Текст книги "Неудобный русский (сборник)"

Враги

С тех пор, как Илья получил от Светы последнее письмо, прошло уже дней десять, а он всё держал его то в кармане рубашки, то в сумке, то в руках, но так до сих пор и не ответил.

Вот и сейчас он ехал в автобусе на работу и всю дорогу держал в руках её письмо, но не читал, а пребывал в оцепенении, глубоко погружённый в свои мысли.

Сказать в письме хотелось о многом. Можно, конечно, написать о жаре, о тяжёлой работе, об одиночестве, о депрессии… Или наоборот, бодро написать о том, что всё хорошо, что нужно только потерпеть и всё образуется. Но и то, и другое будет ложью, скрывающей главное: всё оказалось совсем не так, как он думал перед отъездом, и вернуться за ней он не может – не потому, что разлюбил, а просто потому, что его никогда отсюда не выпустят. Раньше людей держали в неволе посредством решёток, охраны, колючей проволоки, а теперь вот долговое рабство, и даже если у тебя на руках паспорт, то с ним тебя никуда не выпустят; не выпустят, да ещё будут считать неблагодарным.

– Она вон там мается на свою нищенскую зарплату, голодная ходит на работу, а ты оказался в стране, где собаки едят лучше, чем оставшиеся у тебя на родине близкие тебе люди, – так недавно сказал ему сосед-старожил, имевший очень престижную и хорошо оплачиваемую работу.

Илья сдержался, потому что сосед этот не так давно перенёс инфаркт, уже не первый, но перестал здороваться, не только с ним, но и вообще с соседями. Их сытые рожи начали раздражать его.

При нынешнем раскладе собрать деньги было почти невозможно – львиная доля зарплаты уходила на оплату квартиры, еду и счета. Работал Илья много, но зарплаты всё равно не хватало, а других доходов не было. Теперь он с горечью вспоминал о том, как мечтал заработать денег, чтобы выкупить для них квартиру у своего упыря-родственничка, прихватизировавшего оставшиеся от стариков две комнаты в коммуналке.

Этому кровососу, всю жизнь промышлявшему левым товаром, было бы самое место здесь – среди таких же, как он, как его нынешний хозяин и та семейка, у которой он арендует квартиру, как все эти частные бюро по трудоустройству и маклерские конторы, наживающиеся на Илье и на таких, как он. Но родственничек сюда не хотел никакими судьбами.

– Что ж, я последний дурак, что ли?! – возмущался он, если его спрашивали о том, не собирается ли он к своим единоверцам. – Мне и здесь неплохо.

Иногда Илья начинал думать, что вот такие, как его родственничек, специально для того и испоганили их со Светой жизнь и миллионов таких, как они, чтобы теперь он, Илья, работал на них, не поднимая головы и платил за съёмную квартиру каким-нибудь упырям. Можно, конечно, на всё плюнуть и вернуться… Ни с чем – у него ведь ничего нет.

Пока он здесь умирал на солнце, цены на жильё там подскочили раза в два, а то и в три. Он упрямо пытался всё время что-то отложить, но разве спасут его эти несчастные пять или даже десять тысяч?..

За всё нужно платить. За всё, кроме воздуха, пока. И никого не интересует, где ты возьмёшь деньги. В жизни нужно уметь устраиваться: выгодно купить и вовремя продать, найти работу по-чёрному, чтобы пособие не потерять, и деньги заработать и отложить, или, ещё лучше, воровать, или быть предприимчивым и открыть свою маклерскую контору. А такие, как он, умеют только работать, и поэтому, они лохи, обворованные рабы у предприимчивых, умеющих воровать и обманывать, купить за шекель и продать в четыре раза дороже.

Как ей объяснить, что он попал в рабство, став жертвой бессовестных прохиндеев?..

Письма здесь писались тяжело. То ли небо давило, то ли жизнь была совсем другая. Илья никак не мог найти подходящих слов… Он представил, как она одна возвращается по пустынным тёмным улочкам после работы, совершенно одна. На обед покупает себе несколько пирожков или что-нибудь с творогом. Она ждёт его… Илья чуть не заплакал, но, собрав всю волю в кулак, сдержался.

– Не дождётесь! – со злостью подумал он.

Отчаяние превращалось в ненависть. Нужно было приехать сюда, в эту отсталую, провинциальную страну, чванливую, злобную и убогую, чтобы понять, кто твой враг.

– За что вы украли у нас страну, будущее? За что разрушили нашу жизнь, за что так ненавидите нас?!

Кому они мешали, кому мешало их счастье?! Разве они так много занимали места в этой жизни? Разве так много от неё хотели?

Они всего-то и хотели жить, работать и быть счастливыми. Но им, этим ненасытным упырям, показалось, что это слишком много. И они отняли у них со Светой даже это.

Ему никогда не заработать на собственный угол для них, никогда не освободиться из рабства у этих упырей, которые по любому поводу презрительно бросают: «А что, там тебе было бы лучше?»

– Тебя ведь никто не заставлял сюда ехать, – с гадливой улыбочкой говорили ему бальзаковского возраста жирные бабы с густо приправленными косметикой рожами, почувствовавшие себя начальницами, – и никто здесь не держит. Езжай обратно.

Его бы здесь и не было, если бы он мог жить у себя дома.

Как они радовались, когда поступали в университет, какие планы были, мечты, как они старались, как были счастливы, гуляя по залитым солнцем улицам после экзаменов или целуясь вечером в парке под шум осеннего ветра и листопада. Кому всё это мешало?!

Они ведь никому не делали зла, просто любили друг друга и хотели жить. Всего несколько месяцев назад было окончание университета, а сегодня уже совсем другая жизнь, убогая, чужая, с вечной войной, которую выдают здесь за романтику и почти неприкрытым рабством.

– Чем же вам наша любовь помешала, уроды? – скрипел зубами Илья, сжимая кулаки.

– Я бы вам всё простил: свою боль, унижение, эту тюрьму среди пустыни, где некуда идти. Но её я вам не прощу! – думал он.

Он скрипел зубами и пока молчал, потому что если им сказать в лицо всё, что он думает, они наверняка поднимут визг, но от этого ничего не изменится. Какой толк объяснять им, что это ведь не он у них украл, а они у него?!

Им не понять, зачем ему нужна эта гойка.

– Мало мы от них натерпелись, а теперь ты собираешься её сюда привезти?! – возмущался его сосед. – Найди себе хорошую еврейскую девочку, которая будет тебя понимать.

Он ничего никому не стал объяснять. Просто перестал разговаривать и даже здороваться с такими, как этот Михай.

Тоже и на работе, где были одни арабы из Газы. Они тоже ненавидели его, и он никак не мог понять, за что. Такие же несчастные, как он. Вряд ли большинству из них светит в жизни что-то другое, кроме тяжёлой работы, пока могут работать.

Может, боятся, что он отнимет у них кусок? Или это просто инстинктивная ненависть к чужакам?

Дистанцию с арабами держать было непросто. Они не оставляли попыток задеть его. Больше всего их интересовал вопрос, с кем он живёт, есть ли у него жена или хотя бы подруга.

Особенно «доставал» его молодой крепкий араб с раскосыми глазами. Завидев Илью, он каждый раз орал ему: «РУсия!» (Россия). Илья старался сохранить спокойствие, но злость, как пыль, стремительно накапливалась в нём, и в один прекрасный день могла вспыхнуть.

Если его о чём-нибудь спрашивали, он отвечал односложно или просто молчал. Арабы постарше, внешне доброжелательные, старались задеть его, каждый раз начиная одну и ту же тему – о женщинах. Те, что помоложе, молчали и злобно ухмылялись.

Что-то должно было произойти – слишком много всего в нём накопилось. Илья только не знал, когда.

И вот в один из дней, как всегда, отказавшись от приглашения арабов сесть с ними обедать, Илья сидел метрах в десяти от них и снова держал в руках её письмо и фотографию.

Араб, всё время кричавший ему «Руссия!», появился неожиданно.

– Это твоя девушка? – спросил он, сверкая глазами. – Дай посмотреть! – и протянул к Илье руку. Илья вскочил. Араб изготовился, а Илья торопливо спрятал письмо и фотографию Светы в нагрудный карман. Араб резко протянул руку навстречу к Илье, но тот отработанным движением увернулся от протянутой руки, как от удара, и со всей силы нанёс удар сбоку, услышав, как хрустнул нос парня.

Араб, вскрикнув, отлетел, а Илья, давно уже готовый к такому развитию событий, схватился за лопату. Орудовал он лопатой мастерски, сидевшие за трапезой арабы так и не решились подняться. Видимо, было что-то в его лице и во всём теле такое, что не оставляло сомнений – этот человек готов на всё.

Появился прораб, а за ним подъехал и хозяин.

– В чём дело? – барственно спросил хозяин.

Илья промолчал и, не выпуская лопату, пошёл работать дальше.

Арабы жаловаться не стали, и с того дня уже никто не заговаривал с ним, но постоянно злобно косились.

– Ты настоящий еврей! – сказал ему потом хозяин. – Я сам рос среди них в Ираке. С ними иначе нельзя.

Илья, как всегда, ничего не ответил.

Однажды арабы надолго застряли с куском породы – это была целая скала, которую они пытались расколоть кирками. Илья тоже взял кирку и, подойдя к породе, размахнулся и со всей силы ударил в самый центр. Кусок скалы рассыпался с первого удара.

После этого на него перестали злобно коситься, но он оставался всё таким же одиноким, особенно возвращаясь пешком после работы по уже знакомой дороге, мимо сотен и тысяч арабов, ждавших автобусов, чтобы вернуться к себе домой.

Он шёл среди чужих людей неприветливой страны, но теперь уже представлял себе, что это дорога к дому, к Свете, и что он её обязательно пройдёт, как бы ни устал.

Границы

Машина на полном ходу неслась прямо на охранника. В дорогом БМВ сидели кривляющиеся от скуки юнцы. Охраннику на подземной стоянке было не привыкать: так юнцы, да и люди постарше, жители элитных домов, проезжая мимо него, развлекались. Одни, не стесняясь в выражениях, высказывали ему на ходу свои претензии по поводу тупости и грубости охранников и низкого качества обслуживания – были недовольны тем, что их недостаточно любят за их же кровные материальные блага. Другие кривлялись, выкрикивали обидные слова или пытались выставить бедолагу на смех обидными шутками. Третьи, как эти юнцы, на полном ходу неслись на охранника и лишь в последний момент сворачивали в сторону, объезжая или притормаживая. Были, правда, и говорившие приветливые слова и подчёркнуто доброжелательные. Однако это злило охранника ещё больше, и, давя в себе ярость, он скрипел зубами. Другие охранники, когда прямо на них на полном ходу неслась машина, обычно отскакивали в сторону – это и была «соль» всей забавы: заставить бедолагу попрыгать. А этот не то что бы никогда не прыгал, у него на лице ни разу не дрогнул ни один мускул, и смотрел он на обитателей элитных апартаментов как будто свысока и даже с нескрываемой брезгливостью, как на насекомых. Именно это и злило изрядно подвыпивших юнцов. Нутром, как животные, они чувствовали, что он, это ничтожество в форме, получающее за свой труд жалкие копейки, их презирает. Может, в отместку они и щекотали ему нервы, несясь на полном ходу прямо на уже немолодого человека в форме охранной фирмы. Угрюмый старик даже не шелохнулся. И тогда юнцы решили позабавиться всерьёз: столкновение было неминуемым, как вдруг в последний момент старик ловко, как пантера, отпрыгнул в сторону, выхватил пистолет, дёрнул затвор и стал в упор расстреливать машину. Машина ударилась в шлагбаум и остановилась. Окна машины в дырах от пуль были залиты кровью. Наблюдавшие эту сцену жильцы и гости элитного дома были в шоке. Но охранник не стал ждать дальнейшего развития событий. Он помчался в дом и, проскочив мимо охранника на ресепшене, забежал на первый этаж, и стал лихорадочно звонить во все двери. Одна из дверей открылась, и он тут же ворвался внутрь…

Квартира принадлежала успешному торговцу недвижимостью, тоже уже немолодому коренастому человеку, женатому на молодой красивой женщине едва за тридцать. Семья как раз собиралась на отдых, сборы были в разгаре, настроение праздничное. Особенно радостными были дети: две сестры-близняшки. Мужчина тут же закрыл собою жену, вышедшую из спальни, но в это время навстречу незваному гостю вышли дети из детской, и отец семейства лишь бросил полный отчаяния взгляд на ворвавшегося в их дом охранника с пистолетом в руках: защитить всех сразу было не в силах хозяина дома. В этом элитном здании охранник работал давно – ещё когда в дом только вселялись первые жильцы. Из любопытства он тогда рассматривал пустые квартиры, их планировку и расположение. Теперь это ему пригодилось.

– В детскую, живее! – заорал он и, демонстрируя свою решимость, выстрелил в причудливую ночную лампу наподобие торшера, стоявшую в салоне. Осколки стекла разлетелись по всему салону, с потолка посыпалась известка. Выстрел произвёл желаемое действие: мать и дочери были в шоке, хозяин дома растерян и подавлен. В таком состоянии для охранника уже не представляло труда загнать заложников в самую маленькую и отдалённую комнату квартиры – в детскую. Внимательно наблюдая за своими жертвами, охранник прислушивался к звукам в коридоре: там, по-видимому, уже были люди, но ещё не было того или тех, кого он ждал. Самым мучительным для него сейчас было ожидание: он находился на пике нервного напряжения, и из этого состояния у него было только два выхода…

Дальнейшее развитие событий не заставило себя ждать, хотя отрезок времени до того, как охранник услышал голос за дверью, показался ему целой вечностью. Услышав голос, он впервые за весь этот вечер улыбнулся злорадной улыбкой и выдохнул, будто выпустил пар.

– Я знал, что ты придёшь ко мне! – злорадно прорычал он.

– Евгений, давай поговорим! – произнёс голос за дверью.

– Кто ты? – спросил охранник.

– Я из полиции.

– Я уже понял.

– Что с заложниками? Они живы?

– Живы.

– Учти, если с ними что-то случится, то разговора не получится! Надеюсь, ты это прекрасно понимаешь.

– Как хочешь, это ведь тебе нужен этот разговор, – зло усмехнулся охранник.

За дверью повисла долгая пауза, после чего послышался тот же голос:

– Послушай, Евгений, я хочу тебе помочь.

– Вы всегда так говорите, когда замышляете какую-нибудь подлость. Думаешь, ты умнее меня? Надеешься заговорить мне зубы и взять малой кровью? Вот это то, за что я вас больше всего ненавижу, шакалы! Всё норовите в жизни получить по дешёвке, а ещё лучше – даром! Торгаши вонючие! Ничего у вас не получится! Сегодня придётся вам заплатить по полной!

– Хорошо, Женя. Говори свои условия. Я постараюсь тебе помочь.

– Помочь! Я не нуждаюсь в твоей помощи! Сначала научись правильно говорить моё имя. И не называй меня Женей! Так звала меня только мама!

– Хорошо, извини, я не хотел тебя обидеть. Давай поговорим.

– О чём?

– Ну, например, о том, чего ты хочешь?

– Чего я хочу? Я хотел – хотел жить по-человечески; не выживать, не влачить жалкое существование, а именно жить! А теперь я ничего не хочу!

– Этого не может быть. Любой живой человек чего-нибудь хочет. Ничего не хотят только мёртвые. Может, в этом и есть главная твоя беда – ты не знаешь, чего хочешь?

– Хочешь сказать, что я неудачник и сам во всём виноват?

– Я этого не говорил.

– Ты это думаешь, даже если не говоришь. Твоё мышление примитивно, как у жука. Ты думаешь по схемам, которыми тебя напичкали в твоей полицейской школе и на всяких курсах. И обо мне ты сейчас думаешь точно так же по своим примитивным схемам, мучаясь одним единственным вопросом: к какой же из известных тебе категорий отнести меня – к «неудачникам», «психам» или ещё к чему-нибудь из того, что вас учили. А дальше ведь всё просто: в зависимости от выбранной категории ты решишь, как вам действовать со мной. Ты считаешь себя очень умным, а на самом деле ты не умнее других обезьян, которые сейчас окружили дом и хотят меня убить.

– Ни…

– Заткнись! Все твои убогие мыслишки укладываются в такие же убогие схемы: «неудачник», «интересы», «обиды», «комплексы». Тебя натаскали как собаку, а ты возомнил себя Богом. Так вот, сегодня – мой день и тебе не удастся запихнуть меня в один из гробов твоих дурацких схем!

– Евгений, ты умнее меня. Ты умнее всех нас, потому, что гораздо больше учился; потому, что от природы способнее других людей. Да, мир несправедлив, он не смог оценить тебя по достоинству, у тебя была нелёгкая жизнь, тебе было трудно, поэтому ты и сорвался…

– Нелёгкая жизнь?!

Перед глазами похитителя проносится сценический ряд:

– Мам, давай уедем отсюда, – ноет ребенок лет восьми. На нём простая рубашка, шорты и добротные, но дешёвые сандалии.

– Тебе не нравится здесь? – спрашивает мать. У неё большие испуганные глаза. Когда-то она была красива, но полнота обезобразила её. Сейчас это тучная женщина, которая тяжело переносит жару. Лицо у неё красное, она обливается потом.

– Нет, – уверенно отвечает ребёнок.

– Другие мальчики только мечтать могут о такой поездке! – она пытается убедить ребёнка.

– Я хочу домой, – тоскливо протянул ребёнок.

– Что ты будешь дома делать? – Поинтересовалась мать. – Разве тебе не скучно дома?

– Не скучно. Там хорошо, там друзья… Там я дома!

– А здесь тебе плохо?

– Плохо.

– Тебе не угодишь! Ты думаешь, мне всё даром даётся или очень легко?! Чтобы тебя привезти в Москву, я по ночам чужие статьи да книги на машинке печатала, в долги влезла, теперь целый год выплачивать буду. А тебе всё не нравится!

– Неправда! – Ребёнок обидой смотрит на мать. – Ты приехала сюда за тряпьём и ещё потому, что ненавидишь наш городок. Ты готова терпеть любые унижения, лишь бы хоть немного пожить в большом городе, среди благополучных родственников. – Всё это написано в его взгляде.

– Мам, неужели ты не видишь, что они все смеются над нами?! – Восклицает ребёнок. Слёзы бессильной злобы текут у него по щекам.

– Неужели ты не видишь, как они смеются над моими сандаликами «за пятьдесят копеек», как бьют меня, за то, что я слабый, как Витька стащил с меня шорты при девчонках, и те хихикали?!

Мать растеряна, и сама чуть не плачет. Она обнимает сына.

– Я все вижу, сынок. Но нужно потерпеть, – мягко говорит мать.

– Это жизнь, а в жизни нужно терпеть, уступать, приспосабливаться.

– Почему, мама?!

– Почему? Потому, что так устроена жизнь. Потому, что у нас нет денег на гостиницу. Сейчас разгар сезона. Не на улице же нам с тобой жить, правда?

– Лучше уж на улице, мама, чем с такими родственниками. Когда я вырасту, я отомщу им за тебя!

– Не нужно, сынок. Бог всё видит. И каждый в этой жизни в конце концов получит по заслугам.

– А он? Почему у него в жизни всё есть, и у них тоже, почему им всё, а нам – ничего?!

– Не думай о них – они того не стоят. А обувь я тебе куплю. Самую дорогую, самую красивую, самую модную! Такой ни у кого из них нет! Заработаю и куплю.

– Не надо, мама.

– Почему?

– Зачем? Мне и в этих сандаликах хорошо.

– Ты у меня такой скромный: никогда ничего не просишь, даже когда я даю тебе деньги, ты отказываешься.

– Мне не нужно. Лишь бы ты меньше по ночам работала.

– Тебе мешает спать моя машинка?

– Нет. Мне тебя жаль, когда ты устаёшь.

– Не переживай. Нужно терпение. Скоро у нас будет своя квартира. Потерпи немного и забудь.

– Я потерплю, – отвечает ребёнок. – Но не забуду. – Он сжимает свои кулачки.

…Голос охранника дрогнул, когда он снова заговорил:

– Да у меня её никогда не было, этой жизни! Я много учился, много работал, пытался честно заработать, а в результате остался ни с чем! Ни семьи, ни детей, ни даже собственного угла!.. Одного вы все не можете понять, как и те, в машине: у меня ничего нет, но я остался человеком! А вас я заставлю платить по всем счетам!

– Да, тем ребятам в машине не стоило тебя дразнить. Ты жестоко их наказал. Я тебя понимаю, потому что и сам не люблю таких вот юнцов, родившихся с золотой ложкой во рту. Но в чём виноваты люди, которые сейчас у тебя в заложниках? Дети в чём виноваты?! Они ведь тоже у тебя в заложниках. Отпусти хотя бы их!

– А в чём виноват я?! За что эти юнцы и их родители растоптали мою жизнь?! За то, что у меня не было и нет денег или нужных связей?! Я ведь не был ни вором, ни бандитом. Всю жизнь тяжело работал и никогда не мог заработать достаточно для того, чтобы иметь нормальную семью! За что меня втоптали в грязь?! Дети, говоришь?! А где мои дети?!

– У тебя же нет детей.

– Вот именно! У меня нет ни семьи, ни детей, ничего вообще нет! И всё это благодаря таким, как ты!

– Легче всего обвинять в своих неудачах других.

– Неудачах? А я что, играл в карты или на бирже? Воровал? Обманывал? Где здесь удача или неудача?! Я учился, работал, хотел иметь нормальную семью. Я бы всё вам простил, шакалам… Но её я вам не прощу!

– Хорошо, но при чём здесь я или твои заложники? Разве это они лишили тебя работы, будущего, семьи?

– Вы все ни при чем. Я приехал в этот город ещё молодым человеком, чтобы учиться, работать и жить по-человечески! Я хотел заниматься любимым делом. А вместо этого был вынужден ишачить на таких, как ты и эти заложники. Я пахал на вас как раб, а вы на мне наживались! И тогда я решил для себя: лучше мне ничего не иметь, но зато и не зависеть от вас.

– Это был твой выбор.

– Это был мой выбор из того, что оставили мне в жизни вы.

– Так, как жил ты, живёт большинство людей: тяжело работают и получают за свой труд гораздо меньше, чем ожидают. В жизни не всем везёт. Нужно быть терпеливым и уметь проигрывать. Тогда у тебя появляется шанс на что-то лучшее.

– Я не умею проигрывать. И не собираюсь этому учиться!

– Напрасно. Ты не переделаешь этот мир. Нужно уметь приспосабливаться к условиям жизни, иначе ты останешься ни с чем, либо погибнешь.

– Этот мир такой из-за таких, как ты. Тебя ведь устраивает царящая в жизни несправедливость. Она тебе выгодна, поэтому ты её и защищаешь!

– Я тоже тяжело работаю. У меня нет ни выходных, ни праздников. В этом виноват и ты. Но у меня нет желания убить тебя за это. Вместо того, чтобы заниматься своей дочерью, я сейчас здесь – пытаюсь убедить тебя не делать больше глупостей и спасти собственную жизнь.

– Жизнь?

– Да, жизнь.

– Мне не нужна любая жизнь, а особенно та, которую ты мне предлагаешь.

– Большего я предложить тебе не могу: закон для всех один.

– Врёшь! Ваш закон – это рабство одних во имя процветания других! Я слишком долго жил по вашим правилам и верил вашему вранью: учись нужной профессии и будешь в шоколаде. Если ты терпишь неудачу в жизни, значит причина в тебе самом – учись жить у людей успешных. Вы без устали придумываете глупые сказки для бедняков и при этом лихо опустошаете их карманы, заставляя отдавать последние деньги за образование, получив которое, они никогда не найдут работы. Вы заставляете их отдавать последние деньги всевозможным психотерапевтам, когда они начинают чувствовать, что жизнь прошла даром. Вы заставляете их покупать всякое дерьмо под маркой брендов, убеждая несчастных, что при этом их благосостояние растёт. Вы придумываете для них кучу всякого бреда в виде религий, идеологий, теорий и дурацких обещаний и при этом лицемерно уверяете их, что каждый из них особенный и неповторимый, чтобы они не объединились против вас. Вы дразните их всех жирным куском мяса, а в конце концов кидаете обглоданную кость тем, кто вам нужен. Но я не из тех, кому можно загадить мозги вашим дерьмом и заставить служить себе, хоть я и долго верил вашему вранью, учился, пытался заработать денег… Но теперь всё будет по моим правилам! Я бы всё вам простил: все унижения, жалкое существование… Но её я вам не прощу! Из-за таких шакалов, как ты, я никогда не жил, а всегда выживал или существовал! Но главное – я потерял её!

– Послушай, Евгений, у нас слишком мало времени для лирики и философии. Особенно мало времени у тебя, и не больше – шансов остаться живым. – В голосе за дверью, до этого ласково-вкрадчивом, теперь явно слышался металл. – Ты можешь говорить мне что угодно, но если бы ты хотел убить себя, то давно бы уже это сделал. Но ты ведь не хочешь умирать, правда? А если убьёшь хотя бы одного заложника, то уже точно живым отсюда не выйдешь. После первого же выстрела у тебя больше не останется шансов.

– Шансов у меня ровно двадцать, по числу патронов в двух обоймах.

– Ты слишком оптимистичен. У тебя всего один шанс – отпустить заложников и сдаться самому. В этом случае я обещаю: ты будешь жить.

– Ты забыл одну важную деталь.

– Какую?

– Здесь условия диктую я. И вообще, придумай что-нибудь поинтересней своего лицемерного «Я хочу помочь»! У меня осталось слишком мало времени…

– Это действительно так…

– Не перебивай и слушай! Да, мне мало осталось. Но это время я проживу так, как хочу! И никто мне в этом не помешает! Захочу – убью их всех! Захочу – убью вас. И не вы, а я сам решу, когда мне умереть! Полезть сюда вы не посмеете, потому что знаете, что я тут же всех их убью. И не полезете вы вовсе не потому, что боитесь за их жизни. Вовсе нет, на их жизни вам наплевать. Но с вас после этой истории слетят погоны, вот что вас всех волнует. Ты спрашивал о том, чего я хочу? Да, теперь я хочу.

– И чего же ты хочешь?

– Жить!

– Жить?

– Да, именно жить! Но жить так, как этого хочу я!

– И как же ты собираешься жить? А главное, сколько? Сколько ты так продержишься? День? Два? Три? Сколько ты сможешь не спать?

– Неважно. У меня достаточно кофе, сигарет, еды… и патронов, чтобы жить. По сравнению с тем, сколько я прожил, а не существовал и выживал, я проживу не так уж и мало.

– По-твоему это жизнь?

– Да! Именно это и есть жизнь: когда ты живёшь так, как хочешь, а не продаёшь или отдаёшь свою жизнь за долги всяким упырям!

На последнюю реплику похитителя ответа не последовало. Квартиру с заложниками окутало зловещим молчанием. Прислушивались все: полицейские за дверью, загнанный в угол, захвативший в заложники целую семью охранник, застреливший на стоянке трёх человек… Заложники, сидевшие на полу детской, испуганно прижавшись друг к другу. Полицейские и преступник пытались хотя бы умозрительно определить местонахождение друг друга, готовясь к решающей схватке. Заложники же пытались оценить, насколько велики их шансы на спасение. Все они: родители и двое детей испуганно следили глазами за вооружённым человеком и одновременно прислушивались к тому, что происходит за дверью……………………………………………………………..

– С людьми нельзя быть добрым, – печально произнёс хозяин охранной фирмы, где работал Евгений, выйдя из своего шикарного джипа и подойдя к полицейским. – Он ведь ещё совсем недавно умолял меня взять его на работу, говорил, что нечем платить за аренду квартиры. И вот благодарность…

– Что теперь говорить, – зло бросил один из офицеров. – Нужно знать, кого на работу берёшь!

– Так он представил все необходимые документы, – перешёл в атаку хозяин фирмы, – в том числе от психиатра и из полиции. Это же не я ему эти справки выписывал!

– Интересно, кто выдал ему эти справки?.. – всё так же зло усмехнулся офицер.

– Да он вообще-то смирный был, никогда не привлекался, даже не дебоширил…

– А чего ему тогда крышу снесло? – поинтересовался офицер.

– Амбиции… – печально вздохнул хозяин фирмы.

– Амбиции?

– Ну да, он же у нас учёный, непризнанный гений, а ему вместо Нобелевской премии и места в Гарварде – работу в охранной фирме.

– Ох уж мне эти непризнанные гении! – зарычал за спиной у говоривших дивизионный комиссар. При появлении старшего полицейские приосанились.

– Может, он и учёный, но провернул всё так, как будто всю жизнь занимался захватом заложников, – вдруг сказал инспектор Сандлер. Это он вёл переговоры с Евгением. Появление полицейского генерала отвлекло всеобщее внимание от инспектора, и никто не заметил, как он вышел из холла элитного дома и подошёл к группе сыщиков во главе с генералом. Сандлер был лучшим сыщиком в округе, но, кроме того, он мог при необходимости договориться даже с дьяволом. У него был врождённый талант торговца, и для каждого человека у Сандлера обязательно находилось что-то такое, от чего этот человек не мог отказаться. Не столько благодаря своим заслугам, сколько незаменимости, Сандлер был на особом счету у начальства, и ему позволялось многое из того, что было немыслимо для простых смертных. Генерал и другие офицеры вопросительно смотрели на Сандлера.

– Он загнал заложников в детскую – в самую маленькую комнату. Расстояние из коридора и салона до комнаты, а также само её расположение не позволяет нам действовать эффективно.

– Снайпер? – спросил генерал.

– Не получится, – отрезал Сандлер. – Из салона не достать, две другие комнаты – угловые.

– Что предлагаешь? – спросил генерал. – Ждать, пока он сам не высунется?

– Есть у меня одна идея, – сказал Сандлер, лукаво улыбнувшись, – вернее, предложение, от которого он не сможет отказаться.

…

– А знаешь, что, Евгений? – нарушил тишину Сандлер, снова оказавшись у двери квартиры с заложниками. – Я могу предложить тебе вариант, от которого ты вряд ли откажешься. – В голосе инспектора звучали весёлые нотки.

– Да ну?! – с не меньшим сарказмом отозвался похититель.

– Да, представь себе.

Евгений молчал, и Сандлер не стал затягивать паузу:

– Я предлагаю тебе свободу! Уходи, а точнее, уезжай! Никто тебя не тронет.

– Я не знаю, что ты задумал, – отозвался Евгений, – но всё же ты не настолько глуп и понимаешь, что без заложников я не выйду.

– Разумеется. Но когда ты будешь в полной безопасности, они ведь тебе будут уже не нужны, так?

– Ну, допустим.

– Вот и хорошо! Хоть в чём-то мы с тобой пришли к согласию.

– Не «мы», а ты и я.

– Да-да, я именно об этом и хотел сказать. Я вот что подумал: раз ты всех нас так ненавидишь, то почему бы тебе и правда не уехать туда, где тебе будет лучше?

– Ты о чём?

– От нашего города до границы всего каких-нибудь восемнадцать километров. Бери машину и езжай. С нашей стороны никаких препятствий не будет, я всё согласую. Ну, а на той стороне уж как договоришься… Тут я тебе ничем помочь не могу: извини, с ними мы не контактируем. Если что, возвращайся назад, мы тебя всегда примем. – Сандлер не удержался от ехидства.

– Надеешься, что они меня выдадут вам?

– У нас нет с ними соглашения о выдаче преступников. Так что у тебя есть шанс. Не скрою, ты рискуешь и очень сильно. Они могут принять тебя за шпиона, бросить в тюрьму, а тюрьмы у них не такие комфортные, как у нас. Вряд ли там тебе предложат кофе и сигареты. Я вообще слышал, что в тамошних тюрьмах больше года не живут. Но вдруг ты с ними сумеешь договориться? В крайнем случае, возвращайся, место здесь для тебя всегда зарезервировано. Короче, это всё, что я могу тебе предложить. Ты жаловался на плохое отношение к себе. Попытай теперь счастья на другой стороне. Вообще, испытай судьбу – вдруг тебе повезёт?

– Думаешь, там меня убьют? Это всё равно как бросить человека в реку с крокодилами и спорить о том, сколько у него шансов выплыть на берег.

– Евгений, других вариантов у меня для тебя нет.