Текст книги "Новое Будущее"

Работа шла прекрасно, теперь она представляла, что проектирует свой собственный дом. Надо сказать, это было бы совершенно невозможно, если бы она не проработала свою зависть этим утром. Мия чувствовала себя наполненной, легкой и гармоничной. Отвлеклась из-за очередного звонка Алины.

– Да что опять?

– Карима опять показывают!

– Ну и где теперь?

– Даже не знаю, везде!

– Ну что значит – везде?

– Как минимум по трем каналам.

Мия подключилась и попрыгала по стримам. Действительно, на каждом третьем одно и то же. Да, разные студии, ведущие, форматы, но всюду Карим, перебирающий четки, уверенно усмехается и заявляет – смерти нет, мы ее давно победили.

– Да он прям суперзвезда теперь, – несколько растерянно заметила Нина.

– Кстати, как там контракт? – подсуетилась Алина.

– Подписали вчера, – подчеркнуто спокойно ответила Мия. – Кстати, в контракте дом в Монте-Карло.

– Вау! – восхитились подруги.

– Ладно, мне надо работать. Все, до связи.

Мия отключилась и улыбнулась. Жизнь прекрасна. В голове тут же возник Карим. Мы победили смерть. Она погрузилась в работу и не заметила, как пролетело время. Только когда будильник напомнил ей, что пора спать, Мия отвлеклась от компьютера. Удивленно посмотрела на часы.

Она вышла из кабинета, пошла на кухню, чтобы поесть, и замерла, увидев Карима. Он сидел на табуретке около входной двери, смотрел в одну точку и почему-то обнимал сумку.

– Что… Давно ты тут сидишь? – Мия попыталась собраться, чтобы войти в роль, прописанную в контракте, но получалось плохо.

– Часа три.

– Почему ты не сказал, что дома, и… зачем ты там сидишь вообще?

Мия почему-то опасалась к нему приближаться.

– За мной придут.

– Кто? Водитель? По работе?

– Нет.

– Карим?

Она все-таки подошла к нему и заглянула в глаза.

– Ты не хочешь поговорить с психологом?

– Мне нельзя.

– О чем нельзя поговорить с психологом? – удивилась Мия. – Что-то по работе?

– Хуже. Это…

– Я не хочу знать, – она подняла руки и сделала шаг назад, – я не уверена, что вывезу это.

Карим молча кивнул, продолжая смотреть в одну точку. Мия с ужасом осознала, что он плачет. Не хлюпает носом, не дергается, даже не морщится. Просто смотрит перед собой с непроницаемым лицом, и слезы текут. Как будто он не живой человек, а кукла.

– Я… Черт, подожди.

Она сходила на кухню за салфетками, по пути пытаясь понять, что с ней происходит. Что-то липкое внутри, почему-то дрожат колени, что это вообще такое? Что за чувство? Она вернулась и протянула Кариму салфетку, он взял ее и медленно промокнул слезы. Мия покачала головой, у него даже глаза не покраснели.

– Я в порядке, – сказал он. – Можешь заниматься своими делами, я подожду тут.

– Очевидно, не в порядке, – она махнула рукой, – ну и… Давай уже, выкладывай. Черт с ней, с психологической гигиеной.

– За мной придут из восьмого отдела, – сказал Карим, – я думаю, придут. Наверняка.

– Что за восьмой отдел? Что ты натворил? – нахмурилась Мия. – Может, мне лучше этого не знать из соображений безопасности?

– Не важно, что ты знаешь, тебе прополощут мозги. Как когда-то твоей подружке, которая состояла в «Освобождении».

– Нет, это ее муж…

– Теперь она так думает, – кивнул Карим.

– Ой-ей. – Мия потерла лоб и осмотрелась, сама не понимая, что ищет.

– Дело в том террористе. На самом деле все было не совсем так, как я говорю. Я действительно поймал его руку и держал. Минуты три, но… Он же говорил. Понимаешь? И он спросил…

– Что спросил?

– На самом деле человека можно убить, – сменил тему Карим. – Сложно, да. Современная медицина творит чудеса, но она не всесильна.

– Так… – У Мии закружилась голова, и она села прямо на пол. – Человека можно убить, ладно, допустим.

– Не допустим. Мое министерство в том числе занимается сокрытием смертей. В Москве человек десять в месяц умирают. В пригородах побольше. Особенно в тех местах, куда помощь не успевает. За тысячу лет мы так и не смогли создать абсолютно контролируемое пространство, хоть и загнали всех в города.

– Так, ну и что? И что с того? – Мия почему-то начинала злиться.

– Ты никогда не думала, почему развитие остановилось? – снова сменил тему Карим. – Все, что ты видишь вокруг, придумали больше тысячи лет назад.

– Господи, а это тут при чем? Ну остановилось и остановилось! Ну и что?!

– Представь, просто на секунду представь, что завтра ты умрешь.

– С ума сошел?! – Мия буквально отползла от Карима и уперлась спиной в стену.

– И что тогда, а? Подумай!

– Ну и ничего! Я не понимаю, о чем ты, тебе нужен специалист! Нет, я вот с этим не справлюсь. Тебе нужен специалист, тебе нужна помощь!

– Ну разве не бессмысленным станет твой виар-дом в Монте-Карло? Не бессмысленно станет вообще все, что ты делаешь? Ну, представь! Завтра все кончится! Не будет ничего! И что ты чувствуешь?

– Не хочу я ничего представлять!!! – Мия уже плакала, вжимаясь в стену.

Карим наклонился вперед, взгляд его стал каким-то безумным.

– Чувствуешь? Это страх. Тревога. Боль. Неопределенность. Неудовлетворенность.

– Прекрати это! Я вызову пси-скорую!

– Которая тебя успокоит, – кивнул он, – а еще тебя успокоит тот факт, что ты не умрешь. Все в порядке, в запасе тысячи лет. Ничего страшного. Можно никуда не торопиться, ничего не менять. Сытая дремота, покой. Круглосуточный Валахов и стримы. Виар-домик в Монте-Карло. Взрослеть к ста годам. А куда торопиться? Но ведь все равно, все равно ты чувствуешь, что что-то давно умерло, а?

– Ничего я не чувствую!

– И вечное самокопание, проработка и таблеточки. Вечно. ВЕЧ-НО. Это не жизнь.

– Да с чего ты решил, что это не жизнь?

– Знаешь, тот парень. Террорист. Он спросил, неужели я не хочу почувствовать, что такое жизнь? Хотя бы на секунду. Неужели я не хочу, чтобы у всего этого был конец? И знаешь, что самое забавное? Я попробовал.

– Что это значит? – Мия чуть подалась вперед.

– Я отпустил его руку. И в ту секунду, вот в этот микромомент, когда я разжимал руку и его палец поднимался над кнопкой, со мной что-то произошло. Вся моя жизнь прошла в этой секунде. Там были настоящие чувства, настоящая жизнь, настоящее все. Понимаешь?

– Не совсем, – Мия шмыгнула носом, успокаиваясь.

– Этого не объяснить. Это невозможно забыть. А когда за мной придут… Они заберут это, – Карим усмехнулся, – заберут лучший момент моей жизни.

– Подожди, – сообразила Мия, – ты сказал, что отпустил руку?

– Да.

– Но бомба, она не взорвалась.

– Вот именно. Что-то пошло не так. Или она и не должна была взорваться. Или она должна была взорваться у меня в голове. И взорвалась. Не знаю. Тот парень только грустно хмыкнул и вернул руку на место.

– И почему тогда тебя не арестовали?

– Никто не видел, что я сделал. Остальные стояли далеко. Он все повторял, что все имеют право на смерть, и хихикал. Как сумасшедший.

– Подожди, то есть он тебя не сдал?

– Наверное, – пожал плечами Карим, – либо пока их устраивает то, что я говорю. Или он настолько верит в свои идеалы, что не выдает меня. Я не знаю. И я по всем каналам говорю, что смерти нет. Я прямо флаг этого утверждения. Что будет, когда он это увидит? Что будет, если он расколется? И когда это случится? Это ужас, но…

Карим безумно хихикнул и замолк. Потом еще похихикал и показал пальцем на Мию.

– Что?

– Да я, кажется, понял, почему террорист хихикал.

– Ну… – Мия потерла лицо и еще раз шмыгнула, – может, обойдется?

– Может, – усмехнулся Карим и встал, – а может, и нет. Но… Вообще-то мне кажется, что я просто не привык к жизни.

– Не понимаю.

Карим помог ей встать и еще раз хихикнул.

– Если я скажу тебе что-то вроде «за что боролся, на то и напоролся», ты поймешь?

– Нет.

– Знаешь, я вот думаю. Тот террорист. Он сейчас сидит в тюрьме или… в восьмом отделе. Его, очевидно, допрашивают. Но он молчит. Потому что верит, что все имеют право на смерть. И, в частности, я.

– И? – предчувствуя неладное, вкрадчиво спросила Мия.

– Даже я, – повторил Карим, – флаг пропаганды. Человек, который с каждого экрана говорит, что смерти нет. Понимаешь? Наверняка его пытают, и он молчит, чтобы у его врага было право на смерть.

– Может, он уже давно всем все сказал, – возразила Мия. – Просто они знают, что ты не псих, что ты порядочный человек, тебе можно доверять и…

– Вот они удивятся, – Карим снова хохотнул.

– Что ты хочешь сказать?

– Пойдем спать.

– Ты серьезно?

– Ну в самом деле, не сидеть же у двери до конца жизни. У меня, вероятно, теперь нет времени на такую ерунду.

– Что ты задумал, Карим? – уже все понимая, спросила Мия.

– Я скажу правду. Завтра у Валахова. Там будет настоящий прямой эфир, а не предзаписанная ерунда.

– Ты с ума сошел?! Зачем?

– Не уверен, что ты поймешь. Тот террорист… Я у него в долгу. Мне так кажется.

– Это глупость! Ты сошел с ума!

– Возможно.

– И что будет, если… – Мия даже думать об этом не могла, а уж говорить…

– Меня прямо из студии увезут в восьмой отдел. Мои заместители будут спешно гасить инфошум. Перебьют повестку, вкинут сотни идиотских версий, от моего сумасшествия до происков врагов Евразии. Что-то придумают. Я исчезну навсегда.

– Ну и зачем это? Если ты сам понимаешь, что все бессмысленно?!

– Потому что хочу пожить по-настоящему. Хотя бы немножко.

– Я не понимаю!

Карим еще раз хихикнул, повернулся и пошел в спальню, бубня что-то под нос. Мия прислушалась и не разобрала ни слова. Рефлекторно пошла за ним, надеясь услышать какое-то объяснение. Карим шел по коридору, говоря все громче.

– Я Озимандия, я царь царей!

– Что? – не поняла Мия, но он продолжал:

– Моей державе в мире места мало, все рушится, нет ничего быстрей песков, которым словно не пристало медлить в беге дней.

Мия проснулась от щелчка замка. На секунду ей показалось, что это Карим ушел на работу. Что не было странного и страшного ночного разговора. Что это был сон. А в жизни все по-прежнему: стабильно, спокойно. Но потом она поняла, что Карим лежит рядом с ней. И он тоже проснулся от звука замка.

– Он все-таки меня сдал, – усмехнулся Карим.

Мия натянула на голову одеяло и свернулась в клубок. Она уже слышала шаги. Кто-то идет по коридору. Несколько человек. В тишине, молча. Открылась дверь спальни, и Мия перестала дышать.

– Я сам, – сказал Карим, и она почувствовала, как он встает с кровати.

Потом услышала, как шуршит одежда. Как все выходят из спальни. Идут по коридору, и снова щелкает замок. И все. Мия не знала, сколько времени она пряталась под одеялом. Кажется, вечность. Но когда она наконец набралась смелости, чтобы выглянуть, раздался голос:

– Надеюсь, вы понимаете, что не можете рассказывать об этом никому?

Мия едва не вскрикнула. Напротив кровати сидел человек в сером. Все это время он не производил никакого шума, не шевелился и, кажется, даже не дышал. Лицо его ничего не выражало, и эта неподвижность придавала ему сходство с Каримом.

– Я… – Мия больше ничего не смогла из себя выдавить, голос пропал.

– Не стоит так пугаться, вам ничего не угрожает, – голосом, подразумевающим обратное, сказал человек в сером. – Вы вчера ночью со мной говорили по телефону.

– Я поняла, – Мия зачем-то быстро закивала головой.

– И даже на интервью у Валахова, – улыбнулся он вдруг такой знакомой профессиональной улыбкой, точно такой же, какая была у Карима.

– Конечно, – Мия опять закивала.

– Что ж, на этом все. Документы по программе защиты свидетелей и подробные инструкции вам передадут позже. А пока не выходите из дома и ни с кем не разговаривайте до особых распоряжений.

– Я поняла.

– Что касается вашего мужа… Тяжелая работа, понимаете? Очень ответственная должность. Так бывает… Если бы вы не заметили, даже не знаю, чем это закончилось бы, – он улыбнулся тепло, ободряюще. – Вы все сделали правильно. Мы вам очень благодарны. Все будет хорошо, не переживайте. И да, все имущество вашего супруга сохранится за вами. Купите себе дом в Монте-Карло. Все наладится.

– Да, – Мия торопливо кивнула.

– И напоследок. Извините, что без торжественной процедуры, но сами понимаете. Не тот случай.

Человек в сером достал из кармана красную коробочку, наклонился вперед и положил ее на кровать.

– Что это? – не поняла она.

– Орден Свободы. Одна из высших государственных наград, между прочим.

– Но… за что? – не поняла Мия.

– Вручается за верность, – пояснил полковник. – Откройте.

Мия послушно открыла коробочку и посмотрела на невзрачную медальку.

– Красиво, – соврала она.

– Ну да, конечно, – усмехнулся человек в сером, – переверните.

Мия достала медаль из коробки и повернула. Сразу же обратила внимание на углубление.

– Что там? – спросила она, всматриваясь.

– Капсула.

– Что за капсула? Зачем? – Мия почувствовала себя неуютно.

– Да бросьте, все вы понимаете. – Человек в сером встал со стула, собираясь уйти. – Если, а точнее, когда захотите ей воспользоваться, делайте это без зазрения совести. Вы заслужили свое право на смерть.

Константин Куприянов. День Рэндала

А запомнил этот сон Рэндал потому, что ему на лицо упал клоп, и он вздрогнул от прикосновения к виску и щеке. Поднял голову, нашел черный силуэт засранца на темно-синей во тьме постели, раздавил, разбрызгав по простыне вонючую багровую кровь. Кайли, не проснувшись, промурлыкала:

– Да-да, я знаю. Что ты так распереживался, ну?.. Плохой сон опять?

Утешала его, хотя на сей раз кошмар не снился, но слова ее показались донельзя знакомыми. «Нет, – подумал он, – просто странный, криповый сон, скоро позабудется».

В комнате пахло благовониями, поверх монотонного звука компрессора играла тихая струнная музыка, которую они не выключили перед сном, царила синева, просеянная парой фиолетовых лучей уличных фонариков. Вылез из-под одеяла и коснулся лба, размазал по лицу холодный пот, которого раньше не чувствовал. Может, предыдущий, не запомнившийся сон все же был кошмаром, и он кричал, как обычно?

– Извини, – пробормотал Рэндал, убедившись, что пот обычный, бесцветный, а не черный, пахнет человеком.

Кайли сопела.

Вернувшись из ванной, он на ощупь добрался до постели, нашел ее миниатюрное тело, завернутое лишь в тонкую летнюю простынку, и жадно прижался, вдохнув ее запах. Невозможно спутать аромат молодой девушки, в которой жизненных сил все еще куда больше, чем сомнений и усложнений – всегдашних спутников стариков. Кайли едва ли проснулась, но подвинула в его сторону бедра и задницу. Рэндал не хотел. Главное, что рядом лежит человек, что пробуждение позади, что сон не повторится.

Нащупал на тумбочке и застегнул на запястье ремешок наладонника. Часы показали начало седьмого. Он собрал с пола и стула одежду. Потом открыл жалюзи, успевшие закрыться, пока он был в душе, и в комнату вонзилось только что взошедшее солнце, пока еще не греющее и не превращающее все на своем пути в изнывающее желание исчезнуть. Полчаса-час от силы у них было до нестерпимого зноя.

Кайли приподнялась и недовольно прищурилась, она не любила естественное освещение. По комнате были развешаны тряпки, шторки, занавески, призванные поставить как можно больше препятствий на пути любого света.

Беспечная улыбка была на ее лице, когда она подкралась к нему сзади и прижалась молоденьким телом к широкой спине. Рэндал чистил зубы.

– Боже, Рэнди, что это?! – Она отпрянула.

– Заметила наконец-то? – все еще со щеткой во рту сказал он.

– Ну, ты вчера не особо дал мне тебя порассматривать. Выглядит жутко. Это кто тебя так?

– Будет неплохой новый шрам. Говорят, девчонки такое любят?

– Мне просто так жалко твое прикольное тело… Неужели тебе не больно? А зачем так рано встал? Ты полночи не спал, я видела. Ты читал что-то?

Сплюнув в раковину, он обернулся. Она была голая по пояс, очень соблазнительная и свежая, хотя еще не ходила в душ.

«Такая юная», – задумался он. Трудно поверить, что ее тело существует целых двадцать лет и подвергается каждодневному износу… Ему не нравилось думать о ней как о теле, но он не мог иначе. Упругая кожа, естественный сладкий запах… Молодость, сладость…

Рэндал на миг сошел с ума от ее поцелуя.

Он испытывал странное, волнующее ощущение: будто все происходит в первый раз и память об изгибах ее тела недостоверна. Будто он впервые здесь, и все запахи, цвета, очертания предметов обладают удивительной яркой притягательностью. Как будто внутри него чей-то голос бубнит, убеждая, что он тут бывал много раз и давным-давно знает горячую пустыню за пределами их убежища.

– Читал. Новую… улику, – ответил он.

– Что за улика?

– Дневник. Или письмо, скорей.

– Ты не знаешь? Ты же его так долго читал!

Рэнд усмехнулся. Он нашел среди бардака отпариватель и наполнил водой. Кайли все это время стояла в дверях ванной. Рэнд поглядывал в ее сторону и улыбался. Она была чертовски красивой. Он закурил первую за день сигарету и с наслаждением выпустил дым под потолок. Классно, что ей нравился запах – предыдущая выгоняла курить на чертову жару.

Когда вскипела вода, стал водить отпаривателем по белой рубашке, висевшей на вешалке.

– Тебе надо надевать свежую одежду на службу, товарищ детектив, – сказала Кайли, оплетая его руками и погружаясь в пузырь едкого сигаретного дыма. – А не наглаживать вчерашнюю рубашонку.

– Да? – усмехнулся он. – А может, это тебе надо проявить немного внимания ко мне?

Кайли приподняла бровь и посмотрела на него с торжествующей улыбкой.

– Вот появится у тебя жена – будет гладить тебе рубашки. И стирать. Если вы будете богачами. А я твоя девочка, а не мамочка.

– Оденься, мне надо ехать, – сказал Рэнд, шлепнув ее по ягодице.

– Не хочешь меня, да?

Он поглядел на часы.

– Пора ехать. Живешь ты черт знает где.

Он приладил маленький револьвер к левой щиколотке, закрепил кобуру кожаными тонкими ремешками, после чего надел джинсы, ботинки, выглаженную рубашку, которая действительно изрядно пропахла потом.

Кайли накинула что-то, скрыв наготу, и закрыла жалюзи. За истекшие полчаса утро набрало силы. Огромный и мощный, как грудь дракона, луч света распространялся по пустыне, чтобы забрать день в томительное рабство. Горизонт еще не начал колебаться от зноя, на границе земли и неба виднелась синяя неподвижная поверхность Солтон-Си – мертвого озера к юго-востоку от агломерации Палм-Спрингс.

– Расскажи уже, над чем ты работаешь? – сказала она немного капризно, пока занималась кофе на кухне. Рэнд вошел туда. Щебетали птицы вокруг поилок, развешанных ею под карнизами и навесом над задним двором. Спешили напиться, пока жар не вынудит их забиться в тени и ждать.

– Меньше знаешь – крепче спишь, малыш.

– Слушай, ты выкупил меня на целый месяц! Мне тут скучно!.. Обычно клиенты приносят что-нибудь интересненькое, рассказывают, чем живут, а ты только и можешь, что…

Она показала движения тазом и изобразила его каменное лицо, с которым он обычно начинал заниматься любовью.

– Что, тебе не нравится?

– Все мне нравится. Просто, когда тебя нет, мне ску-у-учно, Рэнди! – Она присела рядом и взяла его за руку в области плеча. – Какой ты огромный, – сказала она и вдруг полезла целоваться. Детектив чуть оттолкнул ее со смехом, и девушка едва не упала со стула.

– Не приставай, малыш, – он снова шлепнул ее, когда она отправилась наливать кофе. – У меня сегодня важный разговор с шефом. А если тебе скучно, то почитай газеты. Или смотри телек.

– Я и так с утра до ночи его смотрю! Что еще, по-твоему?

Она поставила на стол две чашки дымящегося напитка.

– Хочешь есть?

– Нет.

– Ты всегда говоришь нет, но потом все съедаешь, – сказала она с толикой восторга – видимо, еще не разучилась восторгаться тому, что узнавала новое о людях. Например, что сказанное и сделанное может различаться на сто восемьдесят градусов.

Кайли начала заниматься завтраком. Вытащила овощи и фрукты, яйца, хлеб, сыр, оливки. Рэнд усмехнулся. Ему было приятно думать, что у девочки благодаря ему по меньшей мере целых четыре недели будет полный холодильник, и не каких-то там консервов, замороженной гадости, а нормальной еды.

– Хочешь, я сделаю котлеты тебе на обед? – спросила она.

– Какие котлеты? – удивился он, потушив окурок в чашке вчерашнего кофе. Он действительно до двух ночи просидел за этим узким столиком, читая письма-воспоминания Ричарда Гофмана, адресованные детям. – Мне пора ехать.

– Ну, тогда не смею тебя задерживать, детектив, – сказала она, взобралась к нему на колени, при этом на сей раз она проявила удивительную силу и сноровку, и его вялые попытки оттолкнуть ее ничем не увенчались. Она бедрами растолкала его руки, уселась как следует, оплела его затылок руками, потом выбросила из его рта сигарету, которую он собирался прикурить, и впилась в рот страстно и настойчиво. Рэнд на миг забыл о времени и вот уже был безнадежно увлечен ею, в позвоночнике отозвалось острое желание, штаны сделались слишком тесными…

Он все-таки заставил ее слезть с себя. Кайли молча вернулась к приготовлению завтрака, вскоре поставила на стол бутерброды и занялась омлетом. В кухне стало жарко, и она закрыла жалюзи и здесь, запахнула шторы. Через час солнце доберется до этой части дома, убьет тень продолговатого навеса, который защищал задний двор, и уже до полудня нигде в доме не будет спасения, кроме комнаты, где тарахтит без устали по десять месяцев в году старенький кондиционер.

Кайли оторвала листочек от календаря – сегодня было третье февраля.

Пока она готовила, Рэндал открыл дневник. И его снова поразило странное ощущение – словно все это он не читал и никогда не притрагивался к этой пожившей бумаге, не дышал запахом старости, веявшим от обложки. Но ведь он помнил, сомнений быть не могло. Он прочитал: «Третье февраля две тысячи пятьдесят первого года. Посещал Саулю Джой. Давненько там не был, и после перерыва стали заметны, скажем так, трансформации. Странное ощущение, конечно, – видеть женщину, которую помнишь со школы и которая становится… Понятно, что она приносит очередную жертву и хочет стать лучшей версией себя, при этом продолжает твердить о собственном смирении и т. д. Ладно, ее тело – ее дело. Она довольно строго указала мне на долгое отсутствие. Пришлось объяснить ей (ей? Могу ли я по-прежнему считать ее женщиной? Даже для меня все слишком запуталось.), что меня напрягают культы и что ни я, ни отец никогда не тяготели к религиозным организациям. Слишком мало осталось времени разобраться со странной памятью, и в сложившихся обстоятельствах нас может интересовать только знание…»

Кайли закончила с готовкой, и чтение пришлось прервать.

– По новостям говорили про убийство в Соборе? – спросил Рэнд, когда она села за стол. Он курил очередную сигарету, изредка протягивая Кайли, чтобы она могла затянуться.

– Да, какого-то богатенького зарезали. Вроде с месяц тому назад?

– Угу, – Рэнд делал вид, что ест с аппетитом, чтобы она побольше рассказала.

– Я такое стараюсь сразу переключать. А что, это и есть твое дело?

– Угу.

– Кто же мог захотеть зарезать богача?.. Хм, подожди-ка! Кто угодно в пустыне, – она весело рассмеялась. Рэнд понял, что в публичное пространство не пустили информацию о том, что жертв нападения было больше.

– Это правда. Но найти их придется мне, – сказал он, накалывая сосиску на вилку.

– И как? Думаешь, справишься?

– Конечно, я всегда справлялся, – вальяжно ответил Рэндал. Однако вновь было короткое мгновение, когда, произнося слово «всегда», он почувствовал вдруг рыхлость внутреннего стержня – уверенности в происходящем. Сделалось жутко до холода в кишках, и Рэндал сделал огромный глоток кофе, чтобы только скрыть это от нее…

– И что ты сделаешь с гонораром? Устроишь нам вечеринку?

– Я хочу вернуться в Чистую комнату, – сказал он и сразу пожалел. Она не та, с кем стоило делиться. Кайли жевала, и он поспешил перевести разговор, чтобы избежать расспросов:

– Сколько тебе лет, малышка?

– Ты уже сто раз спрашивал! Двадцать мне, двадцать! Записать тебе день моего рождения? Ты бы мог подарить мне… что-нибудь.

Он усмехнулся.

– Ну запиши…

– Четвертое августа! Самый жаркий день позапрошлого года, понял? – Она демонстративно написала дату розовым фломастером на бумажке на холодильнике.

– Еще не скоро. Но ты станешь совсем взрослой, сможешь пить водку вместе со мной.

Оба расхохотались. Действительно, старомодный американский закон об алкоголе так и не поменялся, давая жителям Республики кучу поводов для иронии. Лицензией на «использование тела для секса», то есть, по-простому говоря, на проституцию, Кайли обзавелась через месяц после восемнадцатилетия, она висела где-то на стенке в комнате.

– Так что там с богатеньким заморышем?

Рэндал отметил, что, видимо, по новостям упомянули, что Гофман приехал из Европы. На кой черт про такое знать народу?..

– Он написал несколько историй о том, что творилось здесь, в Республике, семнадцать лет назад. Ты тогда еще под стол ходила, – добавил Рэнд. У него во рту вновь дымила сигарета. – И вот я читал их, чтобы немного получше узнать его.

«Ведь всех, кто знал его близко, убили в ту ночь вместе с ним», – подумал он тоскливо.

– Какой древний человек, – улыбнулась девушка.

– Да уж. Он тогда был немногим старше тебя.

– Он уже тогда был богачом?

– Конечно. Наследничек, как иначе.

– Тогда вряд ли у нас есть с ним что-то общее. Семнадцать лет назад моя семья жила в лагере для переселенцев и нам нечего было есть, – сообщила Кайли и улыбнулась.

– Где это было?

– Где-то, милый… У тебя что, ностальгическое настроение после этого чтива?

Рэндал поправил шляпу и решительно толкнул дверь. Жар пустоши ворвался в дом порывом раскаленного ветра. Как разъяренный рой, песок кусал каждый сантиметр тел, не покрытый одеждой.

Щурясь, Кайли вышла следом. Легкая улыбка была на ее лице, будто она находила чему обрадоваться: все-таки новый день, и вдалеке – окаймляющие пустыню горы, где на самых верхушках затаена прохлада. Утреннее солнышко сделало ее смуглую кожу золотистой, а волосы посветлели. «Она похожа на пустынную принцессу», – подумал детектив. Практически русалка из песка, а кто он? Пес Цербер, зачем-то возвращенный в перегретый мир живых.

– У него есть дети? – спросила Кайли, проводив его до машины. – У богача.

Рэнд рванул гаражную дверь вверх. Гараж в этом старом доме не примыкал к жилищу, а был построен чуть в стороне, напоминая по виду ангар. Раньше им никто не пользовался, потому что машина в этих краях мало кому была по карману.

– Были.

– Как это ужасно…

– Да, он, кажется, был неплохим парнем, – пробормотал Рэнд, затем выплюнул сигарету и наклонился к Кайли. Поцеловал ее. В гараже кондиционера не имелось, поэтому здесь властвовала духота.

– Мы с тобой договорились ведь, правда? – спросил он.

– Фу, ну зачем ты опять… – Кайли нахмурилась. – Перестань напоминать мне, какая я отвратительная шлюха!

– Не заводись. Просто для меня это важно.

– «Важно». Тебе плевать на все, кроме своих важных желаний, детектив. Как и любому мужчине, впрочем. Пропадаешь там где-то, расследуя делишки богачей…

– Что поделать, нынче, кроме богачей, никто полиции не платит.

– А девочка сидит, – продолжала Кайли с драматичной интонацией, – скучает и плетет свои фенечки, чтобы чем-нибудь себя занять… Пока ее нанорыцарь в выглаженной, но вонючей рубашонке преследует маньяков и злодеев!.. Ты хоть иногда думаешь там обо мне?

– Да.

– Вот и знай: я – только твоя… на все твои оплаченные четыре недели, – она вдруг сказала это лукавым заигрывающим голоском и прижалась к нему слегка, чтобы он ощутил только упругую грудь под тонким платьем. – Сейчас можешь ехать, но пото-ом, когда ты вернешься, о, что я начну творить потом! – Она рассмеялась.

– А что, если я захочу тебя еще на четыре недели? – улыбаясь, спросил Рэнд будто невзначай.

– Тебе придется как следует постараться со своим предложением. О, тебе придется развлечь меня, Рэнди! Может быть, рассказать мне сказочку на ночь, ну или пообещать что-нибудь роскошное на день рождения…

– Маленькая любительница вещей. Ладно, мне пора ехать.

– Когда ты вернешься?

– Скоро. Напишу, когда буду знать, – он надел солнцезащитные очки.

– Что, смотришь на меня голенькую сейчас? – игриво спросила Кайли.

Она знала, что это специальная полицейская модель – многофункциональный, подключенный к эконету компьютер. Он выводил на экраны полицейского любую информацию по мысленному запросу.

– Это только для работы.

– Хочешь сказать, ты даже порно через них никогда не смотришь?

– Когда-то, может, и смотрел, – усмехнулся он. – Но зачем оно мне сейчас, когда есть ты?.. Все, малыш, я опаздываю.

Он потянул дверь на себя. Кайли вдруг беззастенчиво стянула платье с плеч до уровня живота и смотрела с вызовом несколько секунд. Поняв, что парализовала его, она уперлась в тело Рэндала и поцеловала его, но как-то по-другому – нежно, задумчиво. Потом отступила – все это без слов – и уставилась томным взглядом, словно проверяя, насколько детектив действительно готов ее покинуть. В гаражных тенях цвет ее глаз стал мутно-зеленым, неземным.

– Черт, детка…

– Вот так всегда. Мужчины бросают нас на сколько считают нужным, – задумчиво произнесла Кайли, – а мы сидим дома взаперти, в духоте, тратим свою драгоценную молодость и красоту на ожидание, хотя все, для чего приспособлены наши тела, – это любовь!.. Сколько не будет теперь ее отважного рыцаря? – Она мечтательно подняла глаза к потолку и прикоснулась пальцем к уголочку рта. – Неделю? А может, и две? Что, если он вернется тяжело раненный? Что, если вернется и скажет, что разлюбил ее?..

– Прекрати нести чушь. Мы всего-то неделю знакомы, – усмехнулся Рэнд. – Смотри телек, вяжи носки, если хочешь. Главное, будь чистенькой для меня, когда я вернусь, мы же договорились?

Он повторил эту фразу более злобным голосом, она промолчала, чтобы не портить момент, но кивнула. На прощание он протянул ей три сигареты. Кайли приняла их с усмешкой, потом отошла от машины и глядела, как он заводит двигатель, выезжает на свет, косится на нее через боковое зеркало.

Она так и стояла там, со спущенным платьем, с надутыми губками, словно это его маленькая капризная игрушка – живая, впрочем, – а он разочаровал ее своим стариковским нежеланием.

– Черт, детка, – пробормотал Рэнд, улыбаясь.

Перестав дорогой думать о ней, он вернулся ко сну, где видел какую-то несуразицу перед тем, как чертов клоп с потолка разбудил его. Вот-вот сновидение полностью растворится в прошлом, он уже едва смог припомнить: там было сборище жутких антропоморфных уродов, которые толпились в комнате, ожидая чего-то. Что-то они решали, но он не мог вспомнить ни голосов, ни слов. Запомнил лишь, что злыми, по сути, они не были. Просто слишком далеко ушли от человеческого рода, вышли из понятий о человечности, но при этом правили Республикой – бесконечной пустыней, росшей быстрее, чем люди успевали привыкнуть к очередному температурному рекорду, – а значит, вершили судьбы примерно пятидесяти миллионов людей.