Текст книги "Прохоровка. Крах «Тигра»"

Седов притормозил. Шилов ударил фугасом по машине, замыкавшей колонну. Тяжёлый грузовой «опель» взлетел в воздух так, словно был сделан из пятнистого картона.

Колонна мгновенно развалилась. Оставшиеся целыми грузовики съехали в кювет, Варя поливала из курсового пулемёта немецких солдат. Они шустро скакали по земле, словно сухие горошины, рассыпавшиеся на столе по недосмотру рассеянной хозяйки.

Седов врубил скорость, и танк на полном ходу прошёл сквозь разгромленную вражескую колонну. Снова проскочили!

Рейд казался успешным, расчёт верным. Ласка, повизгивая, с удовольствием уплетала трофейную свиную тушенку.

Варя очаровательно смеялась, глядя на довольную овчарку, а Седов с Шиловым даже перестали ругаться. Однако сюрпризы ожидали впереди.

Первым сигналом судьбы стал горбатый немецкий биплан-разведчик, который бешеной осой пронёсся так низко над дорогой, что, казалось, хотел агрессивно ударить башню несущегося Т-34 колесами своего неубирающегося шасси. Шилов в сердцах распахнул башенный люк и выстрелил вслед наглецу из трофейного австрийского карабина, который подобрал на дороге после штурма передвижной немецкой бани.

Второй звоночек прозвенел, когда тридцатисемимиллиметровая немецкая противотанковая пушка едва не прошила Т-34 своим снарядом насквозь. То ли скорость была приличная, то ли Седов случайно стал подправлять танк, короче говоря, выстрел в упор из пушки по русскому танку для немецких артиллеристов оказался последним.

Снаряд не пробил броню, а лишь скользнул по ней, как нож по замороженному маслу. Седов сразу заметил опасность. Хорошо замаскированная ветвями берёзы пушка стояла недалеко от обочины за небольшим пологим взгорком.

Сержант мастерски бросил танк на цель. Т-34, как на крыльях, взлетел на взгорок и в следующий миг всей массой прихлопнул пушку гусеницами и днищем.

– Плохо, лейтенант! Нас, кажется, ждали. Теперь днём двигаться нельзя, только ночью.

– Пройдём село Киселёво и где-нибудь в овраге заночуем.

– Чует моё сердце, затаиться надо, но что с тобой говорить, лейтенант. Бесполезно! Говорю тебе, нас вычислили. Нельзя сейчас так передвигаться. Нельзя! Срочно в укрытие. Давай, вон, в тот лесок, там кустарник густой и грунт хороший, твёрдый, не увязнем. Слышишь, лейтенант?

– Нет, только зря время потеряем, сержант. Вперёд! Надо успеть сегодня пройти как можно больше и ночью выйти к нашим.

– Смотри, лейтенант, смотри, не слушаешь меня. Пожалеешь, да поздно будет!

11

Курт сработал превосходно. Вот что значит точный склад ума, как у математика. Всё прошло, как нотам гениального Рихарда Вагнера.

Курт вычислил пункт перехвата – село со странным названием «Kiselevo». Русский кабан нёсся, как угорелый, не подозревая, что за ним давно следят.

Эрик выбрал предельно логичную и правильную позицию, – на холме у каменного остова заброшенной мельницы, кстати, судя по конструкции и немецким буквам, выдавленным на крепких красных кирпичах, принадлежавшей до большевистской революции немцу.

Отсюда открывался превосходный обзор на белгородские холмы и рощи, в то же время сам «тигр» был скрыт углом мельницы и вишнёвым садом, вернее, тем, что от него теперь осталось.

Пушка «тигра» могла поразить русский Т-34 на расстоянии до двух километров. Куда бы русский кабан ни пошёл, – на само село Kiselevo или в обход, везде его ждал сюрприз – восьмидесятивосьмимиллиметровый бронебойный снаряд.

Русский командир не блеснул оригинальностью. Когда закат окрасил верхушки дальних рощ алой краской, Т-34 появился в окулярах командирского бинокля Эрика. Русский танк свернул с дороги, чтобы не проходить через улицы села, и понёсся по полю, вдоль околицы, как будто скорость могла его спасти.

– По полю шурует, как по дороге, – с завистью сказал Вальтер, – с удовольствием пересел бы на Т-34! А, Макс?

– У Макса зад в башню Т-34 не влезет, – сказал с хохотком Гюнтер, – пусть меньше жрёт колбасу!

Эрик отпихнул Макса от пушечной оптики, тщательно прицелился, взял упреждение и выстрелил. Снаряд должен был поразить цель, по крайней мере, до этого всегда поражал, но, как видно, механик-водитель у русского командира был явно не из простаков.

Хитрец вёл танк «ёлочкой», едва заметно скользя то влево, то вправо. Когда Эрик сообразил, в чём хитрость, у Т-34 не осталось ни единого шанса.

Вдруг сверкнула рыжая тень. Эрик на миг опешил, глядя в превосходную оптику, сквозь которую можно было заметить даже лёгкую щербинку на броне цели.

Из люка механика-водителя выскочила русская овчарка, она очень похожа на немецкую, но не такая лохматая. Собака стрелой пронеслась по неширокому лугу и скрылась за сельской околицей, утопавшей в кустах.

Эрик хотел нажать на спуск, но вдруг увидел глазастую русскую ведьму. Ту самую! Она выскочила из люка механика-водителя и бросилась бегом вслед за собакой. Русский танк резко снизил скорость, по всей видимости, опасаясь раздавить девушку.

Эрик хмыкнул и нажал лбом на спуск пушки. Снаряд прошил башню. Танк ещё какое-то время проехал по полю и остановился, как вкопанный, над его корпусом вверх поднялась сизая струйка лёгкого дыма.

Готов!.. Теперь надо подобраться к Т-34 и проверить его. Может быть, именно та собака, которая выскочила из танка, стащила планшет?.. Маловероятно, но проверить надо. Кроме того, Эрика не оставляла мысль о русской ведьме с половинкой заветной монеты на шее.

Как всегда, в самый неподходящий момент «тигр» закапризничал, словно младенец, которому за последние несколько часов уделяли слишком мало внимания и, о, ужас, не кормили грудью. Правое ведущее колесо отказалось вращать гусеницу.

Эрик хорошо знал, что сейчас будет. Вальтер, конечно же, начнёт долго и основательно копаться в трансмиссии. Невыносимо долго!

Эрик решил попросить Курта проехать на бронетранспортёре разведки и проверить нутро русского кабана, но здесь также ждало разочарование. По рации сообщили, что Черепаху ноль девять срочно перебросили куда-то в другое место.

Тогда Эрик отправил непоседу Гюнтера на разведку к русскому танку. Проворный Гюнтер убыл через полминуты, а Эрик с Вальтером полчаса выясняли причину поломки.

Когда Вальтер, наконец, выяснил, в чём дело, оказалось, что работы минимум на восемь часов, а то и на все двенадцать. Вызывать помощь Эрик не хотел. Он самовольно оставил деревню, в которой должен был ждать окончания служебного расследования и не желал, чтобы командование узнало об этом. Мало ему неприятностей?

Гюнтер вернулся через час и сообщил, что в подбитом русском танке никого нет, а из вещей он нашёл только остро отточенный цветной карандаш. Эрик внимательно посмотрел на знакомое стройное ярко-красное карандашное тело.

Сомнений быть не могло. Эрик держал в руке карандаш из своего планшета!

– Где ты нашёл карандаш?

– Он завалился в щель башни за командирским сиденьем, герр лейтенант.

– Прекрасно, прекрасно. Значит, наша охота на кабана принесла кое-какой результат.

Пока шла возня с «тигром», тянулись нескончаемые выяснения, наступили летние вечерние сумерки. Эрик приказал Вальтеру и Гельмуту ускорить ремонт «тигра», хотя прекрасно понимал, что подгонять Вальтера было совершенно бесполезно, а Гюнтеру с Максом приказал живо перекусить и лечь спать.

Сам командир также решил лечь пораньше, выспаться, чтобы рано утром пойти в село на разведку, если, конечно, «тигр» будет на ходу. Бродить пешком по русским просторам Эрик не привык, да и, честно говоря, никакого желания не испытывал.

Неожиданно с той стороны, где стоял русский танк, раздался мощный взрыв. Эрик приник к перископу и увидел в темноте яркий красный факел.

Т-34 горел!.. Кто его взорвал? Неужели сами русские?

В тот вечер при свете аккумуляторной лампы Эрик записал в свой дневник: «Мама, если бы не русская ведьма с русским кабаном, всё было бы как на прогулке в Альпах, честное слово! Ничего, мы всё-таки посадим русскую горе-волшебницу на её русскую мину. Пусть полетает! А русский кабан сегодня снова хотел скрыться в камышах, но всё-таки получил своё».

Эрик оторвался от блокнота и посмотрел на цветную фотографию Гитлера, приклеенную к стене башни прямо напротив командирского перископа. Фюрер в горчичного цвета френче без знаков отличия с Железным Крестом на груди и алой повязкой со свастикой на левом рукаве, сложив по-пастырски руки внизу живота, сидел на перилах белоснежной балюстрады на фоне Альп. Свинцовый взгляд вождя требовательно сверлил пространство, словно видел там нечто такое, что не в силах различить обыкновенный человек.

Эрик улыбнулся фюреру так, как, кажется, не улыбался даже отцу, плотнее пригладил пальцами к броне дорогую фотографию и лёг спать. Завтра, похоже, предстоит напряжённый день.

Русская ведьма не выходила из головы. Её лицо стояло перед глазами, вызывая странное чувство, очень похожее на предчувствие надвигающейся беды. Эрик с трудом забылся тревожным не дающим отдыха сном.

Глава вторая. Лис сердится

Весел лис, вдруг загрустил,

Он медведя невзлюбил,

Так темна его берлога,

Спит в ней странный недотрога!

Владилен Елеонский, Жил-был лис…

1

Замполит принял комбата в своём уютном блиндаже, в котором были даже яркие ситцевые занавески в синий горошек, они прикрывали узкие амбразуры наверху, у бревенчатого настила, сквозь которые бодро струился свет июльского утра. Остро пахло свежесрубленной сосной.

Длинный дощатый стол был совершенно чист. Во главе стола сидел замполит, его лоснящееся красноватое носатое широкое лицо с лысым лбом и паклями светлых волос над ушами выглядело необыкновенно добродушным. Казалось, артист юмористического жанра прибыл с концертом в расположение танковой бригады и для пущего смеху напялил на себя полковничью форму. Она, в самом деле, сидела на полном офицере забавно, как на самоваре.

Однако добродушное впечатление мигом исчезало, когда глазки замполита вцеплялись в собеседника так, словно имели хищные зубки. От того, что тёплые добродушные, на первый взгляд, искрящиеся светом синие глаза в любой момент могли стать холодными, бесцветными, пронзающими насквозь, становилось не по себе.

Комбат, плечистый капитан танковых войск с боксёрской шеей, волевым профилем и проницательным мудрым взглядом светлых глаз из-под густых сильно обожжённых белёсых бровей, сидел с пасмурным видом по правую руку от замполита. Его голова была почти полностью перебинтована, бинт забавно наезжал на брови и плотно прикрывал уши.

Сегодня с глазами замполита произошла обычная метаморфоза. В тот момент, когда замполит участливо спросил комбата о здоровье, они были искрящимися новогодними бенгальскими огоньками. Бодрый ответ комбата, что здоровье в порядке, вдруг, как будто вселил в глаза замполита хищное зубастое животное.

– В порядке? Ты игроком был или мячом?.. Скажи, комбат, не томи!

Комбат вдруг стал надсадно кашлять. Замполит кисло поморщился и нетерпеливо забарабанил по столешнице пухлыми волосатыми пальчиками.

Наконец, комбат поднял голову и посмотрел на замполита покрасневшими от надсадного кашля глазами.

– Товарищ замполит, блиндаж завалило. Очнулся в медсанбате!

– Ага, ага, футбольный мяч очнулся в медсанбате. Трус!

Комбат резко вскочил, уронив табуретку, на которой сидел у стола. Лицо комбата страшно исказилось гримасой негодования.

– Я – трус?..

– Сядь, Савельев! Кому говорю?

Комбат секунду, сжав челюсти, смотрел в ледяные глазки замполита. Ничего хорошего они не предвещали.

Савельев шумно вдохнул воздух, поднял табуретку и снова сел у стола, упёршись взглядом в щербатые доски старинной столешницы. Он вдруг подумал не о немцах и не об отступлении, а о том, где, в каком музее замполит раздобыл такой старинный явно купеческий стол, – древний, но крепкий, как многовековой дуб, с изящной резьбой по краям столешницы.

Замполит тем временем по-хозяйски сверлил лицо Савельева глазами. Он тихонько, но властно подбирался к своей жертве, пока что, как видно, решив испытать её выдержку на прочность, чтобы в следующий раз наверняка знать, какой силы и в какой момент сделать решающий бросок.

– Чего ерепенишься? С «тиграми» надо было ерепениться. Сколько у тебя танков осталось?

– Две трети выведено из строя. Больше половины из выведенных из строя потеряны безвозвратно.

– И ты ещё мне свои глазки возмущенные кажешь? Тебе трибунал светит, Савельев! Понимаешь? Вот он разберётся, трус ты, футбольный мяч или просто дурак, какими Русь-матушка славится, ох, славится!.. И то и другое, и третье, сам понимаешь, как хрен с редькой и чесноком. Так что разговор с тобой, думаю, будет короткий.

Комбат сурово насупился.

– Готов предстать перед судом!

Лицо замполита вдруг расплылось в добрейшей улыбке.

– Дурень, скажи спасибо, что твой танк в тылу немцев один в футбол играет. Он тебя от позора спасает.

– Какой танк? Номер?

– Извини, немцы в радиограмме, которую мы перехватили, фамилии твоих игроков и номера на майках не указали. Вот противные, да?

2

Варя сидела в заброшенном погребе, он стоял отдельно на чьём-то огороде, и дрожала то ли от страха, то ли от безысходности. Её глубокие глаза, большие и прозрачные, как лесные озёра, теперь лихорадочно поблёскивали в полумраке, больше напоминая таинственные лунные блики на поверхности воды.

Ах, Ласка! Она, дурёха, безрассудно выскочила из танка, и Т-34 пришлось резко остановить.

Седов, как всегда, принялся смачно ругаться. Варя быстро выбралась через люк механика-водителя и побежала вслед за своенравной овчаркой.

Варя нашла Ласку здесь. Проголодавшаяся собака нашла в погребе горсть сухих куриных костей и сжевала их за милую душу.

Варя пыталась увести овчарку обратно за ошейник, но Ласка, упрямица, просто ложилась на земляной пол и не желала уходить. Ни в какую. Не тащить же её на себе! У Вари не осталось сил не то, что тащить собаку, – просто на ногах стоять.

Где-то совсем рядом послышались голоса. Девушка присела и вдруг увидела двух немецких танкистов, они шли прямо на неё.

Варя юркнула в погреб и, обняв Ласку, сидела там, не смея вздохнуть. У неё не было с собой никакого оружия, даже ножа.

Немецкие танкисты прошли рядом. Они почему-то говорили по-русски, у погреба вдруг остановились и закурили. «Прохоровка, Прохоровка», – постоянно с противным смешком твердили они.

Варя напрягла слух. Немецкие танкисты вещали на русском языке о Прохоровке, отмечая, что в этом бутылочном горлышке Сталин много танков не досчитается.

Варя ничего не поняла. В каком ещё бутылочном горлышке?

Танкисты бросили окурки, едва не угодив ими в погреб, где сидела Варя. Один начал рассказывать другому сальный анекдот, героями которого были практичная смазливая жена сельчанина, сам сельчанин, явно недотёпа, и бравый немецкий офицер, – красавец и герой-любовник, он победоносно въехал в село на белом коне и сразу с корабля на бал попал в постель ушлой смазливой женщины. Всё бы хорошо, да не вовремя явился муж. Увидел он жену в постели с немецким офицером да как заорёт «Хайль Гитлер!», пришлось офицеру…

Пока один рассказывал, второй издавал тихие смешки, как видно, он предвкушал забавную развязку. Они вышли за ограду, и монотонный голос рассказчика анекдота стих, будто медленно растворился в воздухе.

Всё время, пока они были рядом, Варя ясно видела их чёрные фигуры сквозь проём погреба. Ласка тихо и грозно урчала под боком.

Варя, похолодев, держала пасть овчарки закрытой, плотно зажав её ладонями. Когда враги ушли, она с облегчением отпустила собачью морду.

– Чего урчишь? Грозная? Сиди уж! Попали мы с тобой, как кур во щи. Знаешь историю этого выражения? Так я тебе расскажу. Пришли гости, а мяса нет. Давай-ка, курочка, лезь в щи. Так и мы сейчас с тобой, как две курочки-дурочки. Больше, видать, некому в щи лезть! Поняла?

Ласка, наклонив голову вбок, внимательно слушала рассказ хозяйки, словно понимала каждое слово. В ответ на вопрос Вари она жалобно взвизгнула.

В погребе в кадке Варя нашла квашеную капусту, а Ласка снова стала вкусно хрустеть сухими куриными косточками. Где она их находит? Приятно грызть сахарную куриную косточку, однако неприятно быть в роли такой косточки.

Поев капусты, она была очень уж кислой, Варя села в угол и задумалась. Значит, прав был замполит, когда смеялся над ней и Шиловым в присутствии комбата? Варя увидела недавнюю сцену в блиндаже комбата перед глазами, как будто наяву. Девушка никак не могла забыть её.

Шилов тогда в замешательстве стоял и не знал, что сказать. Замполит быстро окинул его по-стариковски сгорбившуюся фигуру презрительным взглядом и решительно направился к выходу, но у самого выхода вдруг остановился, резко обернулся и грозно уставился на Варю.

– А вы, сержант? Что вы о себе возомнили? Богиня якобы. Думаете, что подниметесь из траншеи…

Замполит вдруг мастерски, как заправский артист передвижного театра, изобразил грацию древнегреческой богини. Варя густо покраснела.

– И «тигр» перед вами остолбенеет, как антилопа перед Артемидой?..

Всё мигом пронеслось перед глазами. Неужели замполит был прав? Трясясь от холода, Варя прижалась к Ласке и зарылась носом в её тёплую густую рыжую шубу.

Что было дальше? Страшное!

Немецкие бомбы заставили забыть о пространстве и времени. Они производили какое-то ужасное выворачивающее душу действие.

Блиндаж комбата завалило. Варя смогла вытащить его с помощью Ласки и отправить в медсанбат.

Когда вернулась, все сбежали, в траншее остался один старшина, он носился с ручным пулемётом туда-сюда, стрелял короткими очередями, но «тигры» прорвались.

Башенный пулемёт «тигра» срезал старшину. Умирая, он стонал: «Ребята, кто же его остановит?», и Варя осталась с «тигром» один на один.

В самом деле, всё получилось в точности так, как предсказал замполит, как будто он обладал даром ясновидения. Ласка куда-то спряталась от близкого разрыва мощного снаряда. Варя взяла в руки противотанковую мину и, совершенно забыв, чему её учили, встала, как дура, перед «тигром» в траншее с миной в онемевших руках.

Вдруг танк остановился. Немецкие танкисты, потешались и ржали над ней, словно дикие кони, как будто она совершила что-то невероятно смешное.

Всё окончилось бы очень плохо, если бы не Ласка, Миша и его Т-34. А немецкий блондин-танкист не только маньяк, но, наверное, он ещё заядлый нумизмат.

Половинка монеты, висевшая на её груди, как будто парализовала его. Как он смотрел! Словно увидел свою страшную смерть…

Варя тяжко вздохнула. Неужели прав был замполит? Этот вопрос, как заезженная пластинка, крутился в мозгу.

Как же можно противостоять «тиграм» и вообще всей этой хорошо экипированной отлаженной, как часы, бронированной германской массе? Она наваливается жестоко и неумолимо. С этой горестной мыслью Варя в обнимку с Лаской провалилась в тревожный сон.

Во сне вдруг всплыл немецкий блондин-танкист. Он, как фокусник в цирке, вертел перед её глазами своей впечатляющей тростью и пробовал объяснить её устройство, но Варя не желала его слушать.

Неожиданно раздался мощный взрыв. Варя мгновенно проснулась, выскочила из погреба и в сгустившихся сумерках увидела, что их танк ярко горит на лугу, как червлёное золото огромного костра в ночь на Ивана Купалу.

3

Шилов вдруг заметил свежий василёк на бруствере. Он с улыбкой сорвал нежно-синий цветочек и протянул его Варе. Она, кажется, слегка смутилась.

– Вообще-то, я розы люблю.

– Васильки да розы!

Они, не сговариваясь, вдруг засмеялись разом, весело и дружно. Девушка смущённо взяла василёк из руки Шилова.

– Благодарю…

– Вы необычная, вы очень красивая. Варя, Варечка, Варя…

Варя в ответ тепло положила свою бархатную ладонь на руку Шилову, заглянула ему прямо в глаза и вдруг сказала странно изменившимся голосом:

– Ах, мальчик, зовёшь, зовёшь. Кого зовёшь, сам не знаешь. Жену свою будущую зовёшь!

Шилов очнулся и понял, что та первая встреча с Варей, которую он сейчас снова пережил, была сном, – ярким, сочным и таким правдоподобным, что Шилов поверил в то, что всё снова происходит на самом деле.

Михаил осмотрелся. Вокруг царил таинственный полумрак.

Откуда-то сверху неуверенно пробивался слабый луч света. Шилов пошевелил головой, он, кажется, лежал на каком-то тряпье. Лоб холодила мокрая тряпка, похоже, старая майка.

Вдруг на руку снова легла тёплая бархатная девичья ладонь. Шилов вздрогнул всем телом.

– Варя!

– Нет, мальчик, не Варя.

Шилов в недоумении повернул голову на голос. Да, голос, конечно, не Варин, но какой же он молодой и проникновенный!

В полумраке проступила сгорбленная тень. Похоже, вовсе не девушка, а пожилая женщина сидела на низенькой табуретке рядом с ворохом соломы, на которой лежал он.

– Вы кто?

– Я, лады-ладушки, Мария Ильинична Киселёва, и село наше Киселёво, и речка Киселёвка, и ручей Кисельный. Вот только с кисельными берегами вышла незадача. Голодаем и ждём, когда война окончится, а она, похоже, только начинается. Опять бежите? Мало Сталинграда?

– Так получилось.

– Получилось? Ах, да, конечно, так получилось! Ни мужа, ни сыновей. Были, были, богатыри мои дорогие, но войны, проклятые нескончаемые голодные войны съели их. Сколько войн на моём веку было? Одна страшнее другой. Чего делят люди? Чего не хватает? Богатства?.. Тьфу! Не верю, что богатства не хватает, не верю. Всё обман. Запомни, мальчик, нет ничего хуже войны, но если пришёл враг, – его самые слабые стороны надо видеть, а вы пока что плохо видите, ой, плохо. Неважные из вас воины. В землю, как кроты, вгрызаетесь да палите из пушек. Вот вся ваша война!

Мария Ильинична резко отдёрнула свою руку от руки Шилова, как будто обожглась. Её сгорбленная фигура, кажется, согнулась ещё больше.

Тяжко вздохнув, пожилая женщина поднялась со скрипучей рассохшейся табуретки и приоткрыла какую-то низкую узкую дощатую дверь. Луч света раздвинул мрак и осветил узкое помещение. Вместо потолка вверху серела довольно широкая каменная винтовая лестница.

Мария Ильинична повернулась, и в свете нежного лучика Шилов увидел маленькую сухонькую сутулую пожилую женщину с бледным морщинистым лицом, на котором, как поблёскивающие ягодки чёрной рябины, заметно выделялись глубокие проницательные глаза.

– Тебе потому в душу вражья сила ударила, что нет у тебя защиты.

Шилов выпростал из-под расстёгнутого комбинезона нательный крестик и показал его своей необычной собеседнице. Мария Ильинична увидела блеснувший в полумраке крест, кажется, немного подобрела и снова присела на табуретку рядом с Шиловым.

– А в чём его смысл знаешь?

– Не знаю. Бабушка дала, сказала, мол, носи, внучек, и ничего не бойся.

– Бабушка-то правильно сказала, только мысли у тебя неправильные.

– Почему?

– Потому что рассвету не радуешься, солнышко в небе не видишь. Слава Небу, Свету Белому!.. Понял? Вот суть. Свету радоваться следует, иначе, зачем жить?

– То-то вы радуетесь, я гляжу. Хватит из себя всезнайку строить!

– Подожди, не горячись. Вижу, как на ладони. Душу твою вижу. Ты, как василёк в земле изрытой, корешок слабый, а солнышко печёт. Что будет?

– Засохнет.

– Вот! Голова умная у тебя, а сердце дурное. Родители твои и младший братишка в прошлом году в огне погибли. Страшный был огонь, весь город горел.

Шилов в изумлении приподнялся на локте.

– Откуда вы…

– Тише, мальчик. Лежи! Отвар из живой травы тебе поможет, вижу, что поможет. Дам я тебе отвар, и мысли правильные придут, сам всё поймёшь. Пей!

Мария Ильинична взяла горячий ковш, который стоял у изголовья Шилова, и поднесла к пересохшим губам юноши. Шилов неохотно через силу глотнул горячее варево и отвернулся.

– Горький! Мутит, выворачивает. Плохо мне!

– Змею твою выгоняет.

– Какую ещё змею?

– Страх твой. Пей!

– Не могу!

– Ладно. Пусть здесь постоит. Хоть так пока!

Мария Ильинична снова поставила ковш у изголовья. Лоб Шилова покрылся противной липкой испариной. Он без сил уронил голову на солому.

– Я ничего не боюсь!

– Себе, лады-ладушки, врёшь, мальчик. Врага вначале в себе одолей, со своим страхом подружись.

– Как?

– Очень просто. Он к тебе, как враг, а ты к нему, как друг. Улыбнись ему хотя бы. Все любят внимание! Только страх глубоко в тебе засел. Собака тебя спасёт.

– Что вы сказки-то рассказываете?

– Потом сам узнаешь, какие я тебе сказки рассказываю.

– Ладно, посмотрим. Скажите лучше, где мы?

– На колокольне.

– Ничего не понимаю. Вы танк мой видели? Живой кто остался?

– Твой боец тебя здесь спрятал, разбитной такой парень с ожогом на лбу, меня попросил посмотреть за тобой.

Шилов снова резко приподнялся на локте, едва не опрокинув ковш с горячим отваром на подол Марии Ильиничны. Она едва успела придержать посудину за разболтанную ручку.

– Да? А вы не видели девушку с собакой?

– Нет! Твой боец тебя на плечах сюда притащил. С ним никого не было.

– Позовите его!

Мария Ильинична вдруг резко поднялась и горестно покачала головой. Шилов вопросительно уставился на неё. Лицо пожилой женщины смешно сморщилось.

– Не могу. Басурмане его схватили и в соседский хлев заперли. Коровы у соседей давно нет. Съели!

– Какие ещё басурмане?

– Фашисты злые, а говорят по-русски. Страсть! Меня из дома выгнали, а сами в моей хате поселились. Они там, а я, значит, здесь, на колокольне.

Шилов, застонав, уронил голову на солому. Мария Ильинична наклонилась и ласково провела ладонью по его волосам, коротким и непокорным, как колючки ежа.

– Лежи, милый. Тебе лежать надо!

– Колокольня. А почему картошкой гнилой пахнет?

– Так это… Советская власть храм взорвала, а из колокольни овощехранилище сделала. Немцы пришли, обещали храм восстановить. Обманули!

Шилов вдруг поднял подбородок и немигающим взглядом посмотрел вверх, туда, где в полумраке светились своды колокольни. Его губы плотно сжались.

– Мария Ильинична, я верну вам ваш дом.

– Да лежи ты. Перебьюсь я. Слаб ты ещё!

– Не понимаю, что происходит. Кулаки силой наливаются!..

– Ага, почувствовал? Ёжик ты сейчас, а скоро будешь Мишей Зверобоем. Не понял?.. Ладно, пей пока отвар. Пей! Слышишь?.. Кому говорю?.. А я тебе пока, в самом деле, сказочку расскажу. Запомни её, мальчик, на всю жизнь. Слушай! Жил-был Лис…

4

Поначалу сверкавшая серебром лунная ночь вдруг поблёкла. Пришли лёгкие тучки и заслонили сияющую половинку Луны.

Из раскрытого окна хаты сквозь лёгкие занавески узкой полосой лился довольно мощный электрический свет, а вместе с ним – густой бас Фёдора Шаляпина. Чёрная деревенская ночь, Луна, электрический луч света и бас Шаляпина органично дополняли друг друга.

Сопровождаемый шаляпинским песнопением Шилов в танкистском комбинезоне с ломом в руках, пригнувшись, тихонько прошёл под окном, миновал какие-то корявые яблони, пролез в пролом забора и оказался у шероховатой стены скособоченного хлева.

– Эх, дубинушка, ухнем! Эх, зелёная, сама пойдёт…

В такт мелодии Шилов подцепил ломом сгнившую доску и надавил на лом. Доска жалобно хрустнула.

– Эй, кто там ломится?

– Я, Седов, я. Давай, надо выбираться. Слышишь?..

Доска вдруг с громким визгом выскочила из пазов. Шилов настороженно присел у стены и огляделся по сторонам.

– Ах, токари мы! Гвоздь ржавый попался…

Как нарочно, в этот момент ветер прогнал тучки. Половинка Луны ревниво осветила землю, как будто проверяя, что изменилось на поверхности земли, пока её лик был вынужденно прикрыт пепельной вуалью.

– Быстрее, сержант. Выходи! Луна светит. Мы, – как на ладони!

Седов ужом проскользнул между доской и балкой в узкую щель, которую Шилов проделал ломом, выпрямился и обрадовано схватил Михаила за плечи.

– Здорово, лейтенант!

– Здорово, сержант. Кто там следующий?

– Нет там никого.

– Как нет? Где Варя?

Шилов попытался заглянуть в проделанную щель. Седов, взяв за локоть, остановил его.

– Варя убежала за Лаской.

– За Лаской?.. Как за Лаской?.. Так Ласка же…

– Если за лаской, то это к нам! – вдруг сказал сзади насмешливый мужской голос.

Шилов и Седов вздрогнули от неожиданности и обернулись. Перед ними с пистолетами в руках стояли два упитанных эсэсовских танкиста в форме.

Эсэсовцы дружно загоготали. Один из них, коренастый рыжий крепыш с шеей борца, ухмыляясь, повернулся к своему напарнику, – глазастому курчавому высокому брюнету с изящным юношеским торсом, но непомерно широкими, как у матёрой женщины, бёдрами.

– Гриша, а хто сии хлопцы?

– Как хто, Василий? Советские танкисты!

Василий картинно почесал дулом «парабеллума» свой стриженый затылок.

– Броня гремит, сверкают пятки быстро?

– Ага, их гимн!

– Жил-был лис, – вдруг сказал Шилов. – Смелый он был и умный, но медведя не любил. Медведь вечно спит, а мёд в берлоге пропадает. Возле берлоги застыл огромный валун. Лис решил так, – пока медведь спит, бочку с мёдом выкачу, валун качну, он выход завалит и медведя там похоронит. А мёд можно будет обменять на курятину и яйца, – любимое лисье лакомство…

Василий кивал головой, как будто в знак одобрения, но было видно, что слушать сказку у него не было ни сил, ни желания. Григорий вдруг ударил Шилова носком ботинка, целя в живот.

Шилов, оборвав себя на полуслове, предупредил ленивый и потому слишком заметный удар. Михаил ловко поставил футбольную подсечку. Григория бросило в сторону, он завалился в густые кусты смородины.

Шилов дикой кошкой прыгнул на Василия, но тот вдруг сел на корточки, затем, цепко схватив Шилова за рукава комбинезона, громко крякнул и упал навзничь, потянув за собой.

Шилов, прихваченный Василием за рукава, упал на него, а тот заученным движением перекинул Шилова через голову, подцепив ногой за низ живота. Шилов кувыркнулся в воздухе и с размаху грохнулся на траву, ударившись о землю спиной.

Василий не успел подняться, как Седов кинулся на него. Григорий вырос за спиной Седова с оглоблей, которую поднял с земли у хлева.

С мощным выдохом, словно, разрубая полено, Григорий махнул оглоблей. Седов беззвучно упал ничком.

Шилов, оглушённый, неподвижно лежал на спине. Василий шагнул к Шилову и небрежно приподнял его за ворот комбинезона.

– Чего дёргаетесь? Всё хорошо. Разговор есть!

– Какой ещё разговор?

– Душевный, – с забавным смешком сказал Василий и покровительственно похлопал ладошкой по встопорщившимся на макушке волосам Шилова. – Тебя случайно не Мишкой кличут?

– Михаилом.

– Так вот, Михаил, слушай сюда. Коль Лис решил вдруг мёд твой взять, тебе его не обыграть, спи, Миша, спи, так славно спать и лапу сладкую сосать!

Шилов хотел что-то сказать, но Василий грубо поставил его на ноги, продолжая держать за шиворот. Михаил попытался вырваться, но Василий держал крепко.

Он приблизил свои насмешливые глаза-угольки к глазам Шилова.

– Как видишь, Мишка, любую сказку можно изложить по-разному. Шагай в хату!

5

Горница Марии Ильиничны была ярко освещена огромной стеклянной лампой-грушей, питаемой от аккумуляторной батареи. Эсэсовцы Василий и Григорий подвесили её повыше к потолку, а сами, пристроив форменные тужурки на бабушкины крючки, торчавшие справа от входной двери, в белых нижних рубахах и серых брюках в сапоги расположились за длинным дощатым обеденным столом, небрежно взгромоздившись на скрипучие деревянные стулья с гнутыми спинками.