Текст книги "Минская мистика"

– Ты уверена, что большие боссы станут с нами говорить?

– Не уверена. Но надеюсь, что твое присутствие как-то на это повлияет.

Раде не то что не хотелось соваться туда – ей попросту было страшно. Страшно, потому что подземная биржа была легальна лишь наполовину, и все это прекрасно знали, хотя никто о таком официально не говорил. Страшно, потому что она слабо представляла, какие существа там собраны на самом деле. Страшно, потому что Канзабуро-сан ведь пропал в итоге, а она даже не думала, что он может быть связан с чем-то настолько серьезным. Страшно, потому что она только-только закончила обучение, даже диплом еще не получила, она и с обычной работой еще не разобралась, а тут сразу – международный скандал!

Но придется переступать через страх и действовать, потому что по-другому уже никак, все остальные отмахнулись. И спасибо, что Пилигрим все-таки рядом – не важно, за какие грехи начальство направило его на это задание, он все равно остается градстражем. Перед ним откроются такие двери, к которым Раду и близко бы не подпустили.

– Когда займемся этим? – спросил Пилигрим.

– Давай встретимся завтра в десять возле спуска на «Купаловскую» – того, где памятная доска, возле «Центрального»…

– Да знаю я, где это, я не настолько не местный. Хорошо, буду там.

Он оставался рядом, пока Рада запирала квартиру – теперь, когда она знала, что внутри хагоромо, делать это нужно было особенно внимательно. Он прошел вместе с ней до выхода из подъезда, а уже во дворе покинул, не прощаясь.

Что ж, неприятно… Раде в какой-то момент показалось, что она в нем ошиблась, что он проявил искренний интерес и к этому делу, и к ней. Но ключевое слово тут все-таки «показалось».

Да, Пилигрим относится к делу серьезнее, чем Усачев, потому что получил заслуживающие внимания улики. Но не похоже, что он действительно беспокоится о Канзабуро-сане. С точки зрения градстража, теннин по-прежнему мог загулять по доброй воле, и с подземной биржей это никак не связано. Завтра японец вернется, счастливый и пьяный, и всем будет неловко.

Изменить его отношение Рада не могла, ей только и оставалось, что принять это. Ее собственная интуиция твердила, что она напала на верный след, и это было куда важнее. Ну а Пилигрим… достаточно, если он останется рядом и не даст никому ее сожрать. Дружба от него и не требуется.

Время было не позднее, ранний июнь баловал теплом, но гулять Раде не хотелось. Даже при том, что улицы вечернего Минска были заполнены пестрыми толпами, витрины магазинов призывно манили огнями, а из кафе вырывалась музыка и волны ароматов, сладких и пряных. Раде сейчас казалось неправильным присоединяться к этому неспешному и непрекращающемуся празднику жизни.

Она все равно не смогла бы отвлечься, мысли возвращались к пропавшему теннину. А если так, зачем обманывать себя? Поэтому Рада поспешила домой – прыгнула в удачно подошедший троллейбус, который без пересадок мог отвезти ее в Кунцевщину. Тут можно было забиться в дальний угол, к самому окну, смотреть на улицы и думать о своем – о том, почему именно ей досталось вот такое, а не кому-то из других практикантов с ее курса, и что теперь с этим делать.

Ответ так и не придумался, просто настало время выходить – возле большой, как крепость, новостройки. Сюда пару лет назад перебрались ее родители, а с ними и Рада. Съезжать пока было неудобно, да и незачем – она ведь еще училась… А вот теперь обучение закончилось, нужно было думать о будущем, но после того, как она отыщет пропавшего теннина.

Когда она пришла, мама уже вернулась с работы, чуть раньше обычного, и готовила ужин, а отца пока не было.

– Рада, ты? – позвала она. – Иди сюда.

– Картошку чистить или снова отчитываться о том, как я гостей столицы теряю? – уточнила Рада.

Она осторожно заглянула на кухню, прикидывая, что ее ждет. Но мать не выглядела раздраженной – скорее, задумчивой и немного настороженной. На работе Ирина Федоровна оставалась эталонным начальником – таким, который немногим эмоциональней робота. Однако здесь, на кухне, без косметики, в плюшевом спортивном костюме, она уже не выглядела столь грозной, да и скрыть свои чувства не пыталась.

Это вовсе не означало, что она вмиг становилась слабой и безобидной. В их семье именно мать была носительницей нечеловеческой крови – потомком ведьмы, даже при том, что к нынешнему поколению от магических сил предков у них ничего не осталось. Но ведь наследие от этого не испаряется, не уходит в никуда, все равно сохраняется память, за которую нужно держаться. Ирина и держалась – продолжая традицию работы толмачом.

Отец об этом знал, просто связываться не хотел. Теперь мама собиралась обсудить что-то до того, как он вернется с работы. При нем и она, и Рада делали вид, что мир населен исключительно людьми.

– Не говори глупостей, ты никого не потеряла, – устало вздохнула Ирина. – Толмачи не должны носиться с каждым гостем, нас на это просто не хватит. Наша работа – встретить их, заселить, каждый день связываться с ними, а потом проследить, чтобы они благополучно уехали. Ты не виновата в том, что случилось с Ито Канзабуро. Ты забила тревогу до того, как это сделал бы кто-либо из нас.

– Но ведь это в итоге не помогло, правда?

– Рада, не бери на себя ответственность за все на свете, это типичная ошибка новичка. Мир – он… Иногда он просто вот такой, и мы не в силах это изменить. Я не исключаю, что с этим теннином могло произойти что-то нехорошее. Но что бы с ним ни случилось, это точно не твоя вина. Я еще раз обдумала все твои действия и не нашла ни одной ошибки.

– Эм… спасибо, конечно, но почему об этом снова зашла речь? – насторожилась Рада. – Мне казалось, что мы все обсудили…

– Я бы не хотела, чтобы ты занималась этим. Не ищи его, солнце, это может быть очень опасно.

– Так ведь и градстража не будет искать, если я не буду!

– Будет через неделю, – указала Ирина. – Выжди эту неделю, никто тебя не осудит.

– Я себя осужу, – покачала головой Рада. – Мам, как будто ты меня не знаешь.

– Знаю… Раньше мне казалось, что такой ответственный подход – это исключительно хорошая черта.

– Я думала, мы еще днем все решили! Усачев, кстати, послал ко мне градстража, ты не думай, что он слился, так что поводов переживать за меня нет.

– В том-то и дело, что есть. Я навела справки по тому градстражу, которого он к тебе прислал.

– Откуда ты вообще знаешь, кого он назначил? – поразилась Рада. – Или он сам тебе отчитался?

– Дима, к сожалению, никогда и ни перед кем не отчитывается. Ему, должно быть, кажется, что ему это мужественности поубавит. А мне из-за его капризов приходится идти на немыслимые ухищрения, чтобы выяснить, с кем остается наедине моя дочь. Мне Диминого «да нормальный он парень» оказалось недостаточно, пришлось задавать вопросы другим людям.

– И? Если ты начала говорить таким таинственным тоном, какое-нибудь страшное «и» обязательно последует.

– И этот нормальный парень оказался не таким уж нормальным, – признала Ирина. – Меня сразу поразило то, что Дима приставил к тебе действующего бойца, такими не разбрасываются, а важным он это дело точно не посчитал. Но все оказалось просто и плохо: этот тип отстранен от службы.

Судя по многозначительному взгляду, Ирина ожидала от дочери возмущения или испуганного шока. Только это она зря.

– Да, я догадывалась, – кивнула Рада. – Его туда резко метнули со службы, а он пришел в гражданском, без формы или каких-либо опознавательных знаков. Я подумала, что он может быть в отпуске.

– Только он не в отпуске. Этот Петр Якунин, кем бы он ни был, обвиняется в должностном преступлении. На тот период, пока идет расследование, он отстранен от службы, отсюда и свободное время.

– Усачев должен знать, что делает, – предположила Рада, но уверенности ей сейчас остро не хватало.

– Дима-то? Дима порой слишком беспечен. Я не знаю, какое именно преступление совершил твой новый знакомый, но мне сказали, что разбирательство там очень серьезное. Не факт, что ему вообще позволят вернуться на службу. Рада, солнце, я понимаю, что ты ответственная и волнуешься за того теннина. Но рядом с тобой оказался уголовник! Откажись ты от поисков, прошу тебя – пока не стало слишком поздно…

Глава 2. Кладник своего не упустит

«И все золото мира принадлежит им, каменья драгоценные, ткани заморские. Но нет никого несчастней кладника».

«Встречи на лесных дорогах», путевые записки XII века, издание современное, адаптированное.

Соль с мягким шелестом сыпалась из пакета на пол, она будто мерцала во тьме, очерчивая широкую белую полосу. Можно было включить свет, и стало бы проще, но Пилигрим не хотел. Потому что свет позволил бы ему рассмотреть себя в большом зеркале, заставил бы признать, кем он стал. А этого Пилигриму как раз не хотелось, он предпочитал держаться за свою версию правды.

Закончив, он выпрямился и огляделся по сторонам. Соль теперь была повсюду – у дверей, на окнах, и неподготовленный наблюдатель наверняка удивился бы такому расточительству. Не было ни одной разумной причины, способной объяснить все эти килограммы соли на полу! Но гости к нему и не ходили, а о проверке его предупреждали заранее, и Пилигрим успевал все убрать.

Он даже сейчас не был до конца уверен, что эта мера действительно необходима, но решил подстраховаться. Чуть посомневавшись, он еще и зеркало завесил пледом. Просто на всякий случай. Он почти убедил себя, что держаться до утра вроде как стало легче.

Закончив приготовления, он заперся в единственной комнате. Окно было завешено плотными шторами, на подоконнике, конечно же, искрилась соль. Пилигрим снимал угловую квартиру на втором этаже двухэтажного дома старой постройки. Звукоизоляция здесь и без того была отличная, а рядом с ним еще и жили глуховатые старики. Так что, если вдруг что случится, его хотя бы не услышат…

Но ничего не случится. Не должно.

Он устроился на узкой кровати, застеленной только старым матрасом и простыней, прикрыл глаза. Пилигрим прикидывал, что его ждет, когда мучительно долгая ночь все-таки закончится и настанет утро. Нужно будет идти в подземелье, и это не очень хорошо, но в десять утра можно, это легкое время, когда он полностью себя контролирует.

Это задание стало куда более важным, чем он ожидал. Он-то считал, что Усачев просто хочет избавиться от него до суда! Возможно, изначально так и было, а теперь добавились новые детали, и то, что казалось загулом богатого туриста, постепенно превращалось в преступление. Для Пилигрима это был шанс проявить себя, доказать, что он еще в порядке, не срывается, он может остаться в строю… Ну а если он все провалит, то и суд не понадобится.

Он бы предпочел все сделать один, однако он не видел ни шанса избавиться от девчонки. Она была слабой, худенькая такая, тоненькая, призрачная какая-то с этими своими льняными волосами и голубыми глазами. Если станет жарко, она будет путаться под ногами, видно же, что драться не обучена.

Но и обойтись без нее нельзя, иначе он далеко не продвинется. Пилигрим знал только местную нечисть, ту, за которой полагалось следить градстражам. В иноземных существах он разбирался плохо. Да и потом, к Минску он все еще не привык, город казался ему чужим и непонятным. Поэтому, как ни крути, они с девицей были нужны друг другу, просто Пилигрим понимал, что на кону, а она – нет.

Полночь прошла спокойно, он ее даже не заметил. Он почти расслабился, решил, что дело и правда движется к лучшему… А часа в два его накрыло. Трясло в ознобе, кожа покрылась тонкой пленкой испарины, мышцы болели так, будто по нему каток проехался. Пилигрим хотел кое-как доползти до кухни и сделать успокаивающий отвар, но не смог даже подняться с кровати. Ему только и оставалось, что лежать, сжавшись, и ждать, когда это закончится.

Он и сам не заметил, как отключился, провалился в крепкий тяжелый сон без сновидений. Проснулся только с рассветом и тут же подскочил на кровати, испуганно оглядываясь по сторонам. Чувствовал он себя прекрасно, но это не означало, что обошлось без беды. Пилигрим напряженно разглядывал соль, пытаясь понять, остались ли на ней следы, смотрел на свои руки и ноги в поисках ожогов.

Ничего. Эта ночь все-таки оказалась мирной. Ему оставалось лишь переживать ночи одну за другой, наполняя будущее слепым оптимизмом.

Пилигрим кое-как привел себя в порядок, стараясь не заглядывать в зеркало без острой необходимости. Он пока еще не привык к чужим глазам, смотревшим на него из отражения. Зато из дома он выходил уже собранным и уверенным, о том, что творилось с ним ночью, никто не догадался бы.

Сегодня было даже теплее, чем вчера, и ему хотелось ограничиться майкой и светлыми джинсами. Но нож нужно было где-то прятать, а без ножа он теперь из дома не выходил, так что пришлось накинуть куртку. Когда жара разгорится над городом еще сильнее, это станет проблемой, и следующей ночью во время очередного приступа бессонницы ему все-таки предстояло подумать о ноже.

А вот его новую знакомую никакие ограничения не сдерживали. Она явилась на встречу в широкой синей юбке чуть ниже колена, белоснежной майке с забавным рисунком и белых же кроссовках. В таком наряде она, почти не пользовавшаяся косметикой, смотрелась даже младше, чем вчера. Зря она так, конечно, не лучший вариант для подземной биржи, но не отправлять же ее переодеваться и краситься!

Хотя, если не думать о задании, Пилигрим вынужден был признать, что ему нравилось, как она выглядит. На нее хотелось смотреть. Когда она улыбнулась ему, здороваясь, он глубоко вдохнул воздух рядом с ней, чтобы получше запомнить ее запах. От нее пахло полевыми цветами, это он заметил еще вчера. Свежесть синего василька, легкая горечь ромашки, глубокая обволакивающая сладость розового клевера. Не духи даже, а естественный запах ее кожи. Пригодится, если однажды придется ее искать.

К тому, что запахи теперь имеют значение в его мире, Пилигрим тоже привык не до конца.

– Ты знаешь, куда мы идем? – спросил он.

– Знаю, – кивнула Рада. – Сама я там ни разу не была, но про такие места толмачам рассказывают.

– Тогда веди.

В десять утра в метро наступало временное затишье между утренним и обеденным часами пик. Это по-своему нравилось Пилигриму: большие скопления людей его теперь нервировали. Однако он вынужден был признать, что для перехода в тайное укрытие нечисти это время не слишком подходит, их легко заметить.

А вот Рада таких сомнений не испытывала. Она уверенно спустилась вниз по мраморной лестнице и направилась на станцию метро. Пилигрим не отступал от нее ни на шаг и старался думать только о ней, потому что метро он не любил. Тут сразу все плохо: подземелье, звуки, запахи… Добровольно он сюда не совался, но ради задания мог и потерпеть.

Они миновали турникеты и оказались на площадке между двумя линиями метро. Теперь Пилигриму было любопытно, куда направится Рада: на янтарную «Октябрьскую» или светло-зеленую «Купаловскую»?

Но оказалось, что был еще и третий вариант. Рада прошла мимо лестницы, ведущей к станции «Купаловская», и свернула направо, к странного вида тупику, упиравшемуся во вроде как заблокированные двери. Тупик этот был у всех на виду, равно как и двери. Пилигриму казалось, что не может быть так просто, тут же повсюду камеры! Однако Рада без лишних сомнений открыла дверь, казавшуюся неподвижной. Ее спутнику только и оставалось, что не отставать, сам он такой уверенностью похвастаться не мог.

Они оказались перед сложным переплетением коридоров, куда более узких, чем роскошные залы метро. Свет здесь давали только неяркие рыжие лампы, Пилигрим понятия не имел, в какую сторону двигаться. Да и Рада замедлилась, но ненадолго. Потом она будто вспомнила что-то и уверенно выбрала крайний левый коридор.

Коридор был откровенно унылый, и Пилигрим никак не мог избавиться ощущения, что они тягаются по каким-то техническим помещениям. Сейчас встретят смотрителя и нарвутся на скандал, вот и все, чем это закончится. Ну какая тут может быть подземная биржа?

Однако чем дальше они продвигались, тем больше новых звуков улавливал его обостренный слух. Это уже был не гул толпы и грохот поездов, а нечто новое, для метро не подходящее. Стрекот, рычание, цокот копыт по металлическому полу. Шум каких-то машин. Разговоры на десятках языков. Да еще запахи эти, такие разные – горящее дерево, полынь, сырая земля… Впереди точно была нечисть, Пилигрим уже не сомневался.

Коридор привел их к массивной металлической двери, которая открылась на удивление легко. А за дверью скрывался круглый зал, большой, как станция метро. Там были установлены десятки, если не сотни рабочих столов с компьютерами, места, за которыми шли переговоры. Кто-то что-то скупал, кто-то торговался, казалось, что вот-вот начнется драка, но никакой драки не было. Некоторые из местных по привычке притворялись людьми, другие же без стеснения приняли свое истинное обличье. И вот уже у столов прохаживались массивные живые бревна, полулюди-полусвиньи, невнятные, почти бесформенные грязевые фигуры… да много кто.

Среди них Рада и Пилигрим легко затерялись, особого внимания они не привлекали. Рада – потому что была обычной донельзя, эталонный человек без единой подозрительной черты. Пилигрим – потому что нечеловеческих черт у него как раз хватало, опытные взгляды это подмечали. Тут мало кто верил, что он красит волосы или носит цветные линзы. Всю правду о нем они угадать не могли, потому что правда эта была слишком уникальной, но убеждались, что он «свой». Им этого было достаточно.

– Должен сказать, я впечатлен, – признал Пилигрим. – Я до последнего не верил, что ты приведешь нас сюда.

– Ага, по тебе видно.

– Извиняться я не буду. Я вообще не извиняюсь.

– И это тоже видно, – улыбнулась Рада.

От ее улыбки почему-то стало неловко, и он поспешил сменить тему:

– Что будем делать дальше?

– Действовать по старинке будем, что нам остается? – Рада достала из сумки фотографию пропавшего туриста. – Ищем тех, кто его видел. Нам нужно понять, зачем он сюда явился… Или даже не так: добрался он сюда или нет?

Пилигрим впервые увидел того, кого им предстояло найти. Забавно даже, но вчера ему было не до этого. Теперь же он мог разглядеть Ито Канзабуро и должен был признать, что свою нечеловеческую природу теннин скрывал хорошо. Со снимка смотрел самый обычный японец, не слишком молодой, тощенький, с грустными глазами оленя, на которого уже направлено ружье. Он будто готовился стать жертвой…

Но такие размышления никак не помогали его найти. Пилигрим позволил Раде задавать вопросы, у нее это получалось лучше, она всем нравилась, с ней легко шли на контакт. Он же оставался за ее спиной неслышной тенью, которая отбивала у нелюдей желание приставать к красивой девушке с глупостями. Здесь не знали, какими силами обладает Пилигрим, но инстинктивно чувствовали угрозу рядом с ним и не нарывались. Ну а то, что эта угроза распространялась и на него, их не касалось.

Первое время им не везло. Все куда-то спешили, занимались своими делами, сотрудникам биржи даже на фотографию смотреть не хотелось. Пилигрим начал подозревать, что все пропало, когда молодая кикимора с удивительно длинными кислотно-розовыми ногтями наконец перехватила фотографию, чтобы рассмотреть поближе.

– Да, он тут был, – кивнула она. От нее резко пахло белой лилией, которой она пыталась заглушить свой родной запах болотной воды. – Я его запомнила, потому что он выглядел жутко несчастным. Его никто не обижал, вы не подумайте! Просто есть и среди нечисти такие, кому в подземельях тяжко.

– Он элементаль воздуха, – подтвердила Рада.

– Да, я о чем-то таком сразу и подумала. Такие, как он, приходят, только если им очень-очень надо, им тут не в кайф.

– Чего он хотел? Продать что-то?

– Почему – продать? – удивилась кикимора. – Нет, это вообще не в нашем секторе, продают вон там, у правой стены. А мы займами занимаемся, некоторые – исполнением желаний с отсроченной платой.

– Занятно… Ему нужно было это?

– Он искал кое-кого конкретного.

– Кого?

До этого кикимора беседовала с ними свободно, чувствовалось, что она болтлива и ей льстит внимание. Но вот теперь, когда она вспомнила, к кому приходил одинокий японец, уверенности у нее поубавилось. Однако и напуганной она не выглядела, просто прикусила губу, размышляя о чем-то.

Заметив ее нерешительность, Рада достала из сумки удостоверение и показала кикиморе.

– Мы не из градстражи, – заверила она. – Я толмач, а тот, кого мы ищем, мой подопечный. Я очень хочу его найти, но я никому здесь не смогу доставить неприятности, даже если попытаюсь. Просто он пропал, и я за него волнуюсь.

– А это кто? – Кикимора с подозрением покосилась на Пилигрима.

– Это просто мой парень, – отмахнулась Рада. – Личное одолжение, так сказать. Мне раньше не доводилось приходить в подземную биржу, одной как-то страшно, и я уговорила его пойти со мной.

Поначалу весь этот импровизированный спектакль возмутил Пилигрима. Зачем говорить, будто они не из градстражи, если он из градстражи и очень даже может заставить кикимору сотрудничать? Но до него быстро дошло: тот, с кем встречался теннин, вполне может заниматься не только законными делами. Кикимора его не боится и не жалеет, однако не хочет ссориться. Она вряд ли рискнула бы подставить его перед градстражей.

Но вот толмачи ее не пугали, они вообще никого не пугали.

– Он ходил тут, совсем как вы сейчас, и искал кладника, – наконец сообщила она. – Я его запомнила, потому что он бедненький такой, потерянный был…

– Он любого кладника искал? – мягко перебила ее Рада.

– Нет, Марьяна… не знаю, какие у них дела были, но Марьян его принял у себя. Он же у нас важный, со своим кабинетом! – Кикимора кивнула на череду деревянных дверей вдоль дальней стены. – Только вы ничего плохого не подумайте! Марьян его принял, они поговорили, и этот смешной человечек сам ушел.

– Долго говорили? – уточнил Пилигрим.

– Не знаю, я не засекала, час где-то… Точно не скажу. Но я видела, как он уходил, потому что я тогда за чаем ходила. Он нормальный был, не избитый ничего, просто такой же грустный. Или даже более грустный, чем раньше, я не знаю, по нему сказать сложно.

– Понятно, спасибо… А Марьян сейчас у себя?

– Нет, – покачала головой кикимора, и зеленые волосы тут же заволновались у остренькой звериной мордашки. – Он только по пятницам тут появляется. В остальные дни он в банке своем сидит, где-то недалеко тут, на Комсомольской, кажется, но точно я не уверена, это надо проверять… Если вы толмачи, вы проверить сможете!

– Проверим, – подтвердила Рада. – Мой подопечный тут только один раз был? Больше не приходил?

– Ну, лично я только один раз видела.

– Спасибо!

Пилигрим прекрасно понимал, что кикимора могла и соврать им – и что, скорее всего, не соврала. Зачем ей? Она даже не знала, что произошло серьезное преступление.

Причин оставаться в подземной бирже у них не осталось, и Пилигрим был рад, что они ушли: от урагана запахов и звуков у него начинала кружиться голова. Пока они двигались обратно к метро по полутемному коридору, он пытался вспомнить все, что было ему известно о кладниках.

Эти-то местные, в отличие от теннинов, хотя и немногочисленные. Но их никогда много не было, даже в лучшие для них годы – а это пару веков назад. Тогда кладники вообще королями ходили. Притворяясь людьми, они мигом становились богатейшими жителями городов и деревень. А все потому, что чувствовали, где клады зарыты, золото и серебро находили без труда, драгоценные каменья собирали, как иные собирают грибы.

Но был там и какой-то подвох, серьезный подвох… Пилигрим не мог вспомнить, какой именно, однако в памяти четко отложилось, что кладники оставались несчастны, а все их непостижимые богатства были призваны это несчастье лишь уменьшить – насколько возможно. Что же там было?.. Пилигрим впервые пожалел, что проигнорировал большую часть лекций об истории нечисти.

К его немалому облегчению, в метро они не задержались, Раде и самой не хотелось привлекать внимание. Они поднялись по другой лестнице, а потом по наземному переходу перешли дорогу и оказались в Александровском сквере.

Там в июне было на удивление красиво. Деревья, древние, поднимавшиеся к самому небу, дышали свежей зеленью. Чуть позже, где-то к концу июля, ее побьет жара, многие листья ссохнутся, и красота чуть померкнет – хотя и не увянет полностью до поздней осени. Но сегодня исполины снова были молодыми, они давали тень и прохладу, словно приглашая в гости тех, кто устал от городской суеты.

Здесь Пилигриму как раз нравилось: меньше шума, чище воздух. Он наслаждался красотой сквера, так приятно похожего на родные ему леса. Рада же по сторонам не смотрела, она уткнулась в планшет, разыскивая что-то среди скучных длинных текстов.

Они прошли по аллее и устроились на одной из лавок с высокими изогнутыми спинками, у самого фонтана. Вода взлетала в воздух и искрилась в солнечных лучах. За стеной деревьев кремовым пирожным проглядывало здание театра. Время в Александровском сквере застыло и давно уже никуда не спешило.

Это умиротворение исцеляло Пилигрима. Он чувствовал, что в подземной бирже та часть его, которую он не любил и опасался, напряглась. Еще бы, там для нее охотничья территория! А здесь только покой, и человек вновь брал верх над зверем…

– Нашла! – торжественно объявила Рада.

– Что ты там уже нашла? Ты так и не объяснила, зачем тебе срочно понадобились соцсети.

– А это не соцсети, это внутренняя база данных толмачей.

Пилигрим прекрасно знал, что толмачи следят не только за приезжей нечистью. Им полагалось знать обо всех нелюдях, селившихся в городе – а нелюди, в свою очередь, должны были подавать сведения добровольно, чтобы не нарваться на проблемы с градстражей.

У градстражи была такая же база данных, и Пилигрим мог бы заглянуть туда, но ему сейчас хотелось смотреть не на экран, а на вековые деревья.

– Ты нашла этого кладника? – догадался он.

– Ага, с таким именем, как у него, это несложно. Кладников вообще в Минске мало, меньше десяти, и Марьян среди них только один. Полностью это чудо зовется Марьян Охримовский, под этим именем и живет в мире людей. Работает директором банка, вполне стандартное прикрытие для кладника.

– Преступления когда-нибудь совершал?

– Не привлекался, – уклончиво ответила Рада. – Но ты же знаешь: есть разница между «не совершал» и «не доказали». Любопытно другое… Среди тех подозрений, с которыми связан Марьян, никогда не было нелегальной торговли артефактами. Так что почему Канзабуро-сан искал именно его – непонятно.

– Но мы ведь и не уверены, что теннин хотел продать артефакт, это больше твоя идея. В чем подозревали кладника?

– В том, в чем обычно подозревают кладников – в нелегальном исполнении желаний.

И тут Пилигрим наконец вспомнил подвох, связанный с этим видом нечисти. Кладники испытывали постоянный голод. И никакое количество еды не могло его заглушить, он кружил над ними днем и ночью, как стервятник. Этот голод лишал их возможности радоваться всем своим богатствам, всей власти, что им доставалась. У них все было – а несчастье все равно отказывалось их покидать.

Единственным, что могло приглушить этот жуткий голод, была энергия чужой души. А чтобы ее получить, кладник заключал сделку с человеком – дарил богатство, взамен же получал чужую радость, которая делала его собственное существование чуть лучше.

Легенда гласила, что был лишь один способ полностью заглушить голод: для этого кладнику полагалось отказаться ото всех своих богатств. Но ни один кладник так и не решился проверить, правда это или нет. Всем им почему-то казалось, что без золота жизнь уж точно не мила.

Еще в двадцатом веке кладникам запретили заключать контракты с людьми. Но отказаться от чужого счастья не так-то просто, и где-то в тенях желания все равно исполнялись. Наименее удачливых кладников ловила за такое градстража. Те, кто поумнее да поопытнее, оставались под подозрением, а наказание так и не получали.

Марьян Охримовский был из второй категории. Слухи о том, что он похищает энергию души сразу у нескольких людей, ходили давно. Но за руку его никто не ловил, а доказать такую магию было невозможно.

– Он не будет с нами говорить, – указал Пилигрим, просматривая личное дело Охримовского. – Ни с тобой как с толмачом, ни со мной как с градстражем. Зачем ему это?

– Чтобы избежать проблем с законом?

– Он и так их годами избегает – совершая преступления.

– Ну, это как раз не доказано…

– Вот потому и не доказано.

– Все равно нужно пробовать, – настаивала Рада. – Если он не причастен к исчезновению Канзабуро-сана, ему выгодно поговорить с нами, чтобы выйти из круга подозреваемых.

Пилигрим считал такой аргумент сомнительным, потому что для кладников слово «выгода» имело совсем другое значение. Но спорить он не стал, начать действительно следовало с вежливого разговора.

Банк располагался неподалеку от Александровского сквера и подземной биржи, тут кикимора не ошиблась. Они добрались туда за пять минут и скоро стояли перед старым зданием, затерянным на узкой улочке. Здесь, в центре, Минск был особенным: он казался куда старше собственного возраста, он будто сошел с древних гравюр. Все эти дома в пастельной штукатурке, камни на мостовой, кованые указатели и ограды… Их не портило даже соседство неоновых витрин и грубоватой рекламы. Привет из прошлого, просто понятный не всем.

Банк тоже сделался незаметным. В последнее время такие заведения предпочитали окружать стеклом и бетоном, современными технологиями, зеркалами, мониторами… Здесь это стало бы неуместным. Новая реальность потеснилась, смиренно обживаясь в старой архитектуре.

Тут все было обустроено в первую очередь для людей, как и весь город. Да и большинство сотрудников наверняка были людьми, не подозревавшими, кто ими управляет. Однако Пилигрим не сомневался, что и нечисти здесь хватает на всех уровнях, подобное тянется к подобному.

Они вошли через главный вход, миновали тесный холл и свернули в общий зал, намереваясь узнать, нет ли легальной возможности увидеться с начальством.

Однако в общем зале сейчас было не до них. Внимание сотрудников и других клиентов оказалось приковано к мужчине лет шестидесяти, скандалившему у кассы. Мужчина был высокий, тощий и морщинистый, как индюшачья шея, хотя морщины эти были скорее мимическими, а не возрастными. Казалось, что сначала этого мужчину надули до предела, потом он постепенно сдувался и теперь стал похож на старый воздушный шарик, потускневший и пожеванный. Зато ни о какой немощи и речи не шло, скандалил он со всем жаром юности, то и дело откидывая с лица длинные вьющиеся волосы.