Текст книги "Утро морей"

Глава 6

Даша была уверена, что ее сестра не во всем права. Ника явно переоценила опасность, исходящую от замгарина. В самом деле, если бы этот препарат был наркотиком, о таком давно бы уже рассказали!

Так что проблема, вероятнее всего, была конкретно в Нике и Даше. Они же сестры, и у них замгарин вызывает опасное привыкание. Вот именно с этим Даша собиралась смириться и двигаться дальше.

Но скрывать, что она больше не использует замгарин? Нет уж, увольте! Замгарин сам по себе не создавал никакое особое сообщество, он просто объединил людей со схожими интересами, умных, творческих… да просто прекрасных! Они сумеют понять, почему ей больше нельзя принимать замгарин, и поддержат ее, между ними ничего не изменится.

Ее возвращение на работу было замечательным. Ее встречали с огромным букетом роз, ее обнимали и поздравляли. Ей кричали «Виват, белый свет!», а она с уверенностью отвечала: «Навеки виват!». Она по-прежнему любила это сообщество и оставалась его частью.

Даша была уверена, что проблем не будет – но проблемы начались уже к обеду.

– Крошка, у тебя что, замгарин кончился? – как бы между делом поинтересовалась Нелли.

Надо же, получается, за ней действительно следили… Открытие было неприятным, но ничего принципиально не меняющим, Даша готовилась и к такому варианту. Так же решительно, как был задан вопрос, она ответила:

– Нет, не надо, все в порядке. Я просто больше не принимаю замгарин.

– Ты… что? Крошка, да ты в своем уме? Его же все приличные люди принимают!

– У меня, вообще-то, передозировка была! – напомнила Даша. – Мне его вредно принимать!

– Это тебе доктор такое сказал?

– Нет, но я сама так чувствую. Слушай, это, конечно, косяк, но это косяк лично для меня. Вы даже не заметите разницу!

– Ну да, ну да…

Нелли и другие девочки не прогоняли ее от себя открыто, они даже улыбались ей, но улыбки эти с каждым днем становились все более натужными. Они говорили с ней только на нейтральные темы – о погоде или клиентах. Если Даша заставала их бурно что-то обсуждающими, они быстро замолкали и не смотрели ей в глаза. Тут и до слона бы намек дошел.

Дальше – больше. Ее перестали звать с собой в обеденный перерыв. После работы девочки спешили уйти, не дожидаясь, пока она соберется. Даша сжала зубы и терпела. Рано или поздно они перестанут дурить, это же нелепо!

А в воскресенье утром она увидела в интернете отчет с субботней вечеринки, на которую ее не пригласили. Вечеринки, где были все ее друзья, не только с работы – но и с работы тоже. Не нужно было гадать, кто рассказал остальным о ее новом образе жизни.

Она не удержалась, позвонила Нелли в тот же день и прямо спросила, почему ее проигнорировали. Нелли была все так же сладко мила.

– Ну, ты еще восстанавливаешься после больницы, мы решили, что тебе рано!

– Я не восстанавливаюсь, все уже закончилось!

– Но ты же не пьешь замгарин.

– Так я и не собираюсь… Подожди-ка! – нахмурилась Даша. – Вы намекаете, что пока я не начну его снова пить, меня не будут в приличные места приглашать?

– Крошка, все ради твоего блага, – указала Нелли. – Я верю, что ты исключительный человечек, который просто поддался чьему-то дурному влиянию.

– Слушай, но мы же когда-то обсуждали это! Не замгарин делает людей исключительными, он просто собирает вокруг себя исключительных людей!

– Ой, ты знаешь, мне пора бежать, меня тут зовут! Увидимся на работе!

Нелли бросила трубку так показательно и бесцеремонно, что шантаж превратился в ультиматум. А Даша в упор не понимала, почему кого-то должно касаться, пьет она замгарин или нет. Она попыталась жаловаться на происходящее сестре, однако Ника ее возмущение не разделила.

– Нужно говорить, что я предупреждала, или все уже стало очевидным? – спросила Ника. – Готовься к следующему: тебя очень скоро уволят.

– Да ну, перестань! Я там начала работать задолго до того, как замгарин вообще появился.

Сестра окинула Дашу многозначительным взглядом. У Ники всегда были такие выразительные глаза, что говорить ей порой было и не обязательно.

Но в это предупреждение Даша отказывалась верить до последнего. Да, у людей черт знает что в башке, так бывает. Но есть закон, который не позволяет увольнять человека просто за то, что он кому-то не понравился!

Она думала, что есть. А в понедельник утром ее позвала в свой кабинет начальница и положила перед ней ручку и чистый лист бумаги.

– Пиши по собственному желанию, – сухо бросила она.

– Что?.. С чего бы! – тут же возмутилась Даша. – Лиза, как ты можешь? Я три года тут работаю! Я тебя ни разу не подводила!

– Это самое большее, что я могу для тебя сделать, спасибо лучше скажи. Дарья, ты создаешь невыносимую обстановку в коллективе, я больше не могу принимать жалобы на тебя.

– Какие еще жалобы? Когда это их подавали?

– Да каждый день подают – и будут, это уже очевидно.

Вот так вот. Коллеги, которых она считала прекрасными, которые сами себя именовали исключительными, повели себя в итоге как самые обычные крысы.

– И ты просто так меня прогонишь? – горько усмехнулась Даша.

– Не просто так, а с нормальной записью в трудовой и выходным пособием. Это все, что я могу.

– Все, что ты можешь, в своей собственной фирме?

– Да. Потому что не будет никакой фирмы без коллектива, поставщиков и клиентов.

Эту фразу Даша не совсем поняла, но она была не в том состоянии, чтобы раздумывать о скрытых смыслах.

– А если я не буду писать никакое заявление? Тогда что?

– Тогда по статье пойдешь, только и всего.

– По какой еще статье?!

Вместо ответа Лиза достала из полки распечатку со столбиками цифр и протянула собеседнице. Сначала Даша не поняла, на что смотрит, но разобраться было несложно.

У них на работе давно уже действовала система пропусков, все двери открывались только магнитными карточками. Это позволяло руководству следить, где находятся сотрудники, в какое время они приходят, в какое – уходят.

И вот теперь система безжалостно сообщала, что во вторник Даша опоздала на семь минут, в среду пришла с обеда на пять минут позже… В общей сложности накопилось около тридцати минут пропущенного рабочего времени.

Тот же график показывал, что коллеги Даши относились к расписанию куда беспечней, а их за это даже не упрекали. Но указывать на это было бесполезно, они обе понимали, что дурацкие минуты – просто предлог.

– Но так нельзя!

– По закону – можно, – возразила начальница.

– Даже по закону – нет! Смотри, тут я пришла на семь минут позже – а тут задержалась на двадцать! Тут вообще обед пропустила, потому что клиенты были!

– Дарья, ты обязана быть на рабочем месте в строго обозначенное время. А все эти твои дополнительные пятнадцать минут и пропущенные обеды – твое личное дело.

– Это было на благо компании!

– Молодчинка, что работала на благо компании сверхурочно. Никто тебя об этом не просил.

– И ты поступишь так со мной? – прошептала Даша. – Серьезно?

– Только если ты вынудишь меня. А пока я даю тебе шанс уйти спокойно и достойно.

Даше захотелось по-детски беспомощно расплакаться. Она доверяла этим людям, да и вообще, так нечестно… Но ее ведь не зря доводят до такого. Они делают ей больно, потому что самый простой способ приглушить боль – это замгарин.

И когда она поняла это, слезы высохли сами собой. Даша уверенно взяла ручку и прежде, чем начать писать, посмотрела на Лизу:

– Я уйду, не вопрос. Но ты не боишься, что все это однажды произойдет и с тобой?

– Не нужно мне угрожать, Дарья!

– Я не угрожаю, я просто даю повод для размышлений. Ты уже зависима от них. Сейчас ты покажешь им, насколько велика их власть. Что будет, когда они узнают, что ты не принимала замгарин с самого начала?

* * *

Мир действительно изменился. Ника в очередной раз убедилась в этом, когда не почувствовала и тени удивления, узнав об увольнении сестры. Это Даша громыхала, наматывая круги по квартире, и грозила пространству судами и расправой. Ей просто нужно было выпустить пар, и без замгарина она делала это вот так.

Даша работала администратором в маленькой ветеринарной клинике, и даже эта компания, ничего особенного собой не представляющая, вдруг оказалась в тисках общественного мнения. Даша, наивная, думала, что таблетки ничего не меняют, дело не в препарате… А дело как раз в нем, потому что с него все и началось.

– Дашка, перестань вопить, – поморщилась Ника. – Лучше скажи мне, что ты планируешь делать.

– По судам этих идиоток затаскаю!

– А на самом деле?

Даша устало плюхнулась на диван.

– На самом деле – не знаю. У Лизы хотя бы хватило совести не просто так меня на улицу вышвырнуть, а отпустить с двумя месячными окладами. Это подстраховка, хотя работу я, думаю, найду раньше.

Это факт: в работе Даша была неприхотлива. Она умела стоять за прилавком, была талантливым администратором, наверняка прижилась бы в коллективе отеля или ресторана. Мест, где не подсели на замгарин, в этой сфере хватало.

Нике было сложнее: СМИ «Белый свет» контролировал куда строже.

– Возможно, твой золотой запас нам все же понадобится, если меня тоже турнут, – предупредила Ника.

– С чего бы? Ты же не собиралась говорить о том, что слезла с замгарина!

– Я и не сказала. Но, чувствую, Люда все равно узнает, и будет это скорее рано, чем поздно.

– А ты сама не хочешь уволиться?

– Нет. Сама не хочу.

Ника уже думала об этом – много и долго. На первый взгляд казалось, что уйти будет честнее всего, раз уж она изначально получила эту работу благодаря замгарину. Но, поразмыслив, она пришла к выводу, что нет смысла вечно гнаться за правильными поступками. Да она единственная дура, которая о таком даже задумывается!

Все они ищут выгоду, и ей выгоднее остаться. Не только потому, что это престижное место с отличной зарплатой. Ника чувствовала: она пока понимает лишь ничтожную долю того, что происходит в мире. Работая на портале, она могла получать куда больше информации, чем в какой-нибудь доживающей последние дни газетке.

Понимала она и то, что за работу придется побороться. Так что, когда секретарь, в прошлом вечно приветливая, а теперь, внезапно, совершенно равнодушная, вызвала ее к Люде Клещенко, Ника была готова.

– Расскажи мне, что случилось с твоей сестрой, – попросила Люда. – До меня дошли слухи, что она потеряла работу, потому что вдруг превратилась в замгарин-диссидентку. Тебе об этом ничего не известно?

– Мне известно, что это бред. Не знаю, кто тебе его преподносит под соусом слухов, но гони это трепло от себя.

Люда удивленно моргнула. Она, похоже, ожидала совсем не такой реакции от человека, который уже несколько недель живет без замгарина. От человека, который от нее зависим!

Но Ника больше не собиралась ей подыгрывать. Она сидела расслабленно и смотрела на собеседницу уверенно, будто они были равными.

Люда быстро опомнилась:

– Но ведь твою сестру все-таки уволили.

– Слушай, работа администраторши-продавщицы – это не карьера даже, такое увольнение – не повод для печали.

– А это правда, что она бросила замгарин?

– А какое это имеет значение? Дашку уволили за прогулы, сама накосячила. Мы ведь обе знаем, что замгарин тут совершенно ни при чем.

Если они обе что и знали, так это то, что если бы замгарин был тут ни при чем, Люда вообще не интересовалась бы такой ерундой. Нике оставалось только догадываться, какой сетью осведомителей обладает «Белый свет», если мгновенно узнает даже мелочи.

Вот зачем им это? Сама она не догадается, нужно держаться за портал.

– И все-таки мне любопытно, – настаивала Люда. – Я пока не встречала ни одной молодой девушки, которая сделала бы такой выбор.

– Могу с Дашей познакомить. Она сделала.

– Но ради чего?

– Ради здоровья.

– Ну а ты? Тоже ради здоровья?

Вот и все, Люде надоело ждать… Ника пыталась скрыть все это до последнего, она по-прежнему таскала на работу мятные леденцы в упаковке из-под замгарина. Некоторое время это работало, потому что никто ее не спрашивал напрямую, что у нее там.

Но вот теперь спросили, и врать было куда опасней, чем говорить правду.

– И я. Вместе с Дашей.

– Ты считаешь, что это правильный поступок? – холодно поинтересовалась Люда. – Ник, не делай вид, что ничего не понимаешь. Ты же умная девочка.

– И как умная девочка я должна сделать – что? Удобно уволиться? Знаешь, как-то не хочется.

– Твоей сестре, думаю, тоже не хотелось.

– Но ее все равно «ушли»? Да, я думала об этом. И меня так можно. Как же хорошо, что ты этого делать не будешь.

– Никуша, ты, как истинная журналистка, умеешь заинтриговать. Почему бы я не стала увольнять тебя, если бы вдруг захотела?

– Потому что при увольнении я не исчезну в пустоту, мне нужно будет куда-то податься, и для меня возможны два варианта. Первый – я иду работать в какое-нибудь менее значимое издание и из чистой бабьей мстительности начинаю писать статью про замгарин. Как человек с опытом его приема, чуть не потерявший сестру. Как думаешь, многим это понравится? Если учитывать, что противников у замгарина тоже немало.

– Не каждое издание решится публиковать такой материал, – спокойно указала Люда.

– Верно, это мой вариант номер два: меня мистическим образом не берут больше работать СМИ. Это же не значит, что я прекращу писать!

– Только не говори мне, что ты опустишься до кляуз в социальных сетях.

– Соцсети бывают разные, – рассудила Ника. – Заведу блог, посвящу его только критике замгарина и буду развивать.

– И что это будет? Хроники одного нытья?

– Почему же? Я буду писать не только о себе и Даше. Помнишь того буйного джентльмена, который как-то ввалился в редакцию и кричал про мертвых детей? Про такие истории тоже писать буду.

Вот тут Люда отреагировала эмоциональней, чем ожидала Ника. Редактор подобралась, напряглась, как гончая, вдруг почуявшая след.

– А что, у тебя остались бумаги, которые передал тебе тот псих?

Это был сложный момент – один из многих. Ника могла бы сказать, и вполне честно, что у нее есть фото бумаг – которые можно разослать кому угодно, сделать любое количество копий. Если бы она была уверена, что такое заявление, вне всяких сомнений тянувшее на шантаж, ее защитит.

Но иногда шантаж заходит слишком далеко. Ника уже убедилась, что у Люды очень серьезные связи. Если она вдруг станет реально опасной для «Белого света», что будет проще: пойти на ее условия или избавиться от нее?

Поэтому Ника решила не провоцировать силу, которую не понимала.

– Нет, бумаг у меня нет. Но я помню, о чем говорил тот мужчина.

– Тот мужчина закончил свой путь в сумасшедшем доме.

И это Ника тоже восприняла как предупреждение: вот что бывает с теми, кто не сумел с нами поладить. Но отступать она не собиралась:

– Все равно, ты же знаешь, что важен в основном шум. А кому нужен этот шум? Мне так точно нет. Моя жизнь меня вполне устраивает, я не собираюсь соваться в такую грязь.

– Даже после того, что случилось с Дашей?

– Даша жива и здорова, скоро она снова найдет работу. Мне этого достаточно.

– Я тебя понимаю… Ладно, хорошо, что мы поговорили, не люблю недомолвок. Иди работать, извини, что отвлекла ради таких мелочей!

– Пустое.

Они не говорили ни о каком соглашении напрямую, но обеим все было ясно. Даша наверняка скоро найдет работу, больше ее гнать не будут – если она будет молчать. С Никой то же самое. Она доказала, что ее лучше держать близко.

Понятное дело, работать ей станет сложнее. Наверняка ей больше не будут давать интересных заданий, да и отношения с другими журналистами изменятся. Но она будет при деле, и, пока она молчит, ей не придется враждовать с той громадой, которая таится в тенях.

И это хорошо. Битвы за справедливость и мир во всем мире Ника предпочитала оставить другим. Ей же хотелось просто жить спокойно.

* * *

Он потерял в этой проклятой дыре три недели жизни. Но Макс уже убедился, что это не предел. Он правильно сделал, что затаился, изобразил покорность. Были и те, кто этого сделать не додумался, и они поплатились за свое упрямство.

Макс внимательно наблюдал за отделением буйных, откуда перевелся он сам. Оказалось, что здесь никого все-таки не убивают. А еще оказалось, что смерть – это не худший исход.

Те пациенты, которые отчаянно держались за свою ненависть и отказывались смиряться, получали нечто большее, чем замгарин. Макс не знал, что именно, в клинике старались избегать ярлыков и этикеток. Но после нескольких уколов этой дряни пациенты становились тихими и смирными. Они готовы были часами лежать на кровати и пялиться в потолок, будто не было в мире зрелища прекрасней. Если же они поднимались на ноги, преимущественно по воле санитаров, они бродили по коридорам безвольными болванчиками.

При этом уколы прекращались, а просветление не наступало, процесс был необратим. Когда Макс осознал, что чувствует человек, которого пуля задела по касательной – и не более того.

Теперь ему требовалось вести себя в два раза осторожней. Если врачи поймут, что замгарин на него не действует, свои уколы он получит сразу же, тут без вариантов. Макс внимательно наблюдал за другими пациентами и копировал их поведение. Он уже понял, что нужно подавлять только эмоции – но не мысли. Никто здесь не становился глупее, они свободно общались, играли в шахматы, читали книги, строили планы на будущее.

А главное, никто из них не проникся любовью к замгарину и его создателям. В этом был подвох, который Макс чуть не упустил. Если бы он вдруг заявил, что нет в мире ничего милее этих таблеточек, его игру мигом раскрыли бы.

Нет, память пациентам не изменяла, они знали, что замгарин принес в их жизнь проблемы. Они смирялись с тем, что им придется регулярно его принимать, чтобы вернуть своих близких и получить место в цивилизованном обществе. Как только врачи приходили к выводу, что пациент движется в нужном направлении, его вызывали на комиссию. Кого-то после этого возвращали на лечение, но многих все-таки выпускали на свободу.

Прошло больше трех недель, прежде чем Макс получил приглашение на такой экзамен. Встреча проходила в большом светлом зале. За длинным столом собралась комиссия из пяти врачей, а перед ними поставили стул для пациента. Ты на виду, укрыться негде, а из-за высоких кресел получается, что врачи смотрят на тебя свысока, а ты сидишь перед ними, поджимая коленки, как проштрафившийся школьник. Макс понимал, что это не случайно. Здесь ничего случайного нет.

Но поддаваться на такие очевидные трюки он не собирался. Он говорил с ними спокойно, без страха, на равных. Со смешком признал, что сглупил, когда устроил ту клоунаду в редакции. Сожалел, что доставил столько неприятностей Эвелине. Стыдился своей недавней алкогольной зависимости. И все было бы не так уж плохо, если бы речь не зашла о его сыне.

– Скажите, вы отказались от идеи мести за Франика?

– Да, – невозмутимо соврал он. Он к такому готовился, должен выдержать!

– Вы по-прежнему считаете его смерть преступлением?

– Я считаю ее трагедией.

– Вы не совсем точно ответили на мой вопрос, – нахмурился врач.

– Я до сих пор не знаю, что это было, я просто больше не думаю об этом.

Перед глазами снова мелькало лицо сына – то счастливое, то уже бледное, безразличное ко всему… Как будто Франик смотрел на него и осуждал. От этого сложнее было говорить ровно и делать вид, что ему все равно, но Макс кое-как справлялся.

Вот только врачи не собирались оставлять его в покое.

– Вы считаете, что ваша бывшая жена могла сделать для сына больше?

– Может быть. Я не знаю, чем была в то время занята Эвелина. Возможно, это было объективно важнее. В шесть лет ребенок – это еще чистый лист. Невозможно определить, насколько полезен он был бы для общества. А то, что делает Эвелина, важно уже сейчас, для многих людей.

– То есть, это адекватный обмен – одна жизнь, еще и не приносящая пользы, на многие?

– Да.

– Даже если это жизнь вашего сына?

– То, что он был моим сыном, не разумная, а эмоциональная реакция, – указал Макс.

И даже сейчас у него не дрогнул голос, хотя внутри все холодело. Он признавал, что его сын был неважен, ведь именно так работает мозг, отравленный замгарином, Макс уже убедился в этом.

Он думал, что больнее не будет, а получил лишь новый удар. Вопрос – как кусок стекла под кожу.

– И для вас ничего не изменил тот факт, что это был ваш единственный ребенок?

– Пока единственный, – уточнил Макс. – Мне тридцать восемь лет. Вероятность того, что у меня еще будут дети, очень высока. Я просто не буду больше связываться с такими женщинами, как Эвелина. Это, по крайней мере, даст мне возможность не называть своих детей Франиками!

Врачи рассмеялись, и он смеялся вместе с ними. Не важно, что он чувствовал и насколько больно ему было. Макс уже заметил: атмосфера в комнате изменилась, стала дружелюбней. Опасный рубеж пройден, и пройден удачно.

Его расчет оказался верным: после шутки его больше ни о чем не спрашивали. Вечером того же дня он узнал, что его выписывают, а утром покинул больницу.

Это не значит, что он сразу же был за все прощен и принят в сообщество самопровозглашенных «исключительных людей». Макс не сомневался: за его приемом замгарина будут следить. И за его поступками будут наблюдать, тщательно их оценивая. Так что ему больше нельзя переть напролом, второй раз в психушку его не отправят, все будет намного хуже. Он пока не знал, что делать и как себя вести.

Зато в одном он не сомневался: он не должен отступать, пока все это гнилое гнездовище не будет уничтожено.

* * *

Порой Марина Сулина жалела о том, что вообще во все это ввязалась. Впрочем, сожаление это было абстрактным и ничего не значащим. Проект уже зашел слишком далеко, чтобы отступать. Марина догадывалась, что при попытке вот так вильнуть хвостом дело не закончится простым увольнением. Да и потом, ей нравилось то, что она делала, и деньги на счет исправно поступали. А если так, можно набраться сил и вытерпеть такие собрания, как сегодня.

Она отвернулась от окна и внимательно посмотрела на каждого из людей, занимавших места за столом. Это были не все, кто имел значение, но одни из важнейших фигур.

Ближе всех к ней сидела Люда Клещенко. Она нравилась Марине больше всего, журналистка с хитростью лисы и добротой акулы. Пока Клещенко курировала только один крупный портал – но весьма успешно. Она готова была к большему, а у «Белого света» уже возникла необходимость в едином координаторе по работе со СМИ. К тому же Люда сообразила, что замгарин лучше не пробовать, хотя перед подчиненными старательно делала вид, что пьет по четыре таблетки в день. Как, впрочем, и Марина – но Марина показательно пила пять. То, что это были пустышки, никого не касалось.

Марат Ковальчук тоже не пил замгарин, но Марина сама настояла, чтобы так было. Этот тип был агрессивен от природы, его реакцию на таблетки сложно было предугадать. Человеку, отвечающему за силовые операции, нужна ясная голова. Да и потом, Марату полагалось всеми силами делать вид, что он и его шайка не имеют к «Белому свету» никакого отношения, ведь фонд – исключительно мирная организация. Это не мешало его подчиненным глотать замгарин пригоршнями, а порой и коченеть от этого по подворотням… Это не беспокоило даже Марата, который всегда знал, где набрать новых дебилов, а уж Марину – тем более.

А вот Антоша Мамалыга за замгарин ухватился сразу, но этого и следовало ожидать. Когда половозрелый мужик идентифицирует себя как Антоша, можно предположить, что у него проблемы. К счастью, проблемы эти никак не касались проекта. Антоша был достаточно талантливым, чтобы удерживать большую аудиторию, и достаточно беспринципным, чтобы скармливать этой аудитории что угодно.

Ну и была еще Алла Югова. Насчет нее Марина сомневалась дольше всего. Дело было даже не в том, что Югова плотно подсела на замгарин, это как раз нормально, работе не мешает. Нет, сложность заключалась в том, что Алла была идейной идиоткой. Она искренне верила в ту чушь, которую несла в массы. Сначала Марина считала, что эта кликуша будет лишь приятным бонусом в их рекламной кампании и серьезной роли не сыграет. Но потом стало ясно, что на ее бурные речи хорошо ведутся «женщины за», ставшие неожиданно надежной опорой «Белого света».

Поэтому Аллу пришлось пригласить сюда и проинструктировать, чтобы дальнейшие события не стали для нее шоком, и на ней проверить, насколько вообще аудитория готова принять новую правду. Марина уже поручила Марату наблюдать за ней. Если эта тетка все-таки сорвется, ее легко будет устранить – Алла была одинока и никому даром не нужна.

Хотя вряд ли она сорвется. У Аллы настоящая жизнь только с замгарином и началась! До этого она позиционировала себя как преподавательница и писательница, хотя из университета ее давно уволили, а ее книги так и не были изданы. Но если кого-то неудачи ломают, то Аллу они лишь убедили, что мир по большей части глуп и нуждается в спасении. Марина заметила эту ее готовность к войне со всеми и грамотно использовала.

– Друзья, спасибо, что пришли, – улыбнулась Марина. Потом с тоской подумала, что скоро придется отучить себя от таких широких улыбок. – Для начала я хотела бы поблагодарить вас за ту грандиозную работу, которую вы уже выполнили на благо «Белого света»!

– А можно начало без начала? – поморщился Марат.

– Можно не так нагло? – нахмурилась Алла. – Мариночка тут старается для нас!

– Как будто на это мы не тратим время зря, – закатил глаза Антоша.

– Хватит, – вмешалась Марина. – На сей раз дело не совсем обычное. Мы будем говорить о смене стратегии.

– Внезапно, – оценила Люда Клещенко.

Марина показала им пластиковую папку с распечатками. Информация пришла из Франции через Германию сюда, позже ровно на то время, что требовалось на перевод. Марина решила бы, что это катастрофа, если бы ее боссы не остались спокойны.

А раз спокойны они, спокойна будет и она – и все получится.

– Что за оно? – полюбопытствовал Марат.

– А вот тут, друзья мои, кроется причина, по которой в ближайшее время все мы и все, кто с нами связан, начнем относиться к замгарину по-другому.