Текст книги "Особенности национальной командировки. Мемуары старого командировочного волчары"

34. Бесценный груз

Свадьба Олега Яцевича и Лены Кичигиной должна была состояться недели через три, в самом конце января 1989 года. Игорька снарядили в Джамбул, чтобы привезти оттуда их бабку, которая тогда ещё жила там отдельно. Соблазнённый рассказами Кичигина о его джамбульском детстве, я охотно согласился составить ему компанию.

Поезд сообщением Алма-Ата – Чимкент назывался в те времена «Алатау» и состоял из шести вагонов СВ («РИЦ» в варианте по три места в купе), парочки обычных купейных и полутора десятков плацкартных, парочка которых была прицепными до Жанатаса. Достать на него какие-нибудь неплацкартные билеты было практически невозможно. Нашими соседями в плацкартной секции оказались два по-своему прикольных мужика, один из которых был фотографом из джамбульского ателье, а второй – железнодорожным охранником грузов из Сары-Шагана. Фотограф немедленно достал пузырь и, поскольку мы с Кичигиным были далеко не новичками в фотографии, у нас завязался вполне предметный разговор. А мы-то с собой пойло не брали, но по ходу пришлось адекватно «отомстить» ательешнику, и я пошёл по проводникам.

Бутылка обычной «Русской» в госторговле стоила вообще-то девять рублей десять копеек, но там её можно было достать только по талонам. Бабки в «турчатнике» заряжали по пятнадцать рублей, у таксистов шло по двадцать, но проводники поезда «Алатау» побили и этот рекорд, зарядив цену бутылки аж по тридцать! На двоих с Кичигиным мы с трудом столько наскребли, но пузырь взяли. Не прошло и часа, как лихой фотограф упал…

Грустный охранник продолжал сидеть у окошка, когда я начал задавать всякие профессиональные вопросики – мужик вскоре подумал, что я всю жизнь работаю на «железке». К своему выходу в Чу он уже не грустил…

Ну ладно, я даже поспал часок, когда проводники начали будить тех, кто выходил в Джамбуле, а таких было полвагона. Мы выбрались на морозец, и до бабкиного дома в центре города, рядом с которым был местный обком партии, дошли с вокзала в пятом часу утра пешком. И тут же упали досыпать…

В 10 утра нас ждал горячий завтрак, после которого Игорь повёл меня на экскурсию по городу, в котором он провёл всё своё детство. Дошли до «Радиотоваров», где Кичигин прибарахлился кнопками для клавиатуры его будущего самодельного компьютера «Орион». Потом пошли к его лучшему школьному другу Пашке, где сначала скушали бутылочку, а потом продолжили нашу экскурсию уже втроём. Меня непременно прокатили на джамбульском троллейбусе, в котором не было ни кондукторов, ни абонементов с компостерами, ни касс. Нужно было продираться через переполненный салон к кабине и выходить исключительно через самую маленькую переднюю дверь, чтобы именно при выходе заплатить за проезд водителю.

Наша экскурсия закончилась часов в шесть вечера, а обратный поезд уходил в пол-одиннадцатого. В соседнем доме с бабкиным жил ещё один кичигинский одноклассник Мурыч Лаиков, и как только мы попали к нему, мы попали… Этот орёл отмечал сорок дней, как у него родился сын, и нас затащили за крутейший дастархан!

К отъезду на вокзал мы на пару с Игорьком, ясное дело, были чуть тёпленькие, но ещё мычачие. Лаиков где-то нашёл нам такси и мы, погрузив в него драгоценную бабулю (при манёврах не толкать, с горок не спускать, расцепке не подлежит…), добрались до станции. Перед нашим поездом прибывал встречный полузелёно-полусеребристый «Киргизстан» Фрунзе-Москва, и мы кое-как успели перескочить через первый путь. Вагоны киргизского поезда заскрипели тормозами прямо за спиной, а по узенькому перрончику второго пути носилась такая орава народа, что меня чуть не запихали прямо под этот полусеребристый вагон! В это время на весь этот бедлам воззрился своим невозмутимым циклопьим глазом наш тепловоз.

Состав ещё полностью не остановился, когда народ полез штурмовать заветную плацкарту. Я умудрился залезть в числе самых первых, и в тяжёлом, почти неравном бою отвоевать для бабки нижнее не боковое место. Бедолага Кичигин занёс следом и охавшую бабку, и какие-то сумки. Нам, правда, места рядом с бабкиным достались уже боковые. Но это уже нисколько не смогло омрачить нашу жизнь, ибо мы немедленно расползлись по полкам и уснули…

Розовенькие верхушки родимых гор встречали нас утром в окошке вагона. Почётное поручение было с доблестью выполнено…

35. Пока горит свеча…

Наш электроцех был не единственным подразделением «Казтехэнерго», постоянно мотавшимся в Экибастуз. Туда ездили и все остальные. Не составил исключения и цех водоподготовки ЦВКМ. Среди химиков были в основном девчонки, и одна из них даже изображала какую-то видимость, что меня любит. Случалось, что встречались в Экибастузе даже больше, чем в Алма-Ате. Бывало, что и вместе летали.

Но барышня что-то уж крайне предвзято относилась к нашему Аэрофлоту, вдобавок питала какую-то нездоровую страсть к горящим свечам. Вскоре она перевелась из «наладки» на ТЭЦ, где уже никуда ездить не надо было, а когда улетал или прилетал я, она говорила, что ставит в комнате свечечку, чтобы со мной ничего не случилось.

Тогда я написал барышне такой вот стих:

 
     Пассажиры уселись, отполз тихо трап,
     И под радостный грохот турбин
     Самолётик взлетел и, колёса поджав,
     В небо звёздное лихо уплыл.
 
 
     А тем временем где-то, совсем далеко
     Одна женщина спать не смогла,
     И прекрасная женщины нежной рука
     Огонёчек на свечке зажгла.
 
 
     Самолётик летел, пронесли лимонад,
     Кто-то спал и тихонько сопел…
     А на свечке в любимой той женской руке
     Огонёчек неслышно горел.
 
 
     За окошком лил дождь, бушевала гроза,
     Распахнуло вдруг ветром окно.
     Огонёк на свече задыхаться вдруг стал
     И совсем сразу стало темно.
 
 
     Самолётик меж тем пробивал облака,
     Проносился сквозь сумрачный шквал,
     Тучи злые вертели, бросали его
     И стонал от натуги металл…
 
 
     Но вдруг кончилось всё! И при свете Луны
     Заблестела далёко река —
     То от ветра порывов и капель дождя
     Огонёк заслонила рука!
 
 
     Самолёт приземлился, бегут огоньки,
     По бетонке колёса стучат —
     В этой тёплой и ласковой женской руке
     Догорела устало свеча…
 

Лихой рифмоплёт был награждён полулитром вполне качественного спирта, непременно выдававшимся для внутренних нужд всех советских химических лабораторий…

36. Гулькаир

Весной 1989 года мне вдруг выпали две командировки на Иссык-Куль – начальство договорилось так, что мы там делаем в одном пансионате капитальный ремонт электропроводки, а летом нам за это дают 45 путёвок в него. Пансионат находился в Бостерях, назывался «Гулькаир» и принадлежал Министерству связи Киргизии. В эти командировки собрали всех более или менее свободных сотрудников из производственной базы «Казтехэнерго» и нашего электроцеха.

Иссык-Куль весной? Чередующиеся примерно по два дня солнце и проливной дождь, ночами заморозки, днём плюс десять-пятнадцать, а вода где-то плюс пять. На этом высокогорье (отметка уреза воды в озере 1608 метров над уровнем моря) только-только начали цвести сады. А мы заселились в летнем фанерном коттеджике и, чтобы не замерзать по ночам, временно сняли в столовой пансионата плоские квадратные секции нагревателей с огромной кухонной электроплиты и поставили прямо под своими железными койками: включишь на «единичку», и так классно! Между работой и преферансом иногда удавалось поспать…

Замену старых проводов, розеток и выключателей во всех коттеджах такой оравой сделали быстро. Началась работка посложнее: прорыли траншеи под кабель почти вдоль всех дорожек по территории пансионата и ямы, в которые вкопали фонари. Повыковыриваешь минут эдак с двадцать ломом камушки из ям и чувствуешь, как тебе высокогорного воздуха не хватает! А при этом ещё приходилось ругаться с фрунзенской бригадой сантехников, делавших систему летнего полива: не успеешь кабель пробросить, а они поперёк твоей траншейки уже трубу по газону кинули – ну-ка, протащи теперь под ней силовой да бронированный!

Когда и это сделали, наступили халявные денёчки. Нужно было провести новую силовую линию на столбах, но наши и пансионатские начальники всё никак не могли договориться с чолпонатинскими районными электросетями насчёт производства этих работ. Пока они там бегали, нам как-то совершенно не было скучно.

У причала было пристёгнуто десятка три лодок. Мы отцепили парочку и стали кататься по озеру. Ну что это – в одной лодке трое, и в другой двое – нет того веселья! Тогда мы связали эти лодки кусками кабеля в катамаран. А по всему Иссык-Кулю целыми стаями носились перелётные птицы всех мыслимых типов и марок. Некоторых я видел до этого только на картинках! И вот плывём всей нашей бригадой на этом самопальном катамаране – и тут утка! Самая классическая коричнево-зелёная утка, на которых все и охотятся.

Несчастная маленькая и худенькая птица плавала в гордом одиночестве вдоль пляжа наших соседей – пансионата ташкентского чкаловского авиазавода, и мы начали её ловить. Двойная дюралевая «Казанка», четыре весла и пятеро здоровенных рыл, крутящихся, непонятно зачем, метрах в пятидесяти от берега. Фонтан брызг метров на пять во все стороны, и вопли, которые, похоже, было слышно даже в Тамге! Утка лететь не могла, и удирала от нас вплавь, а когда мы подбирались совсем близко, ныряла под лодку и выныривала сзади. Пока развернёшься!.. Но во время очередного такого нырка Аркаша её всё-таки достал и выдернул из-под воды на весле в воздух, где Дарментаев успел поймать её за крыло. С этой уткой в руках я сфотографировал своих орлов на память. А бедную птицу принесли в коттедж, дня два, что ли, откармливали её хлебом, и потом выпустили обратно в озеро…

Но самый главный праздник ждал нас впереди. Сотрудник нашего же электроцеха Гена Власов встретил в этой командировке очень круглую дату – двадцать лет непрерывного стажа своей работы в «наладке». И по сему случаю он решил устроить нам банкет! Завхоз пансионата, уж как ни ломался, но всё же достал нам где-то заднюю часть барана. Гена лично нарезал всё мясо на шашлык и замариновал его в продававшемся тогда почти в любом продмаге «Остро-кислом томатном соусе» производства талдыкурганского совхоз-завода.

Но самое главное, конечно, заключалось не в этом. Нужно же было как-то ещё исхитриться и достать спиртное! И вот, за день или два до намечавшегося банкета, вдруг прибежал один из местных работяг с воплем: «Водку дают!» Сие происходило в те горбачёвские времена далеко не каждый день, и мы абсолютно всей толпой помчались в посёлок.

«Точка» находилась прямо на автобусной остановке «Бостери-1». Рядом с павильончиком самой остановки был маленький магазинчик, с задней стороны которого, как раз повёрнутой к пансионатам, была заветная амбразура. Пока мы бежали к ней через кукурузное поле, там уже образовалась приличная толпа. В одни руки давали не больше, чем две бутылки «Русской» и три бутылки пива. Но мы же не зря прибежали всей нашей бригадой – набрали пойла очень прилично и спрятали в нашем коттедже.

«Проводник в преддверие пьянки извертелся на пупе…»

В субботу, после того, как пансионатное начальство отвалило по домам, мы начали. Гене настроили какое-то подобие мангала, насобирали дровишек и, пока он натыкал мясо на палки, нарезали всяких фруктов, появившихся к тому времени на местном базарчике: редиски, огурчиков, зелёного лука и прочего. Наконец, шашлык был готов, а стаканы – сдвинуты!.. Власову наговорили целую кучу всяких тостов, водки к тому времени выпили только половину, а народу уже захотелось приключений.

Ещё не совсем стемнело, и мы всей гурьбой, прихватив парочку бутылок, пошли на пляж. Виталику захотелось искупаться! Но он-то старый спортсмен, и его абсолютно не волновало, что вода ледяная!!! И компанию ему рискнул составить только я, решив, что мой слой жира проморозить не так-то просто! Остальной народ в свитерах со стаканами в руках стоял у берега и смотрел, что у нас получится. Утонуть там было невозможно – прибрежное мелководье тянулось достаточно далеко и, чтобы оказаться в воде хотя бы по грудь, нужно было пройти метров двадцать-тридцать…

«Лё-ё-ёлик!!!»

Виталик спокойно себе поплыл, а я смог продержаться в такой воде ровно минуту и выскочил, как ошпаренный, обратно. Толпа хохотала, меня быстро одели, сразу же влили ещё стакан. Я всё равно потом простыл, не сильно – с соплями без температуры – но впечатление осталось на всю оставшуюся жизнь. Советников плавал тоже недолго и, как только он вылез, мы отправились обратно в коттедж…

Всю водку в тот вечер, конечно же, допили. Утром достали из заначки пиво, а потом народ поехал в Чолпон-Ату за самодельным разливным вином. Мы с Геной успели почистить и сварить почти полное огромное ведро картошки и, когда народ вернулся с трёхлитровыми банками обратно, праздник был не менее весело продолжен.

Был бы повод…

37. Выходные в Нуринске

В Алма-Ату приехали погостить с Украины моя тётя Таня с сестрой Ленкой, такое случалось крайне редко, а меня снова гнали в командировку в Экибастуз. Поручив двоюродную сестрёнку Ларину с Кичигиным, я поехал. И ладно, если бы по делу – Айсаров привёз нас туда, а работы не было. Не вывели оборудование в ремонт, и пришлось сидеть и ждать с моря погоды. Которой, впрочем, потом так и не дождались. Злой на Ришата, я уехал на два дня в Нуринск к Белкотам.

На лето отменили 625-й Павлодар-Караганда, по его графику пошёл, чередуясь днями с «Новокузнецком-Карагандой», украинский состав Павлодар-Киев. Уехать на Караганду получалось не в каждый день, и в эту пятницу как раз прямого поезда-то и не оказалось. Ну что ж, вечером я сел в киевский до Целинограда. Билеты были в плацкарт, отбронированный по Целинограду – там садились полностью на все 54 полки с номерами мест в билетах. Украинский проводник, похоже, подозревал в каждом садящемся «попрошаек», которые будут уламывать его разрешить им ехать на третьих полках куда-нибудь дальше, потому что билетов в тот же Киев уже минимум за месяц не было. Он, собрав билеты, отказался давать нам бельё, проорал, чтобы никто из нас не рассчитывал остаться в его вагоне дальше Целинограда, и заперся на ключ в служебке.

Нас набралось человек шесть или семь – все тоже ехали в сторону Караганды. Постелили матрасы и улеглись. Долго не темнело, но немного поспать всё же чуть-чуть удалось, хотя подлюка проводник поднял нас аж в Еркеншилике и целых полтора часа бдил, чтобы никто «на дурнячка» не завалился обратно спать…

В Целинограде огромная толпа ринулась штурмовать вагон так рьяно, что мы еле-еле выбрались на перрон. Почти все, ехавшие со мной, вскоре ссосались у кассы, которая любезно предлагала места до Караганды на 112-й скорый из Москвы, шедший двумя часами позже. Взяв билет, я пошёл по вокзалу, и вскоре набрёл на полутёмный буфет, в котором оказался обычный в советские времена чуть тёплый разливной бочковой кофе с молоком.

Я взял пару стаканов этого пойла, варёные яйца, и только устроился за столиком, как в расположенный рядом зал ожидания вдруг влетели две банды местных ухарей. Между ними началась драка, которая вскоре перетекла в буфет. Продавщица, успев прихватить одной рукой коробку с деньгами, крикнула мне, чтобы я ей помог: мы вместе впряглись в огромную алюминиевую кастрюлю с этим самым разливным кофе и забежали в подсобку в тот момент, когда кого-то из ухарей уже со звоном укладывали в стеклянную витрину.

Наряд ментов, больше десятка человек, появился на удивление быстро. Они успели повязать почти всех, и запихивали на привокзальной площади в «бобоны». А буфетчица налила мне ещё стаканчик из спасённой кастрюли и выпустила через служебный вход.

На всём перроне оказался один-единственный мужичок с загипсованной по колено ногой. Он маялся на лавочке в ожидании поезда, рядом стояла чуть начатая бутылка водки. Разумеется, он тут же позвал меня в компанию. Вскоре выяснилось, что он тоже алма-атинец, тоже работает в Экибастузе, на каких-то монтажных работах упал с лесов, сломал ногу, и теперь едет домой лечиться. Я успел помочь ему допить этот пузырь, потом пришёл мой поезд. Мужику оставалось сидеть на перроне ещё полтора часа, а я поехал…

Утром в Нуринске Юрка придумал такую забаву: через дорогу от дома офицерского состава была заросшая по краям камышом лужа размером где-то сто на пятьдесят метров. Оказалось, что в ней во множестве водятся крохотные такие карасики, чуть больше аквариумных. И мы пошли ловить эту рыбу! Белкот нашёл две удочки, мы взяли хлеба и встали в камышах недалеко друг от друга. До обеда наловили ведро этой «мойвы» и принесли домой. При этом, конечно, нахохотались до боли в животах. Потом Юрка долго мучился, но часа за полтора-два всё же перечистил всю рыбу и пожарил её. Я даже не стал пробовать этих карасиков – не любитель, а он щёлкал их под водочку, как семечки.

Как-то у меня в обратную дорогу образовался попутчик. Тот самый майор-учётчик, которого я «возил» в командировку в Балхаш, ехал по делам в Ерментау на этом же поезде. Но у меня-то обратный билет был только общий, поэтому Белкот с Майоровым привезли меня сначала в Нуринск, где знакомая им кассирша нашла мне плацкартное место (а поезд к тому времени уже вышел из Караганды в нашу сторону), а потом в Актау, где была ближайшая к нам остановка этого поезда. Мы с Владимиром Юрьичем хоть и сели в разные вагоны, но сразу же после отправления я пришёл к нему на бутылочку самогонки, раздобытую им где-то в дорогу вместо водки. До Целинограда мы её лихо прибрали и пошли спать. Уж и не знаю, как выходил ночью Юрьич, но я припёрся обратно в «Голубые Дали» с абсолютно квадратной башкой…

А за месяц до этого, когда наоборот, в воскресенье не было павлодарского обратно, пришлось мне из Караганды садиться до Экибастуза в автобус. И всё бы ничего, если бы не моя соседка…

Я забрался в салон одним из первых, и смотрел в окошко. Вскоре появилась импозантная девочка в миниюбчонке, лет шеснадцати, не больше, и, размахивая билетиком, потребовала себе место у окна. Я посмотрел её билет: «Извините, барышня, у Вас 14-е, а у меня 13-е – в автобусах „Икарус“ номера мест у окон нечётные!» Миниюбчонка подняла хай на весь салон, но прибежал один из водителей и подтвердил ей то же самое. Она проворчала себе под нос что-то невразумительное, но уселась, где сказали.

Поехали… Жара стояла за тридцать, и мужики с соседних кресел открыли верхний люк. И, едва появился спасительный ветерок, как моя соседка тут же развопилась, что ей дует, и закрыла люк обратно. В течение следующих пятнадцати минут несчастный люк то открывался, то закрывался раз десять – на моё счастье победили мужики с соседнего ряда. Вскоре барышня уснула…

В Молодёжном стояли долго – водители не отправлялись раньше своего, каким чудаком так придуманного расписания. Мне очень хотелось выйти и покурить, но я не решился будить миниюбчонку, чтобы снова не поднялся вой. Автобус побежал себе дальше, пару раз остановился у поворотов в какие-то посёлки, потом водилы бросили руль где-то прямо посреди Великой Казахской Степи и объявили перекур. Умотанный жарою народ потянулся к выходу. Не выдержал, и стал выбираться и я – естественно, барышня была разбужена и тут же начала возмущённо вопить…

В следующий раз она проснулась, когда автобус свернул с большой трассы к Экибастузу. Видать, попусту вопить ей уже надоело – девочка начала задавать вполне осмысленные вопросы: что здесь за город, что вон там, за окошком, такое красненькое белеется, ну и так далее. За пятнадцать минут рассказал ей всё, что знал о городе (а кое-что знал, ибо в рамках институтских отчётов о производственной практике приходилось писать рефераты на всякие темы – среди них попадались и об истории Экибастуза). И тут, наконец, наш красный «Икарус» перебрался через оба привокзальных моста, и заехал на автовокзал.

Я уже вышел из автобуса и завернул за угол здания, как меня догнала миниюбчонка: она вообще-то ехала дальше, в Павлодар, но автобус встал и здесь почти на час! Барышня вцепилась в меня мёртвой хваткой и потребовала немедленно показать ей, где здесь продаётся сок или лимонад. На моё счастье, ОРСовский продуктовый через дорогу ещё работал, я отвёл её туда чуть ли не за ручку, и только тогда смог, наконец, отвязаться от этой подруги…

Впрочем, все эти миниюбчонки – это так, досадные дорожные мелочи… Случалось похлеще! Осенью того же года возвращаюсь из очередного нуринского уикэнда в Экибастуз на поезде. Сели и едем себе спокойненько. Вагон загружен на все сто, уже темно, почти весь народ спит… И вдруг! В Вишнёвке толпа местных, человек десять минимум, начала молотить по вагону. Подозреваю так, что они разъезжались с какой-то свадьбы, ибо были уж больно «весёлые». Проводница вышла и сказала, что у неё вагон купейный и свободных мест нет. И тогда эта разъярённая аульная толпа начала швырять чем попало в окна! На наше счастье, поезд быстро отправился…

Ночью было минус пять. Соседка по купе везла совсем маленького ребёночка – его завернули во все четыре одеяла, которые у нас были. Сами оделись во все куртки, но спать от холода не смогли. А что же вы хотите: у нас полностью разбили восемь из девяти окон в проходе, и три окна в разных купе. Тех, у кого разбились окна в самих купе, бригадир расселил по другим вагонам, а нас оставили так! Ну я-то ладно, к утру доехал, а вот как эти бедолаги шлёпали дальше?!!

Примерно через полгода после этих разбитых окон, ранней весной, мне, вдруг оказавшемуся в этом Экибасе вообще в гордом одиночестве, вдруг захотелось прокатиться в Нуринск… на самолётике! Ежедневно рано-рано утром проходил «почтово-газетный» Ан-24, крутившийся по кольцевому маршруту Целиноград-Павлодар-Караганда-Целиноград. Весь смысл этого рейса был в том, чтобы успеть развезти к утру тираж центральных газет, печатавшийся на все три этих области в типографии целиноградского обкома. Теперь эту типографию превратили в «бизнес-центр» прямо напротив «ПуЧи»… На самолётик даже продавали сколько-то билетов и простым пассажирам…

«Богатырская» авиакасса Экибастуза нашла мне одно место на субботний «газетный» рейс. Предстояло появиться в аэропорту Павлодара под утро, но с этим особых проблем в советские времена не было: ежедневно в час ночи из Экибастуза уходил автобус не просто в Павлодар, а в Аэропорт Павлодар. Рейс этот редко бывал незагруженным, вдобавок не менее половины его пассажиров ехало именно в аэропорт. Но надо же было такому случиться, что когда мы к четырём утра приехали на павлодарский автовокзал, абсолютно весь народ вышел, и в аэропорт остался я один!!!

Водила скривил такую рожу, будто у него разболелись все зубы сразу:

– Из-за Вас одного в порт ехать?!!

– Ну не езжайте, только я тогда скажу об этом диспетчеру автовокзала. Или оплатите мне такси до аэропорта?

На моё счастье автобус был не экибастузский, а павлодарский – воевать с родным автовокзальским начальством в планы шофёра явно не входило, и он, будто бы делая мне самое величайшее одолжение в жизни, протянул:

– Ну ладно… Поедем…

Длинный «ЛАЗ», называвшийся на жаргоне шоферов «МУ-2», уютно ноя двигателем, выбрался на Кутузова. С обеих сторон этой широченной улицы стояли длинные многоэтажки, но в квартирах нигде ни одно окошко не горело, лишь слабенько мерцали вертикальные пунктирные строчки подъездов…

– «Я был вчера в огромном городе,

– Где совершенно нет людей…»

Автобус останавливался на светофорах, но ни одной встречной машины или какого-нибудь пешехода так и не попалось! Я сидел где-то в самой середине салона и продолжал смотреть в окне это фантастическое кино…

– «И иногда казалось мне, что город жив,

– И что вокруг – мильён людей…»

Интересно, а сам многоуважаемый господин Макаревич хоть раз в такую ситуацию попадал?

– «И вскоре я покинул город,

– И город сразу опустел…»

Автобус заложил крутой вираж на кольцевой развязке при повороте с семипалатинской трассы в аэропорт. Ещё минут десять, и мы подъехали к аэровокзалу. Я выскочил, а обрадованный водила, даже успев прихватить каких-то «левых» пассажиров с ночного «Ту-134» Томск – Фрунзе, резво умчался обратно в Павлодар.

Накопитель, чуть не захлебнувшись, всё же всосал в себя пассажиров московского рейса, следом за ними туда позвали и нас. На весь «газетный» рейс нас набралось человек пятнадцать. Мы быстро расселись по стоявшему сразу у здания аэропорта целиноградскому Ан-24, завертелись винты, самолётик, весь передний отсек которого был доверху нагружен макулатурой, бодренько проскочил на полосу и моментально взлетел.

Минут через пятнадцать в моём окошке показался встречавший вместе с нами первые солнечные лучи Экибастуз. Стюардесса принесла по стаканчику минералки и исчезла. Ещё примерно через час мы плюхнулись на полосу недостроенной карагандинской «Сары-Арки», такую огромную, что, наверное, легко смогли бы приземлиться и поперёк неё. Возле полудостроенного здания аэропорта стояла парочка «взрослых» самолётов, наш встал чуть поодаль от них и, пока мы выходили, у переднего грузового люка уже притёрся «ГАЗ-53» с почтовой будкой, куда перекидывали толстенные пачки свежих газет.

«Правды» нет, «Советская Россия» уже продана, остался только «Труд» за три копейки!» – говорили тогда острословы…

У входа в служебное здание аэропорта стояло несколько автобусов-«подкидышей» до старого аэропорта, но одним из них вдруг оказался не «подкидыш», а жёлтенький «Икарус» очень редкого девяносто-какого-то маршрута, шедший прямо на вокзал. Я запрыгнул в него.

Электрички в сторону Нуринска уже все ушли, однако у перрона карагандинского автовокзала стоял готовый к отправлению обычный городской «ЛАЗ», шедший рейсом на Покорное. Мне достался самый последний билет и самое первое место в автобусе, сразу у передней двери. Водила, проскочив старый аэропорт, погонялся наперегонки с трамвайчиками, которые ещё ходили тогда по Майкудуку, и выскочил на павлодарскую трассу. Примерно через час наш автобус проехал мимо Куучека, но на первомайскую развилку не свернул, проскочив по трассе чуть дальше, до совхоза «Туздинский». Попетляв по его улицам и высадив нескольких человек, наш водила вернулся обратно на нуринскую трассу.

Ещё через пятнадцать минут я вышел на станции Нуринская, а автобус пошлёпал дальше, в сторону цемзавода. Новый командир моей бывшей воинской части, появившийся совсем недавно вместо перевёдшегося куда-то на Урал подполковника Брюшкова, меня не знал, да и водила у него был теперь из каких-то совсем молодых пацанов – «командирский» УАЗик проскочил мимо меня на всех парах. Зато в шедшем следом «школьном» автобусе немало людей меня ещё прекрасно помнило – до Юрки Белкота, встречавшего меня непременной бутылочкой, довезли мигом…

Больше на уик-энды в Нуринск я на самолётиках не летал…