Текст книги "Особенности национальной командировки. Мемуары старого командировочного волчары"

13. Валентин Палыч

Институт разъехался по осенним колхозам. Мне, Кичигину и Гурову, вовремя смастырившим себе справки, досталась работа на одной из алма-атинских городских овощебаз. А муза дальних странствий уже нашёптывала мне в ухо свои нежные напевы, и я, никогда не пытавшийся сопротивляться её волшебным чарам, собрался в дорогу.

Дождавшись 1 октября 1984 г., когда вступала в действие железнодорожная студенческая льгота в 50% от стоимости билета, я пришёл в деканат, втёр по ушам замдекану, что мне нужно взять вещь в ателье проката (а он не хотел ставить печати, пока не кончится работа на овощебазе!), тут же поехал на вокзал и купил себе билет на Украину. Мне дали билет для проезда в общем вагоне до Кировограда и квитанцию доплат за то, что поезд до Москвы скорый и вагон купейный. Вся дорога до Украины обошлась мне в результате в «четвертак».

Мне достался купейный вагон в середине поезда, впервые отделанный не белым пластиком в лёгонькую серенькую клеточку, а «под тёмное дерево» и ещё пахнувший краской. Вагончик был выстелен изнутри ковровыми дорожками, горел люминесцентный свет, все зеркала, лампочки, кнопочки, полочки и крючочки были на своих местах.

Едва мы отправились, как пришёл проводник. Здоровенный седой мужик лет пятидесяти представился Валентином Павловичем, и ещё до того, как проверить билеты, принёс в купе блестящий металлический чайник, пиалочки и вазочку с сахаром и печеньем. За всё это он собрал по 50 копеек с человека и сказал, что теперь на протяжении всего рейса до Москвы мы можем приходить, набирать себе чая и пополнять вазочку хоть когда и хоть сколько.

В нашем купе собралась военная компания в чинах от сержанта до капитана. У всех с собой было, и мы весело провели вечер. В 9 утра мы уже стояли на первом пути Чимкентского вокзала. Прямо перед нашим окном оказался киоск, полный свежайшего местного пива – тёмного «Бархатного». Со старшим лейтенантом Вовой случилась истерика, он тут же побежал и купил его целый ящик! Пиво мы к Арыси допили и вылезли на перрон.

Вдоль всего поезда сидели местные и продавали целыми вёдрами яблоки, дыни, персики, виноград и прочие прелести знойного Юга. Палыч купил у одного деда 34 дыни, и с нашей помощью закинул их в подпол возле четвёртого купе.

В Кзыл-Орде в соседний вагон села тургруппа из двух десятков местных молоденьких девчонок – похоже, студенток какого-то ПТУ. Сопровождавший их преподаватель три раза в сутки водил барышень на кормёжку через наш вагон в ресторан – строем!!! Моя армейская компания помирала от хохота…

Утром в Актюбинске, так же, как и накануне в Кзыл-Орде, пива мы так и не нашли. Грустно… А перед самым Уральском мы вдруг надолго встали на разъезе Колузаново – на мосту через речку сразу за ним рельсы оказались разобраны на ремонт. Зданием вокзала на этом разъезде был небольшой голубовастенький домик, на ступеньках которого сидела и громко рыдала очень старая бабка-казашка. Палыч тут же прихватил с собою переводчиками двух молоденьких проводников-казахов с соседнего плацкарта и пошёл узнавать, что там случилось. И, вернувшись, рассказал такую историю.

Муж этой бабки, пенсионер и ветеран, служил на разъезде общинным пастухом. А всё остальное население имело отношение к железной дороге. Дня за три-четыре до этого, когда вся мужская часть посёлочка вдруг уехала за несколько километров чинить рельсы, к деду, сидевшему возле кошары с овцами, приехали на грузовике два мужика и попросили продать им барана. (Советский дефицит мяса сейчас представить себе почти невозможно). Когда дед отказался, двоих или троих баранов у него всё равно отобрали, а самого деда с оставшимся стадом заперли в кошаре и подожгли. Пока это заметили и прибежали тушить, все сгорели заживо. За три дня этих мужиков никто пока не нашёл. Вот такой вот Дикий Запад Казахстана…

Перед самым Уральском проводники собрали у нас сведения – кто едет с такими же «прямыми плацкартами», как у меня, чтобы заранее заказать места дальше от Москвы. А в Уральске мы умудрились купить ящик пива, по ходу угостили и Палыча, а потом быстренько улеглись спать.

В первом часу ночи Палыч персонально разбудил желавших посмотреть на Волгу. Весь вагон дрых, а мы с лейтенантом Вовой открыли окно в проходе и смотрели, как поезд тихонечко крадётся по длиннющей дамбе. Вскоре состав загрохотал по мосту и где-то на самой середине речки из-под нас выплыл огромный грузовой теплоход, пронзительно завыв. Наш вагон от испуга подпрыгнул, но, звякнув колёсами, всё же вернулся обратно на рельсы. А где-то впереди жалобно свистнул в ответ наш локомотив.

Было на редкость темно и холодно, когда мы остановились на вокзале Саратова. В вагон запрыгнул парнишка лет чуть больше двадцати, устроился в пустовавшее третье купе и показал билет до Москвы. Поезд тронулся и Палыч пошёл кипятить чай. Новенький пассажир пошёл в тамбур покурить, и вскоре оттуда донёсся неясный шум. Палыч пошёл туда, а следом за ним увязался и я. Наш новенький наехал в тамбуре на непонятно откуда взявшегося там матросика (не из нашего вагона) и кричал, что он три года зону топтал, и что ему запросто теперь и прирезать кого, и так далее.

Наш проводник спокойно поднял бывшего зека за грудки так, что тот задрыгал ножонками в воздухе, занёс в купе и швырнул на полку. Морячок быстренько отвалил в свой соседний вагон, а Палыч швырнул в меня связкой ключей, велев закрыть до утра тамбурный переход. Увидев, что я вполне соображаю, где, что и чем закрывать, шеф подобрел, набрал полный чайник чая, всучил мне вазочку с печеньем, и мы уселись в купе у уголовника.

Бедолага сидел, забившись в самый угол купе. Палыч деловито разлил чаёк и разговорился с парнишкой. Оказалось, что его звали Витькой, он был коренным москвичом и отмотал срок за то, что в Измайловском Парке снял с кого-то часы. Наш проводник прочитал ему лекцию о правилах поведения в обществе на том же самом жаргоне, который парнишка привык слышать последние два-три годочка. Пацан совершенно обалдел, а наш поезд тем временем прикатил в Ртищево.

Палыч открыл нам дверь, а сам куда-то убежал. Мы с Витькой стояли и курили на перроне, когда прошло уже полчаса, и я перестал понимать – что же у нас за скорый поезд такой? Мужик, стучавший по колёсам объяснил, что у нас сломался тепловоз, и вагонники ждут, когда приедет другой. Через час из резерва приплёлся двойной «ТЭП-60», который воздух коптил в два раза больше, но быстрее почему-то не ехал.

Добрались до Тамбова. Зарядил мелкий нудный дождь, но над первым путём вокзала была крыша. Высунулся Палыч и спросил, не хочу ли я ему помочь? Да запросто, а что делать-то… Оказалось, что торговать арысскими дынями! Ну и ладно – где наша не пропадала… Палыч взял две дыни себе, ещё две дал мне, меня отправил в сторону здания вокзала, до которого мы не доехали, велел продать там по трояку, а сам пошёл в другую сторону.

Дыни вытащили ещё многие проводники и ходили по перрону. Поэтому я до самого вокзала не дошёл, а спустился по ступенькам с перрона на тротуар. И не успел ещё ничего сообразить, как прямо возле меня лихо тормознула «Волга» с государственными номерами «ТАА», и оттуда вышел солидный мужик с депутатским значком на пиджаке:

– Продаёшь?

Я кивнул, но не успел сказать ни цену, ни чего другого, как дядя сунул мне в руки червонец, отобрал дыни, сел в машину и умчался. Я поднялся на перрон, и едва успел заскочить в свой вагон, как поезд тут же тронулся. Палыч удивлённо уставился на деньги, и, не смотря на все мои отмазки, обозвал злостным спекулянтом! А в советские времена за это сажали!!! Но, правда, Палыч тут же улыбнулся и достал из потайного шкафчика бутылочку «Таласа» по 0,7 и мы её вместе на радостях-то и скушали…

В магазинчике возле вокзала в Мичуринске не то, что пива – даже хлеба не было! Розовенький чешский электровозик прицепился к нашему поезду с другой стороны и понёсся в сторону Рязани, пытаясь хоть немного сократить нам опоздание. Но летел он недолго и вскоре остановился. Впереди снова чинили рельсы, и мы опять простояли там почти час.

Бригадир состава уже в сотый раз гонял по поездному радио самый свежий пугачёвский хит той осени: «Ледяной горою айсберг из тумана вырастает…» А в это время к нам в купе пришла кассирша, которая ходила по всему поезду, продавая забронированные нами ещё в Уральске билеты. Мне билет до Кировограда, старшему лейтенанту Вове – куда-то в сторону Петрозаводска, а вот сержанту билета в Берлин не дали. Ему эта кассирша велела по приезду в Москву идти в специальную «воинскую» кассу Белорусского вокзала. При этом «комплектовка», дававшая места этой кассирше, уже учла, что наш поезд опоздает к столице часа на три!

Предпоследняя остановка нашего паровоза оказалась на станции Рязань-2. Мы вновь пошли искать пиво и забрели в буфет вокзального ресторана. Там уже отиралось несколько мужиков с нашего же поезда. Но буфетчица, огромная бабка лет под шестьдесят, посылала всех куда подальше. Однако, когда Вова попросил не бутылку-другую, а сразу ящик пива целиком, бабуля немедленно изменилась в лице и они на пару с уборщицей приволокли нам этот ящик! Несколько бутылок мы отдали Палычу, за что получили возможность ходить в ближний к нему туалет, когда для всех остальных они уже закрылись.

«Вот сошла она с перрона Казанского…» – этой песни Малежика тогда ещё не было. Но нас, едва вышедших на платформу, моментально атаковали пацанята, которым было лет по десять – не везёт ли кто анашу? Их «пасли» в сторонке ребятишки постарше… Вся компания тепло распрощалась, и мы разъехались по разным вокзалам.

14. Две бутылки пива

От поезда до поезда у меня оставалось всего три часа. И сначала я понёсся на метро в ГУМ. Когда я туда добрался, «пиво подошло к концу», и мне составило немалых трудов для начала найти в этом универмаге открытый и работавший туалет. Потом я помчался в отдел фототоваров. Фотоплёнки для цветных слайдов в Алма-Ате всегда были дефицитом, а здесь удалось затариться, наверное, на год вперёд. Снова заскочив в метро, я вскоре нарисовался на Киевском. Из-под огромной крыши этого вокзала всё время уходили какие-нибудь поезда, но мой обычный 149-й пассажирский сообщением Москва-Знаменка рылом не вышел, чтобы его закатили под эту крышу, и он стоял сбоку на каких-то «левых» путях.

Старенькому купейному вагону, по всей видимости, только что сделали капремонт, что выражалось в том, что все его окна задраили абсолютно наглухо. С одной стороны у нас оказался вагон СВ («РИЦ» с круглой крышей), с другой – ресторан, в открытом тамбуре которого торговали относительно свежим «Жигулiвським». Я взял пару бутылочек и забрался в свой вагон.

За две минуты до отправления в купе ввалились трое человек – мужик с двумя женщинами, которым было лет по тридцати. Мужика звали Витькой. Все трое были из какого-то пищевого института в Черкассах и возвращались из командировки на московский Останкинский экспериментальный пищевой комбинат.

Пока знакомились, Витя достал из своего баула четыре бутылки «Московской Особой» с весьма экзотичным для того времени «винтом», шесть бутылок пива, шесть бутылочек экспериментального напитка «Абрикос», четыре бутылки молдавского сухого вина, тюбики с едой для космонавтов, палку «Рубленой ветчины», хлеб и целую кучу всякой всячины. Естественно, что на свет появился и огромный шмат сала. Разумеется, что всё это на столике не поместилось, и было разложено ещё и по полкам. Что мог добавить к такому шикарному дастархану нищий студент? Две бутылки пива и две банки рыбных консервов?!! Но всё равно, вместе со всеми своими банками и бутылками я был немедленно принят в эту тёплую компанию!

За каких-то два с половиной часа мы всей компанией съели почти три бутылки водки. На перекурах я угощал Витю и всех желающих непременными «Казахстанскими». Пили не только в нашем купе – почти весь вагон был в состоянии, очень близком к оргазму. Основательно напившись, я сказал: «Не-е-е, ребята-демократы, только чай!» Демократов тогда и в помине не было, но даже во втором часу ночи Витя каким-то образом смог надыбать у проводницы полный чайник кипятка. Нахлеставшись вдогонку горячей водички, я забрался на верхнюю полку и тут же уснул…

С похмелья я долго спать не мог и проснулся где-то в шесть утра. Картина, представшая моему воспалённому взору, любого привела бы в лёгкий шок: почти все бутылки слетели со столика на пол, там же валялись матрас, простынь и чья-то одежда. Нижняя полка подо мною была пуста. На другой нижней полке Витя сладко спал в обнимку с одной из своих попутчиц. Они были абсолютно голышом. Вторая барышня спала на соседней верхней полке, на ней были только тонюсенькие беленькие плавочки, а её огромные смуглые груди плавно колыхались вслед за поворотами нашего вагона. Окна были законопачены пластилином и запах перегара не выветривался.

Еле дыша, я спустился вниз, открыл дверь купе, тут же поскользнулся на пустой бутылке и пробкой вылетел в коридор. Там я успел схватиться за поручень у окна, отдышался и заглянул обратно в купе. Никто, естественно, не проснулся, а я взял сигареты, тихонько закрыл купе и ушёл в тамбур – страдать…

Поезд со страшной силой нёсся где-то перед Конотопом, едва рассвело и в окна хлестал ливень. Из соседнего вагона «СВ» в тамбур зашёл мужик в отличнейшем костюме, со значком Депутата Украины на лацкане. Товарищу накануне явно досталось не меньше, чем мне, и он попросил закурить. Увидев «Казахстанские», сильно удивился, начал расспрашивать, что у нас и как. Минут через пятнадцать он вспомнил, ради чего, собственно, и пошёл на экскурсию по составу:

– Ресторан открыт?

– Раньше восьми не откроют…

– Мне откроют! – и пошёл на штурм…

Когда он спустя минут 15 появился снова, по внешним и внутренним карманам его шикарного костюма торчало явно больше десятка бутылок пива. Ещё несколько их он просто нёс в руках. Дойдя до меня, Товарищ Депутат Украины снова попросил сигаретку, а потом пристально посмотрел на меня и, сказав: «Я же вижу, что тебе тоже нехорошо!», поставил возле меня две бутылки и исчез в грохочущем тамбуре. Во как – оказывается, даже среди «небожителей» люди бывают! Дрожащими руками я открыл об край окна первую бутылку и наслаждался каждым глотком!!!

Время приближалось к восьми утра, и я вернулся в купе. Барышни уже оделись, а Витя, сидя в одних плавочках, уже открывал последний оставшийся пузырь водки. К часу дня, когда им нужно было выходить, к этой водке мы добавили и бутылочку молдавского винца. Компания сошла, оставив мне булку хлеба, палку «Рубленой ветчины», две бутылки молдавского вина и две бутылки пива. Во всём вагоне осталось человека четыре, все – пенсионеры, компании не было, и я всё, кроме пива, так и привёз в Кировоград.

Удивлённая таким гастрономическим разнообразием моя тётка отобрала у меня это вино – у них такое считалось в дефиците и шло исключительно на «подарки» нужным людям! Вместо вина тётя Таня достала из погребка своё, домашнее. Я, разумеется, был не против…

15. Зёма

Когда следующим утром моя тётка – завуч огромной школы – побежала на работу, дед вдруг тоже подался куда-то по своим делам. Сестрёнка торчала в каком-то колхозе, и я остался совершенно один. В городе Кировограде я, в общем-то, ориентировался, но вот где там в советские времена наливали пиво в розлив, тогда ещё не знал. И не особо мудрствуя, забрался в троллейбус и поехал в сторону вокзала.

Я пристроился на сиденье возле окна, прямо напротив оказалась средняя дверь троллейбуса, а вскоре ко мне подсел рыжий мужик лет сорока, который был явно с хорошего бодуна. Троллейбус крутился на узеньких и кривых улочках вправо-влево и этот мужичок вдруг стал возмущаться, чего это я тут так расселся – ему, мол типа того, что уже места не хватает, и так далее. Я терпел-терпел и потом как втёр ему так – чисто по-алмаатински – что не для того мотал четыре тысячи километров, чтобы здесь ещё и разборки с кем-то устраивать. Мужик вдруг так удивлённо посмотрел на меня и спросил: «А ты что, из Алма-Аты?» Я подтвердил. И тогда он обрадовано завопил, перепугав весь троллейбус: «Братан, зёма, а я – из Каскелена!!!»

Выяснилось, что мужичок командовал здесь бригадой шабашников, строивших в летний сезон кошары в районе Знаменки. Тут уже я спросил, где же попить с утра пивка, и мой новый знакомый сказал, что сейчас приедем на вокзал, а там всё будет.

На конечной Рыжий вытащил меня из троллейбуса, мы заскочили на перрон, и он начал тарабанить в ещё закрытый киоск, стоявший прямо на платформе у первого пути. На стук вышел шеф – пожилой армянин. Моего спутника он, видать, знал уже хорошо и давно, ибо ничему не удивился. Весь киоск был уставлен ящиками со свежайшим «Жигулёвским», но для нас из самых глубочайших анналов сего заведения появился на свет ящичек с жемчужными бутылочками чешского «Рэйдгаста», естественно, не по 45 копеек за бутылку, а по рубль с чем-то. У меня в карманах оказалось рублей пятнадцать, и я попытался достать деньги, но рыжий вообще запретил мне платить – у него самого денег было гораздо больше, и он меня угощал!

Мы просидели там часа полтора, подошёл электропоезд до Знаменки, и мой земляк уехал. Я допил последнюю бутылочку и тоже собрался домой – продавец ларька сказал, что мне можно заходить к нему хоть когда, но я впоследствии что-то постеснялся…

Дома дед на меня отвязался:

– Я тебя маленького боялся спиртовым раствором витамина «D» поить от рахита – чтобы ты потом алкашом не стал, а ты уже с утра готовый!

– Дедуль, так я же только пиво… – про зёму я ему рассказывать не стал…

16. «Киевский» торт

Рейсовый «Ан-24» из Кировограда в киевские Жуляны вылетал рано утром. На улице только-только начало светать, когда Тётя Таня вместе с сестрой Ленкой отвезли меня в аэропорт. Я уселся где-то в середине салона и принялся смотреть в окно.

Вскоре после взлёта самолёт развернулся и пошёл над Кировоградом. Я до этого уже обращал внимание, что над дедовским домом самолёты летали довольно часто. Не составил исключения и наш. Но, когда в моём окошке показалась вся крепость, и я уже надеялся увидеть пятиэтажку на Яновского, самолёт вдруг зарылся в дождившие облака. Нас тут же начало швырять во все стороны, но через несколько минут мы вырвались на ярчайшее солнце. Крылышки и моторы заблестели мириадами маленьких искорок, отражавшихся в капельках воды, которая, впрочем, вскоре высохла.

Позагорав на солнышке, поворачиваясь к нему то одним, то другим своим боком, «Ан-24» вскоре клюнул носом вниз и снова попал в те же самые облака. И cамое интересное началось, когда мы из них вынырнули. Прямо перед носом возник Днепр и Речной вокзал Киева, затем мост Патона и Гидропарк. В отличие от той редкой птицы, наш самолётик не только долетел до середины Днепра, но и перебрался на другую его сторону! Под крылом появилась статуя местной Родины-Матери, которую тут же заслонило выпустившееся на самом интересном месте шасси. Потом в окошке появился Крещатик, за ним – площадь Победы, а перед самой посадкой мы пролетели над каким-то трамвайным или троллейбусным парком – столько красно-жёлтеньких вагончиков я ещё ни разу одновременно не видел…

Самолётик лихо плюхнулся в огромную лужу в самом начале Жуляновской полосы. В окна ударили фонтаны грязных брызг, самолёт повело вбок, но лётчики удержали его на осевой, а нас крепко тряхнуло вправо-влево. Через минуту «Ан-24», как маленькая, попавшая под дождь собачонка, стряхнул с себя остатки воды и замер на стоянке.

У меня снова был билет с открытой датой, поэтому я сразу поехал в Борисполь. Но диспетчерша по транзиту велела гулять до вечера. Вышел на стоянку автобусов, а они не ходят – встречали какую-то берлинскую правительственную делегацию, и под это перекрыли дорогу в город. На стоянке остался единственный автобус, причём не «Полёт», а 119-й до Левобережья. В этот автобус набилась куча народу, водила попался бесшабашный и, с трудом закрыв дверь, рванул через ментовские кордоны по трассе! Прорвались…

На Крещатике я разговорился с каким-то мужиком, и тот рассказал мне, где продают знаменитые киевские торты. Магазин был недалеко, и я решил туда прогуляться. Но никаких тортов в магазине не оказалось. Какая-то бабка, сидевшая рядом на лавочке, посмеялась: «Да за ними в 4 утра уже очередь занимают, а в 7 уже все раскупают!» Но мне и тут чудом повезло – уже собираясь уходить, я заметил, что к магазину подъехал маленький чешский продуктовый грузовичок. Водитель открыл дверцы… а внутри оказалось ещё целых 80 таких тортов! Оказалось, что какой-то ресторан, что ли, закрыли на учёт, а шедший им товар отправили по другим магазинам.

Я тут же подписался помогать водиле таскать торты в магазин, а народ, учуяв, чем пахнет эта машинка, бегом образовал приличную очередь. Но первые два торта достались мне! Продавщица сказала, что у неё нет верёвочки – перевязать коробки, но это уже не могло омрачить моего счастья. Я спустился в переход, отдышался, а рядом стоял мужичок, торговавший лотерейками «Спринт». И тут мне опять повезло: из трёх, купленных мной лотереек, на одной вдруг оказался выигрыш аж в 25 рублей!!! Вот уж если прёт, то прёт!

Дойдя до конца Крещатика, я забрёл на рынок, представлявший собой пространство между стоявшими по краям квартала домами, укрытое прозрачной стеклянной крышей. Таскать эти коробки с тортами на вытянутой руке я уже устал и, подойдя к первым же бабкам-цветочницам, попросил у них кусок шпагата. Но бабки оказались по-хохляцки жадные и верёвочку мне не дали. Рядом был киоск «Союзпечати», я поставил коробки с тортами на асфальт и стал рассматривать значки. А по ходу заметил, что у самого края нижней полки под прилавком стоит огромная бобина со шпагатом. Продолжая делать вид, что и дальше рассматриваю витрину киоска, я протянул туда руку, зацепил втихаря от продавщицы кончик верёвки и потихоньку-потихоньку стал сматывать его в карман куртки. Почувствовав, что карман уже полон, перетёр незаметно верёвочку, купил для отмазки пару значков и выбрался на улицу. Шпагата у меня в кармане оказалось достаточно! Я перевязал коробки с тортами и побежал на остановку автобусов-«Полётов».

Транзитная диспетчерша велела ждать ещё полтора часа. Спустившись в подвал аэропорта, я обнаружил на дверце той туалетной кабинки, в которую попал, такой стих:

«Я здесь сидел и горько плакал,

Я много ел, но мало какал…

Рашиф Ахмедов, г. Баку»

А через двадцать минут желающих в Алма-Ату было уже четверо. И нас спасло то, что рейсом 4246 вместо «Ту-154» вдруг пришёл «Ил-62», в котором как раз и оказалось ровно на 4 места больше! Я получил заветную ярко-зелёную надпись в билете и прибежал на регистрацию. Регистраторша вдруг сказала, что я уже опоздал. Как это опоздал, я же только что от диспетчера по транзиту?!! «А-а-а, ну тогда ладно…»

Длинный хвост струился к секции досмотра. Я стоял последним. Тут подошли два приличных с виду мужика: «Кто до Алма-Аты?» Рейс-то по дороге ещё садился в Минеральных Водах – я, по совету матери, с самого начала своих командировочных скитаний и до московских взрывов 1999 года никогда не отказывался брать посылки, ибо встречавшие эти посылки обычно бывали на машинках и (за очень редким исключением!) соглашались отвезти тебя из аэропорта хоть куда…

«Ну я до Алма-Аты», – отвечаю. Приличные с виду мужички тут же сунули мне под нос корочки КГБ Украины и велели идти с ними. На улице они посадили меня в «УАЗик», подвезли к гостинице, где жили лётчики подменных экипажей. Там оказался ещё один мужик, посолиднее, который переписал весь мой паспорт, а затем всучил мне толстую картонную папку, запечатанную со всех сторон сургучными печатями: «Когда прилетишь домой, позвонишь по телефону, который написан на папке, и за ней приедут. Если сорвёшь хоть одну печать – закроем!»

Это теперь их не боятся…

Те же мужички посадили меня обратно в тот же «УАЗик» и привезли меня с моими тортами и этой папкой прямо к самолёту, мимо здания аэропорта, досмотра и прочего. Посадчица на трапе при виде этих орёликов встала по стойке «Смирно!», пустила меня в самолёт без очереди и там, в первом салоне, дала выбрать (и это с «транзитным» -то билетом без номера места!) любое понравившееся кресло.

Я почувствовал себя Теодором Нетте…

В отсеке у стюардесс стояла целая стопка таких же коробок с тортами, как и у меня. «Ил-62» взлетал так долго, что, казалось, он привязан резиновым жгутом за хвост к началу полосы. Под потолком весь полёт что-то звенело и свистело – моя бедная головушка вскоре стала абсолютно квадратной. После посадки в Минеральных Водах мы перелетели Каспийское море – на казахстанском его берегу были видны горящие факелы на нефтяных месторождениях. А потом за два часа полёта над Великой Казахской Степью я так больше и не увидел вообще ни одного огонька…

Прилетел я в три часа ночи, и утром сладко спал, когда собравшийся на работу отец позвонил по телефону на этой папке, и за ней приехал сам лично директор Завода им. Кирова, показавший ему своё служебное удостоверение…