем с вами «работать» в пределах наших возможностей и фантазии. Поверьте, что и то и другое весьма обширно.

– Я в-верю!

– Вот и чудненько. Только дверку-то откройте. Мне с этими мудреными замками возиться, знаете ли, недосуг. Ах да, наручники… Ладно, придется самому.

Открываю дверь и вижу… подпирающего стену Петрова. Так и захотелось отвесить ему либо пинка под зад, либо затрещину за вопиющую халатность. Но увы, пришлось ограничиться ехидным замечанием:

– А если бы сейчас отсюда фигурант ломанулся? Да со шпалером наперевес? По-простому, на рывок! Тогда были бы похороны за государственный счет, воинский салют над гробом агента первого разряда, павшего при исполнении служебного долга. Потом выпили бы в память о боевом товарище. И все.

– Ну я ж знал, что тут не опасный живет…

– Ты не знал, ты всего лишь догадывался, – поморщился я. – А, что я тут с тобой рассусоливаю! Давай уж, проходи. Будем с гражданином Шинкаревым разговоры разговаривать. Точнее разговаривать буду я, а ты с листом бумаги и ручкой записывать станешь. Подробно.

Послали боги помощничка! Безобиден по большому счету, но несколько ленив и умом не озадачен. Впрочем, такой вариант как бы не из лучших. Умный может быть опасен. Откровенно тупой способен доставить проблемы именно тупостью. И уж упаси меня судьба от кого-то вроде Халилова! Подобного урода терпеть было бы чрезвычайно сложно. А ведь «халилововидных» в ОГПУ очень немалый процент, причем равномерно распределенный между всеми отделами и направлениями. Считаются необходимым кадровым составом, да и вообще словно культивируются. Хотя почему «словно»? Именно что натаскиваются, раздувая и так гнилое нутро до совсем уж феерично-омерзительных размеров.

Пока же, не углубляясь в философские размышления, я приказал свежеарестованному французскому шпиону двигаться в комнату, используемую в качестве кабинета, где и планировал начать обработку объекта.

Кабинет был… впечатляющим, но отнюдь не в хорошем смысле этого слова. Нет, работать тут было можно, все необходимое присутствовало, но вот отсутствие какого-либо стиля, вразнобой надерганные предметы меблировки и общий декор… Да уж, типичный случай «вали кулем, а потом разберем». Хозяин явно тащил в норку то, что казалось подороже и более пафосным. Пар-ртийцы! Понатащили в свои дома и квартиры то, что их «братья по маразму» награбили во время гражданской, и счастливы до потери пульса. Вот только не понимают, что обладание «мебелями» и прочими вещами тех, кто был лучшей частью рухнувшей империи, не делает их хоть сколько-нибудь на них похожими. Скорее наоборот, еще сильнее подчеркивает разницы между бывшими и нынешними обладателями. Ведь если курице вставить в задницу пышные перья, это не превратит птичку в павлина.

Так, Шинкарев усажен на показавшийся наименее удобным стул, Петров отправлен на диванчик. Ну а я занял очень уютное даже на вид кресло. Хм, не только на вид, мелочь, а все равно приятно. Вот теперь можно и поговорить по душам.

– Итак, Михаил Панкратович, вот чего я от вас хочу добиться. Необходимо искреннее и деятельное сотрудничество, которое несомненно зачтется. До какой степени – этого точно сказать не могу. Может заметным снижением срока, который вы проведете в местах, вопреки поговорке, весьма отдаленных. А может, если карты удачно для вас лягут, и того приятнее получится. Но тут не будем загадывать…

– Мне все писать?

– Горе ты мое персональное! – возвел я глаза к потолку, едва услышал слова Петрова. – Нет, достаточно лишь его слова по делу записывать. Учись ты головой думать, Иван, а то так и останешься в звании «агент первого разряда». Не уподобляйся Халилову!

– Не буду.

А интонация виноватая такая, как будто гимназист на уроке, не сделавший домашнее задание. Цирк… с конями. Что до Шинкарева, то сия персона хрупнула и поплыла. Стоило лишь напомнить о сроке, тюрьме и возможном смягчении наказания. Удобный клиент попался, очень удобный! Без идеи, за которую работал на иностранцев, без стержня в душе, без твердого характера. Обычный слизняк, каковых и штампует советская система для работы по партийной линии. Там ведь или тупицы «все ради партии», или вот такие вот приспосабливающиеся ко всему и вся индивиды. И почти все – выходцы из слякотной грязи, которую до революции на порог приличного дома не пустили бы. И не из-за происхождения, а исключительно вследствие личных качеств, вернее, их отсутствия. Правильно их вождь, Ленин Владимир Ильич, заявил, когда его спросили, на кого он делает ставку в планируемой революции. Он, нимало не задумываясь, ответил от всего сердца: «На сволочь!»

Никакой лжи не было в ответе. Уголовники были объявлены элементом «классово близким к пролетариату», в сельской местности опирались на голытьбу, которая просто не желала пользоваться теми наивыгоднейшими условиями, что были созданы еще со времен премьерства Столыпина. Ну а в городах… О, там было чуть сложнее! Откровенные маргиналы, не желающие работать, люмпен-пролетариат, работающий кое-как и не имеющий перспектив для роста по причине хронического и неисправимого тупоумия – это само собой. Разные либералы-идеалисты коммунистами никогда не считались своими, обзываясь «попутчиками», то есть используемыми до поры до времени. И всевозможные инородцы, вроде кавказцев всех мастей, прибалтов, поляков, испокон веков ненавидящих Россию. Ну и вышеупомянутые «классово близкие» уголовники. Вот они, стройные ряды, на которые опирались Ленин со своей кодлой. И впрямь классическая сволочь во всех разновидностях, не поспоришь! И вот именно из нее по большей части и набирались кадры во все ветви власти и вообще мало-мальски значимые структуры. Одно хорошо – с ними было легко работать. Вот как сейчас.

Шинкарев Михаил Панкратович изволил словесно испражняться. Делал он это со всем усердием, с подобострастием во взгляде и голосе, всеми силами показывая, что готов хоть палку в зубах носить, лишь бы это ему хоть немного помогло. Завербовали его действительно в конце двадцать пятого года. Акт вербовки был произведен лично Жаком де Рилье, в качестве «пряников» выступали финансовая заинтересованность и обещание карьерного роста. Бурного такого, впечатляющего. Ну вот и получилось, что потомственный подсобный рабочий одного из санкт-петербургских заводов, славный до революции лишь запоями да способностью подставлять коллег по цеху, не мог на это не клюнуть. Тем более что обещания француз выполнил на все сто. Карьеру Шинкареву сделали впечатляющую, хотя по прошествии некоторого периода времени приходилось периодически делать агенту внушения. Какие? Да что видимый чин не столь полезен, как положение «серого кардинала». К тому же у первого и шанс засветиться перед тем же ОГПУ куда больше, чему было немалое число примеров.

Что же до денег, так здесь сказывалась специфика Страны Советов. Если во времена НЭПа деньги еще можно было, пусть с немалыми осторожностями, но тратить на милые простой натуре Шинкарева развлечения, то с его сворачиванием… В общем, финансы, получаемые от французов, в последнее время лежали мертвым грузом. Хотя как… В теории ему обещали в перспективе эвакуацию за рубеж со всеми нажитыми капиталами, вот только лично я в это особо не верил. Не та ситуация, не тот агент, чтобы его, уже отработавшего свою полезность, вывозить за пределы страны. Для этого же специальную операцию разрабатывать, рисковать к тому времени куда более ценными людьми.