Текст книги "Особенности национальной командировки. Мемуары старого командировочного волчары"

17. Практиканты

Летом 1985 года мы снова поехали на практику и, в принципе, всё было, как и год назад: тот же ленинградский скорый, та же плацкартная «прицепка» до Павлодара, и примерно тот же контингент. Главное отличие оказалось в том, что наступил горбачёвский антиалкогольный указ. Тем не менее, вся знакомая нам с Кичигиным смена Аэровокзала, за исключением, разумеется, Леночки Андрусенко, прикатила в день отъезда ко мне домой попробовать испечённые мамой Петровной пирожные-«персики». Танюша Харитонова вместе с Зыковым в конце концов уехали домой, а Славян Виниченко поехал с нами на вокзал, и в тамбуре нашего вагона между вторым и первым вокзалами мы даже успели попить водочки.

Так же, как и в прошлом году, преподавателем, бдившим нас в первую смену практики, был старший преподаватель нашей кафедры «Электрических Сетей и Систем» Нуржан Имангалиевич Утегулов, классный мужик лет сорока. Едва отъехали от Алма-Аты, как Утегулов собрал вокруг себя всю толпу практикантов и совершенно меланхоличным тоном прочитал лекцию о том, что пить не стоит, ибо в свете последних руководящих и направляющих постановлений ЦК КПСС можно иметь потом очень бледный вид.

Народ маялся часов до четырёх утра, когда запрохладнело настолько, что уже можно было нормально спать. Нуреке уже улёгся, и Баталов с компанией достали несколько бутылочек водочки. Я попил с ними немного, чтобы хоть чуть-чуть захотеть спать, но всё равно часа через полтора проснулся обратно и глядел на дорогу.

Рано утром проехали Сары-Шаган – в вагоне появилась всякая солёная, вяленая и копчёная рыба, которой в изобилии торговали на перроне. И уж как соблазнительно она ни выглядела, толпа героически терпела до самой Караганды, где всегда продавалось вкуснейшее пиво. Набрали пива ящиками и только тогда уже оттянулись… И так получилось, что я оба раза совершенно не обратил никакого внимания на расположенную за Карагандой крохотную станцийку Нуринская, на которую через год попаду служить в Армию!

Солнышко клонилось к закату, жара стояла зверская, и уровень пива в баках падал совершенно катастрофическими темпами. В соседнем купе вся баталовская компания резалась в «трыньку», а весь остальной вагон зачарованно следил за отчаянной битвой. Утегулов после Караганды ходил по вагону абсолютно неприкаянный, а когда увидел, как пацаны режутся в «трыньку», сел в купе рядом с нами и, как бы между прочим, заметил: «Тот не студент, кто со своим преподавателем „пулю“ не писал…»

В чём проблема?!! Яцевич чисто по-своему недоумённо задрал одну бровь, а в глазах остальных в нашем «купе» заблестели огоньки. Поезд подкатывал к Целинограду, когда теперь уже наша игра была в самом разгаре. Те, кто разбирался в преферансе, ссосались возле нас и болели за студенческую сборную. «Нет повести печальней в мире, чем козыри – четыре на четыре!» Нуржан Имангалиевич сражался героически, но всё равно попал рублей на шесть. Все остались довольны…

Выходили из поезда в Экибастузе в пятом часу утра. Естественно, что никто не выспался, а преподаватели привезли нас в уже до боли знакомую общагу номер 6-А. Построив нас перед входом, Нуреке прочитал нам краткую лекцию об экибастузских женщинах: «Если вас никто не пырнёт ножом за то, что отбиваете у него „даму сердца“, значит поймаете такой „букет“, которого вам хватит надолго! Поэтому советую по будуарам не бегать…» Утегулов удалился, а наша очередная студенческая практика началась.

18. Выходной для Генерального

Вернувшийся из армии Тимурчик Нуржанов поехал сначала в Алма-Ату, где между делом умудрился восстановиться в институте, после чего нарисовался на наших глазах в Экибастузе – отдыхать. Родители его жили здесь – отец Булат Газизович был в ранге замминистра энергетики КазССР на должности генерального директора ПЭО «Экибастузэнерго», там же кем-то работала и его мать Римма Александровна. Жили они в коттедже для самого крутого начальства, несколько штук которых стояло в тихом переулочке за универсамом «Богатырь».

Дом, как дом, довольно просторный, из белого кирпича, с огородом и антеннами – возле кровати Булата Газизовича на специальной подставке стояло штук пять или шесть УКВ-радиотелефонов. Прямая связь с ГРЭС, «Павлодарэнерго», «Экибастузэнерго», министерством в Алма-Ате, павлодарскими и экибастузскими обкомами-горкомами партии, исполкомами и со штабом ГО. Рядом пылился обычный городской телефон. И никаких там тебе охранников и прочего.

К Тимуру я ходил один. Эту семью я знал с 1968 года, когда наши с Тимуром родители работали вместе на строительстве Томусинской ГРЭС возле Новокузнецка. Если мне удавалось отвалить с работы пораньше, я приезжал к Тимуру, мы брали на базарчике возле «Богатыря» трёхлитровую банку разливного экибастузского пива, отдававшего на вкус мылом, и заедали его потом красной и чёрной икрой из крохотных стеклянных баночек…

Тимур никогда не был на Джасыбае, я расписал ему все прелести местной природы и намекнул, что пусть уговаривает отца в выходные туда поехать. Но Булату Газизовичу не так-то просто было взять, и даже в свой официальный выходной куда-то отлучиться от этой батареи телефонов – требовалось как минимум разрешение самого министра энергетики!

Никогда не завидуйте жизни самых больших начальников…

В одну из суббот, когда мы с Тимуром, как обычно, допивали банку пивасика, вдруг приехала Римма Александровна и сказала, что насчёт поездки на Джасыбай уже с вышестоящим начальством договорились. И только собрались, как от соседних коттеджей прибежали люди и сказали, что у шефа «Экибастузэнергостроя» жена с дочкой попали в аварию на трассе из Павлодара. Они ехали из аэропорта, когда в их машину врезался хлебовоз. Булат Газизович начал звонить по всем своим хитрым телефонам, пока не выяснилось, что с ними самими ничего страшного не произошло. Но на озеро в тот вечер уже не поехали…

Собрались утром в воскресенье. Серенькая служебная «Волга», аналогично увешанная и облепленная всевозможными антеннами, намного быстрее, чем любой автобус, понеслась к озеру. В районе Майкаина УКВ-связь оборвалась и Булата Газизовича оставили, наконец, в покое. Спустившись со знакомого перевала на озере, мы подъехали к самому краю турбазы «Джасыбай», где у самых скал, очень далеко от озера притулилось несколько отдельных домиков.

Вот они, эти позже обхаянные в средствах массовой информации «охотничьи» домики для партноменклатуры! Внутри такой домик, конечно же, был не столь скромен, как снаружи, но и не так уж и роскошен, как это потом описывалось. Умотанный в нет Булат Газизович немедленно улёгся спать. А нам с Тимуркой было скучно сидеть внутри, и поэтому мы пошли купаться и лазить по скалам…

Лазили недолго, ибо к вечерней смене дежурных по энергообъектам Булату Газизовичу нужно было быть обратно в городе. В восемь вечера поехали обратно. Едва проехали Майкаин, как радиостанция в машине заработала, и по ней немедленно доложили об очередной аварии на Экибастузской ГРЭС-1. Едва въехали в город, как Булат Газизович высадил нас на первой же автобусной остановке, а сам помчался на электростанцию. Ну, а мы разъехались по домам на автобусах…

19. Пляжный вариант

Водик Баталов, во все века и времена бывший исключительно неравнодушным к женскому полу, вопреки всем предупреждениям Нуржана Имангалиевича всё-таки исхитрился найти в Экибастузе аж целых трёх совершенно никем не занятых и, более того, абсолютно экологически чистых женщин. Барышни были из Иркутска, тоже на студенческой практике от своего института, имевшего какое-то отношение то ли к геологии, то ли к геодезии. Приятное общение жильцов баталовской комнаты с этими барышнями продолжалось уже недели две, когда к очередным выходным дням та Экибастузская контора, где иркутяночки проходили практику, вдруг тоже собралась на Джасыбай. В их автобусе случился некомплект, и нужно было докупить оставшиеся места, чтобы турбюро не доподсадило к ним кого-нибудь со стороны.

Девчонки прибежали к нам, но мужики, жившие в одной комнате с Баталовым, на озеро ехать уже не хотели – оно им надоело. Баталов пошёл искать себе других попутчиков, пришёл ко мне, и я конечно же согласился составить ему компанию.

Не бросай друга в бИде!

На нас двоих оказалось три барышни: первую звали Натальей, вторая была смуглой буряточкой по имени Александра, а третья, по-моему, была и вовсе не из Иркутска, а так, за компанию, и звалась Лилией. Было им всем лет по 20. Наташка неровно дышала по Водику (потом, через 4 года она станет его женой), а остальные трещали без умолку. Свободных мест в автобусе оказалось с десяток. Наша компания уселась в хвосте. Водик достал гитару и стал распевать наши, ещё стройотрядовские, песни:

«Родилась я при луне у навозной кучи,

И теперь ты снишься мне, гад ты мой ползучий!..»,

или «Мы с лошадкой Билли отправились в Америку». Весь автобус подтянулся к нам, после песен пошли анекдоты, и мы даже и не заметили, как оказались в Баян-Ауле.

По новому горбачёвскому Указу спиртное в местах массового отдыха продавать запрещалось, поэтому водила зарулил к магазину внутри районного центра. Там мы купили три бутылки водки и ещё две бутылки с жидкостью крайне розового цвета, которая называлась «Золотая Осень – горькая настойка». Вскоре оказались на Джасыбае, и с общей стоянки сразу же пошли на наше обычное место.

Пока ставили палатку, барышни изобразили какой-то салатик, и мы сели разбавлять водку «Осенью». Ну и ничего, всем понравилось. Между делом Водик с Натальей чисто по-английски исчезли, а Лилька с буряткой залезли в палатку.

Спать?!!

Ну и ладно, я взял свой «Зенит-Е» и полез на верхушки скал – за красивыми кадрами. Когда через пару часов вернулся к палатке – влюблённые голубки вернулись и разбудили этих засонь, стали разводить костерок, что-то готовить, но вскоре, как и обычно на этом озере, вдруг пошёл дождик. Две подруги снова залезли в палатку, а у залитого водой костра остались я, Водик и Наташка. Оставалось две бутылки водки и огурцы. Допили потихоньку одну из них, между делом наступила кромешная темнота, и Баталова вдруг понесло на танцы.

Ну, а на турбазе всё было, как обычно. Гремела музыка и шла обычная ночная тусовка. Баталов вдруг решил показать мне, что снять здесь женщину – это очень просто, и вскоре какая-то, не менее симпатичная, чем Наталья, барышня оказалась в его объятиях. Злая как чёрт Наташка куда-то сквозанула, а мне было уже всё до фени, и я, никогда не любивший и не умевший танцевать, просто отирался на краю танцплощадки.

К часу ночи «сиськотека» стала закругляться, и тут снова вернулась Наталья. Ввинтившись в танцующую толпу, как ракета класса «земля-воздух», она оторвала Баталова от его новой избранницы и потащила нас с этих танцев. Мы с Водиком начали петь какие-то песни и так дошли до озера. Тут Баталову пришла в голову мысль искупаться. Картина называлась «ПВ – пляжный вариант», для этого нужно было быть одетым по форме: спортивное трико на голое тело и шлёпанцы. Водик был одет по форме, а я – нет, но тем не менее мы влетели во втором часу ночи в озеро, перепугав всех окрестных рыбаков.

Я купался недолго, а этот орёл совершил какой-то рекордный заплыв, на другую сторону озера, что ли, потому что ждали его долго. В конце концов Наташка выудила этого дельфина, напялила на него трико и потащила к палатке. Я в абсолютно кромешной тьме пошёл сначала на их голоса, а потом потерялся…

Проснулся я от того, что был абсолютно мокрый – под утро выпала обильная роса. Палаточка стояла метрах в пяти ниже меня и была застёгнута на все бретельки – народ спал. Как они вообще вчетвером уместились в двухместной палатке, для меня осталось загадкой, да мне было и не до этого: на мне не оказалось туфлей, и я пошёл их искать.

Нашёл, конечно, именно там, где и думал – в песке возле мостков, где ночью купались. Обулся и вернулся обратно – из палатки вылез Водик с той же проблемой – пропали шлёпанцы. Опять пошли к месту ночного купания, где, естественно, нашли и шлёпанцы. Когда возвращались, нас вдруг окликнули из кустиков возле лодочной станции. Нырнули, а там оказалась пара мужичков – свидетелей нашего ночного купания – и несколько «огнетушителей» с каким-то незатейливым портвешком.

Стали отмечать наступивший День Строителя. Отметили так здорово, что проснувшиеся к тому времени девки на нас отвязались и загнали в озеро, где мы сладенько и проплюхались до самого своего отъезда…

А меньше надо было спать!

Уже по дороге к автобусу Баталов исхитрился купить во вроде бы закрытом кафе несколько бутылок пива! Это был высший пилотаж!!! Мы снова уселись в хвосте автобуса, и Водик по требованию девочек вновь принялся исполнять под гитару понравившиеся им песенки, особенно эту:

«А укуси меня за голову,

А укуси меня за грудь,

А укуси, пока я голая,

А укуси за что-нибудь…»

20. Петрович

Из Экибастуза я уезжал самым последним из практикантов, поскольку на практике числился не в той организации, где все остальные. Народ разъехался, иркутяночки плакали по покинувшему их Баталову, но я их утешать и не пытался, лишь на свою «отвальную» принёс им торт и пару бутылочек хорошего вина. Я в конце концов «любовь» с ними не крутил.

«Жила-была девочка – сама виновата…» «Русское Радио». Жаль, что его тогда ещё не было…

Перед самым моим отъездом вдруг нашёлся один мой старый знакомый книголюб, знавший меня ещё по предыдущей моей практике. Я затарился у него редкими книгами, и моё настроение, в отличие от девчачьего, было далеко не похоронным. Наконец и меня отпустили, и даже пообещали за практику приличную зарплату, но за ней надо было ехать в Управление треста в Павлодар. Ну и ладно – по дороге же!

Утром я взял билетик на поезд и поехал. Паровоз был какой-то пятьсот-дополнительно-летний и, соответственно, убитейше-грязно-вонючий. Да и ладно, когда ехать-то всего два с половиной часа… Я забрался за столик пустовавшей боковой полки и принялся читать «Трудно быть богом» Стругацких. И зачитался настолько, что вылез из поезда только на 21-й минуте его 50-минутной стоянки в Павлодаре…

Почти на самом краю города, где-то за детской железной дорогой, я всё же нашёл контору «Электросредазмонтажа». Кассирша сказала, что с деньгами нужно подождать до завтра, и дала направление в служебную гостиницу. Билет на самолёт у меня всё равно был только на послезавтра, так что меня такая задержка очень даже не расстроила.

Гостиницей оказалась трёхкомнатная квартира обычного многоквартирного девятиэтажного дома на другом краю города. В соседней квартире оказалась дежурная и открыла мне апартаменты. Я выбрал свободную комнату и заселился. А вскоре появился мой сосед – абсолютно седой мужик лет пятидесяти с ещё отличной фигурой. Сказал, что он из Джезказгана, бывший футболист, и зовут его Петровичем. Познакомились. А через полчаса к нему пришёл ещё какой-то мужик, принёс огромную севрюжину, и они вдвоём начали варить из неё балык по какой-то хитрой технологии. В девять вечера они притащили и меня на кухню, где за компанию напоили водочкой с этим самым балыком.

Очень вкусно – что ж ещё сказать?

Мужик ушёл, а Петрович, помаявшись ещё с полчаса, вдруг сказал, что к нему сейчас должна прийти родственница. Я пожал плечами – мне-то какая разница?!! Вскоре и вправду, раздался звонок в дверь, и появилась импозантная тётенька, с которой Петрович закрылся в своей комнате…

Утром, когда я проснулся, их уже не было. Я собрался и поехал в контору. Там я получил за два месяца своей практики какую-то совершенно умопомрачительную для советского студента сумму аж в 326 рублей! Стипендия тогда составляла 40 рублей, а мои орлы за практику получили что-то по сотне. Я, конечно же, сразу пошёл по магазинам, и в павлодарском «ЦУМе» присмотрел себе игрушку – крохотный (меньше тогдашних калькуляторов) приёмничек «Волхов», ловивший только средние волны, но зато громко! Вообще-то такие вещи в советские времена были дефицитом. 26 рублей – я конечно же немедленно его купил и дальше пошёл по Павлодару с музыкой!

Придя в гостиницу, я застал Петровича, и мы вместе пошли в ближайший магазин. Количество гастрономов в пересчёте хоть на количество жителей, хоть на квадратный километр, существовавших во времена СССР в Павлодаре, было достойно занесения в Книгу рекордов Гиннесса. Поэтому долго блукать нам не пришлось, и буквально за первым же углом мы купили литр водки и килограмм сушёных белых грибов. Петрович махом сварганил из них суп и мы сели ужинать, а вскоре появилась очередная его «родственница», покрасивей и помоложе вчерашней.

Мы стали её угощать, и тётенька, хорошо поддав, стала расхваливать мне свою дочку, которая была студенткой павлодарского Индустриального института по моей же специальности – «электрические сети и системы». Судя по маме, дочка в свои восемнадцать должна была выглядеть, как на итальянской картинке… Мадам стала уговаривать нас поехать к ней в гости, но мы с Петровичем отнекались – мне на самолёт, а ему на работу… Барышня, ясное дело, осталась у моего соседа, а я скоро пошёл спать.

Самолёт в Алма-Ату улетал в восемь утра. Из гостиницы нужно было выходить часов в шесть. Я встал и, едва успел собрать сумку, как Петрович с «родственницей» притащили меня на кухню – без полстакана водки и тарелки супа меня не отпустили! Зато 22-й автобус останавливался прямо под окнами гостиницы. Едва доехали до дач, как с реки надуло какой-то хитрый туман: он кончался на высоте в полтора метра от земли, а дальше светило солнышко. Водитель нашего «Икаруса» видел только торчавшие из этого тумана верхушки деревьев и дорожных знаков! На ощупь он всё же доехал до аэропорта, с хрустом попав пару раз в огромные ямы, без которых разве могла обойтись хоть одна наша дорога?!!

Регистрация уже шла, но Тимура Нуржанова, который должен был лететь со мной одним рейсом, ещё не было. Они с отцом появились уже под самый конец регистрации – при въезде в город со стороны Экибастуза у них сломалась машина, и в аэропорт их привёз второй секретарь Павлодарского обкома партии.

Мы с Тимуркой торчали возле самолёта – места тридцатые, спешить некуда – когда у лайнера нарисовалась «скорая», из которой выкатили пацана на носилках. Требовалось занести его в самолёт. У трапа оставалось несколько женщин, ну а нам-то что – лихо впряглись в эти носилки и занесли паренька на 32-й ряд. Посадчица принесла следом наши сумки.

Когда долетели, мы вдвоём с Тимурчиком снова впряглись в носилки и вышли из самолёта самыми первыми – даже раньше лётчиков (!), а врачиха с ожидавшей «скорой» довезла нас до здания аэропорта.

А там нас уже ждал Есеманов, и мы втроём, прямо с самолёта, поехали в парк Горького – пить пиво из графинов. Не пахнувшее мылом!!!

21. Оторванный рукав

Моя преддипломная практика в самом начале 1986 года представляла собой тройную (!) командировку. Родимый энергоинститут откомандировал меня в казахский филиал «Энергосетьпроекта», те командировали дальше – в новосибирское «Сибтехэнерго», а здесь, после экзаменов по технике безопасности, меня отправили дальше, на достраивавшуюся высоковольтную подстанцию «Кокчетав-1150». И всё это – с выдачей мне командировочных удостоверений, авансов и всего прочего.

Проторчав на подстанции в Еленовке три недели, помогая Аркаше настраивать панель противоасинхронного хода будущей ЛЭП-1101, мутным от позёмки февральским утром я собрался в обратную дорогу. До сих пор помню, как мне не хотелось покидать тёплую еленовскую компанию. Но шеф бригады Богидаев уезжал на перекомандировку и велел мне собираться вместе с ним. Бригада, ехавшая на объект, высадила нас на развилке шоссе. Мы минут 20 потолклись в павильончике, пока не появился шедший с какого-то района автобус в Кокчетав.

На автовокзале шеф взял билеты на ближайший проходящий автобус до Петропавловска. До его прибытия оставалось минут пятнадцать по времени, и я пошёл на второй этаж, где купил себе в буфете горячего кофе. Автобус тем временем подошёл, объявили посадку, я понёсся вниз, и в дверях зацепился рукавом дублёнки за скобу от висячего замка. Шов правого рукава шубейки пришёлся так точно к этой скобе, что рукав оторвало почти полностью!!!

Подхватив его за низ так, чтобы он окончательно не оторвался, я побежал к автобусу. Посадка в коротенький и жутко холоднющщий «ЛАЗ-Турист» шла своим чередом, и я по ходу дела посмотрел на своё плечо – дыра начиналась подмышкой и, проходя через весь передний край, оканчивалась где-то на спине.

Автобус неторопливо бежал по трассе и через положенные ему четыре часа приехал в Петропавловск. Города я опять не увидел, ибо на стёклах был толстенный слой инея. Ноги промёрзли до того, что я, выбравшись со своего кресла наружу, абсолютно их не чувствовал.

Прибежали к кассам вокзала, купили билеты, и тут объявили, что наш поезд сильно опаздывает из-за снежных заносов в районе Свердловска. Я хотел найти промтоварный магазин и взять нитки с иголками, но шеф потащил меня сначала в столовую. Справа от вокзала шла улица с мемориальной доской на первом же доме, которая гласила, что улочка названа в честь какого-то милиционера, расстрелянного здесь бандитами – крайне редкое преступление по советским временам! За этим домом оказалась площадка, уставленная по краям засыпанными снегом мёртвыми электровозами, в центре площадки на постаменте стоял зелёно-голубой паровоз, а возле него в одноэтажном здании была столовая локомотивного депо, в которой очень вкусно и очень дёшево кормили.

Потом я выбрался на привокзальную площадь. В Петропавловске, оказывается, ходили троллейбусы, а напротив здания вокзала, на первом этаже жилого дома расположился большой промтоварный магазин, где я смог купить и катушку «десятых» чёрных ниток, и набор швейных иголок. Влетев обратно в зал ожидания, я отвоевал себе кресло и уселся шить. Заправил две иголки и принялся гонять их навстречу друг другу через добротную кожу тулупчика, используя вместо напёрстка трёхкопеечную монетку. Всё равно исколол все пальцы и провозился почти два часа. Но таки зашил.

Надев шубейку и рассовав по карманам все нитки и иголки, я пошёл по вокзалу, и здесь меня ждали сюрпризы: вначале в киоске «Союзпечати» оказались в совершенно свободной продаже сигареты «Казахстанские» (у себя в Алма-Ате мы доставали их исключительно по блату), вдобавок – вообще фантастика! – в абсолютно любом количестве меняли деньги пятнадцатикопеечными монетками для междугородних телефонов-автоматов! Это тоже было такой редкостью, что весь командировочный народ собирал себе эти монетки заранее – в почтовых отделениях размена практически не было! Разменяв на радостях трёхрублёвку, я пошёл звонить домой в Алма-Ату…

Поезд продолжал опаздывать, и мы, когда стемнело, снова сходили в столовую депо. «Кузбасс» пришёл с опозданием почти на четыре часа – ну уже сели и поехали наконец. Я не спал до часу ночи – очень хотелось посмотреть на Омск, пусть даже с поезда и затемно!

Под мерцание огоньков огромного города я и уснул…