Текст книги "Язык и этническая идентичность. Урумы и румеи Приазовья"

Влада Вячеславовна Баранова
Язык и этническая идентичность. Урумы и румеи Приазовья

Список сокращений

ГАДО – Государственный архив Донецкой области.

ГАДО-парт. – Партийный архив Донецкой области (в настоящее время – подразделение ГАДО).

Д. – дело (архивное).

НБУ – Национальная библиотека Украины имени В. И. Вернадского. Институт рукописей.

Оп. – опись (архивная).

Рум. – румейский.

Урум. – урумский.

Ф. – фонд (архивный).

ФГОУ – Федерация греческих обществ Украины.

ЦГАВО – Центральный государственный архив высших органов власти и управления Украины.

ЦГИАУ – Центральный государственный исторический архив Украины.

Люди и их язык – что может быть более тесно связано? В идеальном случае эта связь действительно прямая. Определенная группа проживает в особом месте, и члены группы говорят на своем языке. У них есть название для себя и своего языка, и никто больше не носит это имя или не претендует на то, что это их материнский язык. ‹…› Но в действительности так просто бывает крайне редко

[Dorian, 1999, р. 25 (пер. с англ. В. Барановой)].

От автора

Я благодарна всем участникам греческих экспедиций и, в первую очередь, их руководителю Е. В. Перехвальской. Основная часть материала по румейским поселкам собрана в совместных экспедициях с К. В. Викторовой, с которой мы продолжали обсуждение полученных полевых и архивных материалов в городе. Многие идеи этой книги родились из подобных разговоров и совместной работы. Моя признательность Н. В. Кузнецовой за предоставленные материалы из поселков Анадоль и Красная Поляна.

Благодарю официальных оппонентов моей диссертации: Ф. А. Елоеву за поддержку и замечательные советы и А. А. Новика за совместную полевую работу и неизменно доброжелательное отношение.

На факультете этнологии Европейского университета в Санкт-Петербурге предварительные версии работы рецензировали Ю. Е. Березкин и СА. Штырков, однако другие преподаватели и слушатели также все эти годы помогали мне своими советами. Особую благодарность я испытываю к моему научному руководителю Н. Б. Бахтину.

Работе над книгой способствовала творческая научная атмосфера в Отделе языков народов России Института лингвистических исследований РАН и на кафедре гуманитарных наук факультета социологии ГУ ВШЭ.

Моя благодарность А. Н. Рыбалко за энтузиазм и готовность обсуждать положение мариупольских греков. Я чрезвычайно признательна сотрудникам архивов в Донецке и Киеве, А. В. Геде (Мариупольский гуманитарный университет), предоставившей мне и К. В. Викторовой роспись фондов и единиц хранения в ЦГИАУ, связанных с мариупольскими греками. Я также хотела бы поблагодарить Н. А. Терентьеву и других сотрудников Киевского университета.

Мне очень помогли сотрудники кафедры общего языкознания филологического факультета СПбГУ и факультета этнологии Европейского университета в Санкт-Петербурге, предоставив финансовую и организационную возможности вести полевую и архивную работу в Приазовье в течение пяти лет. Финансовая поддержка Научного фонда ГУ ВШЭ позволила мне завершить работу над этой книгой (главы 6 и 7 написаны в рамках индивидуального проекта № 09-01-0081 «Языковая лояльность группы, конструирование этничности и проблема сохранения миноритарных языков на постсоветском пространстве»).

Введение

В центре предлагаемого вниманию читателя исследования находится проблема соотношения языка и этнической самоидентификации греков Приазовья. Одной из причин выбора этого сообщества послужило исходное двуязычие группы с греческим самосознанием, едиными бытовыми практиками и конфессиональной принадлежностью. Антропологам и лингвистам известно немало случаев подобного «смешения» признаков (см. о некоторых группах в главе 1), однако стоит задаться вопросом о том, рассматривают ли сами носители эти признаки как смешение.

Большинство исследователей (в том числе, порой, и автор этой книги) неосознанно рассматривают подобные группы как своего рода аномалию, казусное сочетание «ненормальных» признаков. Предполагается, что антрополог может дать ответ на вопрос, «кто они на самом деле», или, другими словами, какие из признаков группы являются исконными, а какие – результатом контакта с соседями или других исторических изменений. Однако помимо того, что такой взгляд представляет собой рудимент колониального отношения «образованного» исследователя к «дикому» сообществу, он, как кажется, затемняет постановку вопроса об этничности и взаимодействии различных признаков группы (таких как язык, конфессиональная принадлежность и другие маркеры). В последние годы внимание к идентичности подобных смешанных сообществ, приспосабливающихся к изменению языковой ситуации и окружению группы, чрезвычайно велико. Анализ самосознания мариупольских греков в контексте их языковой принадлежности представляется актуальным и помогает лучше понять этнические процессы, в том числе и в стабильных сообществах, обладающих непротиворечивыми признаками. В книге рассматриваются две группы: тюркоязычные греки (урумы) и эллиноговорящие греки (румеи), и я исхожу из того, что процесс этнической самоидентификации, то есть приписывания своей группе тех или иных признаков под влиянием соседей, протекает для этих сообществ одинаково.

Общая характеристика группы

Приазовские, или мариупольские, греки проживают в Мариупольском, Володарском, Первомайском (Першетравневом), Волновахском, Тельмановском и Новоселковском районах Донецкой области, а также в отдельных населенных пунктах Запорожской области Украины. Поселки с преобладающим греческим населением расположены как на побережье Азовского моря, так и в степной части Донецкой области.

По численности мариупольские греки – самая крупная группа с греческой самоидентификацией на территории Украины. Переписью населения 2001 г. на Украине были зафиксированы 91,5 тыс. греков, из них 77,5 тыс. проживают в Донецкой области, то есть относятся к так называемым мариупольским грекам [Национальный склад, 2002].

Греки Приазовья отличают себя от других греческих групп на территории бывшего СССР. Сообщество переселилось на побережье Азовского моря из Крыма в конце XVIII в. и с этого времени практически не имело контактов с другими греческими группами. Лишь в последние годы начались контакты с греками Греции, способствовавшие осознанию себя диаспорой и частью общегреческого единства.

О пребывании группы в Крыму крайне мало достоверных свидетельств. По-видимому, сообщество формировалось из выходцев из различных частей материковой Греции и островов начиная с VIII в. до н. э., когда в Крыму возникли первые греческие колонии. В течение последующих веков в Крым продолжали прибывать мигранты из различных регионов Малой Азии [Араджиони, 2004].

По указу Екатерины II в 1778–1779 гг. греки из Крыма были переселены на незаселенные земли побережья Азовского моря. где и основали г. Мариуполь и 20 сел, названия которых повторяли крымские топонимы – Старый Крым (Ески Крым), Ялта, Урзуф и др. Руководил переселением митрополит Игнатий (Гозатдинов), возглавлявший Готфийско-Кефайскую епархию.

Лингвистически греки Приазовья разделяются на две группы. Часть из них говорит на урумском (одном из тюркских языков), тогда как родной язык другой части – румейский (греческая группа индоевропейской семьи). Урумский язык[1]1
  Лингвоним «урумский» чаще используется в литературе для обозначения идиома тюркоязычных греков Восточной Грузии [Елоева, 1995], близкого анатолийскому диалекту турецкого языка. В энциклопедии «Языки мира» статья «Урумский язык» [Муратов, 1997] посвящена именно языку греков Грузии (хотя в других работах автор применяет этот термин к языку мариупольских греков [Муратов, 1963]. – Здесь и далее примечания автора.


[Закрыть] сочетает в себе как огузские, так и кыпчакские диалектные черты [Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков, 2002; Гаркавец, 1999]. Идиом практически не изучен. Наиболее полное на сегодняшний день описание урумского языка греков Приазовья представлено в исследованиях А. Н. Гаркавца: см. работы о диалектной картине Приазовья и о месте урумского среди других тюркских языков [Гаркавец, 1981; Гаркавец, 1988]. Книга того же автора содержит корпус текстов на урумском языке, записанных в 1970-1980-е гг. в Приазовье [Гаркавец, 1999]. Отдельные аспекты грамматики урумского языка описаны в работах С. Н. Муратова, Э. Р. Тенишева, М. Ю. Смолиной [Муратов, 1963; Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков, 2002; Смолина, 2004; Смолина, 2008].

Другая часть сообщества – румеи-эллинофоны. Одни исследователи греческих диалектов полагают, что румейский близок к понтийскому диалекту, другие указывают на некоторое сходство его с северно греческими диалектами [Елоева, 1992, с. 82). Лингвисты, специально занимавшиеся идиомом, выделяют румейский в совокупности локальных вариантов в отдельную диалектную группу [Сергиевский, 1934; Чернышева, 1958; Белецкий, 1964]. Язык румеев, как и урумский, описан недостаточно полно, хотя общее число работ, посвященных идиому, сравнительно велико [Соколов, 1930; Сергиевский, 1934; Чернышева, 1958; Белецкий, 1970; Журавлева, 1979; Журавлева, 1982; Pappou-Zouravliova, 1999; Παππού-Ζουραβλιόβα, 1995 и др.].

Обе группы называют себя греками и исповедуют православие. Первые годы в Приазовье греки составляли особую епархию и сохраняли специфику церковного обряда, который затем был приведен в соответствие с требованиями Синода. Большинство современных приходов Приазовья относится к Русской православной церкви.

В Приазовье из Крыма греки перешли уже с двумя родными языками, и на новых землях тюркоязычные и грекоязычные греки селились отдельно друг от друга. Смешанное население оказалось только в Ени-Сала (современный поселок Великоновоселовка). На северное побережье Азовского моря в 1779 г. было выведено около 15 тыс. крымских христиан, но точное число переселенцев остается предметом дискуссии ряда исследователей (см. подробнее: [Калоеров, 1998, с. 27, 35]). Далее всю группу я буду называть «греки Приазовья»; тюркофонов обозначать этнонимом «урумы» (их идиом, соответственно, – лингвонимом «урумский язык»), руководствуясь следующими соображениями: (1) в прошлом этноним «урум» (urumlar) был самоназванием группы на урумском языке[2]2
  Точнее этноним «урум» использовался как самоназвание на рубеже XIX–XX вв., когда составлялись наиболее ранние этнографические описания группы, например Ф. А. Брауна, А. Л. Бертье-Делагарда [Браун, 1890; Бертье-Делагард, 1920]. По происхождению это название также, возможно, является экзоэтнонимом: как отмечают некоторые исследователи, термином «урум», или «урум-миллет», в Османской империи обозначали христиан. А. А. Улунян пишет об этнониме «урумы», используемом тюркоязычными греками Восточной Грузии, и отмечает, что «турки называли всех христиан „урум-миллет“, отсюда самоназвание „урумам“ (ед. ч.), „урумдулар“ (мн. ч.) и собирательное русифицированное название „урумы“, которое применяется к тюркоязычным грекам» [Греки России и Украины, 2004, с. 90; см. также: Улунян, 1994].


[Закрыть]; (2) этот термин, наряду с некоторыми другими, использует часть исследователей (и, следовательно, есть надежда на формирование единой терминологии). Эллинофонов я буду называть румеями. Номинации «румеи» и «румейский язык» калькируют самоназвание группы и идиома на румейском (этноним rumǔj и лингвоним rumǔjku ghlysa). Симметричность[3]3
  Многие исследователи отмечают, что этнонимы «урумы» и «румеи» произошли от одного корня – ρομαιασ (подданный Византии, Восточной Римской империи) [Гаркавец, 1999, с. 6; Елоева, 1995; Греки России и Украины, 2004].


[Закрыть] терминов «урумы» (урумский язык) и «румеи» (румейский язык) представляется достаточно удобной. Вместе оба сообщества обозначаются в книге как мариупольские греки, или греки Приазовья (это общепринятый термин, в отличие от появившегося в последние годы гиперонима «урумеи» [Анимица, Кисилиер, 2009].

Центром всей округи можно считать город Мариуполь, хотя жители Тельмановского и Волновахского районов, расположенных поблизости от областного центра, тяготеют скорее к Донецку. Районные центры – поселки городского типа Мангуш (Первомайское), Тельманово, Володарское, Волноваха – не играют значительной роли в экономической жизни региона.

В разных местах число греков различается и зависит от размеров поселков и их близости к городам – Мариуполю или Донецку (в крупных, расположенных поблизости от города административных пунктах процент русского населения выше). В среднем в тех селах, которые считаются греческими и оцениваются как таковые самими носителями, по данным похозяйственных книг, греки составляют около 50–60 % населения, иногда их численность достигает 80–90 %.

Полевая работа в 2001–2005 гг. проходила в ряде румейских и урумских поселков, однако четырем из них, где было собрано наибольшее количество материала, уделено особое внимание: двум румейским (Ялта Первомайского района, Малый Янисоль Володарского района) и двум урумским (Старый Крым Мариупольского района и Гранитное (Карань) Тельмановского района)[4]4
  См. подробное описание этих поселков в начале глав 4 и 5 соответственно.


[Закрыть].

Выбранные два урумских и два румейских поселка относительно симметричны. В каждой паре один из поселков – Ялта и Старый Крым – более крупный, с меньшим в процентном отношении составом греков, с постоянными контактами с городом или русскоязычными приезжими из города. В поселках Малоянисоль и Гранитное меньше приезжего населения, греческое сообщество более замкнуто. Эти два типа, на наш взгляд, весьма характерны для греческих поселков Приазовья.

В книге также используются материалы, записанные автором в румейских поселках Касьяновка, Византия, Македоновка, Кременевка Володарского района, Бугас Волновахского района, Сартана Мариупольского района, в единственном поселке со смешанным урумским и румейским населением – районном центре Великоновоселовка, в урумских поселках Староигнатьевка Тельмановского района, Каменка Тельмановского района, Старомлиновка Великоновоселковского района и Мангуш Первомайского района. Кроме того, я использовала материалы из румейских поселков Анадоль Волновахского района и Красная поляна Великоновоселковского района, записанные летом 2004 г. А. Филипповой и Н. Кузнецовой. Несколько интервью были записаны в Мариуполе (в ФГОУ) и в Греческом обществе г. Донецка.

Источники и методы сбора материала

Полевые материалы

Использовались следующие методы сбора материала:

1) интервью;

2) наблюдения;

3) лингвистические материалы (косвенно).

Материалы записывались летом 2001 г. в поселке Ялта; в 2002 г. – в поселке Малый Янисоль; в 2003 г. – в поселке Старый Крым; в 2004 и 2005 гг. – в поселке Гранитное (Карань). В каждом из упомянутых мест я жила примерно месяц; в поселки Ялта, Малый Янисоль и Старый Крым через год были также предприняты дополнительные короткие поездки.

Интервью

Полуструктурированные интервью проводились по вопроснику однако я старалась не использовать анкету напрямую, а ориентировалась на монолог информанта, слегка корректируя его уточняющими вопросами. Путеводитель, таким образом, отражает лишь примерные блоки задач, которые собиратель стремился обсудить с информантом.

Поскольку интервью во многом были посвящены различным этническим номинациям и их интерпретации информантами, собиратель, по возможности, избегал этнонимов или использовал перифрастические конструкции («те, кто тут живут»), или называл группу теми этнонимами, которые только что предложил собеседник.

Вопросники для румеев, урумов и информантов-негреков несколько различались между собой. При необходимости варьировались вопросы и их блоки, адресованные так называемым простым носителям и представителям культурной элиты сообщества. Вопросы менялись в зависимости от возраста информанта, уровня владения родным языком и отношений, складывавшихся между собирателем и носителем. Можно сказать, что каждое интервью проходило по индивидуальному сценарию, хотя путеводитель и оставался остовом беседы. После первой экспедиции путеводитель менялся, отдельные вопросы уточнялись, а некоторые из них были отброшены, так как оказались нерелевантными для сообщества.

Необходимо отметить сложности, вызванные подобным методом ведения интервью. Во-первых, собиратель, его возрастные (социальные) характеристики и родной язык влияют на происходящее. При анализе интервью я стремилась, насколько это возможно, учитывать подобное влияние. Во-вторых, количество информантов оказывается меньшим, чем, например, при анкетировании, что ограничивает масштабы исследования. В-третьих, готовность собирателя трансформировать анкету-путеводитель вслед за потоком речи информанта приводит к значительной субъективности каждого интервью; отдельные материалы порой трудно сопоставить между собой.

Перечисленные особенности достаточно типичны для качественных методов, однако я предпочитаю рассматривать их не как препятствия, а как естественные ограничения. Не останавливаясь здесь на отличительных чертах качественных и количественных методов [Бахтин, Головко, 2004, с. 89–94], отмечу лишь, что интервью позволяют представить точку зрения группы и отдельных информантов в терминах самих носителей, отразить не только факты, упоминаемые в беседе, но и отношение к ним респондента, контекст, в который информант помещает то или иное событие свой жизни. Представляется, что трудноуловимая материя этнической и языковой самоидентификации группы может быть осмыслена только с опорой на материалы, собранные качественными методами.

Поскольку круг интересующих нас вопросов был достаточно велик, далеко не от всех собеседников удавалось получить полное интервью. Часть записей представляет собой короткие интервью, касающиеся лишь некоторых тем (наиболее важных для нас или подсказанных самим носителем), или магнитофон просто фиксирует разговоры на автобусных остановках, в магазинах и т. д.[5]5
  Некоторые беседы на базаре или на улице не были зафиксированы на пленке и записывались в полевой дневник по памяти; цитаты из подобных бесед не приводятся в книге, однако они способствовали пониманию контекста жизни сообщества.


[Закрыть] Другие материалы являются расшифровками неоднократных подробных бесед с информантами (в том числе с интервалом в год).

Интерес собирателя и ситуация интервью не были для информантов неожиданными: жители поселка знали, что приехали исследователи, интересующиеся их языком. В Приазовье несколько лет работала экспедиция студентов и преподавателей кафедры общего языкознания филологического факультета СПбГУ под руководством Е. В. Перехвальской, участники которой собирали материал по грамматике румейского и урумского языков; в рамках первой из этих поездок (2001 г.) началась работа по данной теме. Такая ситуация позволила не объяснять дополнительно причины своего интереса: информанты воспринимали разговоры об этничности и языке как часть внимания к языку группы.

Обычно интервью проводилось с людьми, которых уже записывали для получения лингвистических материалов. Интервью и лингвистические анкеты, собранные у одних и тех же носителей, позволяют соотнести реальное владение идиомом и представление о собственном знании языка, имеющееся у информанта.

Часто переход от лингвистической к социолингвистической части интервью происходил естественно: информант, изложив сказку на урумском языке, сам начинал, перейдя на русский язык, обсуждать, кто такие греки. Предпочтение отдавалось именно таким – наполовину спонтанным – текстам, спровоцированным присутствием собирателя, а не прямыми вопросами, однако в ряде случаев задавались вопросы на темы, сформулированные в путеводителе.

На первых этапах исследования единственным критерием подбора информантов было проживание интервьюируемого в указанных поселках. В каждом из четырех поселков было проведено около 50 интервью с людьми, которые назвали себя греками, и несколько бесед с русскими, живущими в этом же поселке.

Большинство интервьюируемых – пожилые люди. Следует отметить: в исследуемом сообществе принято считать, что экспертами в вопросах языка и греческих традиций являются представители старшего поколения. Кроме того, именно пожилые люди чаще всего обладают свободным временем для участия в интервью. Выбор информантов, таким образом, определялся готовностью выступить в непривычной для сельских жителей роли интервьюируемых. Поскольку нас интересовало соотношение языка и этничности, следующим шагом был отбор информантов по интенсивности интересующего признака – знания румейского или урумского языка.

Первые интервью показали, что в урумских поселках носители языка и урумы, не владеющие идиомом, немного по-разному описывают греческую этничность и воспринимают преподавание новогреческого в школе. (В румейских поселках подобная зависимость несколько менее очевидна.) Знание и незнание идиома – не абсолютная характеристика; это своего рода полюса, между которыми располагается континуум неполного владения языком. Я стремилась к тому, чтобы в выборке были представлены как экстремальные случаи (люди, для которых румейский/урумский является первым и основным языком, и те, кто совсем не знает идиома), так и наиболее типичные – информанты, немного понимающие и изредка использующие родной язык.

Наблюдения

В течение месяца наблюдения проводились автором в каждом из четырех поселков. Материалы наблюдений заносились в полевой дневник.

Хотя дальнейшее изложение строится, в первую очередь, на материале интервью[6]6
  Цитаты из интервью оформлены в тексте работы курсивом; в скобках приводятся минимальные данные об информантах – инициалы, выбранная им этничность, год рождения, поселок.


[Закрыть], сведения, полученные путем наблюдений за повседневной жизнью сообщества, также занимают важное, хотя и менее заметное место в работе. Наблюдения как бы растворены в тексте. Такой метод позволил автору скорректировать сложившиеся на материале интервью представления о выборе языка в определенных ситуациях и идентичности информантов. В ряде случаев наблюдение имело характер спонтанного эксперимента, так как анализировались реакция носителей на появление собирателя и его интерес к идиому.

Лингвистические материалы

В работе напрямую не используются собранные лингвистические материалы, однако они способствовали пониманию этноязыковой ситуации в описываемых поселках. Участники экспедиций 2001–2005 гг. кафедры общего языкознания филологического факультета Санкт-Петербургского государственного университета фиксировали как спонтанные тексты, так и переводы отдельных фраз из лингвистических анкет[7]7
  За период работы экспедиций были написаны несколько работ по грамматике румейского языка [Викторова, 2006; Ермишкина, 2009; Кузнецова, 2009 и др.].


[Закрыть].

Глава 2 книги написана на основе опубликованных работ о мариупольских греках и материалах Государственного архива Донецкой области и его подразделения – Партийного архива (г. Донецк; далее – ГАДО и ГАДО-парт), Института рукописей Национальной библиотеки Украины имени В. И. Вернадского (г. Киев; далее – НБУ), Центрального государственного архива высших органов власти и управления Украины (г. Киев; далее – ЦГАВО) и Центрального государственного исторического архива Украины (г. Киев; далее – ЦГИАУ). Работа в архивах (совместно с К. В. Викторовой) проводилась в феврале – марте 2004 г. при финансовой поддержке факультета этнологии Европейского университета в Санкт-Петербурге.