Текст книги "Неудобный русский (сборник)"

– А у меня деньги есть на эти курсы? – спрашивал Алексей. – Мы работаем фактически даром! – распалялся Алексей.

– Не нравится тебе зарплата или условия – ищи другую работу или закрой с хозяином свою цену, – тут же парировал кто-нибудь из людей умных и благополучных. Примерно то же самое говорили ему потом многие простые рабочие. В ответ он, как правило, начинал говорить о том, что все их достижения ничего не стоят, что наше благополучие призрачное.

– Ну, отложили вы у себя в банке сто тысяч и сидите радуетесь, что у вас своя квартира и машина. Своя… Да что вы в жизни видите, кроме работы, счетов и телевизора?!

По большому счёту он был прав: жизнь нас здесь не баловала. Работать приходилось много и тяжело, так что в выходные или на праздники уже и не хотелось никуда ехать и вообще ничего не хотелось, хоть и была возможность и поехать, и развлечься. Главным контраргументом на доводы Алексея в таких спорах были дети: они, мол, будут счастливее нас. Но Алексею и здесь было что возразить:

– Ваших детей уже сейчас, кроме игр, тряпок и жрачки, ничего не интересует. А когда они становятся постарше, то у них на уме одни деньги.

– А что у них ещё должно быть на уме?! – как-то возмутился один из рабочих, пожилой уже мужик, «Правильный», как мы называли его за глаза. – Это тебе ничего не нужно – ушёл из семьи и теперь живёшь как хочешь. Да ты толком и не знаешь, что такое детей вырастить. А чтобы детей воспитать, нужны, во-первых, деньги, во-вторых, деньги, и в-третьих, – деньги. Потому что детей нужно кормить, одевать, платить за детский сад, за школу, да ещё и обеспечивать их карманными расходами так, чтобы они не чувствовали себя ущемлёнными рядом со сверстниками. А для всего этого нужны деньги. – Ну, да где тебе понять, – махнул рукой «Правильный», мы его называли так за старание не отставать от «других» и по возможности быть образцовым во всем: в работе, в зарплате, в качестве жизни.

Сам Алексей жил на арендованной квартире, за которую отдавал половину зарплаты. Машины у него не было, и единственным развлечением для Алексея были походы в горы и пустыню. Ни на одной работе больше двух лет он не держался, уходил всегда со скандалом, никому ничего так и не доказав.

– Неудачник, – бросали ему собеседники мысленно или вслух в ответ на его философию. Но досадливо махал на них рукой он, а не они. Так обычно заканчивались все его споры и со мной, и с другими людьми. А в этот раз он не стал ни спорить со мной, ни даже возражать.

– Устал я, – вдруг сказал он. – Мне бы передохнуть.

Я посмотрел на него, и мне вдруг стало жаль его. Несмотря на свой тяжёлый характер, Алексей был искренним и добрым человеком. За это ему многое прощалось и на работе, и среди приятелей.

– У меня все эти годы не было передышки: с работы на работу… Так вся жизнь прошла… – Он и правда казался совершенно замученным. Но тут его лицо вдруг озарила улыбка: – Правда, во всём этом есть и хорошее: говорят же, что нет худа без добра.

Я с удивлением посмотрел на своего друга.

– Это ведь палка о двух концах, – продолжал Алексей. – Он, хозяин, тоже ведь вынужден меня терпеть.

– За деньги он готов на всё – терпеть любые унижения и даже удавиться, не то что тебя, – сказал я. Они давно уже были на ножах: хозяин и работник. Высокомерный хозяин, Толик, как его называли рабочие из числа лиц, особо приближённых к царственной персоне, очень гордился тем, что на его предприятии рабочие обеспечены многим из того, чего нет на других заводах.

– Я вам оплачиваю обеды, подвозку, дни отдыха и экскурсии, а вы мне чем в ответ платите?! – распекал он порой своих нерадивых рабочих. Рабочие в ответ молчали. Им нравились пикники, поездки и премиальные, которыми их баловал босс. Расчёт босса был верен: работяги старались. Алексей был единственным из всех, кто вечно всем был недоволен и вслух говорил всё, что думал. Разумеется, его недовольство тут же становилось известно начальству. У нас на заводе Алексей был на плохом счету с самого начала. Начальство не любило его: он никогда не участвовал ни в наших коллективных пикниках, ни в торжествах, и к тому же почти каждый его разговор с сослуживцами превращался в спор, а нередко и в ссору. С начальством он разговаривал чуть ли не сквозь зубы, обслугу – секретарш и прочий персонал – демонстративно не замечал вовсе. Может быть, хозяин и уволил бы его давно, но Алексей работал в таком месте, куда нашлось немного охотников. Началось всё с того, что Алексей пришёл прямо в кабинет начальницы отдела кадров, положив на стол папку со своими документами и потребовал для себя более квалифицированной работы.

– В конце концов, я – инженер, – сказал он.

– А разве диплом у вас подтверждён? Вы заканчивали в Израиле какие-нибудь курсы? – спросила начальница.

– Нет, я и без ваших курсов хорошо разбираюсь в своём деле.

– Другой работы для вас не будет, – бросила начальница и уткнулась в бумаги, давая тем самым понять, что разговор окончен. Но Алексей не успокоился и пошёл прямо к хозяину.

– Что ему надо? – высокомерно спросил Толик у секретарши, увидев Алексея в приёмной.

– Я по поводу работы, – сказал Алексей.

– Тебя не устраивает твоя работа? – нахмурился хозяин.

– Не устраивает. Я инженер и мог бы выполнять более квалифицированную работу с гораздо большей пользой для предприятия.

– Другой работы для тебя не будет, – отрезал хозяин.

– Почему?

– Потому что здесь я решаю, кто и где будет работать, – ещё больше нахмурился хозяин.

– Не нравится – увольняйся.

Тогда Алексей сдержался. Может быть, потому, что в том году он уже дважды успел поменять работу, а может, и потому, что в то время у него не было денег на аренду квартиры. Он долго молчал после этого, я уже даже думал, что он сломался и замолчал навсегда. Но нет, такие не ломаются до самой смерти. Алексей молча делал свою работу, почти ни с кем не разговаривал даже в перерыв или после работы. Если к нему обращались даже кто-то из начальства, он либо не отвечал, либо молча слушал, если это касалось непосредственно работы; ни с кем не здоровался и не прощался.

Первым противостояния не выдержал босс.

– Слушай, что тебе не нравится? – как-то раздражённо спросил его Толик. – Зарплата? Но это твоя цена, на которую ты согласился. Я же тебя не заставлял. Условия? Ну так найди себе другую работу – я тебя не держу.

Это было не совсем так. Босс держал его, вернее, терпел, потому что Алексей работал на самой тяжёлой и вредной работе, там, где редко кто задерживается. Таких, как Алексей, проработавших на вредном производстве больше полугода, было немного.

– Дай письмо – и я уйду, – поставил условие Алексей.

– Не нравится – увольняйся сам, – ощерился Толик.

– Ты, чтобы компенсацию за увольнение не платить, готов любые унижения терпеть. Говно ты, Толик. – вдруг спокойно констатировал Алексей. Толик переменился в лице.

– Прыгай хоть до потолка. Хоть на стенку лезь. А письма ты не получишь! Других денег для тебя нет и не будет. И другой работы тоже.

– Ладно, посмотрим, как ты запоёшь! – пригрозил боссу Алексей, сжав кулаки. Босс в ответ заржал:

– Что ты мне сделаешь?! Что ты можешь вообще?!

Алексей не ответил и, еле сдерживая ярость, повернулся к боссу спиной и ушёл обратно в свой цех. С того времени начальство мстило Алексею тем, что сокращало ему часы работы, а в своей зарплатной ведомости Алексей постоянно недосчитывался иногда пятидесяти, а порой и нескольких сот шекелей. Взрыв произошёл совершенно неожиданно, месяца через четыре после его стычки с боссом.

Начинался тот день как обычно: толпа рабочих растянулась от самого входа на фабрику, чуть ли не на сто метров. Так происходило каждый день при входе на работу и при выходе с неё. Рабочих обыскивали металлоискателями, проверяли их сумки, придирчиво сверяли номера на карточках. В коридоре, начинавшемся сразу за входом, где охранники с металлоискателями обыскивали входящих, стояли столы с подносами, на которых лежали конфеты и печенье. Некоторые из входивших угощались с подносов, но Алексей только презрительно фыркнул и прошёл мимо.

– Угощайся, чего ты? – позвал его один из охранников, изображая недоумение на лице. Алексей не ответил, только бросил на него презрительный взгляд и пошёл дальше. Люди приходили на работу с разным настроением, и охранники к этому привыкли. Ничто не предвещало скандала. Но, когда он был уже у самого входа и увидел секретаршу босса, выдававшую письма об увольнении временным рабочим, тем, кого босс набирал на краткосрочные проекты, он вдруг крикнул:

– Почему твой босс сам боится раздать им письма?

Секретарша сделала вид, что не замечает говорившего, но Алексей не унимался:

– Что, не хочет получить по морде?

– Успокойся, – подошёл к Алексею охранник. – Или я сейчас заберу у тебя твою карточку, и ты больше сюда никогда не зайдёшь.

В ответ Алексей сорвал с шеи свою рабочую карточку и швырнул охраннику в лицо:

– На, подавись! Одолжение он мне делает!

Охранник схватил Алексея за шиворот, но тот, как дзюдоист-профи, вывернул охраннику руку и швырнул его на пол. Другие охранники бросились на помощь к своему товарищу, но Алексей раскидывал их всех, как котят, и при этом орал:

– Одолжение он мне делает! В гробу я вас всех видел с вашей милостью! Понаставили здесь всякой охранной хрени, думаете, это вам поможет! Да мне и оружия не надо, я с ними и так справлюсь!

Наконец, кто-то из охранников из-за спины выпустил в лицо Алексею струю перечного газа, и только после этого охранники повалили его на землю…

Я встретил его месяца через два после устроенного им дебоша на проходной. До этого у нас всё не получалось с ним встретиться. Алексей как раз выходил из здания, где размещалась государственная служба трудоустройства.

– Свобода! – радостно крикнул он в ответ на мой вопрос и поднял вверх два пальца, символизируя латинское «V» – «Победа».

– На следующий же день с посыльным он отправил мне письмо об увольнении, – возбуждённо говорил Алексей. – Меня, правда, в это время дома не было – я в полицейском участке сидел. Ну, да ничего. Главное – мы победили!

– Ну, а дальше что? – спросил я. – И вообще, чего ты добился? Теперь у тебя есть дело в суде. И ты думаешь, что после этого тебя где-нибудь возьмут на мало-мальски приличную работу?!

– А мне терять нечего, – продолжал улыбаться Алексей. Я посмотрел на него и согласился с ним: так может улыбаться только человек, которому и правда нечего терять. – Свобода! – радостно вздохнул он. – Ты не представляешь себе, какое это счастье!

Он и правда буквально ожил.

– Что ты будешь делать потом, приятель, когда закончится и твоё пособие по безработице, и компенсация? Опять всё по новой – снова согласишься работать на самой тяжёлой, низкооплачиваемой работе, чтобы снова восстать? – подумал я.

Но вслух я лишь поздравил его, пожелал удачи, и на том мы расстались. Всё-таки насколько нелогична порою жизнь!.. Алексей без работы, под следствием, живёт, пускай и недолго, но совершенно счастливо. А наш босс, имея абсолютно всё, совершенно бессилен перед своими болезнями. Годами он боролся с ожирением, но ничего у него не получилось. В лучшем случае он только прибавлял в весе. Каждый раз у него появлялись всё новые болезни, и вот сейчас, когда Алексей празднует свою победу, его босс, похоже, обречён. Он всё ещё пытается руководить своим предприятием, но уже из больничной палаты, и всё больше дел передаёт своим помощникам и наследникам. Посетителей у него всё меньше с каждым днём.

Алексея я давно не видел. Говорят, ничего из его планов не осуществилось и когда у него закончилось пособие по безработице, он был вынужден снова искать работу, одну из тех, на которых работал всю жизнь. Ничего для него не изменилось.

По тому делу суд приговорил его к четырёмстам часам общественных работ, и по пятницам он стрижёт траву и моет посуду в доме престарелых. Пока всё тихо. Но с его характером очередной взрыв с его участием – лишь вопрос времени. Но… Может быть, правда всё-таки на его стороне? Я всё чаще об этом задумываюсь.

Бутылка водки и сломанный нос

Всё произошло из-за бутылки водки. Свадьба была восточная, а на таких свадьбах собирается очень пёстрая публика. Как на любой свадьбе, здесь можно встретить и глубоких стариков в турецких фесках, пришедших со своими старухами в допотопных нарядах и увешанных золотом, и многодетные семьи, и молодёжь всех возрастов. Но главной особенностью таких свадеб является, пожалуй, именно пестрота собравшейся публики. Здесь можно увидеть шпану в рубашках с высоким воротом и навыпуск и тут же чинных раввинов в строгих чёрных костюмах и белоснежных рубашках, членов уголовных кланов и полицейских чинов, живущих на пособие обитателей кварталов бедноты и местных политиков, порой даже депутатов и министров. Связи между присутствующими обнаруживаются самые невероятные; непосвящённые никогда и представить себе не смогут, что многодетная мать является, пускай и не самой близкой, но всё же родственницей какого-нибудь генерала или политика, а родной брат простого охранника – крупный полицейский чин. В жизни – каждый за себя, у всех свои проблемы и обиды, но на свадьбе или похоронах – все вместе. Это дань традиции, дань роду, да и в конце концов, все мы один народ, пускай даже это выразится лишь в пожатии рук и конверте с чеком, сунутым в ящик для подарков, и ещё в обряде венчания, когда все гости слушают раввина, цитирующего религиозных авторитетов и читающего священные тексты.

Люди солидные, редко остаются на само венчание – хупу: дела государственные не ждут. До самого утра, помимо жениха с невестой и самых близких родственников, остаётся только самая беззаботная молодёжь. Сказать, что редкая свадьба обходится без мордобоя, будет большим преувеличением с моей стороны, поскольку мне не довелось наблюдать все свадьбы. Но из собственных наблюдений во время работы на таких мероприятиях в качестве подсобного рабочего кухни или сцены могу с уверенностью сделать вывод, что подобное – далеко не редкость.

Описывать все эти потасовки – дело неблагодарное, да и бессмысленное, пожалуй. Есть ли смысл описывать то, что прёт из людей под влиянием выпитого?.. Но тут случай особый, по-моему. Тут – коллективное и, не могу сказать, что бессознательное, скорее, наоборот. Честно говоря, не доводилось мне раньше наблюдать такого единого, первобытного порыва ненависти. Потому я и решился описать этот случай.

Каким образом попал на эту восточную свадьбу ничем не примечательный русский паренёк, трудно сказать. Скорее всего, он работал вместе с женихом. На свадьбу он пришёл с простой спортивной сумкой. Держался скромно и выглядел бы совершенно незаметно, если бы не его внешность, диссонировавшая с местным колоритом, да одежда, выдававшая его как нового иммигранта. Уроженцы страны так не одеваются: китайский ширпотреб, пусть даже хорошего качества, не для них. Они предпочитают что-нибудь из коллекций одежды, чтобы не хуже других. До основных блюд всё шло относительно мирно, хотя многие гости уже успели набраться за счёт коктейлей из дикого сочетания спиртных и энергетических напитков. Старики начали расходиться, за ними потянулись семьи с детьми, из числа дальних родственников. После горячих блюд поднялся из-за стола и этот паренёк из русских, но, уходя, сунул себе в сумку бутылку водки. Кто-то из гостей это заметил, и парень не успел дойти до выхода из зала, когда на него налетела целая толпа возмущённых гостей. Глаза у всех горели яростью, кто-то уже успел даже снять рубашку из-за накала страстей, кто-то схватил пустую стеклянную бутылку. Все приготовились бить воришку, бить нещадно. Первый же удар пришёлся парню прямо лицо, и поскольку всем вместе бить его по лицу было несподручно, то самые шустрые начали пинать его ногами по спине.

– Ты у кого воруешь! – ревел, как зверь огромный, жирный амбал в чёрной кипе и в одной майке – ему было жарко от избытка чувств, и белую рубаху он снял, чтобы не мешала. Неизвестно, чем бы всё закончилось, если бы не вмешались охранники.

– Вы что, совсем озверели?! – оттесняя нападавших, кричал на них самый крупный из охранников. – За бутылку водки готовы человека убить?!

Охранников трогать толпа не решалась, но и слушать не желала. Распалённые коктейлями и наглостью русского, гости уже и не хотели, и не могли ничего услышать. Глаза горели яростью, и все чувствовали себя уязвлёнными до глубины души.

– Да как он посмел?! Да кто он такой вообще?! – Если бы это сделал кто-то из своих, они бы ещё могли это понять. Но этот… Нет, такое прощать нельзя! Замесить его как тесто! Забить ногами до смерти!..

Всем хотелось видеть кровь обидчика.

– Где он?! – бушевал жирный амбал в кипе и без рубашки. На свадьбу он пришёл как богобоязненный иудей, но коктейли сделали своё дело, и теперь амбал снова стал бандитом, только с чёрной кипой на голове.

– Отойди! – зарычал на охранника уголовного вида смуглый парень лет тридцати. Но Медведь стоял у него на пути, как скала, и смотрел на собравшихся сверху вниз. Коллеги охранника тоже были внушительного вида и, видать, не робкого десятка, но в Медведе чувствовалась особая, невероятная сила, и никто не решался с ним связываться. Обходить же его было бесполезно: если он становился у кого на пути, то сделать это было просто невозможно.

Градус страстей немного снизился, и тогда охранник-медведь бросил брезгливо, обращаясь к озлобленным гостям:

– Вам мало его крови, мало его унижений?!

Между тем, воспользовавшись суматохой, виновник неудавшегося линча затаился возле подсобки для инвентаря. Хозяину заведения уже доложили о происшествии, и он тоже был здесь. Хозяин был строг и не любил, когда гости забирали с собой со столов бутылки с вином или даже с соками или колой. Он считал, что, во-первых, здесь всё его, а во-вторых, это наносит ему ущерб. Если же кто посягал на его интересы, этот человек не останавливался ни перед чем. Когда кто-то прихватывал с собой бутылку, особенно ещё не распечатанную, он воспринимал это как личный вызов себе. Вместе с тем, хозяин заведения мог быть и великодушным. Он строго-настрого наказал официантам и охранникам не позволять гостям выносить спиртное и посуду. С публикой попроще обслуга так и поступала, не церемонясь и отбирая бутылки со спиртным и даже с кока-колой или соками. Но для некоторых гостей хозяин делал исключение, если это были, к примеру, старики или те, кого он хорошо знал лично либо через знакомых. Как-то раз, уже под утро, одна гостья в летнем саду, жирная старуха с утиной походкой, увешанная украшениями из дешёвого золота, стала собирать к себе в хозяйственную сумку забытые официантами стаканы на столиках. Кто-то из официантов заметил это и сделал старухе замечание. Старуха стала оправдываться тем, что ей нечем накрывать стол в Шабат. Официант был непреклонен, но хозяин остановил его.

– Оставь её, – небрежно бросил он парню. – Она несчастная.

Старуха, опасливо озираясь, поспешила покинуть зал, крепко прижимая к своему жирному животу сумку с добычей. Полицейских хозяин зала торжеств вмешивать в свои дела не любил и поэтому старался обходиться без них. У него было достаточно верных людей среди работников, чтобы без вмешательства кого бы то ни было самому решать свои проблемы. Он вполне мог положиться на тех же официантов из солдат, большинство которых были из русских – успешные дети родителей-неудачников, вынужденные после службы работать на неквалифицированных работах вроде этой, но знающие, чего хотят от жизни и верящие в свой успех.

Хозяина редко кто подводил из подчинённых. Так было и на этот раз: никто не стал вызывать полицию. Посмотрев на происходящее, хозяин что-то сказал главному над официантами, тот подозвал к себе одного из подчинённых, и двое молодых ребят, тоже из русских, вывели незадачливого воришку из зала торжеств через задние ворота, откуда мусор вывозят. Бутылка водки, из-за которой всё и началось, была возвращена гостями законным хозяевам, воришка – посрамлён и изгнан. Многим из участников несостоявшегося линча этого было мало, но они вынуждены были довольствоваться тем, что есть.

Страсти понемногу улеглись. Старики к тому времени уже давно разъехались, за ними потянулись семьи с детьми. Люди солидные и вовсе оставили чеки, перекинулись парой фраз с нужными людьми, пожали кому нужно руки, да и были таковы. На кой им шведский стол и горячая закуска?..

Молодые пары, разгорячённые спиртным и время от времени уединявшиеся на стоянке для машин, в конце концов тоже разъехались. А самые молодые и упорные, из тех, у кого сил много и кому утром не вставать на работу, плясали до самого рассвета вокруг жениха и невесты. Едва ли кто на следующий день помнил об этом досадном происшествии, кроме самого виновника инцидента, которому сломанный нос и намятые бока долго ещё будут напоминать о перенесённом позоре. Возможно, из всех несчастных он больше всех заслуживал жалости, пытаясь урвать от жизни крохи. Но его никто не жалел, может, потому, что он для всех был чужой. Более того, именно он, пускай и невзначай, но покусившись на устои, внушил присутствующим ненависть. Ведь в обществе существует строгий порядок: кому-то суждено быть хозяином, а кому-то – официантом, кому-то – простым охранником, а кому-то – крупным полицейским чином. И каждый должен знать своё место, особенно такие вот.

Вы уж меня простите за такой банальный сюжет, но каждый пишет не только о том, чем дышит, но главным образом о том, что доступно его взору. А мне, в перерывах между работой, порой открываются такие вот сцены. Сюжеты, как говорится, не выбирают, когда жизнь не богата выбором. Честно говоря, я не понимаю тех, кто заказывает памятные торжества в таком месте, как этот зал торжеств. Многие молодые, и особенно, те, что победней, собирают деньги на свадьбу порой годами. И всё это для того, чтобы в течение одного вечера плясать под музыку, которую здесь крутят каждый вечер, – одну и ту же, чтобы съесть несколько порций разных салатов и закусок, которые тоже подают здесь изо дня в день – одни и те же, даже одинаково невкусные. Был бы хотя бы вид какой: горы или море. А так ведь и этого нет, одна фальшивая иллюминация и мещанская претензия на аристократизм. Смешно, наверное, но мне почему-то грустно.