Текст книги "«Кроваво-Красная» Армия. По чьей вине?"

23—29 января 1937 года состоялся еще один процесс над ленинскими соратниками – дело «параллельного троцкистского центра». В нем участвовали старые большевики, раскаявшиеся и прощенные оппозиционеры, заслуженные деятели партии «чудес» Пятаков, Радек, Серебряков, Сокольников, Муралов и другие – всего 17 человек. Как выяснилось, и они тоже убивали Кирова, занимались шпионажем, диверсиями и подготовкой террористических групп, строили планы поражения Советского Союза в войне с Германией, портили чистый воздух и мечтали о восстановлении «капиталистических порядков».

На суде все они признавались с такой готовностью, что присутствовавший в зале знаменитый немецкий писатель Лион Фейхтвангер (1884–1958) впоследствии написал: «Создавалось впечатление, будто обвиняемые, прокурор и судьи увлечены одинаковым, я чуть было не сказал спортивным, интересом выяснить с максимальной степенью точности все происшедшее».

В самую точку: Радек, удрученный литературной бездарностью следователя, собственноручно строчил на себя протоколы, Пятаков буйно фантазировал, как он тайно летал самолетом в Осло устанавливать связь с Троцким и договариваться о германской интервенции.

Дотошно во всем разобравшись, суд приговорил 13 человек к расстрелу, четверым «навесили срока» и убили чуть позже, в лагерях.

Предавший всех своих друзей и учеников Н.И. Бухарин писал:

«Что мерзавцев расстреляли – отлично: воздух сразу очистился… Коба! Я видел, как дух Ильича почиет на тебе».

Дойдет очередь и до Бухарина, морально он уже был мертвец, «душонка, обремененная трупом», сочиняющая на досуге письма о любви к Сталину, стихи о счастливой жизни в СССР и обращение к «Будущему поколению руководителей партии»:

«Прошу новое, молодое и честное поколение руководителей партии зачитать мое письмо на Пленуме ЦК, оправдать и восстановить меня в партии. Знайте, товарищи, что на том знамени, которое вы понесете победоносным шествием к коммунизму, есть и моя капля крови».

«Вот с какими гадами мы работали… А если бы не было этих репрессивных методов, они бы не боялись так – тоже надо иметь в виду», – разводил руками доживший до глубокой старости Молотов.

«Но сейчас говорят, что у обвинения не было никаких фактов, кроме признания обвиняемых, что еще не является доказательством вины», – сомневался беседовавший с ним Феликс Чуев.

«Какое нужно еще доказательство вины, – отвечал Молотов, – когда мы и так знали, что они виноваты, что они враги!»

В свое время Бухарин сам сформулировал: «В революции побеждает тот, кто другому череп проломит». Товарищ Сталин оказался шустрее, он спиной не поворачивался никогда. Он – настоящий революционер – неутомимо дырявил затылки. Кому пулей, кому альпенштоком. Потому побеждал. А воздух становился все чище и бодрее.

По всей стране, «где так вольно дышит человек», разворачивалась полномасштабная охота на «врагов народа» и членов их семей. Центр спускал по административной цепочке квоты на отстрел людей в каждой республике и каждом районе. С мест кричали: «Мало!» – и выдвигали встречные планы. «Дорогой товарищ Сталин, – жаловался первый секретарь ЦК Украины. – Украина Вам посылает ежемесячно по 17–18 тысяч арестованных. Москва утверждает 2–3 тысячи. Прошу принять меры. Любящий Вас Никита Хрущев».

Репрессивная машина набирала обороты. В кровавой мясорубке гибли партийцы и беспартийные, рабочие и крестьяне, школьники и профессора, атеисты и служители культа, домохозяйки и члены Центрального Комитета партии, артисты и чекисты.

На февральско-мартовском Пленуме 1937 года генсек сделал знаменитый доклад: «О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников»:

«Надо помнить: никакие успехи не могут аннулировать факта капиталистического окружения… Пока есть капиталистическое окружение, будут и вредительства, террор, диверсии, шпионы, засылаемые в тылы Советского Союза… Надо разбить, отбросить гнилую теорию о том, что с каждым нашим продвижением вперед классовая борьба у нас будет затухать…»

Делегаты – члены Политбюро, партийные бонзы и главы народного хозяйства ретиво, наперегонки отчитывались об успехах в разоблачении вредителей. Им, хозяевам новой жизни, это дело всегда нравилось, им пока было весело.

Стенографистки фиксировали приступы радостного оживления. Вечернее заседание 1 марта 1937 года. Вот выступает нарком водного транспорта Пахомов:

«Недавно только стали проверять кадры и уже такой букет. Сердюк – начальник Днепропетровского пароходства, Хандожко – заместитель начальника Енисейского пароходства – я называю фамилии людей, которые уже разоблачены и арестованы. (Смех.) Зимин – начальник механикосудовой службы, Кувшинов – заместитель начальника Верхне-Волжского пароходства, Бовин – начальник Центр-управления Верхне-Волжского пароходства, Самарцев – зам. начальника Московско-Окского пароходства. (СТАЛИН. Бовин тоже арестован?) Тоже арестован, тоже сволочью оказался. (Молотов. Правильно арестован?) Правильно. (МОЛОТОВ. А раньше вы не догадывались?) Нет, не догадывался.

Я не стану занимать ваше время зачитыванием большого списка, у меня этот список имеется на 77 человек (смех), из которых 2/3 арестованы. (СТАЛИН. Маловато что-то.) Тов. Сталин, я вам сказал, что это только начало. (Смех всего зала.)…

Мы должны работать по-новому, а для этого мы должны прежде всего раскрыть всех вредителей. Как их можно раскрыть? Если этот факт взять и по-настоящему рассмотреть, по-новому рассмотреть, почему это случилось, то мы дороемся и выявим еще одного-двух сволочей, уверяю вас. А как только двух-трех сволочей поймаем, эти две-три сволочи дадут еще двух-трех сволочей. (Смех.)».

Из выступления наркома внутренних дел Ежова:

«Например, в Госбанке СССР нами вскрыта довольно мощная троцкистская организация численностью до 20 человек… (ГОЛОСА С МЕСТ. Здорово! Ого!)… По наркомлегкпрому мы, по существу, только разворачиваемся. Хотя уже сейчас у нас осужден 141 активный вредитель и диверсант. Из них довольно значительная группа расстреляна».

Вредители скрывались везде. Взрывы на шахтах, аварии – диверсии и «вредительская охрана труда», нехватка средств – «вредительская инструкция по кредитованию сельского хозяйства», не работает канализация – «вредительское составление проекта». Попутно признавались в собственной некомпетентности:

«Нам нужно, товарищи хозяйственники, основательно порыться и разобраться, где тайны и в проектах, и в предприятиях, и в цехах, и в агрегатах… Значит, для того, чтобы у нас не было вредительских вещей, для этого мы должны, во-первых, сами знать и уметь по-настоящему разбираться во всех делах, во-вторых, взять под действительный контроль, под настоящую проверку те решающие вещи, которые нам нужны».

Сталин (он готовится к войне, обеспечивает «надежный тыл», Молотов именно так объяснял Большой Террор) внимательно наблюдал эту вакханалию, вел отбор: с кем можно будет «пойти в разведку», кого пора спустить в подвал, кто еще пригодится. На письменном столе генсека уже не ленинские тома – теоретические споры давно закончены, – а история деяний Иоанна Грозного:

«Таким медленным и верным путем были уничтожены все местные уставы. Вече исчезло, дружина обратилась в придворных слуг, во всем зависящих от личного расположения князя. Сам князь и его власть поднялись на недосягаемую высоту, и величие этой власти бросалось в глаза каждому, ибо вокруг было ровное поле». На полях – сталинские пометки: «Учитель… учитель…»

Сразу после окончания Пленума последовала генеральная директива ЦК ВКП(б), в которой указывалось, что «теперь слабость наших людей составляет не их техническая отсталость, а политическая беспечность, слепое доверие к людям, случайно получившим партийный билет, необходимость проверки людей не по их политическим декларациям, а по результатам их работы».

Не сразу, но до партийных бояр дошло, что в праве на пулю их уравняли со всеми счастливыми советскими людьми:

«Верхушка была охвачена страхом. Все соревновались в проклятиях бывшим друзьям и врали друг другу, отцу, и матери, и детям, только бы продемонстрировать лояльность «усатому». Люди ждали ареста со дня на день и врали даже самим себе, даже в дневниках, надеясь, что их прочтут на следствии».

Смена кадров, приобретавшая характер массовых репрессий, вела к тому, что многие руководители вообще переставали думать, ибо всякая инициатива наказуема, в обстановке «дикой охоты» – смертельно опасна. В обществе насаждалась атмосфера страха, парализовавшая волю, приводившая к моральной деградации. Партийный «генералитет» и партийное «офицерство» впадали в безумие от переполнявших горячечный мозг преданности и ужаса.

Кандидат в члены Политбюро П.П. Постышев: «…везде и всюду начал кричать, что нигде нет порядочных людей, что много врагов… Часто Постышев вызывал к себе представителей райкомов, брал лупу и начинал рассматривать ученические тетради. У всех тетрадей оборвали обложки, потому что на обложке в орнаменте Постышев разглядел фашистскую свастику!»

Но ни пролетарское происхождение вкупе с полным отсутствием образования, ни заслуги в коллективизации Украины, ни усердие в проведении Большой чистки Павлу Петровичу не помогут. А с лупой – это он, надо признать, хорошо придумал. Лупой в Советской стране обзаведется каждый секретарь горкома, райкома, парткома; все будут искать и находить – в детских тетрадках, в рисунках тканей, на деньгах (первые советские деньги как раз и печатались со свастикой) – тайные фашистские знаки, нанесенные вездесущей вражеской агентурой. Их бы всех на нелегальную работу в Германию отправить, красные звезды на рейхстаге по ночам малевать.

После каждой очистительной волны «вожди» мельчали, тоньчали шеей, становились ниже ростом, скуднее умом. Партийные работники всех уровней составили самый неграмотный слой советской «интеллигенции». Накануне Великой Отечественной войны 70 % секретарей районных и городских комитетов партии, а также парткомов организаций и предприятий имели лишь полное или неполное низшее образование. Лидеры уровня союзных и автономных республик, обкомов и крайкомов мало отличались от своих младших единомышленников и подельников: половина из них имела общее образование в объеме четырех классов начальной школы.

(Начальный период войны в очередной раз подтвердит известную истину: палачи не могут быть защитниками. Драпающие на восток партийные и советские работники станут самыми мобильными «наземными частями», далеко превзойдя пресловутые танковые группы как по скорости, так и по оснащенности транспортом. Они бросят секретные документы, любимые лупы, неблагодарный народ, свои обязанности по проведению мобилизационных мероприятий, но не забудут прихватить жен, любовниц, комоды и фикусы в кадках. Всего лишь несколько примеров, всего лишь за две недели памятного лета 1941 года:

«Руководящие работники Гродненского, Новоград-Волынского, Коростенского, Тернопольского районов в панике бежали задолго до отхода наших частей, причем вместо того, чтобы вывезти материальные ценности, вывозили имеющимся в их распоряжении транспортом личные вещи…»

«В Пинске сами в панике подорвали артсклады и нефтебазы и объявили, что их немцы бомбами подорвали, а начальник гарнизона и обком партии сбежали к нам в Лунинец…»

В Витебске за неделю до прихода немцев:

«Облисполком распустил свои отделы. Большинство работников со своими семьями уехали. Райсоветы также не работают и никакого порядка в городе не наводят. Сейчас в Витебске не найдется ни одного учреждения. Которое бы работало. Закрылись и самоликвидировались все, в том числе облсуд, нарсуды, облпрокуратура, облздрав, профсоюзы и т. д… Тревога и паника усилились еще и тем, что в городе стало известно о том, что ответственные работники облорганизации эвакуируют сами свои семьи с имуществом, получив на ж. д. станции самостоятельные вагоны, причем жены этих ответработников из НКВД, облисполкома, парторганов и другие стали самовольно уходить с работы. Так, например, ушли с телеграфа, с телефонной сети, из больниц и других учреждений…

…председатель Витебского горсовета Азаренко загрузил в приготовленный им грузовик бочку пива, чтобы пьянствовать в дороге, как он обыкновенно это делает в городе у себя на службе…»

«Следует отметить, что ряд работников партийных и советских организаций оставили районы на произвол судьбы, бегут вместе с населением, сея панику. Секретарь РККП(б)У и Председатель РКК Хмельницкого района 8.7 покинули район и бежали».

Вместе с населением – сильно сказано. Откуда у населения грузовики и «самостоятельные вагоны»? Население секретарское племя бросило на произвол судьбы.

Они вернутся только через три года, объявят всех оставшихся на оккупированных территориях людьми второго сорта, «подвергшимися воздействию фашизма». И потом пять десятилетий будут распевать о своей «руководящей и направляющей роли», заваливать прилавки макулатурой о подпольных обкомах «в действии» и о том, как «партийный билет делал бойца в два раза сильнее».)

В марте 1938 года в Москве разыграли последний открытый политический спектакль – процесс по делу «Антисоветского право-троцкистского блока». Главные роли исполняли Н.И. Бухарин (в тюрьме на него снизошло просветление – он осознал высшую целесообразность сталинского террора: «…есть какая-то большая и смелая политическая идея Генеральной чистки: а) в связи с предвоенным временем, б) в связи с переходом к демократии (?) эта чистка захватывает всех а) виновных, б) подозрительных, с) потенциально подозрительных…»), Н.И. Рыков, А.И. Ягода, H.H. Крестинский, А.П. Розенгольц, М.А. Чернов, И.А. Зеленский.

И эти нелюди тоже убивали Кирова, сжили со свету Горького, Менжинского, Куйбышева (его родной брат комкор Николай Куйбышев, командующий войсками Закавказского ВО, тоже «заговорщик», уже сидит, его очередь подойдет в августе), планировали перерезать Политбюро, искажали верную политику коллективизации, мечтали вернуть свободные советские народы под «капиталистическое ярмо», сотрудничали с немецкой, польской, японской, британской разведками, националистическим подпольем, военными заговорщиками, вредителями из НКВД, что-то взрывали и подавали патроны Фанни Каплан, когда та стреляла в Ленина. В общем, гадили Советской власти где могли.

За время коллективизации пало более половины имевшихся в стране 33 миллионов лошадей, 70 миллионов голов рогатого скота и свиней. Так вот, лошадей извел нарком земледелия Чернов, организовавший три фабрики «для выработки заразных препаратов» и чуть было не оставивший красную кавалерию без скакунов. Он же с пособниками «специально прививал рожу и чуму свиньям». Розенгольц организовал «вредительский экспорт чугуна» в Японию, из которого японская военщина выделывала снаряды на головы мирных советских граждан. Председатель Центросоюза И.А. Зеленский подсыпал в масло и другие «предметы продовольствия» стекло и гвозди.

И при таком «букете» статей глава заговора Бухарин рассчитывал, что ему сохранят жизнь, отправят отбывать срок «на Печору и Колыму, в лагерь, где я поставил бы университет (!), институты (!!), картинную галерею (!!!), зоо– и фотомузей (?)».

15 марта 1938 года его радикально излечили от застарелого инфантилизма. Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила 18 участников «блока» к расстрелу, троим дали по 25 лет заключения.

Отходную последним представителям племени «старых большевиков» спел генеральный прокурор СССР А.Я. Вышинский (1883–1954):

«Вся страна, от малого до старого, ждет и требует одного: изменников и шпионов, продавших врагу нашу родину, расстрелять, как поганых псов! Требует наш народ одного: раздавите проклятую гадину!

Пройдет время. Могилы ненавистных изменников зарастут бурьяном и чертополохом, покрытые вечным презрением честных советских людей, всего советского народа. А над нами, над нашей счастливой страной, по-прежнему ясно и радостно будет сверкать своими светлыми лучами наше солнце. Мы, наш народ, будем по-прежнему шагать по очищенной от последней нечисти и мерзости прошлого дороге, во главе с нашим любимым вождем и учителем – великим Сталиным – вперед и вперед, к коммунизму!»

Счастлив тот человек, кто родился в советский век.

В 1939 году Советским Союзом правила совсем другая партия. Прошли времена, когда кто-нибудь имел смелость возражать, задавать вопросы, просто открывать рот в присутствии Великого Кормчего. Из пятнадцати народных комиссаров первого набора Совнаркома, деливших портфели после взятия Зимнего дворца, в живых остались трое – Троцкий, Авилов-Глебов (оба уже приговорены) и Сталин; естественным образом успели отойти в мир иной четыре человека.

На апрельском сборище партийного актива Киевского особого военного округа начальник Главного политуправления РККА комиссар 1-го ранга Л.З. Мехлис делился впечатлениями о последнем съезде:

«На XVIII съезде ВКП(б) не было ни оппозиционных, ни подло замаскированных речей. Даже внешне съезд выглядел по-другому – большевистская организованность, подтянутость, деловитость характеризуют работу съезда. Во время работы съезда в кулуарах и курилках люди не болтались. Внимательно слушали ораторов, аудитория ловила каждое слово выступающих и быстро реагировала.

Делегаты с особенной любовью и вниманием ловили каждое слово вождя нашей партии товарища Сталина. Нет слов, которыми можно было бы выразить то теплое чувство, ту любовь, те взгляды, которые тянулись из зала к руководителям партии и правительства, к тому человеку, с именем которого неразрывно связана наша победоносная борьба – к великому товарищу Сталину…

По своему единству, по своей монолитности, по своей спаянности и единой целеустремленности XVIII съезд партии занимает выдающееся место в истории большевизма. Многие годы нам не удавалось в партии создать такую обстановку… Великий вождь партии товарищ Сталин, руководители партии и правительства – все были избраны съездом в состав Центрального Комитета единогласно».

Он уже не человек. Позже Н.С. Хрущев вспоминал: «Мы привыкли: раз Сталин предлагает, то нет вопросов – Богом данное предложение; все, что дает Бог, не обсуждают, а благодарят за это» (в хорошем расположении духа кремлевский бог похлопывал секретаря Московского обкома партии по бритой голове и называл своим «маленьким Марксом», Никита Сергеевич краснел и расцветал счастливой улыбкой).

Понятно, что столь масштабный заговор никак не мог быть осуществлен без участия в нем военных. 23 февраля

1937 года нарком Ежов сообщил Пленуму, что лидеры антисоветской организации правых, которую возглавлял центр в составе Бухарина, Рыкова, Томского, Угланова и Шмидта, планировали не только проведение серии террористических и диверсионных актов, но и замышляли «свержение сталинского режима» путем дворцового переворота, «могущего быть совершенным одним из красных генералов».

Другой вариант – подготовка поражения СССР в войне с Германией или Японией, что, понятно, тоже не могло быть достигнуто без помощи «особливо конспирированной» военной организации. Молотов подтвердил: «Военное ведомство – очень большое дело, проверяться его работа будет не сейчас, а несколько позже, и проверяться будет очень крепко».

Репрессии и до того не раз сотрясали Красную Армию. В середине 20-х была проведена чистка командного состава и политических работников, подозреваемых в сочувствии к троцкистской оппозиции. Спустя несколько лет были осуществлены мероприятия по чистке РККА от бывших офицеров старой армии. В ноябре 1928 года уже 72 % красных командиров составили выходцы из рабочих и крестьян. Только с 1 ноября 1929 по 31 декабря 1931 года из армии было изъято 4473 человека кадрового состава и 5600 человек переменного.

Дело не ограничивалось только их увольнением из вооруженных сил. Был сколочен ряд дел о заговоре, по которому осудили более трех тысяч командиров. Волна арестов прокатилась по армии в связи с убийством Кирова. За период с 1 декабря 1934 по 20 января 1935 года только в МВО «за открытое проявление контрреволюционных настроений» было арестовано 43 военнослужащих. Из Военно-политической академии был уволен 131 человек, многие из них затем исключены из партии и арестованы. Бдительные органы никогда не упускали армию из поля зрения, но пик террора пришелся на 1937–1938 годы.

Согласно записке армейского комиссара 2-го ранга ЕЛ. Щаденко, с 1 марта 1937 по 1 марта 1938 года из РККА было уволено 21 268 военнослужащих, в том числе по политическим мотивам 17 413 человек, из них арестовано и осуждено 5329 человек. Таким образом, за этот период вычистили «всего-навсего» чуть более 1 % от списочной численности вооруженных сил. Зато какой это был «процент»! Никогда террор не касался начальников столь высокого ранга. Во главе троцкистского военного заговора стояли маршал и командующие войсками важнейших округов!

Первой разоблачили, арестовали и расстреляли в июне 1937 года «банду Тухачевского». Маршал Ворошилов еще до суда над «изменниками» секретным приказом довел до личного состава всех рот, эскадронов, батарей и эскадрилий о разоблачении органами НКВД военной фашистской организации, имевшей «стремление ликвидировать Советский Союз и восстановить в СССР ярмо помещиков и капиталистов», готовившей убийства руководителей партии и правительства, продававшей врагам военные тайны, подрывавшей «оборонную мощь нашей Родины».

Дальше все пошло по накатанной колее: «А как только двух-трех сволочей поймаем, эти две-три сволочи дадут еще двух-трех сволочей». В результате выявили десятки контрреволюционных организаций, поразивших метастазами все рода войск, все подразделения вооруженных сил. И началась пальба по своим.

По должностям в 1937–1938 годах были репрессированы три заместителя наркома обороны, нарком Военно-Морского флота, 16 командующих войсками округов, 25 их заместителей и помощников, 5 командующих флотами, 8 начальников военных академий, 25 начальников штаба округов, флотов и их заместителей, 33 командира корпуса, 76 командиров дивизий, 40 командиров бригад, 291 командир полка, два заместителя начальника политуправления РККА, начальник политуправления ВМФ и ряд других командиров и политработников.

Со времен перестройки длительное время из книги в книгу, из одной телевизионной передачи в другую кочевала фраза:

«Были репрессированы три маршала Советского Союза из пяти, два армейских комиссара 1-го ранга из двух, два командарма 1-го ранга из четырех, 12 командармов 2-го ранга из 12, два флагмана флота 1-го ранга из двух, 15 армейских комиссаров 2-го ранга из 15…», ну и так далее. Кто считал, по какой формуле – уже не понять. Также непонятно, какой исторический период имелся в виду и кого зачислили в разряд «репрессированных». Некоторую достоверность придавало то обстоятельство, что маршалов подсчитали правильно. Но отсюда же следует, что охватываемый период укладывается в 1935–1939 годы, что лишает все остальные расчеты какого-либо смысла.

Начнем с того, что в 1935 году звания командарма 1-го ранга были удостоены пять человек. Из них один умер своей смертью в 1936 году и похоронен с высшими почестями, двоих – Якира и Уборевича – расстреляли в 1937-м. В дальнейшем командармами 1-го ранга стали еще четверо военачальников, а троих расстреляли. Трое оставшихся – Шапошников, Тимошенко, Кулик – в 1940 году стали Маршалами СССР.

Армейский комиссар 1-го ранга в наличии имелся один – начальник Политуправления РККА Ян Гамарник. Гамарник застрелился сам. Позднее это звание присвоили

Петру Смирнову, Ефиму Щаденко и Льву Мехлису. Первого расстреляли, а два других прекрасно себя чувствовали.

Командармов 2-го ранга «первой волны» было девять человек. В 1936 году к ним добавились И.И. ВацетисиА.И. Седякин. В 1937-м семерых репрессировали, Ивана Федько отправили на повышение, звание командарма 2-го ранга присвоили С.К. Тимошенко. В 1938–1939 годах арестовали еще троих.

За этот же период «ромбы» командарма получили М.П. Ковалев, И.С. Конев, К.А. Мерецков, С.И. Кулик, Г.М. Штерн, И.В. Тюленев, И.Р. Апанасенко, О.И. Городовиков, А.Д. Локтионов, Я.В. Смушкевич, Д.Г. Павлов, H.H.Воронов, В.Д. Грендаль, И.В. Смородинов, В.Н. Курдюмов и другие. Этих сажали и отстреливали уже в генеральских званиях. Поэтому «двенадцать из двенадцати» никак не получается. Такая же путаница и с комиссарами.

Всего расстреляли: маршалов – 3, командармов 1-го ранга – 5, флагманов флота 1-го ранга – 2, командармов 2-го ранга – 10, армейский комиссар 1-го ранга – 1, армейских комиссаров 2-го ранга – 15, армвоенюрист – 1, ком-коров – 60, корпусных комиссаров – 25, комдивов – 136, комбригов – 221, бригадных комиссаров – 34.

В праздничном докладе «XX лет РККА и ВМФ» в феврале 1938 года Ворошилов заявил:

«Красная Армия после уничтожения военно-фашистской банды и очищения своих рядов от продажной, изменнической мерзости стала неизмеримо более крепкой, еще более чем когда-либо монолитной и спаянной вокруг партии Ленина – Сталина, вокруг нашего рабоче-крестьянско-го Правительства». Однако в личных заметках Климент Ефремович писал о другом: «Авторитет армии в стране поколеблен… Подорван авторитет начсостава… Это означает, что методы нашей работы, вся система управления армией, работа моя, как наркома, потерпели сокрушительный крах».

Армия была в полном смысле слова обезглавлена. Убито все командование Военно-морского флота, вся «обойма» командующих военными округами и их заместителей начиная с 1924 года, за исключением Ворошилова и Шапошникова, руководство Генерального штаба и управлений, преподавательский состав военных учебных заведений. Ротация командования, чехарда перемещений неизбежно вели к снижению уровня боеготовности войск.

Вновь назначенные на должности военачальники первым делом выкорчевывали «вредительские» начинания предыдущих. Так, в Забайкалье в 1937–1938 годах сменилось пять командующих округом. Генерал армии М.И. Казаков вспоминал, как его в июле 1937 года, после одного года обучения, досрочно выпустили из академии и направили в Среднеазиатский округ:

«Буквально через несколько дней после моего приезда был отозван в Москву командующий войсками округа ком-кор И.К. Грязнов и обратно не вернулся. Его заменил Ока Иванович Городовиков, бывший до этого заместителем у Грязнова. Затем не более двух месяцев пост командующего занимал А. Д. Локтионов, потом – Л.Г. Петровский, а в конце года на эту должность прибыл комкор И.Р. Апанасенко. Самые добрые воспоминания остались у меня о начальнике штаба комбриге А.К. Малышеве. К сожалению, вместе мы поработали очень недолго. В начале марта 1938 года совершенно неожиданно Малышев был отстранен от должности начальника штаба округа, и на его место назначили меня. Почти одновременно с этим произошел и ряд других замен в руководящем управлении округа…

Частая смена командующих ничего хорошего не приносила. Некоторые из них начинали не с созидательной деятельности, а с реорганизации и ломки всего того, что было создано до них. Это очень отрицательно сказывалось и на решении задач, которые стояли перед войсками, и главное – на настроении командного состава. Нужно было немало усилий, чтобы восстановить у людей уверенность, деловитость».

Конечно, можно за три года подготовить новых командующих никак не хуже, чем, к примеру, Дыбенко. А «если завтра война»? Видимо, Сталин воевать еще не собирался. По наблюдению Константина Симонова, Вождь уже возомнил, что «может планировать историю».

Не повышало боеспособность армии усиление политического надзора, ликвидация единоначалия и восстановление 10 мая 1937 года института военных комиссаров. Но как без них было обойтись, ведь «комиссар – глаза и уши партии и правительства». Чехословацкий атташе полковник Ф. Дастих по этому поводу писал:

«Для меня совершенно нетерпима теория, что в силу особенностей российской психологии и советской системы Красная Армия способна эффективно действовать на основе, неприемлемой для армий других государств. Я внимательно изучил систему политических комиссаров… Она не может означать ничего иного как разделения командных полномочий».

Тем более что кроме наличия чувствительных ушей и зорких глаз во всем остальном комиссары демонстрировали вопиющую безграмотность. В акте о приеме дел Главного управления политической пропаганды новым его начальником осенью 1940 года отмечалось: общеобразовательный уровень политсостава низок: лишь 6,2 % имеет высшее образование, а 71,5 – ниже среднего. Это был еще один комплект бдящих с лупами в руках, в военном деле понимавших меньше, чем комиссары Гражданской войны.

Была разгромлена военная разведка – гнездо шпионов. За 1937–1938 годы там арестовали 182 человека. Начальник политотдела этого управления Ильичев доносил Л.З. Мехлису:

«Вам известно о том, что, по существу, разведки у нас нет… Нет военных атташе в Америке, Японии, Англии, Франции, Италии, Чехословакии, Германии, Финляндии, Иране, Турции, т. е. почти во всех главнейших странах».

В конце концов уничтожили всех лиц, занимавших пост руководителя советской военной разведки с марта 1924 по июль 1940 года. Последним предвоенным начальником Разведупра стал профессиональный комиссар Ф.И. Голиков (1900–1980). Именно он 20 марта 1941 года докладывал Сталину, что «наиболее возможным сроком начала военных действий против СССР являться будет момент после победы над Англией или после заключения с ней почетного для

Германии мира. Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, быть может, германской разведки».

Свернули и полностью развалили всю работу, проделанную по подготовке партизанской войны. Во-первых, воевать все равно собирались на чужой территории, а своей земли «вершка не отдадим». Во-вторых, и это главное, в людях, обладавших специфическими навыками диверсионноподрывной деятельности, Сталин видел не защитников страны, а угрозу установленному им режиму.

Чекисты, распутывая клубок военного заговора, «неопровержимо» доказали: изменники Уборевич и Якир проводили в своих округах тренировки подрывников и минирование важных объектов по заданию немцев, уготавливая поражение Красной Армии в грядущем конфликте. Указания командармы получали от командующего Берлинским военным округом (?) генерала фон Рундштедта. Потому оперативно были репрессированы работники Генштаба, НКВД, секретари обкомов, занимавшиеся подготовкой к «малой войне», командиры Красной Армии, прошедшие специальную подготовку. Уничтожили сеть партизанских школ вместе с их руководителями и обучаемыми, расформировали партизанские отряды и группы. Большинство «красных партизан» арестовали как бандитов, готовивших тайные базы для иностранных интервентов. Уцелели немногие.