Текст книги "Каменные цветы"

– Иногда я думаю, что лучше бы в бункере, – проворчал Лаврентьев. – Ладно, пожалуй, это тоже можно устроить – ввиду исключительных обстоятельств.

– Значит, договорились. Работу можно начать сегодня же!

Теперь, когда все решилось и сомневаться было поздно, Лана чувствовала себя непривычно окрыленной. Она по-прежнему не была уверена, что у нее все получится и она не опозорится. Но она хотела попробовать.

Ну а в ближайшее время ее ждал еще один бонус – возможность наконец увидеть человека, который творит невероятное, своими глазами. Это тоже было важно.

* * *

Лана не позволила любопытству стать центром ее жизни. Она сразу же села за работу, и нужное украшение появилось на удивление легко – оно словно ожидало своего часа, скованное лишь ее страхом и неуверенностью. Но как только Лана убедилась, что ее идеи не будут осмеяны, а ее украшения действительно нужны, стало гораздо легче.

Теперь она рассматривала первый набросок «Василькового поля». Лана никогда раньше не разрабатывала короны, считая это полной безвкусицей. Однако она уже видела платья, подготовленные Арденом, и вдохновлялась только ими. И вот одному из них нужна была корона – дополняющая образ, но не отвлекающая ни от сложного кроя, ни от удивительного цвета ткани.

При этом корона, над которой работала Лана, не должна была смотреться пафосной. Никакого сияния алмазов или королевских высоких зубцов. Основой короны стали спелые золотые колосья, сквозь которые проглядывали крупные и смелые цветы васильков. Корона-венок, корона-преклонение перед красотой, которую способна создать только природа. Символ не власти над другими, а мира в себе.

Так что первый набросок Лане понравился, однако после него пришла пора заняться деталями. И вот тогда ей действительно понадобилось увидеться с мастером. А как только появилась уважительная причина, проснулось и давнее любопытство, так что медлить она не стала.

Она по-прежнему не знала, где найти этого человека, и заявилась сразу к Лаврентьеву. Директор был предсказуемо не рад – ну а чему он вообще радовался в этой жизни? Он нахмурился настолько сильно, что Лана даже засомневалась: а видит ли он что-нибудь из-под кустистых бровей?

– Это абсолютно необходимо? – поинтересовался Лаврентьев. – Вы тревожите занятого человека!

– Я тоже занятой человек, – напомнила Лана. – И я очень тревожусь!

– Зачем я только в это ввязался?

– Вы и сами ввязались, и меня ввязали, поздно уже отступать. Идемте!

Он все-таки повел ее, а она, хоть и понимала, что это глупо, волновалась, как школьница. Ругать себя было бессмысленно, Лана сосредоточилась лишь на том, чтобы в приступе нервозности не смять эскиз слишком сильно. Многие не поняли бы ее состояние – подумаешь, встреча с очередным коллегой! Однако они слабо представляли, какую тонкую работу провел этот человек.

Да и потом, до Ланы давно уже доходили слухи о том, что среди мастеров есть кто-то ужасно изуродованный, настолько страшный, что с ним ни другие мастера не общаются, ни он на яркий свет не выходит. Те, кто распространял эти слухи, и сами признавались, что лично его не видели. Но откуда-то же эта информация просочилась! И вот теперь Лане хотелось узнать, сколько в этих байках правды.

В «Русской легенде», как и в «Вирелли», мастерам был отведен целый этаж – может, даже не один. Работали они в большинстве своем в общей мастерской, но туда Лаврентьев даже не заглянул. Он направился дальше, к мастерской поменьше, но принадлежащей одному человеку. Это косвенно подтверждало легенды о чудовище, и волнение лишь нарастало. Воображение Ланы, обычно отданное сиянию драгоценных камней и блеску металла, теперь рисовало то сурового горбуна, то сиамских близнецов, а то и вовсе нечто, едва напоминающее человека.

Однако реальность неожиданно оказалась настолько обыденной, что Лана даже почувствовала легкий укол разочарования, забавный в этой ситуации.

В полутемной мастерской за рабочим столом сидел самый обычный мужчина. Его рост определить было сложно, но Лана подозревала, что он, поднявшись, будет чуть выше нее. Мужчина был худощавый, подвижный, какой-то настороженно-нахохленный. Он напоминал ей ворону, попавшую под ливень: быстрые движения, мрачная отстраненность. Его возраст Лана определить не смогла: мужчина натянул капюшон темной толстовки пониже, и это, да еще пряди волос, почти скрывало его лицо. Но руки с длинными тонкими пальцами были молодыми – и покрытыми чередой порезов, свежих, уже подживших и превратившихся в белые полоски временных шрамов. Похоже, в работе он себя не щадил.

В мастерской действительно было темно, однако эта темнота не таила в себе ничего демонического. Просто так мужчине удобней было работать – включая то одну настольную лампу, то другую. Выключатель центрального освещения был заклеен скотчем с надписью «Не трогать!», окно завешено плотными шторами.

Когда пришли Лана и директор, мужчина не поднялся им навстречу, просто прекратил работать. Он развернул к ним компьютерное кресло и замер, опустив руки на колени. Свет настольной лампы теперь бил у него из-за спины, не позволяя его толком рассмотреть.

– Я ж говорил, что она напросится, – вздохнул Лаврентьев.

– Ты говорил, что она будет приходить только по делу, а не просто так, – тихо отозвался мужчина. Голову он так и не поднял.

Это было любопытно: то, как фамильярно он общался с директором. Лана давно отметила, что Лаврентьев предпочитает держать дистанцию. Вот так свободно он говорил только с сотрудниками и партнерами, которых хорошо знал, да и то редко. Получается, они с этим мастером друзья? Поэтому Лаврентьев его и оберегает? Или по другой причине?

– Так она по делу, – указал директор.

– Она, вообще-то, стоит прямо здесь, – вклинилась Лана. – И рада наконец познакомиться. Меня зовут Лана Егорова.

– Я знаю, – чуть заметно кивнул мужчина.

– Эм… вообще-то в таких случаях обычно называют свое имя!

– Ничего обычного тут ждать не нужно, – предупредил Лаврентьев. – Павел Романов его зовут.

– Это не принципиально, – заявил мастер. – Зачем вы здесь?

Рядом с ним было неуютно, но Лана быстро взяла себя в руки. Она ведь и правда явилась сюда не знакомиться просто потому, что ей делать нечего. Она протянула мастеру эскиз, и он перехватил рисунок – снова быстро и нервно, по-птичьи.

– Вот это будет следующим элементом для коллекции Ардена, – пояснила она. – Васильки, разумеется, из сапфиров. У меня вопросы скорее по колосьям… Наверно, их лучше литыми сделать?

Павел повертел в руках рисунок, словно это могло что-то ему дать.

– Не надо литья. Будет похоже на дешевую подделку.

– У нас тут, вообще-то, прекрасное золото! – возмутился Лаврентьев.

Мастер остался все так же равнодушен:

– Ты напишешь это у модели на лбу? Объявишь громко перед показом? Литье смотрится дешево. И тяжелое оно – и внешне, и по весу.

– Значит, не получится? – расстроилась Лана.

– Получится. Золотой нитью.

– Серьезно?..

Вопрос вырвался сам собой, она и так понимала, что он говорит серьезно. Павел не был похож на человека, который в принципе умеет шутить. Да она и сама понимала, как выложить колосья золотой нитью так, чтобы они стали воздушными, трехмерными, превращающими корону в настоящий венок.

Но был, естественно, и подвох.

– Это будет очень сложно, – указала Лана. – В том плане, что это трудоемкий процесс.

– Я знаю. Это моя забота. Ваша задача – нарисовать, моя – придумать, как это сделать. Можно было и не приходить сюда.

– Не вижу ничего плохого в том, чтобы посоветоваться, – возмутилась Лана. – Это на первом эскизе еще без разницы, что и как будет сделано. Дальше мне нужно будет прорисовывать все уже с учетом того, литье это или золотая нить.

На ее возмущение он тоже не отреагировал, даже не посмотрел на нее. Павел так и сидел, склонив голову над рисунком, его голос звучал спокойно и ровно.

– Может быть. Будет нить. И лучше бы не сапфиры, а танзаниты.

– А у нас есть танзаниты? – оживилась Лана. – Правда?

– Есть.

– Конечно, у нас есть танзаниты! – хмыкнул Лаврентьев. – За кого вы нас держите? Великолепнейшие танзаниты! Но они и стоят соответствующе. Есть ли смысл заменять ими сапфиры? Зачем тратить больше, если можно потратить меньше?

– Не просто так, – отметил Павел, возвращая рисунок Лане. – Они похожи, но не одинаковые. Я видел ту партию танзанитов. Они не чисто синие, как сапфиры, у них фиолетовый отсвет. На подиуме под яркими огнями это будет видно.

Стоило ему сказать это – и Лана мгновенно поняла, что он прав. Васильки из сапфиров смотрелись бы неплохими. Но васильки из танзанитов будут совершенными – с их глубоким и благородным синим цветом, глубиной, на которой то и дело полыхают фиолетовые искры. Естественная красота полей, доведенная до благородного совершенства металлом и камнями.

– Но они же стоят целое состояние, – простонал Лаврентьев.

– Ну и что? Арден платит. Он дал зеленый свет на все. Кто еще эти танзаниты купит? Они уже полгода лежат, и что-то я не видел за ними очередь у дверей.

– По-моему, я даю кое-кому слишком много свободы… Ладно, – сдался директор. – Ладно, хорошо, делайте, что хотите, забирайте танзаниты, пейте мою кровь!

– Спасибо. Пока понадобятся только танзаниты. Остальное я придержу в уме.

Любопытство вернулось, этот странный человек снова интриговал Лану. Ей хотелось побеседовать с ним, причем без Лаврентьева, нависающего над ними суровым коршуном.

Жаль, что Павел это желание не разделял. Закончив обсуждение, он снова повернулся к рабочему столу и бросил через плечо:

– Уходите, если больше нечего сказать.

– Не очень-то гостеприимно!

– Мне платят не за гостеприимство, у меня много работы. У вас тоже. Я буду ждать этот эскиз сегодня же, иначе никто из нас ничего не успеет.

* * *

Ирина терпеть не могла этого типа. В Толи Ардене ей все казалось неестественным до тошноты – вся эта показуха, вечно разрисованные глаза, яркие, как перья попугая, костюмы. Коллекции он создавал неплохие, это она вынуждена была признать. И все равно ее возмущало то, что никто ему до сих пор не намекнул: хочешь работать с приличными людьми – выгляди прилично! А то ходит, как клоун, по подиуму…

Естественно, подобные мысли она держала при себе. Арден слыл человеком мстительным и обидчивым. Если бы до него дошли такие слова, он бы в стороне не остался. Так что Ирина старалась не обсуждать его даже с теми, кому доверяла, всегда улыбалась при встрече, публично восхищалась его талантом и уж точно не отказалась бы с ним работать.

Вот только ей он работу не предложил, он направился сразу в «Русскую легенду». Уже это было бы неприятно, потому что старый моллюск Лаврентьев ее давно раздражал. Однако узнать, что Арден выбрал бывшую сотрудницу «Вирелли», да еще и через пару недель после того, как она стала бывшей… Это был серьезный удар.

Ирина прекрасно знала, что скоро эта новость дойдет до совета директоров – если уже не дошла. С нее обязательно спросят, как так вышло, что Егорова работала на «Вирелли» много лет, а засияла только теперь – и в другом ювелирном доме. Это упущенный контракт на серьезную сумму и репутационные потери, такое не забывают, даже если не наказывают сразу.

К тому же эта новость ухудшила ее отношения с Юрием Охримовским. Он ведь просил не увольнять Егорову – или вернуть как можно скорее. Тогда Ирина не послушала его, ей казалось, что все под контролем. Теперь же его предупреждения лишь усилили ее вину. Юрий не обсуждал это с ней открыто, однако косился на нее мрачно и улыбался ей куда меньше. Если вдруг под Ириной зашатается директорское кресло, он ее вряд ли поддержит.

Ну и конечно, она не могла не думать о самой Светлане Егоровой. Она вспоминала, как эта девица смотрела на нее, как дерзила, как позволила себе повысить голос. Сейчас она наверняка чувствует себя победительницей. Что будет, если она узнает, что Ирину из-за нее уволили? Что она о себе возомнит? Недопустимо!

Все эти мысли разжигали гнев в душе Ирины, она просто не могла пустить дело на самотек, не в этот раз. Поэтому она назначила встречу Толи Ардену.

Он не стал отказываться, пригласил ее в свой офис – такой же яркий и безвкусный, как он сам. Повсюду какие-то картины, скульптуры, порой – пошлятина редкая… И снова Ирина не говорила об этом. Она улыбалась ему вполне искренне и с восторгом хвалила произведения искусства, собранные в его кабинете.

– Но ты ведь не ради этого пришла, дорогуша, – заметил Арден, развалившийся в странной формы кресле канареечного цвета.

Она не позволяла ему перейти на «ты», но он и не спрашивал. Ирина слышала о том, что так он начинал общаться со всеми, кого встречал хотя бы пару раз. Его привычки не умиляли, она мигом осадила бы его – если бы они встретились в иных обстоятельствах. Но сегодня ей нужно было его расположение, пришлось смириться.

– Я пришла как друг, в личном порядке, а не как глава «Вирелли», – признала она, занимая кресло напротив. Это было зеленым, но таким же странным. В этих креслах удобно было валяться, а не сидеть с прямой спиной. Ирина подозревала, что такую мебель он поставил в своем кабинете не случайно.

– Даже так? Заинтригован необычайно!

– Я слышала, что ты нанял мою бывшую сотрудницу для создания украшений. Это ведь верно? – Ирина решила, что нет смысла цепляться за излишнюю вежливость, с каждым нужно говорить на его языке.

– Светочка Егорова твоя бывшая сотрудница? Не знал, не знал… – усмехнулся Арден, и по взгляду было понятно: все он прекрасно знал. – Это прокол, Ирэн. Там девочка – солнце, настоящее солнце, зря упустила.

– Согласна, она действительно талантлива. Но не без проблем.

– Это каких же?

– Алкогольная зависимость, – пояснила Ирина с таким скорбным видом, будто готовилась похоронить любимую собачку. – У нее много лет были очень серьезные проблемы. Если честно, даже в «Вирелли» ее нанимали два раза. Первый – еще молоденькой девочкой, вчерашней студенткой без опыта, просто за талант. Вот тогда она начала спиваться, появилась пьяной на рабочем месте – представляешь?

– Какой ужас! – всплеснул руками Арден, и металлические кольца на его пальцах зазвенели, столкнувшись.

– А так бывает, не все выдерживают груз собственного таланта. Потом Света вроде как завязала, ее снова взяли в «Вирелли», но…

Ирина сделала драматичную паузу. Арден, как она и ожидала, не выдержал первым:

– Неужто снова запила?

– Ну, по крайней мере, не попалась. Но алкогольные изменения личности необратимы, все мы это знаем. А напивалась она знатно!

Арден уже был впечатлен, таких неврастеников легко задеть за живое. Теперь пришла пора пойти с козырей. Ирина открыла на смартфоне видео, добытое нанятым ею детективом, и продемонстрировала своему собеседнику.

Видео было не лучшего качества, снимали явно украдкой и на телефон. Но даже этого ролика хватило, чтобы узнать Егорову, беспомощно ползающую по лестничной площадке и очевидно пьяную. Она явно не соображала, где находится, и все никак не могла найти свою дверь. Потом она замерла, содрогнулась, и ее вырвало на чей-то коврик. На этом моменте запись оборвалась.

– Видите? – тяжело вздохнула Ирина. – Это предел, до которого цивилизованный человек не дойдет. Светочка тоже поплатилась за это.

– Как же?

– Вернувшись к нам, она уже не была прежней. При первом найме все отзывались о ней как о милой, доброй девочке. Но после своих запоев она стала резкой, взбалмошной, легко срывалась на крик… Собственно, за это она и была уволена. Она устроила истерику на пустом месте, обматерила меня при партнерах, а теперь всем рассказывает, что ее незаслуженно обидели. Человек себя не контролирует толком, даже если не пьет или пьет меньше.

– Какой ужа-а-ас, – шокировано протянул Арден. – Эдвард ничего такого мне не говорил!

– Лаврентьев, может, и сам еще не знает. Сколько там она на него работает? Без пяти минут неделю. Она затаилась, он не разобрался. Поэтому я и сочла своим долгом предупредить тебя. Понятно, что и она, и вся «Русская легенда» ухватились за этот заказ. Но я так поняла, сроки поджимают. Светочка может сорваться, а может и не сорваться. Я бы на твоем месте подготовила план Б, а то и вовсе не рисковала бы.

Арден не выдержал, он подался вперед и взял ее руки в свои, преданно заглянул ей в глаза.

– Ирэн, милая, спасибо, огромное тебе спасибо! Ты даже не представляешь, как я признателен!

– Да не за что меня благодарить, я просто считаю своим долгом сказать правду. Бывших алкашей не бывает, нужно называть вещи своими именами.

– Боже, как ты права! Спасибо!

– Я надеюсь, этот разговор останется между нами?

– Безусловно, – подмигнул ей Арден. – Я очень ценю друзей, которые способны сделать такое предупреждение. Я этого не забуду, уж поверь мне!

Его аляповатый, похожий на свалку современного искусства кабинет Ирина покидала в прекрасном настроении. Она не сомневалась: если Лаврентьев узнает, что «Русская легенда» потеряла такой крупный заказ из-за пьянок новой сотрудницы, Егорова мигом вылетит оттуда. Да и потом, коллекцию все равно нужно создать! Арден не сказал, кому передаст заказ, но это четко звучало между строк.

Двух зайцев одним выстрелом, получается. Отличный день.

Хорошее настроение сохранилось, с ним Ирина отправилась на следующий день в офис. И когда секретарь сказала ей, что пришло письмо от важных партнеров, она не удивилась, она не сомневалась, что это: приглашение от Толи Ардена. Она даже не обратила внимания на то, с каким настороженным видом секретарь передала ей письмо и поспешно юркнула за дверь.

А потом хорошее настроение пришлось отпустить. Письмо было не от Ардена, а от организаторов конкурса «Мисс Планета». Они разорвали контракт.

Они сделали это красиво, многословно и очень сожалея о случившемся. Они даже готовы были выплатить неустойку. Но они четко дали понять: «Вирелли» не будет ни на участницах конкурса, ни в рекламе.

Ирина не собиралась принимать такое поражение без боя. Она подняла на ноги всех юристов, но они лишь разводили руками – организаторы действовали в пределах контракта. Она звонила всем, кому могла. Одни не брали трубку, другие извинялись и посыпали голову пеплом, третьи по большей части отмалчивались, давая ей понять, что решение окончательное и пересмотру не подлежит. Еще вчера все было хорошо – а сегодня сорвалось, хотя это и во вред обеим сторонам. Такое не происходит без причины, никогда.

После долгого и мучительного дня переговоров один знакомый наконец сжалился над Ириной и намекнул, что на организаторов конкурса просто надавил очень влиятельный человек. Тот, с которым они не захотели ссориться, им проще было потерять деньги.

Ей не сказали, что это за человек, но она и так поняла – догадаться было не слишком сложно.

Ирина позволила себе поддаться ярости и позвонила ему. Она ожидала, что он не снимет трубку, затаится, как и любой трус, делающий гадость исподтишка. Однако Арден ответил ей сразу же.

Вот только голос его теперь изменился. Вчера при встрече Арден общался с ней эмоционально и манерно – так, как она и ожидала. Теперь его голос звучал твердо – голос, больше подходящий военному, а не типу, который красит глаза.

– Ты совсем с ума сошел?! – процедила сквозь сжатые зубы Ирина. – Ты хоть понимаешь, что натворил?

– А что делать? Тяжелые уроки лучше запоминаются.

– Где здесь урок? В чем?

– В том, что, начиная интриги, нужно собирать сведения обо всех сторонах. Даже тех, кого ты назначила пешкой.

– Я не понимаю…

– Я пять лет жизни потерял на лечение от наркозависимости, – холодно указал Арден. – И еще несколько лет на то, чтобы доказать миру, что я не урод и неудачник. Что мне можно верить. Никто не должен терять второй шанс из-за старой ошибки, которая уже оплачена. Я это узнал сложным путем, ты вот теперь тоже. Забывать не советую, потому что, если тебе этот урок показался жестоким, ты точно не хочешь знать, какую я провожу работу над ошибками.

* * *

Нет лучшего способа перезагрузиться, чем поработать руками. Это Лана давно уже усвоила. Да и работать в мастерской «Русской легенды» было одно удовольствие: лучшие материалы, великолепные инструменты. Вот и теперь она подготавливала стебель и чашечку будущего цветка хлопка из мягкой кожи насыщенного шоколадного цвета. Ей хотелось, чтобы основа броши получилась именно такой, как на ее рисунке.

К тому же работать она спустилась вечером, у этого был еще один плюс – она осталась в общей мастерской с женщиной средних лет. Ее имя Лана не запомнила и теперь стеснялась переспросить. Хотя незнание имени все равно не мешало им общаться.

Когда мастеров тут было много, они не спешили откровенничать с новенькой – да еще с такой, которую начальство сразу же опекать взялось. Но теперь, когда они были вдвоем в опустевшем зале, подсвеченном только парой ламп, атмосфера была вполне дружеская.

Работа тоже объединяла. Мастерица, немолодая, явно отдавшая «Русской легенде» не один год жизни, видела, как ловко Лана обращается с кожей. Лана же была восхищена тем, как тонко женщина чувствовала камень.

Белую часть цветка хлопка предстояло сделать из горного хрусталя. Для этого мастерице нужно было очень точно расколоть друзу, а потом убрать часть кристаллов так, чтобы они стали одного размера. Благодаря этому холодный и твердый горный хрусталь внешне и правда напоминал вату, только искрящуюся и полную света.

Это было сложное задание, но все же не такое нереальное, как изготовление «Глициний». Так что Павлу оставили создание «Василькового поля», а проекты попроще отдали другим мастерам. И вот теперь женщина работала сама, поглядывала на Лану, и то, как точно у них обеих воплощался эскиз, внушало взаимное уважение.

– А ведь неплохо! – наконец сказала мастер. – Я не все придумки нашего главного поддерживаю, но будет неплохо. Ну действительно же хлопок, ей-богу! Хотя с «Глициниями» теми не сравнить…

– У каждого украшения свое настроение, – улыбнулась Лана. – Иногда нужна нежность, иногда вот такие простые цвета и линии. Сложность будет в камне, но у вас получается потрясающе. Что же до «Глициний»… я до сих пор в шоке. Не думала, что кто-то реально сможет их сделать.

– Ага, этот наш может…

Мастер небрежно кивнула на стену, за которой скрывалась мастерская Павла.

– Я тогда сразу захотела с ним познакомиться, но меня не пустили, – признала Лана. – Нас представили друг другу уже после того, как Арден разместил заказ. И не похоже, что Павел тут с кем-то тесно общается.

– Да не то что тесно – вообще ни с кем не общается! Ну да и ладно. Он ведь гений, это все признают, а гениям положено быть с прибабахом.

Разговор двигался в нужном направлении, и это Лане нравилось. Личное знакомство с Павлом Романовым дало ей не так уж много. Лаврентьев потом проводил ее до студии и велел не соваться в мастерские без особой причины.

Да она бы и не рискнула, рядом с Павлом, молчаливым и настороженным, ей было неуютно. Зато обсудить его с кем-то она бы не отказалась. Лучше всего подходил Лаврентьев, но он наверняка вышвырнул бы ее из окна за первый же вопрос не по делу. Лане пришлось затаиться, прислушиваться внимательней, она ждала удобного случая – и теперь, похоже, дождалась.

– До того, как я его увидела, я всякого о нем наслушалась, – признала Лана. – Говорили даже, что он, простите, урод…

– Это кто ж такое говорит? Ссыкухи из маркетологинь наших? Так им по работе положено сочинять, только иногда их не туда несет! Они его не видели, он внимание не любит. Ну какой он урод? Просто одноглазый, тоже мне, уродство!

– Одноглазый? Я этого не заметила… Хотя я и не присматривалась.

– Присмотришься – увидишь, – рассудила женщина. – Он не позирует, что, модель какая? Но и не прячется. Он просто сам по себе. Я к нему в душу не лезу. Я по его работам вижу, что руки у него золотые, за то и держат. Ну и другие причины есть, понятное дело.

– Какие?

Мастер ненадолго прекратила работу, посмотрела на Лану, задумчиво прищурившись. Чувствовалось, что посплетничать ей хочется, но так, чтобы об этом не разведало начальство. Она бы не стала обсуждать такое с первой встречной, однако Лану она уже считала одной из «своих», это стало лучшей рекомендацией.

– У меня кума здесь юристом работает, – наконец сказала она. – Я через нее в компанию и устроилась. А Пашка – через Лаврентьева.

– Да, мне показалось, что они друзья…

– Нет, не друзья они. По крайней мере, не только. Когда-то, когда Пашку только нанимали, кума моя с ним намучилась.

Лана никак не могла вспомнить, какую степень родства или просто близости подразумевает слово «кума», но решила сейчас не отвлекаться на это. Она спросила:

– Разве ваша кума кадровик, а не юрист? Что-то я запуталась…

– В том-то и дело, что юрист! А пришлось привлекать ее, потому что кадровичка бы одна не справилась. Когда Пашку нанимали, он еще считался недееспособным, инвалидом по уму или как-то так… Точно не знаю. Но устраивали его как инвалида, а Лаврентьев был его опекуном.

– Значит, Павел ему родственник?

– То ли родственник, то ли просто воспитанник – кто ж его знает? Но Пашка изначально не имел права самостоятельно принимать решения или как-то так, ему обязательно нужен был опекун, иначе бы в дурку забрали.

– Никогда бы не подумала… Он выглядит вполне нормальным!

Тут Лана несколько кривила душой: на нормального Павел Романов не тянул. Впрочем, на психа, нуждающегося в опеке, тоже.

– Так он и есть нормальный, – заявила женщина. – Теперь уже по всем пунктам. Пару лет он поработал в статусе инвалида. А потом главный наш опять куму мою напряг, от других дел освободил, чтобы она по судам побегала. Толковая она у меня!

– Не сомневаюсь, но чего хотел Лаврентьев? – поторопила ее Лана.

– Чтобы Пашку от инвалидности избавили и дееспособным признали.

– И как, получилось?

– Да без проблем! Уж не знаю, почему его кто психом записал, но он на самом деле нормальный. Все проверки прошел, комиссии или что там обычно бывает… Восстановили ему документы, теперь он сам по себе. Это много лет назад было, так и живет теперь, но тут по-прежнему работает.

Больше мастерица ничего не знала – но уже это было много. Лана подозревала, что остальным не известно и столько. Для того, чтобы добыть такие сведения, нужно было работать здесь много лет – и обзавестись кумой в юридическом отделе.

А ситуация складывалась любопытная. Почему Павла признали нуждающимся в опеке, если он вполне нормален? Это ведь очень серьезно… Почему Лаврентьев стал его опекуном? Родственники они, как вообще связаны? И почему Павел сторонится людей даже теперь, через много лет после того, как был признан здоровым человеком?

Все это не касалось Лану ни напрямую, ни косвенно, поэтому биться за ответы любой ценой она не собиралась. И все же ей было любопытно, она не представляла, как другие сотрудники не заинтересовались этим за столько лет.

Но они смотрели на мир проще, тут у каждого была своя жизнь. Мастерица наконец закончила возиться с друзой и осталась вполне довольна результатом. То, что несколько часов назад было бесформенным куском кристалла, теперь поражало сходством с ватными шариками.

– Я сама все доделаю, – заверила Лана. – Поздно уже, почти пол-одиннадцатого!

– Да уж, время тут быстро летит, особенно когда заработаешься… Уверена? Уйти мне и правда надо, и так дочку почти не вижу… Но я могу закончить все завтра.

– Я сама закончу, честно. Мне некуда спешить.

Вот это как раз было правдой. Спешить ей было некуда и не к кому, однако сейчас это не печалило Лану. Все ее мысли были сосредоточены на коллекции, она видела, что пока работа идет очень даже неплохими темпами, и это обнадеживало.

Мастерица такой фанатичной увлеченностью не отличалась, она поспешила уйти, дизайнер осталась одна в просторной мастерской. Лана знала, что где-то наверху круглые сутки дежурят охранники. Да и ей самой осталось совсем немного, дальше можно будет вызвать такси и отправиться домой.

Брошь была закончена через сорок минут. Лана осторожно положила цветок хлопка в прозрачный бокс и направилась к выходу – бросать украшения в мастерской было запрещено, их полагалось хранить в личном сейфе. Но сейф располагался на том же этаже, так что не страшно.

К нему она и собиралась направиться, однако у двери замерла, испуганно пискнула и чуть не уронила кейс от неожиданности. Она этого не хотела, иначе просто не получилось. Уже того, что перед ней вдруг оказался человек, было достаточно, чтобы напугать ее – Лана ведь не сомневалась, что она одна на этаже. Ну а теперь картину усугубляла еще и внешность этого человека – лампы в коридоре горели ярко, и рассмотреть Павла Романова не составило труда.

Что ж, на монстра из фильма ужасов он не тянул, и с определением «урод» его коллеги определенно поспешили. Но и гадать, почему он прятал лицо, не пришлось. Правого глаза у него действительно не было, глазницу закрывала широкая черная повязка. Вокруг повязки тянулись многочисленные шрамы, кривые и тонкие, теряющиеся за прядями волос, которыми Павел, зная о своем состоянии, пытался прикрыть искаженную половину лица. Но даже так, при всех помехах, можно было догадаться, что рана там когда-то была огромная и жуткая.

Вторая половина лица, здоровая, выдавала, что внешность в прошлом у него была самая обычная – высокие скулы, тонкие черты, нос с небольшой горбинкой, четкие линии бровей. Единственный уцелевший глаз оказался карим, но не светлым, как у Ланы, а темным, в бледном свете – почти черным. Волосы были длинными – ниже линии подбородка, чтобы прикрывать лицо, чуть вьющимися, с первыми серебристыми нитями седины.

Лана не смогла скрыть страх и удивление, она и попытаться бы не успела. Павел же наблюдал за ней с равнодушием статуи. Он держал в руках стаканчик с дымящимся кофе, и становилось ясно, что он вовсе не охотился здесь на первую подвернувшуюся невинную деву, просто вышел размяться и обеспечить себе немного энергии на остаток ночи.

– Простите, – выдохнула Лана. – Неловко получилось, я не ожидала… Извините!

Он скользнул безразличным взглядом по броши, заточенной в кейс, потом снова уставился на отчаянно краснеющую Лану. Ей казалось, что он видит ее насквозь – ее испуг, ее любопытство. Слышал ли он ее разговор с той мастерицей? Он мог, но это делало ситуацию еще более неловкой… А как у него спросить, не выдавая себя?

– Вы очень тихо ходите, – отметила Лана. – Или тут такая слышимость? Наверно, звукоизоляция еще хорошая, я совсем не слышу, как вы работаете. Это вы из-за «Василькового поля» так задержались? Да, конечно, по сроку же только оно подходит… Я ведь говорила, что работа будет очень трудоемкой! Но я рада, что вы не отказались, я очень признательна. Вы по ночам работаете… Но так мы успеем! Надеюсь, кофе поможет и вас все это не слишком утомит…