Текст книги "Ублюдки"

Ничто в жизни не бывает случайным. В каждой случайности есть своя закономерность, свой смысл.

Выбрав мешок из крепкого полиэтилена, Зозулин включил утюг и вооружился ножницами. Утюг был нужен, чтобы расплавлять и склеивать полиэтилен. Повозившись с полчаса, он наконец добился желаемого.

В руках у него оказалась узенькая, смахивающая на шланг, трубка. Склеенные края, правда, выглядели очень неровно и уродливо, но в конце-то концов он для себя старался, кто это увидит!..

Зозулин радостно рассмеялся. Идея была проста, как всё гениальное.

Он взял баночку и отправился в спальню.

Зажёг прикроватную лампу, отбрасывающую мягкий, уютный свет. Включил тихую музыку (диск из серии «Романтик коллекшн», один из немногих, которые он любил), снял халат, лёг на живот. Потом выдавил немножко вазелина из тюбика и, всё ещё продолжая улыбаться, протянул руку, задрал халат и смазал себе задний проход.

Затем Зозулин натянул новоявленный шланг на средний палец правой руки, отчего полиэтиленовая трубка сморщилась в плотную гармошку, и осторожно, как можно глубже ввёл этот палец в анальное отверстие, а потом, легонько вращая, выдернул его обратно и распрямил гармошку.

Всё получилось славно. Трубка в заду торчала крепко, как надо, теперь можно было переходить к самой важной части задуманной процедуры.

Зозулин подцепил за хвостик крохотную мышку и выудил её из баночки.

– Ты моя мышка-норушка, – прошептал он ей.

Он испытывал сейчас искреннюю нежность к маленькому зверьку. Аккуратно погладил чудную мышку и даже поцеловал её в миниатюрную головку.

После чего Зозулин подвинулся к краю кровати и свесил голову вниз. Зад он, наоборот, приподнял и, левой рукой придерживая полиэтиленовую трубку, занёс правую с мышкой, которую при этом крепко держал за хвостик, за спину.

В этой неловкой позе, на ощупь, ему с третьей попытки удалось запустить зверька внутрь трубки. Тут же, как только он почувствовал, что мышка провалилась в неё, Зозулин, пользуясь уже обеими руками, крепко завязал трубку в узел.

Теперь наконец стало возможным расслабиться. Назад ходу мышке нету, только вперёд.

По зозулинскому замыслу, чудесная крошка должна была оказаться через несколько секунд у него глубоко в анале и там, наткнувшись на полиэтиленовую преграду, начать вертеться и бегать взад-вперёд, безнадёжно пытаясь выбраться из тупика. Это и был тот вожделенный миг, к которому он так подробно готовился.

Ведь в самом деле, уже не тупой механический вибратор, а настоящее, тёплое, живое, хоть и крохотное существо окажется внутри него. В определённой непредсказуемости его поведения была своя прелесть, от которой ёкало сердце, сладостно захватывало дух.

Зозулин даже не загадывал, как долго продлится это тщательно планируемое наслаждение. Столько, сколько он захочет, сколько выдержит.

Пока не прочувствует всё до конца.

А потом просто выдернет трубку с этой бедной мышкой из задницы и освободит несчастную пленницу. До следующего раза, конечно.

Вот такой у него был план.

Зозулин вернул голову на подушку и приготовился. Рот у него приоткрылся, скулы свела судорога предвкушаемого удовольствия.

– А-а-а-а-а-а! – вскоре сладострастно застонал он.

Зозулин ни в чём не ошибся. Всё получилось так, как он рассчитал.

Странное чужеродное создание – мышка – оказалось внутри него, он ощутил лёгкое, умопомрачительное движение её маленьких ножек. Она бешено закрутилась, засуетилась там, и он необычайно остро почувствовал это.

Член у Зозулина внезапно напрягся, упёрся в матрас. Он протянул правую руку и крепко обхватил его, не переставая постанывать. Всё, что он пробовал до сих пор, не шло ни в какое сравнение с этим невероятным, захватывающим дух, наслаждением.

Вдруг Зозулин резко вздрогнул. Что-то сильно кольнуло его там, внутри. Потом ещё и ещё раз.

Внезапно он в отчаянии понял, что происходит. Это мышка царапала его своими коготками, кусала острыми зубками, прорывая полиэтилен.

Зозулин быстро схватился за завязанный в узел конец трубки и рывком выдернул её наружу. И тут же в ужасе уставился на неё. Трубка была пуста. На другом её конце зияла дырка.

Неожиданно Зозулин скорчился и страшно заорал. Чужеродное существо внутри него энергично продиралось дальше по его прямой кишке.

Преодолевая жуткую боль, он сполз с кровати и бросился в туалет, намереваясь энергичными мышечными усилиями исторгнуть из себя крохотную тварь, раздирающую его изнутри.

Но не добежав до двери, снова дико взвыл, упал на колени и почти сразу же ничком повалился на пол, елозя ногами по сбивающемуся ковру.

Почти теряя сознание от адской боли и по-прежнему ежесекундно корчась, Зозулин всё же дополз до телефона, набрал 03 и с диким трудом, через слово прерывая себя стенаниями, продиктовал адрес. Объяснять, что случилось, он не стал, несмотря на настойчивые вопросы. Да, собственно, и сил что-либо объяснять не было.

Зозулин положил трубку и заплакал.

Прожитая жизнь короткой кинолентой внезапно пронеслась у него в голове. Она была лишена всякого смысла и заканчивалась, вернее, обрывалась так же бессмысленно.

Зачем он жил?

Для чего появился на свет?

По ногам у него лилась обильно вытекавшая из заднего прохода кровь, из глаз непроизвольно струились слёзы.

В очередной раз отчаянно застонав, Зозулин вдруг понял, что всё в его прежнем безрадостном существовании было неправильно.

Неожиданно перед ним ясно открылось, как он может изменить свою жизнь, сделать её нужной, полезной.

В памяти услужливо всплыли стихи, которые он сегодня сочинил в зоопарке:

 
Змею мы рады погубить,
Боимся змей,
А ты сумей её любить,
Ласкать сумей.
 

Боль на секунду отступила, и Зозулин даже слабо улыбнулся при мысли о том, какой замечательной и многокрасочной станет теперь жизнь. Всё ведь очень просто, дело, оказывается, в преодолении.

И он, Зозулин, сумеет преодолеть…

Он это совершит.

Пока не поздно.

Но улыбка, не успев появиться, тут же и исчезла, превратившись в мучительный оскал. Зозулин дико вскрикнул. Было поздно.

Гнусная тварь, орудуя своими стальными зубками и железными коготками, отчаянно рвалась наружу, пробивала, проедала себе путь в его толстой кишке, и в какой-то особенно жуткий момент, перед тем, как Зозулин окончательно потерял сознание, ему показалось, что она уже добралась до желудка.

Скорая помощь приехала, как только смогла, через пятьдесят пять минут. Ровно столько времени пробиралась она по запруженным вечерним улицам.

Дверь ни в подъезд, ни в квартиру никто не открывал, на звонки не реагировал.

Ушло ещё около двух часов, пока с помощью милиции и взятых в понятые соседей дверь наконец взломали и врачам удалось войти внутрь.

Зозулин был ещё тёплым, из открытой ранки на животе медленно струилась кровь, стекавшая в уже довольно большую образовавшуюся вокруг него лужу.

До предела скрючившись, он голый лежал на полу, в ужасе глядел остановившимися глазами куда-то в угол.

Никто из толпившихся в квартире не обратил ни малейшего внимания на забившуюся в этот тёмный угол крохотную, величиной с полпальца, мышку, испуганно поглядывающую вокруг чёрненькими, поблёскивающими в темноте глазками.

5. Тёмное стекло

За окном уже сильно стемнело, когда на улице зажглись фонари.

После плотного ужина Леонида Аркадьевича слегка разморило.

Он встряхнулся, прогоняя дремоту, потом зевнул, встал из-за стола и пошёл в ванную переодеваться. Там он облёк себя в новый бежевый махровый халат китайского производства. Затем вернулся в комнату, разжёг камин и налил рюмочку своего любимого французского коньяка «Наполеон».

На маленькое хрустальное блюдечко Леонид Аркадьевич насыпал немного изюма и фундука для закуски. Всё это он поместил на небольшой подносик, а подносик, в свою очередь, расположил на специальном столике на колёсиках. Балконное, во всю стенку окно, подумав, решил не зашторивать, ему нравились огоньки реклам, видневшиеся на той стороне улицы, ну и вообще как-то было приятнее.

Затем Леонид Аркадьевич включил телевизор «Сони» с огромным полутораметровым экраном, уселся в большое удобное кожаное кресло и потянул на себя рычаг, расположенный справа. Рычаг этот тут же выдвинул из нижней части кресла замечательную подставку под ноги.

Леонид Аркадьевич положил ноги в толстых шерстяных носках на подставку, протянув руку, взял со столика рюмочку и пригубил коньячку.

Тотчас же он ощутил, как по всему телу разливается изумительная теплота и его охватывает долгожданная истома. По телевизору рассказывали новости, кто-то с кем-то встречался, кто-то против чего-то протестовал, но Леонид Аркадьевич слушал вполуха.

Он блаженствовал.

Наконец-то всё, что задумывалось и так долго готовилось, произошло. Он был один.

Никто не зудел у него над ухом, никто не требовал срочно бежать выносить мусор или звонить в школу, чтобы ругаться с учителями из-за того, что они поставили дочке не те оценки. Опять же, никто не диктовал, когда ему идти в магазин и что именно покупать в этом магазине.

Или вот сегодня, например, в свой выходной день, захотел Леонид Аркадьевич пойти в зоопарк, посмотреть на змею или на экзотическую сингапурскую белку и пошёл. Другое дело, что, как всегда, надули, никакой белки там не оказалось, якобы она куда-то сбежала или улетела, дурят, короче говоря.

Но это в конце концов он переживёт. Жил раньше без белки-летяги и дальше будет жить ещё лучше. Главное, что никому отчитываться не надо – где был, зачем, почему.

Зато, между прочим, познакомился с симпатичным человеком. Телефонами обменялись.

Леонид Аркадьевич сделал ещё глоточек и громко с удовольствием рыгнул, тут же поймав себя на мысли, как приятно было сделать это без оглядки на кого-то, не думая о том, что тебе сейчас устроят очередной выговор, будут стыдить, насмешничать. Теперь можно рыгать сколько душе угодно, можно даже шумно пердеть, ничего не стесняясь, грызть ногти, подолгу ковырять в носу.

Или, например, можно ночью не ходить в туалет.

Дело в том, что часто по ночам Леонид Аркадьевич просыпался от того, что переполненный мочевой пузырь вдруг требовал срочного опорожнения. Приходилось вставать, надевать халат, так как в соседней комнате спала дочка (которая могла его увидеть, если бы он пошёл голышом), и через всю квартиру тащиться в уборную. Сон, разумеется, при всех этих действиях улетучивался напрочь, потом больших трудов стоило заснуть опять.

Теперь же Леонид Аркадьевич поставил под кроватью трёхлитровую стеклянную банку, и если ему приспичивало, то он, не открывая глаз, нащупывал банку, свешивался над нею и писал, почти не просыпаясь, не нарушая сладости сна. А это, между прочим, крайне важно, благодаря хорошему непрерывному сну он прекрасно себя чувствовал на следующий день.

Да и вообще, чего греха таить, пока что он во всех отношениях только выиграл от произошедшей жизненной перемены. То есть, разумеется, он с печальным и озабоченным видом выслушивал соболезнования знакомых, всевозможные советы, как обустроить будущую холостяцкую жизнь, но на самом деле душа его ликовала.

Глупые советчики и не догадывались, что Леонид Аркадьевич давным-давно всё продумал и организовал самым наилучшим образом. Ещё до того, как произошёл весь этот размен и разъезд, он уже, будучи в гостях у Колышкиных, присмотрел их домработницу, приехавшую из Казахстана женщину Шуру.

Эдуард Филиппович Колышкин был серьёзным бизнесменом и весьма выгодным клиентом. Их связывали тёплые деловые отношения. В тот раз Эдуард Филиппович любезно пригласил его домой на чай обсудить одно многообещающее дельце, связанное с большим пятисотметровым чердачным помещением на Полянке.

Тогда-то, пока все вместе пили чай, с женой Эдуарда Филипповича, его тёщей и маленьким, раздражающе сопливым племянником Андрюшей, Леонид Аркадьевич и положил глаз на их домработницу.

Шура была чистая, опрятная, пахло от неё здоровьем. У Колышкиных она убиралась, ходила в магазин, готовила.

А теперь Шура будет раз в неделю (а больше ему и не надо!) делать то же самое у него. Он тогда же, улучив момент, пока жена в комнате рассказывала Колышкиным какой-то очередной идиотский анекдот, на кухне быстро обо всём договорился.

К тому же тяжёлые, как две гири, груди Шуры и её мощный, слегка оттопыренный зад произвели дополнительное хорошее впечатление на Леонида Аркадьевича. Он решил, что добавит к той небольшой сумме, которую Шура будет получать за работу, ещё рублей пятьсот, ну, может быть, даже шестьсот с тем, чтобы перед уходом она бы ему давала.

Леонид Аркадьевич не сомневался, что она согласится. Тем более что запросы у него небольшие, он, как говорится, однополчанин, одного оргазма ему более чем достаточно, хватает надолго.

Важно было, поскольку он остался теперь без партнёрши, наладить постоянный спермосброс, чтобы не испытывать никакого дискомфорта.

Онанизмом Леонид Аркадьевич из какой-то непонятной брезгливости пренебрегал, так что Шура для этой цели подходила идеально. И по физическим своим данным, и по социальному статусу.

Она снимала квартиру, как он предусмотрительно выяснил, за городом, в Салтыковке, там у неё жили двое детей, стало быть, задерживаться у него не будет, надо торопиться к детям. Всё это Леонида Аркадьевича очень устраивало.

Но самое главное, что с ней вовсе не обязательно таскаться по театрам или концертам или ещё, не дай бог, переться в дорогой ресторан, то есть делать всё то, чем он на протяжении долгих лет расплачивался за скоротечные половые контакты со своей дражайшей половиной. Замечательно также, что Шуре не надо будет дарить цветы или духи, как того вечно требовала неуёмная супруга.

Только вспомнить, сколько было выброшено денег на всю эту никому не нужную бессмыслицу!..

Леонид Аркадьевич сделал ещё глоточек и неодобрительно покачал головой.

Нет, с Шурой он всё построит на совершенно иной, деловой основе. Иначе говоря, ещё пять минут после основной работы, и она свободна. Чем плохо, спрашивается!..

И ей лишние деньги не помешают, и ему хорошо.

Впрочем, с Шурой это всё потом, не раньше следующей недели. В четверг или даже лучше в пятницу он ей позвонит и договорится обо всём окончательно, в смысле об уборке. Остальное, разумеется, решит при встрече, не по телефону же обсуждать такие деликатные вещи.

А пока что хочется несколько дней насладиться наконец полным одиночеством и покоем.

Он это заслужил, в конце концов.

Когда Леонид Аркадьевич ещё только молодым специалистом пришёл работать на санэпидемстанцию, он сразу понял, что там есть возможности.

Желающих получить добро от его конторы на использование нежилого помещения было хоть отбавляй. А от него, Леонида Аркадьевича, зависело немало. Частично он мог повлиять и на само решение, но что не менее существенно – это скорость, с которой принятое решение воплощалось на соответствующем документе.

Тогда-то и появились у него первые денежки. И поток их до сих пор, надо отдать должное родному государству, не мельчает, хоть власть периодически и меняется. Даже наоборот, расширился, стабилизировался, на всё появились негласные, но твёрдые расценки.

Все эти левые денежки Леонид Аркадьевич вовсе не спешил приносить в семью. Хватит того, что полностью отдавал им свою зарплату, почти ничего себе не оставлял.

С какой-то бессознательной предусмотрительностью он аккуратно складывал весь левак в надёжную ячейку сейфа, давным-давно арендованную им в Сбербанке. Чувствовал, что когда-нибудь эти деньги ему непременно пригодятся, так что жене совершенно не обязательно было про них знать.

Женился Леонид Аркадьевич дважды. Первый раз главным образом потому, что все рано или поздно женятся, иначе очень уж хлопотны становятся внебрачные связи с их неуместными тратами, долгими проводами, и всё ради того же небольшого пятиминутного удовольствия.

Что же касается проституток, то, во-первых, цены у них непомерные, совершенно не соответствующие предмету, о котором шла речь, а во-вторых, проституток Леонид Аркадьевич интуитивно побаивался. То есть не столько самих девушек, сколько возможности подхватить дурную заразу или, не дай бог, оказаться вовлечённым в какую-то криминальную историю. Нет, конечно, уж лучше и спокойней терпеть супружескую жизнь.

Но, однако же, в первый раз брак долго не продлился. Почти сразу после того, как родился ребёнок, они с женой, к его облегчению, развелись. Обслугу из себя Леонид Аркадьевич делать не позволял, а у супруги, к счастью, возобновился в это время роман с её бывшим воз любленным. Вскоре после развода она опять вышла замуж, вначале уехала с новым мужем в Германию, а в конечном счёте осела в Петербурге.

Сына Толика Леонид Аркадьевич за все годы видел всего несколько раз, так что никакой особой привязанности к нему не испытывал. Хотя деньги посылал регулярно, всё ж таки мальчик носил его фамилию, был продолжателем рода.

Когда сына забрали в армию, тот неожиданно начал ему писать оттуда. Уже три письма пришло. Леонид Аркадьевич с удовольствием на них отвечал, подробно делился жизненным опытом, давал советы, в частности, рекомендовал сыну не жениться как можно дольше.

После нескольких лет вольготной холостой жизни лично он совершил эту вторую ошибку с новым браком. На самом деле всё по той же причине.

Причём не то чтобы он не любил жену, по-своему даже был к ней привязан, и как секс-партнёрша она его, в общем-то, тоже вполне устраивала. Претензий только у неё было невероятное количество. Вечно чего-то хотела, куда-то ехать, бежать, что-то покупать…

Сплошная нелепая суета, короче говоря.

А уж когда дочка родилась, тут просто стало невмоготу. Раньше только жена его дёргала, а теперь ещё вторая такая же присоединилась, только росточком поменьше.

Дай да купи – вот всё, что они знают, только эти два слова.

Почти десять лет Леонид Аркадьевич мучился, пока наконец придумал выход. Стал под разными предлогами жену с дочерью в одиночку отправлять отдыхать. В надежде, что кого-нибудь она там на отдыхе встретит.

Жена вначале возмущалась, ворчала, а потом ничего, привыкла, даже понравилось одной-то ездить.

И вот, сработало!

Когда она после всех этих дурацких затянувшихся новогодних праздников вернулась из подмосковного дома отдыха, он сразу догадался, что на этот раз всё получилось, зацепило её наконец-то.

Ну а дальше уже всё пошло как по маслу.

Леонид Аркадьевич улыбнулся и опять отпил коньячку.

Да, удачно всё сложилось. Главное, она знает, что сама во всём виновата.

Он-то перед ней абсолютно чист, никогда ей не изменял. В такой ситуации ни у кого не повернётся язык упрекнуть его в том, что он квартиру разделил. Недаром ему все сочувствуют. Ведь всем теперь известно, что у неё любовник.

Может, она, кстати, и замуж за него выйдет. Будет совсем славно.

Хотя от своих родительских прав он не отказывается, он всё-таки отец. И к дочке привязан, в смысле любит её. Искренно хочет ей добра. А то, что она целиком в мать пошла, не её вина в конечном счёте.

Леонид Аркадьевич твёрдо решил: всё, что положено по закону, они тоже будут получать, так же как и Толик. Пока дочке не исполнится восемнадцать, разумеется.

Тут уж ничего не поделаешь, такова его планида: каждый раз платить.

Но зато квартирка у него теперь – прелесть. Один камин чего стоит! А кочерга, чтобы ворошить дрова! Просто чудо – тяжёлая, с позолоченной ручкой, сразу видно, что настоящая старинная вещь.

И живёт он теперь в небольшом, старом, культурном доме, в подъезде всего двенадцать квартир.

И район хороший – центральный, но тихий, Чистые пруды.

Внезапно Леонид Аркадьевич нахмурился. Ему показалось, что с той стороны окна, в самом низу тёмного стекла промелькнула какая-то тень.

Скорей всего, померещилось. Квартира находилась на втором этаже, но этажи были высокие, и на балкон с улицы залезть невозможно.

Леонид Аркадьевич глотнул опять, но удовольствия такого уже не получил. Всё же лучше проверить, что там на балконе, хотя вставать из удобного кресла совершенно не хотелось.

Движением рычага он опустил подножку и, покряхтывая, поднялся на ноги. Шаркая тёплыми домашними туфлями без задников, Леонид Аркадьевич прошёл по мягкому персидскому ковру, походя нагнувшись, поправил сбившуюся длинную бахрому и только после этого приблизился к балконной двери.

И тут же резко отпрянул от неё. На этот раз он не обманулся – по окну явственно прошла тень.

Леонид Аркадьевич осторожно прислонился лицом к стеклу, скосил глаза, но ничего не увидел.

Балкон был пуст.

И всё-таки что-то же там мелькало!..

После некоторого колебания Леонид Аркадьевич нажал на ручку, открыл плотно запертую дверь и, поёживаясь от промозглого вечернего воздуха, высунулся на улицу.

Возвышавшийся неподалёку уличный фонарь хорошо освещал просторный балкон. Там не было решительно никого.

И спрятаться на нём тоже не представлялось возможным, совершенно исключено.

Тем не менее Леонид Аркадьевич всё же прошёлся по балкону. Без какой-либо специальной идеи, а так, на всякий случай. Потом остановился и, вытянув шею, задумчиво поглядел вниз.

Внизу проехала машина, мирно прошла парочка.

Напротив, на тротуаре, росло большое раскидистое дерево, кажется клён, но до него хороших метров пять-шесть, так что с дерева на балкон никак не перебраться, даже речи об этом не может быть.

Леонид Аркадьевич вернулся назад, опять вальяжно расположился в кресле, но настроение отчего-то было уже вконец испорчено. Нет-нет, да, но всё-таки он поглядывал в сторону балкона. Мешало дурацкое ощущение, что кто-то всё-же там побывал, и, может быть, даже сейчас смотрит на него с той стороны тёмного стекла. Он решил, что надо будет непременно застеклить балкон.

А пока что на всякий случай нужно принять некие превентивные меры. Фонарь хоть и светит, но толком в этой вечерней тьме сейчас всё равно ничего не разглядеть. Мало ли, может, на балкон крысы как-то пробираются. По каким-то своим неведомым ходам. За свою бытность на санэпидемстанции Леонид Аркадьевич чего только не насмотрелся, знал, на что эти сволочные крысы способны.

Рассудив таким образом, он допил коньячок, сладко зевнул и, выключив телевизор, всё той же шаркающей походкой отправился на покой.

Уснул Леонид Аркадьевич довольно быстро. Сон был плохой. Ему приснилась жирная мерзкая крыса, больно кусавшая ему ноги.

На следующее утро ещё перед уходом на работу Леонид Аркадьевич тщательно осмотрел балкон. Никаких дырок он в стене не обнаружил.

Тем не менее после работы заглянул в большой хозяйственный магазин, который ему очень нравился.

Магазин этот был крайне полезный, в нём всегда оказывалось возможным приобрести различные интересные и облегчающие жизнь вещи.

Леонид Аркадьевич выбрал две крысоловки и на всякий случай дополнительно купил ещё несколько зелёных кубиков крысиного яда, почему-то, судя по этикетке, выпущенного в Бельгии.

Странно, кстати, что в Бельгии оказалось столько крыс, он был лучшего мнения об этой стране.

Дома Леонид Аркадьевич вдумчиво разместил крысоловки на балконе, разбросал вокруг кубики. Теперь наконец можно было спокойно отдохнуть.

Но из отдыха, впрочем, опять ничего не вышло. Не успел он разместиться в кресле, как буквально через две минуты по тёмному стеклу вновь бесшумно проскользнула неясная тень.

Он напрягся, прислушался, полагая, что вскоре услышит отчаянный писк попавшейся крысы. Однако писка не было.

Что-то тем не менее присутствовало на балконе, периодически мелькало за стеклом, однажды даже отчётливо прошелестело там. Он, безусловно, чувствовал чей-то упорный, раздражающий его взгляд.

В течение вечера Леонид Аркадьевич четыре раза открывал балконную дверь, но заботливо заправленные (одна кусочком сыра, другая – колбасой!) крысоловки оставались нетронутыми.

Вконец издёргавшись, он в сердцах зашторил окно и пошёл спать.

Однако спал Леонид Аркадьевич в эту ночь совсем уже отвратительно.

Долго и изнурительно ворочался, дважды (в два часа утра и в половине пятого!) писал в баночку, причём не столько потому, что крепко спал и не хотел просыпаться, сколько просто оттого, что было мучительно вылезать из тёплой постели, думая о том, что там, на балконе, кто-то может быть.

Утром первым делом Леонид Аркадьевич раздвинул шторы и через стекло осмотрел балкон.

Всё было по-прежнему. Правда, ему показалось, что один из ядовитых зелёных кубиков сдвинут с места, он вроде бы положил его не совсем туда, но уверенности не было.

В таком разбитом, раздёрганном состоянии Леонид Аркадьевич отбыл на работу.

Там, правда, в течение дня он понемногу успокоился. Всё шло как обычно, просителей было много, завтра надо опять идти в банк, относить в сейф очередную порцию ловко заработанных за прошедший месяц денег.

Понемногу Леониду Аркадьевичу стало ясно, что его одолевают какие-то мнимые тревоги. Кубик этот зелёный он просто забыл, куда положил, вот и всё. Переутомился, потому и мнится всякое.

Видимо, всё-таки все пертурбации с разводом и переездом не прошли бесследно.

А чего тут удивительного!

Он всё же живой человек, переживает по любому поводу, хоть и держится бодрячком. Главное, не поддаваться, не идти на поводу у пустых страхов.

Вопреки первоначальному плану, Леонид Аркадьевич позвонил Колышкиным, подозвал к телефону Шуру и договорился с ней, что она придёт к нему в первый же выходной.

Тут же выяснилось, что выходной у неё завтра.

Ну что ж, завтра так завтра. Это даже хорошо, что она так скоро появится. Убраться как следует не помешает. Леонид Аркадьевич хоть и очень аккуратен, но пыли уже везде набралось достаточно.

И пусть заодно как следует вымоет балкон. Чтобы уж наверняка!

А потом он угостит её чаем с немецким печеньем. И тогда уж перейдёт к делу. Предложит ей целых шестьсот дополнительных рублей.

Леонид Аркадьевич удовлетворённо улыбнулся при мысли о том, как будет славно, когда крепко сбитая, широкозадая Шура ему даст, и остаток дня пребывал уже в своём обычном жизнелюбивом настроении.

Дома он был по-прежнему настроен по-боевому. Мельком, через оконное стекло, взглянул на балкон, убедился, что там всё без изменений, и, напевая привязавшуюся непонятно откуда «Бесаме мучо», ушёл на кухню. Там Леонид Аркадьевич занялся приготовлением ужина и в комнату вернулся только, когда за окном уже опять стало совсем темно.

Он подавил в себе поползновение зашторить балкон, решил проявить силу воли. Вновь вольготно расположился в кресле, выпил коньячку и стал смотреть по телевизору свою любимую юмористическую передачу «Городок».

Обычно Леонид Аркадьевич в эти моменты хохотал до слёз, веселился с чисто детской непосредственностью. Сегодня, однако, он только изредка хихикал, да и то как бы стесняясь. Что-то всё же беспокоило его, не давало полностью расслабиться.

А когда по экрану поползли финальные титры передачи, Леонид Аркадьевич вдруг ясно почувствовал на себе чей-то взгляд. Кто-то пристально наблюдал за ним из заоконной темноты.

Леонид Аркадьевич отреагировал не сразу. Некоторое время он ещё якобы следил за титрами, чтобы усыпить бдительность наблюдавшего, а потом резко повернул голову. И тут же увидел, как по стеклу промелькнула тень.

Всякие сомнения отпали. На балконе кто-то был, и этот кто-то сейчас смотрел на него оттуда, с той стороны тёмного стекла.

Сердце у Леонида Аркадьевича провалилось куда-то вниз, пальцы похолодели.

Но он всё же пересилил себя, медленно, стараясь не спугнуть смотрящего, потянул рычаг, убрал подножку, затем встал с кресла и осторожно всунул ноги в шлёпанцы.

После чего, по-прежнему пытаясь не делать резких движений, Леонид Аркадьевич нагнулся, взял прислонённую к камину кочергу, крепко, до боли, сжал её в руке, и только тогда вдруг стремительно рванулся к балкону с твёрдым намерением раз и навсегда разобраться с непрошеным гостем.

Но то ли из-за того, что он поспешил, засуетился, то ли потому, что привык дома шаркать ногами, но Леонид Аркадьевич на бегу внезапно запутался тапком в длинной бахроме ковра, потерял равновесие и, нелепо взмахнув руками, всем телом по инерции рухнул вперёд.

При этом каминная кочерга, опередив его падение на долю секунды, с размаху ударила по оконному стеклу, разбив его вдребезги. Верхняя часть окна, правда, всё ещё держалась, но ниже зияла огромная дыра.

Упав, Леонид Аркадьевич головой перевесился на балкон и уткнулся носом прямо в затвердевший кусочек сыра, укреплённый им в крысоловке ещё вчера вечером. Крысоловка сработала моментально и сильно щёлкнула его по голове, но Леонид Аркадьевич совершенно не почувствовал этого.

Он вообще уже ничего не способен был чувствовать. В горло его глубоко воткнулся торчавший, как гигантский зуб, острый кусок разбитого стекла, мгновенно пропоровший шею и разрезавший сонную артерию.

Серая уличная ворона, свившая себе гнездо в ветвях растущего напротив дерева, внезапно с любопытством завертела головой. Что-то ярко блестело на балконе в свете уличного фонаря.

Это была позолоченная ручка валявшейся в луже крови кочерги. Но ворона об этом не знала. Она распахнула крылья, поднялась в воздух и сделала пару кругов над балконом, всматриваясь в заинтересовавший её предмет.

Летая, она дважды пересекла луч света, падавший от фонаря, и всякий раз по той части стекла, которая ещё держалась в оконной раме, бесшумно скользила её большая зловещая тень.