Текст книги "Дети войны"

5

Мы идем на юг.

Рассвет плывет за нами следом: прозрачные алые отблески на облаках, дыхание горных вершин в порывах ветра. Бета сжимает перевязь ружья – так крепко, что побелели костяшки пальцев. Я прикасаюсь к темным стволам, и оружие вновь наполняется силой. Оно больше не тянет к земле, и Бета ускоряет шаг.

Мы спускаемся по склону холма, к пыльной равнине, заросшей ковылем. Мне не нужны дороги врагов, пусть остаются в стороне, доживают последние дни. Мой путь теперь лежит через пустоши, безлюдные земли – мой дом.

Проснувшись, я хотел идти к морю. Оно недалеко от заброшенной деревни врагов, я мог бы подняться на черные камни, нависшие над кромкой прибоя. Мог бы слушать бурю, смотреть туда, где волны смыкаются с небом, туда, куда я отправил Лаэнара. Но берег так близко от города, мне тяжело оставаться здесь, боль и без того слишком сильна.

Поэтому за оградой деревни я повернул на юг. Бета пошла за мной, ни о чем не спросив.

Темнота могла бы перенести нас в любое место в мире, но я не знаю, какие места теперь нам дозволены. Мы идем, и я слушаю ветер, восходящее солнце и землю под ногами. Земля говорит о преображении громче всех.

Вчера мы вернулись в деревню и провели там весь день и всю ночь. Бета нашла в темном погребе еду, часть ее мы взяли с собой. «Нужно забрать то, что нам пригодится», – сказала моя маленькая звезда. Я не знал, что она вытащила из сундука и скрипучего шкафа, что сложила в широкую холщовую сумку.

Когда мы вышли из дома, земля звенела, разноцветные потоки сияли в глубине. Еще немного – и сюда придут предвестники Аянара. Деревня исчезнет бесследно: серые дома, ограды, чахлые огороды и сады. Равнина преобразится. Мне хотелось остаться, увидеть своими глазами – но нельзя. Могут прийти мои звезды, мне нельзя приближаться к ним.

Деревня давно позади, скрыта холмами, и море все дальше, отзвуки бури почти не слышны. Утренний туман тает, небо становится прозрачней и выше.

Я касаюсь плеча Беты. Грусть льнет к моей ладони. Грусть тяжелей любой ноши, она давит на Бету.

– Расскажи, – прошу я.

Бета ловит мой взгляд. Ее глаза сейчас темные, солнце не искрится в них.

– Я все утро пытаюсь позвать Тарси, – говорит она. – Но ответа нет. И как будто… мне некого звать. – Бета замолкает. Я обнимаю ее за плечи, ловлю короткие пряди волос. – С ней все в порядке? Ты же можешь понять?

Без просьбы, без зова мое звездное небо раскрывается перед внутренним взором. Оно мерцает, сияет, оно так прекрасно, каждая звезда ранит сердце. Я без труда могу дотянуться, позвать любую из них – но я не должен.

Я нахожу Тарси – искристый переливающийся свет, вижу Бету – теплое мерцание рядом со мной. Но между ними пустота, бескрайняя небесная ночь. Один за другим угасают следы путеводной нити, меркнет звездная пыль. Созвездия качаются вокруг, и я хочу вглядеться, понять, остались ли между ними сияющие струны. Но еще миг, и я не выдержу, заговорю, позову – а я не должен, я осужден.

И звездная россыпь отступает, уходит в глубину моей души. Я снова вижу лишь ковыль, рваные облака и тревожный взгляд Беты.

– Я видел Тарси. – Я обнимаю Бету крепче, замедляю шаг. – Но связь между вами исчезла.

– Но она мой куратор! – Ее голос звенит. – Почему?

Я не знаю ничего о времени преображения. Я не думал, что застану его. Верил, что оно будет счастливым для всех. Но я жив и не могу заговорить ни с кем, только с Бетой. А она отрезана от своей команды и от старшей звезды. Почему?

Я молчу – пять шагов, десять, двадцать, – а потом говорю:

– Время войны закончилось. Наверное, теперь так нужно.

Солнце минует полдень, и наш путь прерывается.

Для остановки нет причин: я не устал, Бета готова идти дальше. И это место такое же, как вся пустошь вокруг, – высохшая трава шелестит на ветру, ни дерева, ни скалы, в тени которой мы могли бы укрыться. Но зачем прятаться от солнца? Его свет такой теплый – я забываю, что уже осень, – но каждый порыв ветра возвращает прохладу. Напоминает, что лето позади, война позади.

Мы садимся на землю. Бета протягивает мне флягу, тусклый металл в переплетении истертых кожаных ремней. Колодезная вода нагрелась, впитала привкус железа и олова. Бета развязывает шнур, стягивающий сумку, и я вижу яблоки и хлеб – он крошится, хрустит на зубах. Мы ели такой хлеб в Атанге, его вкус был смешан с дымом горящего города, с жаром сражения, уходящего к горизонту. Первый день битвы, пламя победы.

Наверное, я всю жизнь буду думать о войне, вспоминать каждый ее день и час.

Я был рожден для войны, рожден вернуть нам свободу. Мы победили, и мое время кончилось.

Бета прикасается к моей ладони, заглядывает в глаза встревоженно и пристально. Пытается различить мысли. Я говорю ей:

– Я думал, меня убьют на войне.

– Ты хотел умереть? – Голос Беты звучит тихо. Она смотрит на меня так, словно я ранен.

Я качаю головой. Волосы падают на глаза, закрывают от меня солнце.

– Нет. Но я был уверен, что меня убьют. Пророки не видели мое будущее или не хотели рассказывать о нем. Как будто его не было. – Даже Эркинар, мой лучший друг и глава прорицателей, молчал о том, что меня ждет, и не показывал ни в зеркалах, ни в снах. И со временем я научился не спрашивать. – Я решил, они знают – я умру на войне, но не скажут об этом.

Бета крепче сжимает мою руку. Ее голос почти не дрожит, ее глаза почти сухие.

Не плачь, не плачь, я не стою слез.

– Хорошо, что тебя не убили, – говорит она. – Мы бы…

Она запинается, ее ресницы вздрагивают часто-часто, и я успеваю уловить несказанные слова. «Мы бы не справились без тебя».

– Нам было бы трудно без тебя, – произносит она тихо, но твердо.

Как и все мои предвестники, моя Бета бесстрашна. Никакие препятствия ее не остановят, никакие враги.

Я улыбаюсь, вытягиваюсь среди шепчущей травы, кладу голову на колени Бете. Она отводит пряди волос, упавшие мне на лицо, – в ее прикосновениях сквозит эхо холодной пустоты, тень отчаяния. Должно быть, она представила, что мой свет погас в разгар битвы, мои предвестники остались одни.

– Главное – победа, – говорю я ей. – Мы победили.

Она кивает. Касания ее пальцев становятся спокойнее, сердце бьется тише. Она такая сильная.

Все мои предвестники сильные и яркие – каждый крылатый воин и каждый простой стрелок. И предателей больше нет среди них, нет в нашем мире.

За что меня судили? За то, что я плохо учил Лаэнара и он предал свой народ? За то, что я потерял Лаэнара еще до начала войны? Или за то, что я не убил его после победы?

Я закрываю глаза, снова и снова пытаюсь вспомнить суд – и засыпаю.

* * *

Паруса затмили небо, морской прибой качал корабли, буря грохотала, тучи клубились над головой. Я знал: еще мгновение – и враги ринутся в воздух, их серые крылья и душащая сила будут повсюду. Я столько раз стоял здесь, столько раз смотрел на паруса, надеялся и верил, что смогу защитить наш берег.

Но сегодня я знал – и это знание гремело, оглушало – все они умерли, все уничтожены, я сжег их дотла. Ни один из них не ступит на мою землю, ни одна звезда не погаснет от их выстрелов. Я победил, передо мной лишь память. Моя судьба свершилась: я исполнил все, что хотел.

* * *

Сон исчезает внезапно, выбрасывает меня в теплый осенний день. Триумф все еще переполняет сердце, оно грохочет, как буря.

Я сажусь, смотрю на Бету – она поспешно вытирает глаза, берет меня за руку. Бета плакала, пока я спал, мне больно видеть ее слезы.

Я не могу сдержаться и отдаю ей шквал, пришедший ко мне из сна. В нем вся моя уверенность, вся сила, все мои звезды, каждое сражение, каждый удар, каждый боевой клич.

Слушая этот шторм, Бета сияет, и я понимаю, какой она была в битве.

– Мы последние дети войны, – говорю я. – Война – наш единственный путь. Все меняется, но мы не сможем жить по-другому.

– Мой путь остался прежним. – В глазах Беты отражаются солнце, победа и сила. – И я иду с тобой.

6

Мы пришли сюда на закате.

Позади остались холмы, ковыль и вереск, и перед нами лежала равнина, поросшая высокой травой. Ветер здесь шептал сладко, говорил о весне: трава была совсем юной, хоть и доставала мне до пояса. Стоило коснуться стеблей – и ладони пятнал свежий сок, в вечернем свете он казался золотистым, как вино. Я не удержалась, слизнула капли. Вкус был странным, незнакомым и диким.

Я не заметила, как мы вышли на дорогу. Трава уже поглотила ее, за несколько дней разрушила путь, по которому враги ездили веками. Лишь кое-где остались нетронутые участки, верстовые столбы и дорожные камни.

И домик врагов. Он притаился возле исчезнувшего тракта, бесцветный и словно ненастоящий. Наверное, и до войны в нем жили лишь изредка – внутри он оказался таким же тусклым, как и снаружи. Простой стол без скатерти, оловянные тарелки, как в казарме, ни безделушек, ни занавесок, ни коврика у двери. Но во дворе был колодец, а на полке над очагом – корзина с орехами.

Солнце уже зашло, и мы решили остаться в этом доме.

Я нашла на полке светильник – не газовый фонарь, а старинную деревенскую лампу. Из нее пахло прогорклым маслом, сквозь закопченное стекло виднелся огрызок фитиля. Мельтиар протянул руку, темнота на миг завихрилась на его пальцах, и лампа зажглась. Огонек дрожал и чадил, но не гас. Отблески отражались в мутном стекле.

Мне почудилось – снаружи кто-то есть. По бескрайним лугам бродят опасные тени, подкрадываются, заглядывают в окна, ждут, пока мы уснем.

Как мне могла прийти в голову такая глупость? Я не должна бояться, да и некого. Мы уничтожили и прогнали всех врагов.

Может быть, я хотела, чтобы в мире еще оставалась опасность, чтобы мне было с кем сражаться, доказывать на деле, что мой путь остался прежним.

Но ведь он и правда остался прежним! Я воин, предвестник Мельтиара, и это никогда не изменится, никогда, никогда.

Я прикоснулась к бликам на стекле и сказала первое, что пришло в голову:

– Похоже на зеркала пророков.

– Ты у них часто бывала? – спросил Мельтиар. Он стоял рядом, смотрел в окно вместе со мной.

Я покачала головой. Младшим звездам не так-то просто взобраться на этаж прорицателей. Нужно просить помощи у крылатых воинов: чтобы они подняли нас, взмыли вверх по шахте колодца и приземлились на скальном выступе у входа в пещеры.

– Почти и не бывала, – ответила я. – Только незадолго до войны. Пророки сказали мне смотреть в зеркало, но ничего важного не показали. Там все текло, менялось, а потом появилась лодка. Представляешь? Как у врагов, только черная и с тремя мачтами. Мы потом сражались на побережье, но лодок там уже почти не осталось. И что может значить такое пророчество?

Мельтиар молча обнял меня. Наши отражения качнулись в стекле.

«Я думал, меня убьют на войне», – так он сказал. Может быть, ему это предсказали?

– А ты? – тихо спросила я. – Что ты видел в зеркалах?

Мне показалось, он не ответит – таким долгим было молчание, таким тяжелым и темным.

Но он заговорил:

– Я с детства вижу сон. Как будто стою на берегу, играю на флейте. На море буря, и сквозь нее идут корабли врагов. Их много, не сосчитать. И я хочу уничтожить их. Знаю, что должен.

Как наяву я увидела это: бурлящее, неукротимое море, рваные облака под шквальным ветром и армаду кораблей, все ближе, ближе, ближе. А на скалах – одинокая фигура и отчаянно поет флейта.

– Я спрашивал у пророков, – продолжал Мельтиар, – о чем этот сон? Они сказали: «Это воспоминания о прошлой жизни». Память о времени завоевания.

Неужели он и правда был там один? В том времени, в тех снах? Но все это в прошлом, мы победили, наш мир свободен. Но ведь после победы Мельтиара судили, и когда я нашла его, рядом с ним никого не было.

Я хотела сказать хоть что-нибудь, но не смогла. Лишь прижалась к его плечу, обняла крепче.

Это была наша третья ночь вместе. И в этот раз, как и прежде, пробуждение показалось мне частью сна.

Наше дыхание смешалось, я не могла различить, где начинается мой вдох, чьи удары сердца я слышу. Воздух вокруг нас был жарким, как летний полдень, лишь издалека доносилась прохлада, словно явь пыталась проникнуть в сон.

– Просыпайся. – Голос коснулся моих губ, оставил горячий след. – Нам пора.

Я послушалась. И чтобы вернуть мыслям ясность, вынырнуть из снов, сказала себе: это на самом деле, мы далеко от города, в пути, Мельтиар со мной, я люблю его.

Эти слова вспыхнули так ярко, что я задохнулась и открыла глаза.

Мир на миг потемнел: Мельтиар заслонил его, наклонился, поцеловал меня снова, а потом поднялся, отошел. Я сделала глубокий вдох. Воздух теперь стал обычным – холодным, ночным. Утро еще не наступило, почему же нам пора уходить?

Мельтиар застегивал рубашку, глядя в окно.

– Волна преображения, – сказал он, не оборачиваясь. – Слышишь, как она движется?

Я невольно прислушалась, хотя знала, что не различу прикосновение магии. Только ночную прохладу, сладкий аромат, сплетение незнакомых ветров.

Для Мельтиара магия – как дыхание. Наверное, ему легко забыть, что есть те, кто не способен к ней. Такие, как я.

– Нам пора, – повторил Мельтиар и протянул мне руку. Комната была крохотной, мне хватило шага, чтобы оказаться рядом. Наши ладони сомкнулись. – Уйдем, пока никого нет.

Я умела запоминать направление, выбирать ориентиры, двигаться к цели. Этому учат каждого воина. Но сейчас мы шли, раздвигая высокие стебли, и я не могла понять, в какой стороне остались домик и следы дороги. Равнина колыхалась вокруг нас, отблески звезд серебрили листья. Воздух дрожал от песни сверчков, ей вторила одинокая птица – выкликала кого-то.

Я взглянула на Мельтиара. Он шел рядом уверенно, не торопясь, словно путь ему был знаком. Но то и дело вскидывал голову, смотрел наверх.

Звезды. Самый верный ориентир, самые точные знаки.

Даже дома, в комнате учеников, я находила на карте лишь основные вехи небесного пути. И теперь, среди ветра и незнакомых запахов, едва сумела различить знакомые знаки среди сияющей россыпи. Небесная река текла надо мной, звезды мерцали и переливались – тысячи тысяч, у каждой свое имя и голос. Я отыскала серп, звезду в его рукояти. Свет, который не дает ночным путникам сбиться с дороги. Звезда севера, Арца.

Запахи травы и предрассветной земли дурманили, но летнее острие уже опускалось к горизонту, указывало вниз. Оно словно напоминало: пришла осень, не забывай, не забывай. Лето позади, но еще видны три его самые яркие звезды, и одну из них зовут Амира.

Не отрывая взгляда от неба, я коснулась руки Мельтиара. Печаль, перевитая острыми нитями боли, кольнула ладонь. Ночь показалась темнее, а свет Амиры над волнами травы – нестерпимо ярким.

Всего несколько дней назад предательство обрушилось на город и Амира погибла. Погасла одна из самых близких звезд Мельтиара.

Я хотела помочь прикосновением или словом, но Мельтиар взял меня за плечо, повлек вперед.

– Не останавливайся, – велел он. – Нам нужно идти.

Несколько шагов мы молчали – я слушала, как его чувства бьются в тисках воли, – а потом Мельтиар проговорил:

– Расскажи о себе. Кто в твоей команде?

Я зажмурилась от нахлынувших воспоминаний и попыталась подобрать слова для ответа.

* * *

Мы выросли, зная, что будем скрытыми, готовились к этому всю жизнь. Учили язык врагов, их привычки, малейшие обычаи и правила. Враги должны были видеть в нас своих сородичей, доверять и ни в чем не подозревать.

Когда мы отправились в Эджаль, вражеский город, где нам предстояло жить до начала войны, я радовалась и боялась одновременно. Но все шло как надо, мы удачно внедрились, враги не распознали нас. Начались дни скрытой жизни, и радость превратилась в ожидание победы, томительное и жгучее, а страх опустился холодной пылью на дно души.

Я пыталась, но не могла перестать тосковать по городу, по тому времени, когда наша команда была неразлучна. Теперь мы виделись лишь изредка, а в остальное время делали вид, что почти не знакомы.

Я всегда немного завидовала людям с длинными красивыми именами. Но в Эджале короткие имена оказались кстати: нам не пришлось их менять. Никто не понял, что это слова чужого языка, небесные знаки. Враги знали, что среди них живет темный народ, но были так беспечны, не могли распознать ни одного человека.

Коул, единственный маг нашей команды, работал в оружейной королевского гарнизона. Он ругался на королевских солдат: «Не следишь за ружьем, а если война завтра?» – и целыми днями работал в мастерской. В гарнизоне его не любили, но никто не заподозрил, что он истачивает снаряжение разрушительной силой, обращает ружья против тех, кто владеет ими.

Иногда мне удавалось найти предлог, чтобы забежать в мастерскую. Если рядом не было врагов, Коул молча сжимал мою руку, и мне было проще прожить остаток дня.

Кори не числился в армии, но работал в лаборатории при гарнизоне. Туда не любили пускать посторонних, а тем более женщин. И без того про Кори сплетничали в Эджале: в него влюбилась дочка богачей, писала ему стихи, и уже шли разговоры о свадьбе. «Хороший мальчик, но ведь ни гроша за душой, как только ее родители согласились?» – такие пересуды я слышала. Когда нашей команде удавалось встретиться вдали от чужих глаз, мы смеялись: «Главное, чтобы война началась вовремя, а то и правда придется Кори жениться!»

Иногда Кори приходил в башню, где я служила. При врагах он был серьезен и сдержан, даже свои непокорные рыжие волосы заплетал в тугую косу. Перебрасывался со мной парой слов, и становилось легче дышать.

Я считалась ополченцем, а работала помощницей начальника гарнизона. Через меня проходили все военные новости Эджаля, ведь именно я сидела за наборной доской и под диктовку командира складывала резные символы и отпечатывала послания. Но новостей было так мало, что меня чаще отправляли с письмами на соседний военный пост.

Там я познакомилась с Нори.

Нори стал отличным прикрытием. Он был милым и не особо умным, жил не в самом Эджале, а на посту возле газовой вышки. Переехать ко мне он не мог, и я к нему тоже, поэтому мы лишь встречались время от времени. Зато в гарнизоне все знали, что я не одинока, – у меня появился повод отвергать ухаживания. Не стоило с кем-то сближаться в самом Эджале: у меня был отдельный домик, в который я не хотела впускать врагов. Ведь там обычно собиралась наша команда.

Мы назначали встречу, когда кто-то возвращался из города, приносил письма и последние новости о доме. Сидели за столом, говорили на родном языке и пили, а за окном была ночная тишина Эджаля – пыльная и душная летом, холодная и ветреная зимой.

Мы сидели так и перед самой войной. Считаные дни оставались до звука флейты, до призыва, и я сгорала от нетерпения и жажды битвы.

* * *

– В моей команде были Коул и Кори, – сказала я и взглянула на Мельтиара. Отблески звезд мерцали в его волосах, рассвет все не шел. – Мы были скрытыми в Эджале.

– О, Эджаль. – Мельтиар крепче сжал мою руку. Я чувствовала, что он улыбается. – Эджаль был очищен идеально. Красиво и быстро.

Тепло, звон счастья, гордость – почти нестерпимые чувства – переполнили душу. Я хотела обернуться, дотронуться до Коула и Кори, сказать им: «Вы слышали?! Мельтиар похвалил нас!»

Но кругом был лишь шепот травы, бескрайняя равнина под звездным небом.

Легенда о забытом времени

До завоевания мир был иным.

Как и теперь, порой облака скрывали звезды, заслоняли небесную реку. Но звезды, жившие на земле, сияли ясно – днем и ночью. В любое время года – и когда листья распускались, и когда желтели и опадали – звездный свет сиял по всему миру, песни звучали и не смолкали.

Люди не прятались в пещерах, под защитой запечатанных скал, и не теснились в душных городах, подобно врагам. По всей земле были разбросаны селения, наполненные светом, ведь в сердце каждой деревни сиял звездный источник.

Душа мира поднималась из глубин земли, мерцала в водах рек, звенела в струях водопада, наполняла светом камни.

Люди собирались вокруг источников, пили свет и делились им друг с другом. Песни сплетались с голосами звездных потоков, с волшебством мира. И источники сияли все ярче, песни звучали все чище.

Мир не знал тогда опасности и оков. Многое свершалось в видениях и наяву, но сохранилось лишь в легендах. Многие песни теперь утеряны, знания исчезли. Свет источников померк, скрылся в недрах мира.

Те дни стали забытым временем, и виной тому враги.

В поисках нового дома захватчики причалили к звездным берегам и обрушили на них свою ненависть. Потому что больше всего на свете ненавидели волшебство, поющую душу мира. Звезды гибли от их оружия, но этого врагам было мало.

Стремясь избавиться от волшебства, враги выжигали землю. Ядовитым пеплом и раскаленным железом клеймили мир, он бился в агонии. Но не умер – лишь уснул тяжелым сном, и свет померк.

Но Первый источник, самый могущественный и древний, продолжал сиять. Он был скрыт сводами гор, черным камнем, лабиринтом пещер. Враги не нашли его.

Там же, в пещерах, спрятались последние выжившие звезды.

Они поклялись освободить мир, пусть даже на это уйдет тысяча лет. Но поняли: недостаточно уничтожить врагов – нужно вернуть земле силу.

И год за годом, сотню за сотней лет искали новые песни, волшебство, способное исцелить раны мира, превратить тлеющую боль в живительный свет.

Так появились предвестники преображения.