Текст книги "За золотым призраком"

На покашливание за спиной Фридрих Кугель обернулся резко, хотел обругать крепким словцом нахала за то, что без стука вошел в чужую каюту. Но увидел гостя и смолчал – негаданный посетитель, пожилой джентльмен в изящном белом костюме, в хромовых черных туфлях и с тросточкой, раскачивался с пяток на носки и дерзко-насмешливо ухмылялся, не выпуская из зубов гавайскую сигару, от которой по каюте сразу пошел ароматный запах.

– Что вам угодно, почтенный сэр, не имею чести знать… – Фридрих в недоумении сдвинул светлые брови. Его зеленые глаза приняли оттенок холодного ледовитого океана – эти англосаксы смеют так нагло вести себя, что порою хочется влепить одному из них увесистую затрещину и пинком бы вышвырнуть за борт. – С кем имею честь…

Насладившись эффектом своего внезапного появления, Дункель закрыл за собой дверь и все так же с загадочной улыбкой неторопливо и бережно убрал с головы рыжий парик, отклеил усы… и Кугель увидел улыбающегося, довольного произведенным впечатлением давнего командира и приятеля Дункеля. Бросив грязную рубаху в раскрытый чемодан, он поспешно захлопнул его и с распростертыми объятиями пошел, вернее, покатился на толстых кривых ногах навстречу всегда желанному гостю.

– Ба-ба-ба! Вот так сюрприз! Отто, мой милый Отто! Видит мой бог, не узнал! Хотел было тебя обложить, как боцман новобранца, от клотика и до киля. Дай-ка гляну получше, может, какой англосакс под моего фрегаттен-капитана так удачно замаскировался! Клянусь священными водами Стикса!

– Я это, дружище Фридрих! Сразу же, как только вы бросили якорь. Можно на минутку прилечь рядышком на жидкий грунт?

– Вот здорово! – Фридрих радовался, словно ребенок, почесал подбородок, запустив пальцы в волнистые пряди. – Как же ты догадался меня разыскать? Ведь столько лет… Погоди, да ровно семь лет минуло! Не виделись столько – и вот мой фрегаттен-капитан у меня в гостях! Видит мой бог, я чертовски рад! – Фридрих полез в небольшой шкаф, левой рукой вынул бутылку сухого вина, в правой затренькали хрустальные фужеры, за тонкие ножки зажатые между пальцев. Фридрих подошел к столу, рукой с бутылкой пригласил Отто присесть рядом, на диван. – Объясни, к чему тебе понадобился такой маскарад? Что-нибудь неладное случилось? – Кугель пытливо и обеспокоенно всмотрелся в лицо бывшего своего командира, отметив, что Железный Дункель, похоже, мало изменился, время и возрастные болезни щадят его за какие-то особые заслуги перед матушкой-природой…

– И я чертовски рад встрече, старый дружище! Давай за это и выпьем, чтобы всякий раз, когда судьба будет нас сводить вместе, мы могли бы вот так же сердечно и радостно смотреть друг другу в глаза. – Отто принял от Фридриха полный фужер светло-золотистого вина, легонько чокнулись фужерами. Отпив глоток и удовлетворенно причмокнув, он негромко пояснил: – Как эхолот чувствует металл в воде, так и я затылком чувствую, что какая-то гадина прицепилась за мой хвост! И тянется, пожалуй, от самого Виндхука. Кое у кого кошки заскребли на душе, когда узнали, что Железный Дункель с сыновьями отбыл так неожиданно и неведомо куда! Им все эти годы не дает покоя мыслишка, что я принимал участие в сокрытии сокровищ Германии, вывезенных накануне падения Берлина. Потому и ведут порою неприкрытую слежку. Но теперь, похоже, орудуют куда как осторожнее, и я только догадываюсь о слежке, никого конкретно пока не обнаружил в своей кильватерной струе. И тебя, дружище Фридрих, – он поднял на Кугеля строгие, не мигающие глаза, – прошу о нашем знакомстве пока никому не говорить ни словечка! Помощника своего, который на вахте стоит, Бобби Дукакиса, тоже попроси не болтать в моем визите на пароход. Я еще не знаю, какие меры приму, но дымовую завесу порою надо ставить заблаговременно, не так ли, мой штурман?

– Хорошо, Отто. С этим Бобби у нас давние приятельские отношения. Я не однажды выручал его деньгами, когда он прогуливал жалованье с девицами весьма неблагонравного поведения и ему грозило дома многими неприятностями, явись он без фунта в кармане.

– Очень хорошо. – Отто приложился к фужеру, и ароматное, чуть кислое вино приятно освежило рот, гортань. – Знаешь, Фридрих, собираясь сюда, я пожалел, что остальные офицеры субмарины разлетелись кто куда, не собрать их теперь воедино… А следы некоторых и вовсе пропали, особенно тех, кто в свое время завербовался во французский Иностранный легион и отправился воевать в Алжир.

Фридрих осторожно долил фужеры, поднес свой к толстым губам.

На полном лице и особенно в добрых зеленых глазах мелькнула искорка сожаления к тем, кому в жизни так крепко не повезло.

– Нужда толкнула их на отчаянный шаг. Хорошо мне, специальность оказалась подходящей. А как жить тем, кто только и умел целиться, рассчитывать секунду залпа и нажимать красную кнопку. Да, прости меня, Отто, не спросил – ты здесь по делам службы от сената или свои коммерческие дела проворачиваешь?

Отто Дункель привстал из кресла, прикрыл плотно иллюминатор.

– Я здесь потому, что здесь мой друг и единомышленник, не так ли, дружище Фридрих? Я надеюсь, ты не вступил еще в этот чертов Конгресс демократов? Это теперь как модная зараза пошла среди белого населения южной Африки, словно все с ума посходили, не понимают, что нигеры от этого только наглеют, видя нашу разобщенность.

Кугель едва не поперхнулся, вскинул брови и, боясь, что ослышался, уставился в лицо невозмутимо спокойного фрегаттен-капитана, хотя тот секунду назад разразился такой страстной тирадой.

– Ну что ты, Отто! Возможно ли – мне и в эту сволочную кучу? – с обидой ответил Фридрих и тут же заверил, перекрестившись: – Доведись снова быть какой заварухе, можешь вполне рассчитывать и на меня, и как на штурмана и как на рядового стрелка из автомата!

– Вот это те слова, которые я и хотел от тебя услышать! Отлично. – Отто большим глотком допил вино, встал и начал прохаживаться по каюте, поглядывая на выжидательно следящего за ним Кугеля. – Теперь, освежившись прекрасным вином, – к делу, дружище Фридрих. Какие у тебя по нынешнему времени планы на ближайшее будущее… А вино и в самом деле приятное. После жары хорошо освежает голову. Налей еще, если в бутылке что-то сохранилось. – Он взял фужер, подошел к иллюминатору, открыл его и подставил лицо под легкое дуновение удивительного и неповторимого по аромату океанского ветерка. Но больше всего ему хотелось убедиться, что никто не подслушивает под дверью.

Фридрих из глубокого кресла, пожав плечами, ответил равнодушным тоном, как человек, который и не стремится что-то планировать на много дней вперед:

– Какие особенные могут быть планы? Да никаких. Вот, собирался сойти на берег, побывать дома, навестить детей. Старший, Хельмут, должен внуком порадовать… Может, я уже дедом стал! Никогда не думал, что я когда-нибудь могу стать дедом! И надо же – время пришло… А ощущение в душе такое, будто мне все те же неразменные тридцать три года, как у бессмертного Иисуса Христа.

– Поздравляю! Сын по-прежнему служит в полиции?

– Да-а, – протянул Фридрих с некоторой настороженностью, словно опасался, что отчаянный и авантюрный по характеру Дункель может просить от его сына каких-то противозаконных услуг. Одно дело – друг другу служить по старой дружбе, другое дело впутывать в это своих «незапятнанных» детей. – А что? Дело надежное, без работы не останется. И у властей на виду – уже комиссаром полиции служит, в портовом городе Дурбане.

– Молодец Хельмут! Я искренне рад за него. – Отто с фужером у груди отошел подальше от иллюминатора, понизил голос до тихого, а сам цепким, словно у гипнотизера взглядом неотступно следил за лицом Фридриха, стараясь уловить хоть секундное замешательство, если бы таковое вдруг возникло у него. Высокий лоб Кугеля от терпкого вина, а может быть, и от внутреннего напряжения покрылся легкой испариной. В предстоящей поездке в Австралию и… еще дальше очень многое зависело от исхода этой беседы и от того, насколько искренним будет старый сослуживец. – Итак, о твоих ближайших планах, Фридрих?

– В субботу выходим обратным рейсом в Мельбурн, вот и все планы. По возвращении из Австралии фирма хочет поставить «Британию» в док на текущий ремонт и очистку корпуса.

– Это на несколько месяцев! – обрадовался такому известию Дункель и прищёлкнул пальцами левой руки – в правой был фужер с недопитым вином. – Непременно запланируют переборку ходовой части машины, проверят электрооборудование, компрессоры, турбины…

– Как всегда, мой фрегаттен-капитан… будут проверять все.

– А может ли «Британия» вернуться из Австралии без тебя?

Неожиданный вопрос так озадачил Кугеля, что он крякнул и уставился, не понимая, в лицо Дункеля, который маленькими глотками продолжал смаковать понравившееся вино. Увидев выражение лица Фридриха, засмеялся, сняв напряжение с бывшего штурмана.

– Почему же без меня? – наконец-то спросил Фридрих. – Куда же я подевался? Не унесли же меня тамошние кенгуру в своих необъемных сумках! Слишком грузен я для них.

– Ну-у, скажем… – и Отто, раздумывая, неопределенно пожал плечами, – если бы решил провести несколько месяцев в Австралии, пока «Британия» будет стоять в доке здесь. А потом возвратился бы домой другим пароходом… И как тебе эта мыслишка?

Фридрих подумал, допил вино и поставил фужер на стол, повозил ладонью по гладкой поверхности столешницы.

– Разумеется, капитан Гарри Клинтон смог бы обойтись в этом рейсе и без меня. Бобби Дукакис – весьма толковый навигатор, он порадовался бы возможности проявить свои способности и знания… Но что я буду делать в той Австралии? Гоняться за прыгучими сумчатыми – брюшко и давление не позволяют. Кенгуру прыгает на несколько метров, мне и одного не одолеть без тренировки.

Засмеявшись, Отто встал около Кугеля, положил ему ладонь на плечо, одобрительно похлопал, успокаивая друга.

– Представляю себе кино – мой штурман с большим сачком в руках гоняется по австралийским прериям, норовя кенгуру, как мотылька, прихлопнуть! Нет, Фридрих, дело более серьезное и для тебя весьма привлекательное. Что ты скажешь, если я предложу тебе заработать в два-три месяца денег на собственную океанскую яхту? – Увидел снова растерянное лицо Кугеля, у которого нынешний день, похоже, стал днем сплошных сюрпризов! – наклонился над столом и включил белоснежный настольный вентилятор, направив струю воздуха на вспотевшего штурмана. Кугель достал платок и утер щеки и шею, выдохнул протяжно:

– Как?! Неужто там опять началась золотая лихорадка? – Выбитый из состояния покоя неожиданным напоминанием о своей заветной мечте – прогулочной яхте – Фридрих медленно входил в «кильватерную» струю бывшего фрегаттен-капитана. – Но мы только что оттуда, а из Кулгарди не было никаких подобных слухов.

– В Кулгарди нам, дружище Фридрих, делать нечего… Пусть там в подземелье роют норы эти презренные кроты. А таким морским волкам, как мы с тобой, дорога лежит в океан. И твоя мечта там же, в океане! В царстве коварного Посейдона, сам знаешь, золотишка не меньше, чем в подземном царстве мрачного Аида.

Фридрих легонько присвистнул – неужели пройдоха Железный Дункель раздобыл какие-то сведения о доступном месте с затонувшими сокровищами? Но почему он стремится в Австралию, тогда как каравеллы с золотом инков лежат на дне Атлантики! Да-а, не легко разгадать этого Черного Волка!

– Ну так что, согласен поработать со мною два-три месяца? Если согласен – ударим по рукам. По окончании предприятия я предоставлю тебе возможность купить самую супермодную прогулочную яхту. Тогда сможешь бросить эту однообразную работу, будешь катать богатых туристов из Европы и Америки вдоль побережья, стричь с них золотое руно и попивать лучшие вина.

– Отто, видит мой бог, я верю тебе… Но как ты намерен…

– Это уже моя забота, дружище Фридрих, где и как, – обрадовался Отто, перебив друга на полуслове. – Ну, допьем бутылочку… И я рад, что ты мне веришь. Именно сейчас я очень нуждаюсь в твоей помощи, иначе не стал бы просить ехать со мной к дьяволу, вернее, к Посейдону в пасть! Вдвоем мы сдюжим. Как сдюжили в сорок третьем, когда были на волосок от смерти. Помнишь?

Кугель сжался в комок, сам себя почувствовал колючим морским ежиком, едва только из недремлющей памяти всплыл тот страшный день. Вернее, не день, а всего лишь несколько роковых минут…

Штормило третьи сутки подряд. Подводная лодка, не рискуя подняться даже под перископ, курсировала в районе ожидания, работая на аккумуляторах в самом экономичном режиме. К исходу третьей ночи…

– Фрегаттен-капитан! – через овальный люк в командирский отсек протиснулся угреватый лицом механик Фетман, вытянулся и козырнул. – Аккумуляторы садятся, надо всплывать на подзарядку.

Отто Дункель провел пальцами по лбу, потом по затылку, стараясь этим привычным массажем снять напряжение с головы, взглядом проверил время на циферблате круглых, во тьме светящихся морских часов. Скоро там наступит рассвет.

– Штурман, где мы находимся? – спросил он у Фридриха Кугеля, который у него за спиной на разноцветной карте вел прокладку курса, то и дело снимая показания с гирокомпаса, лага, внося поправки на дрейф от течения в морских глубинах, вычитанных из лоций.

– Наши координаты, фрегаттен-капитан, шестьдесят восемь градусов и сорок минут северной широты и десять градусов и тридцать минут восточной долготы. Мы на одной параллели с портом Трамсё, почти в двухстах милях от берега.

– Клянусь священными водами Стикса, именно здесь ожидается возвращение английских эсминцев, которые сопровождали караван союзников до Мурманска! – От досады Отто кулаком двинул по рабочему столу с корабельной документацией. – Можем влететь в неприятную ситуацию!

– Без подзарядки мы долго не протянем, – настаивал механик, и он был прав. Эсминцы, если пройдут через этот район в светлое время суток, и вовсе не дадут возможности зарядить батареи.

– Продуть балласт! – отдал приказ Дункель, и вскоре почувствовал, как субмарина медленно пошла вверх, четко реагируя стальным корпусом на крепкое объятие моря. Матрос на глубинометре монотонно докладывал:

– Глубина сто пятьдесят футов, сто двадцать футов… Глубина сто футов. Подъем протекает ритмично.

– Поднять перископ!

Отто приник глазами к окулярам, но кроме черно-серого полога разглядеть ничего не мог. Молчал и запущенный эхолот, не показывая присутствия поблизости вражеских кораблей. Будь даже ходовые огни чужих кораблей под носом, и то не различить их в тумане. Единственное, что смог понять, так это то, что шторм, похоже, приутих.

– Проклятый туманище! Всплыть на поверхность! Боевому расчету артиллеристов – к пушкам! Боевая готовность номер один! – после минутного колебания приказал фрегаттен-капитан и по вертикальному трапу начал подниматься вверх. – Никому со своих мест не сходить до приказа – я сам разведаю обстановку. – Отдраил люк, откинул за спину, вылез на мокрую палубу ходового мостика. В лицо пахнуло пьяняще свежим воздухом моря. Совсем близко бились невидимые в тумане тяжелые волны, накатываясь на округлые бока субмарины: шторм и в самом деле утих, и это порадовало.

– Ну как там, фрегаттен-капитан? – подал голос снизу нетерпеливый Кугель, жадно втягивая в широкую грудь тяжелый и влажный воздух, который через люк потек в смрадные, заполненные отработанным воздухом отсеки.

– Как на подземной переправе через Ахеронт[11]11
  Ахеронт – «пограничная» река в царстве мертвых, через которую перевозчик Харон перевозил в царство Аида души умерших (греч. миф.).


[Закрыть], милый Фридрих! Так же жутко и темно, даже собственного форштевня не вижу, – ответил Дункель. – Фетман, включай дизель для подзарядки! Экипажу небольшими группами подвахтенных подниматься на палубу, на пять минут для перекура и воздушного моциона!

Последними поднялись покурить на свежем воздухе офицеры. Близился рассвет, но туман стоял плотный, слоистый…

За шумом собственного дизеля не сразу различили шум чужих винтов, а гидроакустик, как потом выяснилось при разбирательстве этого ЧП, на десять минут снял наушники, чтобы выйти подышать на палубу и по возвращении успел проглотить консервированную гречневую кашу. И это едва не погубило и лодку и весь экипаж!

– Черт побери! На нас что-то лезет! – вскрикнул на юте субмарины Кугель. Как от крепкого неожиданного удара током Дункель дернулся всем телом на тесной площадке ходового мостика. Ожидая самого худшего – тарана, моментально обернулся лицом к корме – рассекая туман форштевнем, словно нож подтаявшее сливочное масло, из белой мглы на субмарину, безмятежно покачивающуюся на пологих волнах, стремительно надвигался стальной гигант. На корабле рулевой, не сразу признав в черном длинном предмете неприятельскую подводную лодку, резко положил руль вправо, и эсминец – а это был именно он! – по инерции заваливаясь на левый борт, прошел буквально в четверти кабельтова от форштевня субмарины. Еще бы чуть-чуть, и он перерезал бы ее надвое.

На ходовом мостике эсминца вахтенные офицеры что-то закричали, запоздало взвыла сирена, показывая, что корабль будет расходиться с подводной лодкой левым бортом.

– Срочное погружение! – скомандовал Отто Дункель, наблюдая с замиранием сердца, как выкрашенный в серо-зеленый цвет корпус боевого корабля проплывает мимо: жаль, торпедный залп дать он не успеет – командир торпедистов и его помощник с сигаретами в зубах окаменели на юте. Промелькнула овальная корма, винтами вспененная вода, будто шквал кипятка, окатила подводную лодку так, что бывшие на юте офицеры тут же ухватились за леерное ограждение, чтобы не оказаться в жуткой пучине холодного моря. Прошло десять-пятнадцать томительных секунд в общем оцепенении… и эсминца словно не было, исчез, как исчезает из поля зрения Летучий Голландец, когда к нему приближается другой корабль…

– Может, не опознали? – нерешительно подал голос артиллерист Гюнтер Цандер, одним из первых проворно исчезая, мимо фрегаттен-капитана, в душную и тесную утробу субмарины.

– Как же, не заметили! – с палубы отозвался Кугель. – Кита от подводной лодки и пьяный матрос отличить может, а не только вахтенный офицер! Сейчас опомнятся и кинутся глушить нас громкими мыльными пузырями, надо побыстрее…

И тут, как бы в подтверждение сказанных штурманом слов, из тумана приглушенно застучал крупнокалиберный пулемет, за ним второй, третий. Волны, словно живые твари, зафыркали десятками столбиков воды, а штурман Кугель вскрикнул от боли, повалился на мокрую палубу и кувыркнулся к боковой стойке, к которой был прикреплен натянутый трос ограждения.

Субмарина уже начала погружение.

– Отбой погружению! – едва не сорвав голос, крикнул вниз Отто и по вертикальному трапу с ходового мостика на руках – ногами перебирать по ступенькам было некогда! – соскользнул на палубу, подбежал к Фридриху. У Кугеля из пробитого пулей колена на темный и мокрый корпус хлестала кровь…

– Держись, Фридрих! – Он ухватил Кугеля за ворот штормовки и с немалым усилием потащил к рубке. – Помогите, черт бы вас побрал! – закричал он на мостик. Оттуда с обезьяньей ловкостью слетел по трапу сигнальщик, потом вылез Цандер, сообща приняли Кугеля и втащили на ходовой мостик. Возились с раненым штурманом не более минуты, но под грохочущими стволами вражеского эсминца эта минута показалась жутким часом.

– К доктору! Живо тащите штурмана в лазарет! – распорядился Отто, а сам, прежде чем задраить люк, еще раз глянул во тьму предутреннего тумана. С юга, куда умчался английский корабль, продолжали, будто сквозь вату, стучать крупнокалиберные пулеметы, но свинцовые гостинцы рассекали глянцевые склоны волн справа, в сотне футов от подводной лодки.

– Срочное погружение! Убрать перископ! Акустик, пеленг на корабль противника?

– Пеленг сто восемьдесят два градуса, герр капитан. Пеленг не меняется!

– Дистанция? – тут же запросил Отто Дункель, лихорадочно соображая, какой маневр лучше всего предпринять, чтобы избежать плотного контакта с эсминцем и не угодить под его глубинные бомбы, которые Кугель шутливо назвал «громкими мыльными пузырями».

– Дистанция четыре кабельтова… дистанция три с половиной кабельтова… Пеленг не меняется! Дистанция три кабельтова. Они идут на таран! – Акустик уже не докладывал, а истошно надрывался в наушниках. Весь экипаж знал, что может произойти в любую секунду – эсминец развернулся, гидропеленгатором поймал лодку и идет прямо на цель, а у фрегаттен-капитана, увы, нет еще ни скорости, ни достаточной глубины для маневра и уклонения от этой гибельной атаки…

– Полный вперед! – подал команду Дункель. И хотя внутри все кипело не хуже, чем вода за кормой стремительно идущего на них эсминца, внешне он старался выглядеть спокойным, уверенным в том, что выход из критической ситуации у него всегда найдется. Субмарина едва лишь скрылась под водой и все же запросил:

– Глубина погружения? – Отто знал, что на такой, практически нулевой глубине эсминец не сможет воспользоваться глубинными бомбами – у него остается только таран!

– Глубина пять футов! Глубина восемь футов! – невозмутимо называл с глубиномера флегматичный матрос, как будто речь шла не о спасительных футах глубины, не о спасении жизни экипажа, а о рыночных ценах на капусту в его родном и далеком Гамбурге.

Сняв фуражки, офицеры в командирском отсеке замерли в ожидании удара, потом скрежета разрываемого корпуса и смертельного холодного потока воды в отсеки… И даже всегда выдержанный при подчиненных Отто Дункель, забыв в мыслях помолиться, с ужасом втянул голову в плечи, когда над ними прогудела, казалось, задевая волосы, в считанных дюймах, ревущая винтами стальная махина, а спустя некоторое время глубоко под ними и за кормой рванули сброшенные в море противолодочные глубинные бомбы. Командир корабля немного просчитался, решив, что субмарина успела погрузиться на гораздо большую глубину.

– Стоп машины! Выбросить за борт имитатор нашего потопления! Пусть капитан эсминца увидит мазутные пятна и обломки… А мы тем временем отлежимся на грунте… – Дункель достал платок – лоб и виски были мокрыми как после приема душа. Взял себя в руки, подмигнул Цандеру. – Вот так дела-а… Наверняка дома молились за нас в эту роковую минуту…

– Да-а, дружище Фридрих, то была у нас памятная минутка, – с оттенком былого пережитого ужаса вздохнул Отто и непроизвольно провел пальцами по лицу, сгоняя неприятное оцепенение. – После того случая только в Гибралтаре, у знаменитых столбов моего «друга» Геракла, я вот так же дрожал от страха, когда уходили под брюхом огромного танкера, прорываясь сквозь заграждения союзных противолодочных кораблей из Средиземного моря в Атлантику.

Фридрих Кугель, в такт собственным мыслям о тех былых днях, с задумчивым выражением лица кивнул кудрявой головой, потом кашлянул в кулак и поднял внимательный взгляд на бывшего фрегаттен-капитана. В зеленых, чуть прищуренных глазах и настороженность и готовность, как прежде, идти на смертельный риск. Спросил негромко, словно о повседневном пустяковом одолжении:

– Какая тебе помощь нужна, Отто? Говори, сделаю без всякой оглядки… хотя бы и ограбить здешний банк!

Дункель тихо рассмеялся и под шум вентилятора попросил:

– Банк грабить нам нет нужды, дружище. Закажи от своего имени три билета на ваш пароход. И пусть служащий привезет их прямо к трапу, чтобы никто не видел меня с теми билетами ни у касс, ни в гостинице. Подбери парочку надежных ребят из твоей службы, самых доверенных, пусть они постоянно «тралят» у меня за кормой. И если кто-то обратит на себя более чем обычное внимание, дадут знать тебе. Особенно тщательно надо следить за телеграммами, которые будут отправляться с «Британии». Важно знать, не ставят ли нам по курсу противолодочные сети, а то и придонные мины. В путешествии – как на неоконченной войне, все тот же риск и выучка.

– Телеграммы отсылаются только по распоряжению капитана и в самых экстренных случаях, – пояснил Фридрих, по-прежнему внимательно вглядываясь в лицо Железного Дункеля. По глазам, по мимике он пытался определить, что же тот задумал? Действительно ли решился искать затонувшие сокровища, или же что-то другое и безрассудно отчаянное зародилось в его бесшабашной по смелости голове? И какие последствия могут быть для них? Но так или иначе – они снова вместе, снова идут по фарватеру, засыпанному противолодочными минами. Идут одни, без предварительного траления, а стало быть… Но прочь сомнения, если решение уже принято!

– Какая наивность! – тихонько присвистнул Отто на последние слова штурмана и посмотрел на Фридриха, как на несмышленого ребенка. Даже головой укоризненно мотнул. – Радисту десять – двадцать фунтов стерлингов не протрут нищенского кармана. Отстучит – и никто не увидит этих буковок в эфире.

– Понял. Будем следить за всяким, кто пойдет на контакт с радистом. – И Фридрих легонько прихлопнул ладонью о круглое колено.

– А еще лучше пообещай ему пятьдесят фунтов или в долларах, если он сам будет показывать тебе эти телеграммы. Вот мы и окажемся в курсе тайной войны против нас.

– Принято и занесено это приказание, мой фрегаттен-капитан, в наш будущий вахтенный журнал.

– Вот и отлично. Пока все, остальное – по ходу сражения, – засмеялся Отто, потирая ладонями.

– А потом? Что мы будем делать в Австралии?

– В Мельбурне я планирую зафрахтовать океанскую яхту и показать Вальтеру и Карлу тамошние превосходные по красоте места, на Тасмании и на Новой Зеландии… Для такой прогулки нужен опытный штурман. И не только опытный, но и доверенный друг, каким для меня всегда был и будет только Фридрих Кугель… Знаешь, – неожиданно добавил Отто, – ты и дома пока не говори, что останешься в Мельбурне. Лучше оттуда пришлешь телеграмму, будто подвернулся временный выгодный контракт и ты остаешься подработать. Принято?

Улыбнувшись, Фридрих протянул руку, и они хлопнулись ладонями, закрепляя договор, от которого зависело счастье каждого из них.

– Зер гут, как говорят истинные немцы, а не это овечье блеяние «о'кей»! – развеселился Дунекль. – Ну, теперь мне пора на погружение и перемену позиции. Прощай, дружище, и до встречи на борту вашей «Британии».

Он встал из кресла, снова надел парик, старательно перед небольшим круглым зеркалом на стене шкафа приладил усы и, прихрамывая, направился к трапу, постукивая тростью о выскобленную до цвета яичного желтка палубу.

Фридрих, чтобы с причала их не увидели вместе, не пошел провожать фрегаттен-капитана. Он собрал накопившееся за рейс белье и принялся укладывать в чемодан, размышляя, что не на простую прогулку направляется Отто Дункель, если обещает ему, Кугелю, выступить в качестве сказочного волшебника – исполнителя заветной мечты. А самой заветной мечтой штурмана было стать владельцем океанской моторно-парусной яхты, чтобы катать богатых туристов по курортным местечкам океана и тем безбедно содержать свою семью, да и внукам кое-что оставить в наследство.

– Дай бог ему, а стало быть, и мне, удачи, – прошептал Фридрих и с полотенцем в руках подошел к иллюминатору глянуть, сошел ли с трапа Железный Дункель, бывший любимец фюрера…

Сойдя на пирс, Дункель внимательно осмотрелся – не мелькнет ли перед глазами второй раз за эти полдня чье-нибудь не в меру любопытное лицо? – и потихоньку поковылял к выходу из порта, в сторону высокого здания с вывеской «ПОРТ-ЭЛИЗАБЕТ» и с другой, бьющей в глаза черномазым, надписью «FOR EUROPEANS».

Когда миновал контрольные ворота с такой же надписью, но помельче буквами «Для европейцев» и с дюжиной полицейских, которые проверяли паспорта едва ли не на каждом шагу, очутился на шумной автостраде с потоком машин в середине и пешеходными дорожками по бокам. Не желая брать такси, решил своим ходом, с контрольными остановками и с оглядкой, потихоньку пробираться к гостинице.

* * *

Отто Дункеля в номере ждали не только Карл и Вальтер, которые азартно играли блицтурнир из двадцати четырех партий в шахматы. Гораздо с большим нетерпением, а вернее, со страхом, ждал его старый повар Али. В стылом оцепенении, сжавшись на краю дивана в отведенной ему комнатке, он чутко прислушивался в еле слышные шаги в коридоре, ловил миг, когда повернется в дверях ручка и щелкнет навесной замок…

С той самой минуты, когда до его ушей долетели грубые слова хозяина о предстоящей репатриации «всяких азиатов», он не находил себе покоя. И беспокойство это росло в душе верного индуса с каждым днем, с каждой случайно приоткрытой чужой тайной – ненароком увидел, как молодой господин Вальтер «ненароком» подвез Амриту на своем роскошном автомобиле. Встретив дочь на кухне, Али по ее счастливым сияющим глазам без труда понял – она любит и любима!.. Прямое признание молодого господина Дункеля о намерении жениться на Амрите поначалу обрадовало, а потом привело в высшую степень отчаяния: он успел перехватить искрометный взгляд Отто Дунекля на сына, а с Вальтера и на смутившуюся до бледности Амриту. Взгляд этот не обещал молодым райского счастья…

«Бедная девочка! Не по себе в напарники выбрало твое доверчивое сердце! В этой стране, где на каждом углу спотыкаешься глазами о позорные вывески “ДЛЯ ЕВРОПЕЙЦЕВ”, “ДЛЯ ЦВЕТНЫХ” никогда не быть браку белого господина с темнокожей девушкой!»

И еще одно подтверждение, что тревожился он в день отъезда не напрасно. Случайно не успев уснуть в своем купе, слышал, как старший из братьев заявил молодому господину Дунеклю, что их отец никогда не даст своего согласия на брак с Амритой. Али и раньше знал, что хозяин – расист, но то, что ненависть белого господина обращена не только к полудиким неграм, но и к потомственным индусам!.. К народу, который своей древнейшей культурой и историей намного богаче заносчивых европейцев, – это для него было настоящим убийственным открытием, потрясшим душу до самых сокровенных уголков. С глаз верного Али словно розовая пелена слетела. Вспомнились ворчливые разговоры горбатого и полуглухого Тюрмахера, который до появления в доме Отто Дункеля работал на руднике, о неравной оплате за одинаковый труд среди белых, желтокожих и несчастных негров. А ведь у каждого из них, у азиата или у негра, семья, дети, жилье в нищих кварталах и в рабочих деревнях, превращенных в настоящие резервации с колючей проволокой, на въезде в которые, словно в районы с неизлечимой проказой, висят предостерегающие от случайного вторжения вывески «ДЛЯ ЧЕРНЫХ».

«Как жаль, что нет теперь рядом Усмана», – со вздохом подумал Али, прислушиваясь к частому стуку шахматных фигур, который доносился через приоткрытую дверь – вдруг да еще что важное услышит?

Али гордился своим сыном. Выходец из штата Тамилнаду в теперешней далекой Индии, родом из касты кшатриев – касты воинов, он сам постарался сохранить в себе и передать сыну наступательность духа, умение мужественно сносить удары судьбы, как сносит их истинный воин, владеющий всеми приемами древней борьбы силамбам. Будучи довольно терпимым к разным религиям, Али хорошо знал и постоянно перечитывал древний эпос «Махабхарату», и не раз в своих мечтах видел, как его храбрый Усман, подобно народному любимцу Арджуну, один повергает в бегство тысячные полки алчных и злобных европейцев, изгоняя их и с этой африканской земли, которая стала для сотен тысяч индусов второй, если уже и не первой, родиной…