Текст книги "Живые и мертвые классики"

А теперь взгляните хотя бы на его сочинение «Страшный сон» в «Патриоте» за март прошлого года. Сплошная клевета и бездарное злобное зубоскальство не только на С.В.Михалкова, но и на его жену, даже на секретаршу. А ведь он даже остерегает других: «За ложь и подлость – Божья кара неотвратима!» (с. 329).

Воистину так! В частности, кара неотвратима за ложь о русских людях как о рабах, за подлость по отношению к коммунистам, за клевету на Шолохова, за услужливые похвалы Ларионову, за все отхваченные ордена и премии…

Как правило, самовосхваление постоянно сочетается у антисоветчиков с рассказами об ужасных несправедливостях к ним и о жутких страданиях. Мы это уже видели у Сорокина, но вот еще несколько стенаний: «А мучений я не избежал: они тяжелы и постоянны» (с. 209). И еще: «О, моя нелегкая доля»… А вспомните, как Фурцева хотела отправить его по этапу на север, Пельше командовал: «К стенке!», Брежнев и вовсе приказал растерзать. Каково вынести это! А гневные телеграммы Шолохова! А эксгумация останков родного отца! А чуть не исключили из Союза писателей!.. И представьте, себе это еще не все.

 
Но безгрешный горемыка уверенно пророчит:
За все мое страдание безмерное
Время с каждым поименно рассчитается!
 

А страдания-то начались еще в детстве. Оказывается, кто-то уже тогда ему навязывал, его травил стихами Маршака, Веры Инбер, Безыменского, Светлова, Кирсанова… «Вот и выросли мы отравленными» (с. 460)… Бедняга, мученик! Еще как удалось выжить-то? Но кто ж навязывал, кто травил – родители? Изверги! Вот что значит дед – Ефимыч. А я в детстве обо всех этих поэтах, кроме Маршака разве, и не слышал. Мне родители ежедневно давали по чайной ложечке Пушкина, Лермонтова, Некрасова… В школе – еще Демьяна Бедного. И я с удовольствием все это глотал, не подозревая, что в это время в далекой башкирской деревне родители беспощадно травят бедного мальчика.

И было еще одно ужасное событие в жизни белокрылого ангела с алмазом во лбу: «Мою семью вышвырнули из квартиры…» Как так? Когда? Оказывается, в 1978 году. Да ведь такое в советское время было невозможно, это теперь… Но он опять: «Решением ЦК КПСС и КПК был вышвырнут с женой и детьми». Ах, вот что! Но неужели у ЦК не хватило сил на такое зверство против начинающего стихотворца и пришлось еще звать на помощь КПК? Да разве райисполком, в крайнем случае, Моссовет не могли решить проблему? А чем кончилось-то дело? Оказывается, идя наперекор ЦК и ЦКК, поэту бросились на помощь КГБ и МВД: подобрали на улице и швырнули в элитный дом по Ленинскому проспекту, где стал он, к восторгу своему, соседом последнего классика.

И вот, как я уже говорил, он мне звонит:

– Почему тебя так взмутила статья Байгушева? Меня Валентин Сидоров поздравил с ней и Бондарев!

– Как так? Сидоров же умер. С того света по мобильному?

– Кто умер? Он недавно был министром культуры.

– Да это не Валентин, а Евгений! – вздохнул я, еще раз увидев, как далеко зашло дело. – Ну что ты все путаешь! А если Евгений, то, думаю, это он в насмешку.

– А Бондарев – тоже в насмешку?

– О Бондареве о самом так же примерно пишете вы с Иваном Савельевым: алмаз… гордость… познал все трагедии мира…последний живой классик… Он давно уже шибко сосредоточен на мыслях о своем величии и бессмертии. В результате сейчас у него несколько зашкалило. Вот открываю я «Правду» и вижу: «Писатель пришел в свой музей». Что такое? Ведь это то же самое, что прийти на свою могилу. А тут и фотография: последний наш классик Бондарев со своим другом Егором Исаевым, предпоследним нашим классиком, с интересом рассматривают экспонаты…

И в голову не приходит ни этим сердцеведам, ни работничкам газеты, что музей Пушкина был открыт через 45 лет после смерти поэта, Лермонтова – почти через 50, Гоголя – почти 60… А совсем недавно, в феврале, та же жизнерадостная «Правда» ликует: учреждена медаль имени Бондарева! «Недавно писатель вручил эту медаль Московскому государственному открытому педагогическому университету». Тому самому, где смастачили его прижизненный музей…

– А ты читал, что Байгушев пишет в своей книге о Сергее Семанове? – перескользнул на другую стезю Сорокин.

Да, я читал. Это тоже достойно литературной кунсткамеры. Вот хотя бы: рупор…знаменосец…знаменитость…прошел поразительный жизненный путь… сподобился пройти сквозь игольное ушко… своими руками надел себе на голову терновый венец… он инструктировал все наше общество… его блестящий «Манифест» резко изменил политическую атмосферу в обществе… пойди Сергей Николаевич по партийной линии, он с его пробивной таранной силой уж точно поднялся бы до Политбюро…Черненко говорил мне, что Семанов у них «в резерве Политбюро на выдвижение»… маршал Москаленко тоже был опекуном Семанова. Москаленко был командующим 38-й армии, в которой политическую работу вел Брежнев… (Ни тот ни другой в 38-й армии не служили. – Ред.) Семанов очень подходил на должность министра МГБ, народ понял бы Брежнева правильно… Семанов, как князь Святослав… это наш Столыпин… наш Керенский… помощники членов Политбюро обожали Сергея Николаевича – стройного, обходительного, с белогвардейской выправкой, сводящей с ума дамское общество, да еще охотно снабжал анекдотами…

Я напомнил Сорокину некоторые из этих словесных фейерверков Байгушева и сказал:

– Ну, хорошо, пусть одновременно Святослав и Столыпин, Керенский и министр МГБ, но откуда у него может быть выправка, если он и в армии, как ты, ни дня не отбыл?

– Ты был бы рад, если Байгушев написал бы, что я бездарен!

– Нет, я бы вовсе не радовался. Но честно скажу, это было бы несколько ближе к истине, чем гений.

Дальше разговаривать было бесполезно, и я повесил трубку.

Впрочем, сейчас у Сорокина действительно тяжелая полоса в жизни. В «Патриоте» печатаются целые подборки инвектив против него. Так, Вячеслав Орлов швыряет ему в лицо басню «СОРОКОножка» – о мерзком насекомом, которое «привыкло всюду мельтешить». Сорокин назван «отступником-предателем» и ему грозят чем-то страшным:

 
А уж тебя, СОРОКОножка,
Ты только пожди немножко…
 

Что же случилось с «Патриотом»? А дело в том, что раньше своих соратников учуяв – нюх у него отменный! – что бондаревско-ларионовское дело с захватом МСПС прогорело и может обернуться большими неприятностями, Сорокин с проворством сороконожки перебежал в лагерь Михалкова. Вы только представьте, еще вчера он падал на колени и бил себя в грудь: «Ныне с нами великий Юрий Бондарев, русский витязь! И мы благодарим Бога, что с Юрием Васильевичем мы рядом! Я был с ним рядом, когда палачи пытались его взять, пленить и замести следы. Но истину, как молитву, не уничтожить!» (Патриот, март 2005). Словом, Сорокин спас витязя и, обливаясь слезами умиления, молится на него. Но сегодня он плюнул на свою вчерашнюю благодарность Богу, бросил к чертовой матери спасенного витязя и рысью перебежал к Сергею Михалкову, о котором вчера зубоскалил и клеветал. Кто знает Сорокина, тот ничему тут не удивится.

 
Я пережил такие грозы!
Я принимал такие позы!
 

Это образ его существования в литературе. Вот хотя бы еще один примерчик. В том же «Патриоте» он глумился над очередной жертвой: «Господин Бондаренко, глубокоуважаемый литТроцкий, товарищ Бронштейн… ты годы и годы выдавливал, вытравливал из наших сердец вздох русской матери, любовь Богородицы… Ты Петра Проскурина обзывал фашистом»… «твои бесьи статьи»… «твоя агитация – жидовская перхотная течь, ядерная зараза»… «иудиными похвалами ты убил Юрия Кузнецова» И опять: «Лев Троцкий в литературе…» и т. д.

Казалось бы, при одном имени Бондаренко корифей должен хвататься за пистолет, но вдруг – у литТроцкого юбилей! О, это в корне меняет все. Сорокин не пропустил в жизни ни одного юбилея, начиная с 80-летия Льва Толстого и кончая недавним 80-летием предпоследнего живого классика. Он непременно должен присутствовать, произнести хвалебную речь, хорошо выпить и отменно закусить. И он, конечно, явился и принял соответствующую позу. В руках букет, на устах – речь:

«Дорогой Владимир Григорьевич!.. Мы помним вас молодым, красивым и уже знаменитым… Сегодня вы один из известнейших критиков и публицистов России… Мы гордимся вами…Желаем дальнейших творческих успехов!»

И, конечно, прочитал стихи, посвященные юбиляру. Тут, разумеется, и Бог, и Россия, и очередная демонстрация чрезвычайной любви к ней, но в целом это нечто мистически-абракадабрическое. Например:

 
Бедные не платят за богатых…
 

Ну что с ним делать! В стране самый высокий в мире налог на бедных и самый низкий – на богатых. Не кто другой, а именно миллионы бедных платят за кучку богатых, именно богатые обокрали и обкрадывают миллионы бедных.

 
На врагов не плачутся враги…
 

О чем тут речь? О каких, о чьих врагах? Что значит плакаться на (!) кого-то?

Сорокин призывает Бондаренко:

 
На колени встанем перед Богом
Ты и я – нам вместе веселей…
 

Нашел место и повод для веселья… А ведь Сорокин еще и председатель секции поэтов Союза писателей. Так сказать, начальник и учитель. Боже мой! Когда-то эту секцию возглавлял Степан Щипачев, потом – Сергей Наровчатов, Ярослав Смеляков, и вот докатились до сороконожки…

Но вернемся к дезертирству. Мало того, что Сорокин перебежал, при первой возможности он еще и стал гневно взывать:

– Мы должны разобраться!.. Кто стоял за спиной Ларионова? Мы должны создать комиссию! Необходимо выяснить, кто продал Дом Ростовых. Идущие следом поколения должны знать эту подлость, этот разврат, навязанный нам.

Он и о грядущих поколениях тревожится… Но как бы то ни было, идя навстречу пожеланиям Сорокина, комиссию по расследованию махинаций мил-дружка Ларионова Исполком МСПС создал, перебежчик Сорокин как инициатор вошел в нее первым, и она установила много интересных фактов. Например, что Ларионов намеревался продать весь Дом Ростовых, но вовремя был схвачен железной десницей другого живого классика.

А вовремя переметнувшийся и уцелевший Сорокин уже переходит в наступление: «Почему я должен извиняться за то, что не совершал!»

Как не совершал? А кто же в трудную минуту бросил в лесу на съедение волкам последнего живого классика? А кто публиковал в «Патриоте» смрадные мерзости о Михалкове, его жене и секретарше? Кто публично развратничал на страницах этой газетки?

Но каков же финал всей этой истории? Финала пока нет, но есть промежуточный финиш: главному редактору «Патриота» генералу Михаилу Александровичу Земскову 24 мая, в день рождения Михаила Александровича Шолохова живой классик Бондарев вручил Шолоховскую премию.

Что сказал бы шолохов, Юра?

12 апреля 2006 года в «Литературной газете» были напечатаны два небольших заявления пресс-центра Международного сообщества писательских союзов (МСПС). В первом речь шла о судьбе издательства «Советский писатель», во втором – о премии имени М.А.Шолохова. 26 апреля еженедельник «Патриот» в ответ на публикацию пресс-центра обнародовал очередное «Открытое письмо» Юрия Бондарева, председателя комитета по Шолоховским премиям, считающего себя, а не Сергея Михалкова председателем МСПС, главному редактору «Литгазеты» Юрию Полякову. В этом же номере «Патриота» в поддержку письма Бондарева помещено сочинение А.Мурашкина, считающего себя юрисконсультом МСПС. А 24 мая в издательстве «Советский писатель», генеральным директором коего ныне является Арсений Ларионов, заместитель Бондарева по комитету, считающий себя его заместителем и по МСПС, состоялось очередное вручение Шолоховских премий.

Эти публикации побуждают меня, давнего однокашника Бондарева по Литературному институту пять, лет тому назад получившего эту премию из его рук, высказаться по затронутым вопросам в излюбленной моим товарищем жанре «Открытого письма». Итак…

Дорогой Юра,

опять твое «Открытое»… В марте прошлого года ты свои письма Михалкову и Полякову поместил сразу в пяти газетах общим тиражом более полумиллиона экземпляров, что является абсолютным рекордом для этого жанра литературы. На этот раз почему-то, увы, пришлось ограничиться одним «Патриотом» (47 300 экз.). Видимо, другие газеты не пожелали вторично садиться в тот же водоем.

Ты знаешь, я никогда не давал тебе дурных советов и неуместных наставлений. Кажется, совсем наоборот. Вспомни, в свое время по твоей просьбе я писал тебе пространнейшие письма о твоих романах; о том, что в одном эпизоде «Берега» ты дословно повторил такой же эпизод из бунинского «Солнечного удара»; защищал тебя и от нападок Г. Бакланова, А. Яковлева и от сомнительных похвал; я же убеждал тебя отказаться от ельцинского ордена по случаю твоего 70-летия, – разве все это не пошло тебе на пользу?

Так вот, Юра, у тебя нет причин не прислушаться к тому, что я скажу.

Во-первых, почему опять адресуешься к Полякову? Тут ты напоминаешь чеховскую мадам Мерчуткину, пришедшую в банк получить деньги за умершего мужа, который служил на железной дороге и к банку никакого отношения не имел. Нельзя же с главного редактора требовать ответа за любую публикацию в газете. Разве ты сам отвечаешь за все премии, которые выдал? Вспомни Тимура Пулатова. Ты по случаю его юбилея напечатал в «Советской России» возвышенную статью «За что я люблю Пулатова». Он тогда был председателем МСПС (его за это многие любили), а ты – заместителем. Тогда ему, своему начальнику по этой линии, ты дал Шолоховскую премию. И хвала и премии начальству, конечно же, всегда выглядят не очень красиво. Тем более, что вскоре обнаружилось, что Пулатов большой финансовый вольнодумец, его надо бы судить за махинации с писательским имуществом, но ограничились лишением премии. Тебе следовало бы как-то дезавуировать и свою хвалебную публикацию о нем, но никто этого не потребовал, так и сошло.

Спрашивается, какое же ты имеешь право вместо Сергея Владимировича хватать за грудки Юрия Михайловича, даже если газета напечатала несправедливую статью, допустим, «За что я не люблю Бондарева»? А ты хватаешь Полякова, хотя он признавался в любви к тебе: «…вы лишены стыда… ваша газета нарушила все правила приличия… газета вещает унтерпришибеевским языком… поражают солдафонской игривостью заголовки: «Кто увел «Советский писатель»?» и пьяной бесцеремонностью – «Новый статус Шолоховской премии»…

Юра, Господь с тобой, в последнем примере (кстати, это язык не «ЛГ», а пресс-центра) нет ничего солдафонского, никакой игривости, ни малейшей бесцеремонности, тем паче – пьяной. Видно, ты с годами просто забыл, как все это выглядит.

Я не буду копаться в обстоятельствах, которые в твою поддержку излагает господин А.Мурашкин. Скажу только, что букашки у меня по спине бегали, когда я читал его сочинение. Неужели в столице за хорошие писательские деньги не могли найти поприличней? И все у вас так: тяп да ляп.

Мурашкин пишет: «…начали вешать на Ларионова фальшивку о «продаже семи зданий Дома Ростовых». Семи? На самом деле в публикации пресс-центра упоминается «противозаконная продажа одного из зданий Дома Ростовых». Разве это то же самое?

Но еще важнее, что в сообщении пресс-центра называются конкретные факты и цифры, например, сказано, что первоначально личная доля Ларионова в уставном капитале товарищества «Советский писатель» составляла всего 4 %, а теперь – 87 %, которые делают его полным хозяином издательства, т. е. уже не товарищем, а господином. Правда это или – «опять грязь»? Ни товарищ Мурашкин, ни ты, Юра, ответа не даете. Вместо этого вы с Мурашкиным исполняете дуэт: «Зато к 100-летию Шолохова мы издали собрание его сочинений». Прекрасно! Спасибо! Да и как можно было не издать! И кому же другому, как не «Советскому писателю»! Но – 4 или 87? Товарищ или господин хозяин? Если второе, то чего же стоят слова товарища Мурашкина о том, что Ларионов «в прямом смысле своей грудью отстоял издательство». Выходит, для себя же кровь мешками проливал! Впрочем, пусть в этом разбирается суд. А вот в судьбе Шолоховской премии мы обязаны разобраться сами.

Есть в заявлении пресс-центра одно суждение о премии, с которым я решительно не согласен. Вот это: «Дальнейшее сопряжение столь авторитетной премии с именем исключенного из Союза писателей и находящегося под следствием А.В.Ларионова приведет(!) к компрометации имени Шолохова».

Ну, имя-то Шолохова сияет так высоко и ярко, что омрачить его не может ничто. А вот сама премия уже скомпрометирована. И главную роль в этом, увы, сыграл ты, Юра.

Вот гордо заявляешь: «Международная Шолоховская премия уникальна тем, что она объединяет ярчайшие личности планеты в борьбе с мировым злом. Авторитет ее неоспоримо высок… Ее лауреатами стали крупнейшие писатели и общественные деятели: Петр Проскурин и Фидель Кастро, Анатолий Иванов и Слободан Милошевич, Расул Гамзатов и Александр Лукашенко, Валентин Пикуль и Игорь Смирнов, Валентин Варенников и Радован Караджич…»

Очень хорошо! Действительно яркие личности и крупные писатели. Но ты почему-то не упомянул тех, о ком сказал когда-то столь возвышенно: «Сегодня у нас праздник. Мы награждаем премией имени Шолохова патриарха Всея Руси Алексия Второго и выдающегося поэта всея России Валентина Сорокина…»

Что ж, Юра, сегодня о патриархе умолчал? Или вспомнил, что, получив Шолоховскую премию, он вскоре в день 70-летия Ельцина перед лицом всего народа объявил этого предателя Владимиром святым наших дней и преподнес ему золотую статуэтку равноапостольного князя. А почему забыт «выдающийся», «крупнейший» и «ярчайший» Сорокин? Увы, сегодня ты сам именуешь его «не вызывающим доверия» дезертиром.

Но давай вспомним более ранних лауреатов. Вот генерал А.Николаев, депутат Думы. Какую он книгу написал? Какое ратное или гражданское сражение выиграл «в борьбе с мировым злом». Куда он исчез?

Кто вообще его знает? Вот еще один генерал – В.Варенников. Ему дали премию за воспоминания в семи томах, что Ларионов издал в «Советском писателе». Черчиллю хватило шести томов для всей Второй мировой войны, а тут – семь для одной своей биографии. Причем, первый-то сам писал, а второй? И ведь вот что читаем у него о В.Путине: «…не пьет, не курит, не ворует и другим не велит, ошибок не делает, не просыпает встречи на высоком государственном уровне, не разваливает страну, сделал больше, чем Ельцин за десять лет (А что сделал Ельцин? – В.Б.)… Объявил, что в стране будет диктатура закона, т. е. истинная демократия…Он будет работать на народ, не щадя себя…(т.7. стр.182, 191,192).

Ведь если бы Черчилль написал что-то подобное о своей королеве, его бы немедленно лишили титула лорда. А Варенников, офицер Великой Отечественной вот так сюсюкает о человеке, который сказал: «Да, были героические подвиги и во время той войны, но они же совершались под дулами заградотрядов. А вот теперь – только из любви к Родине!»

Правда, потом с генералом что-то случилось, и он закончил свой панегирик стихами Юрия Харламова:

 
Скажи-ка, Путин, ведь не даром
Чубайсам, кохам и гайдарам
Россия отдана?..
 

В том-то и дело, что даром, буквально ни за понюх табака.

А премия Валентину Пикулю? В порядке исключения уже после смерти писателя за почти тридцатилетней давности роман «Нечистая сила», словно это несправедливо забытый шедевр! А на самом деле – редкостная бульварщина. Я не испытываю никаких симпатий к Николаю Второму, но даже меня, коммуниста, коробило, как похабно и грязно описан там русский царь. Ведь несмотря на всю свою историческую нахватанность и 30 томов сочинений Пикуль оставался эстетически уж очень подслеповатым и глуховатым, что и сказалось особенно ясно в романе. Но дело не только в этом.

Издательство «Голос» еще в 1995 году выпустило книгу вдовы писателя «Валентин Пикуль. Из первых уст». Так вот оттуда мы узнаем, что как только началась горбачевщина, он, получивший от Советской власти все – от квартиры до возможности писать и издавать свои бесчисленные романы, начал поносить ее одним из первых, доходя при этом до того, что Ленина и его соратников именовал то шайкой, то бандой (с. 383). Даже много позже до этого, кажется, не доходили ни Сванидзе, ни Новодворская.

Или вот еще новость из первых сахарных уст: «Война 1914–1918 гг. Ни одной пяди Русской Земли мы врагу не уступили». Под Русской Землей, как увидим, он понимал не всю Российскую империю, а лишь собственно русские края. Вот: «Кайзер сумел ценой неслыханных жертв отодвинуть наш фронт только в Царстве Польском, только в Курляндии…» Отодвинуть! К октябрю 1917 года были оккупированы не только вся Польша и Курляндия, нынешняя Литва, но и немалые территории Украины, Белоруссии. Фронт проходил восточнее, и кое-где далеко, захваченных врагом Риги, Ковно, Вильны, Гродно, Пинска, Ковеля, Станислава, Черновцов… И это, по словам Пикуля, означало, что «русский солдат выиграл войну».

С помощью этой «выигранной» он пытался опорочить Великую Отечественную как «проигранную»: «Позорное поражение потерпел советский строй в 1941 году, когда Сталин и его прихлебатели не смогли отстоять от Гитлера колоссальные западные земли и допустили немцев до Москвы…» Будто историк не знает, что в 1812 году «допустили» не до Москвы, а в саму Москву, а теперь кто-то допустил и в Париж, Брюссель, Копенгаген, Осло, Белград… Что там еще?

И вот представь себе, Юра, что Шолохов видит, как ты вручаешь премию его имени еще и этому антисоветчику. Что он сказал бы?..

Некоторые факты не позволяют презрительно отмахнуться от самых горьких предположений об истинных причинах некоторых премий твоей комиссии.

Например, Николай Федь в свое время решительно защищал тебя в «Нашем современнике», где ты был членом редколлегии, от критики Игоря Дедкова, а потом написал большую книгу «Художественные открытия Бондарева». И не потому ли одним из первых получил Шолоховскую премию? А спустя лет восемь в «Экономической газете» появилась статья сотрудницы «Патриота» И.Пироговой, которая убедительно критиковала работу Шолоховского комитета. Тебе прислушаться бы к разумной критике, но вместо этого Пирогову уволили из газеты (вскоре она умерла), а Федь был заподозрен в соавторстве статьи и, как финансовый вольнодумец Пулатов, лишен Шолоховской премии. Это как назвать – унтерпришибеевщина или угрюмбурчеевщина?..

Конечно, ты можешь сказать: «Но ведь Фидель Кастро не писал хвалебных книг обо мне!» Совершенно верно, не писал. Почтительно снимаю шляпу. Но вот факт посвежей. Олег Шестинский на страницах «Патриота» не только опять же защищал тебя от критиков и поносил их, но и прославлял несчастную жертву в стихах и прозе: опубликовал там пространную статью «Духовность военной прозы Юрия Бондарева» и стихи, в которых сообщает, что ты пестовал его «романами в литературе». И он в прошлом году стал шолоховским лауреатом.

Ты опять можешь сказать: «Но ведь Лукашенко не защищал меня от критики, не прославлял в стихах и прозе на страницах «Патриота». Верно, еще раз снимаю шляпу. Но вот факты самой последней свежести. Иван Савельев в январе этого года напечатал все в том же любвеобильном «Патриоте» еще более возвышенную, чем Шестинский, статью о тебе, загадочно озаглавленную «Печать на дверях тайны», да еще – в журнале «Слово», где главным редактором – Ларионов, считающий себя заместителем Бондарева и по МСПС. И что же? Ты только что вручил Иванушке ту же премию.

Но вернусь к Сорокину. В 2000 году в ларионовском издательстве вышло вторично его сочинение «Крест поэта» (475 стр.). Ничего более дремучего и злобного я не читал, о чем и поведал в недавней статье. В «Советском писателе» Сорокин поносит и советскую власть, и Отечественную войну советского народа, и множество советских писателей, но всего злобней клевещет на Шолохова. И как раз вскоре после выхода этой книги ты вручаешь ему Шолоховскую премию, лобзаешь и спешишь всех обрадовать: «Сегодня у нас праздник!..» Можно ли вообразить, что Булгарина наградили премией имени Пушкина? Ты это проделал. Допустим, не знал, какова эта книга. Но Ларионов-то, твой друг наперсный и заместитель по комиссии, не мог не знать: это он же два раза издал ее! Значит, утаил от тебя? В таком случае теперь, как говорится, по вновь открывшимся обстоятельствам ты просто обязан поставить в комиссии вопрос о лишении клеветника Сорокина премии. Но ты этого не сделаешь, ибо он, ранее равноапостольный, хотя и сбежал от вас, но многократно нахваливал тебя в таком духе: «Великий Юрий Бондарев – единственный русский витязь! Мы благодарим Бога, что он рядом с нами…» и т. д. (Патриот, март 2005. Стр. 9).

Тему твоих шолоховских лауреатов достойно завершает награждение этой премией теперь еще и Михаила Земскова, уже третьего генерала, главного редактора «Патриота», где все эти гимны в твою честь гремели и гремят. Что, и Земсков «крупнейший»? И он «ярчайший»?

В решении комитета о премии ему сказано, что она выдается «профессионалу высочайшего класса». Высочайшего? Упомяну здесь лишь одну недавнюю, в апреле, публикацию в четыре полосы «Мы вытащим из пропасти Отечество». Это беседа с «дважды Героем Советского Союза генералом армии И.В.Белым, начальником специальной контрразведки», якобы созданной еще Лениным и подчиненной когда-то лично Сталину. Несмотря на то, что публикация подкрепляется 14-ю фотографиями, в том числе – главного редактора рядышком с героем, этот Белый никакой не дважды Герой, никакой не генерал армии, никакой не начальник специальной контрразведки, которой никогда не существовало, словом, и не Белый он вовсе, а черный, как сапог, настоящая его фамилия Жеребчиков. Даже нет, Жеребцов!

А сколько несусветной бульварщины из-под пера хотя бы того же Сорокина пригрел Земсков в «нравственно безупречной» газете!

Юра, ну как после всего этого ты мог сказать: «Авторитет Шолоховской премии неоспоримо высок»?

Но в помянутых песнопениях тебе, кроме премиального аспекта, есть еще одна важная проблема: каково качество сих псалмов?

О Сорокине я уже упоминал, но вот, скажем, федотовский «свежий кавалер» Иван Савельев. Иные его суждения в «Патриоте» о литературе и о политике вызывают оторопь. Например: «Великий поэт на все сто процентов присутствует в своих стихах. Ему не нужно прятаться за «лирическим героем», который придуман критиками для посредственности». И в подтверждение следуют имена поэтов, которые-де не прятались: Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Блок, Есенин, Маяковский… Бондарев. Прекрасно! Но приходит на ум хотя бы одно стихотворение хотя бы первого из названных – трагическая «Черная шаль». Оно написано от первого лица: «Когда легковерен и молод я был…» Стихотворение кончается тем, что герой убивает соперника:

 
Не взвидел я света; булат загремел…
Прервать поцелуя злодей не успел.
Безглавое тело я долго топтал
И молча на деву, бледнея, взирал…
 

Это что ж, Александр Сергеевич собственной персоной так лютовал?

Ну, а —

 
В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я.
Глубокая еще дымилась рана,
По капле кровь точилася моя, —
 

это Михаил Юрьевич лежал, а потом поднялся и написал «Выхожу один я на дорогу», «Пророк» и кое-что еще? И нечто подобное можно указать ведь у всех перечисленных Иванушкой писателей.

А вот вдруг он объявляет, что Белинский был «единственным из всех российских критиков понимавший литературу и умевший о ней талантливо писать». Это заявление можно объяснить только тем, что ничего, кроме Белинского, твой псаломщик не читал.

Ты думаешь, он более снисходителен к советской литературе? Ничего подобного. Уверяет, например, что на наших писательских съездах «в залах сидели грибоедовские молчалины… Я всегда ждал выступления только Бондарева… Он бросал в зал раскаленные ядра слов… Все остальные…» Остальные – молчалины вперемешку со скалозубами.

В другой «патриотской» статье обрушивается на нынешних «писателей-классиков», называет их «классическими предателями», которые-де имеют «счета в различных банках и смотрят с презрением на все убывающий советский народ». И как образец такого писателя называет Валентина Распутина, ставя его в один ряд с Войновичем и Аксеновым. И это было учтено при выдаче Иванушке премии?

Откуда свалился он на твою седую голову?

И чего же стоят похвалы такого критика? Да ведь какие! «Юрий Бондарев – мой великий современник…» «Юрий Бондарев – последний из работающих ныне великих писателей…» «Юрий Бондарев неповторим и недосягаем…» «Он – Поэт!..» «Поэтов в прозе у нас было не так уж и много: Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тургенев, Бунин, Горький, Леонов, Шолохов… Бондарев. Я говорю о великих художниках, о Творцах первого ряда…» «Бондарев – Поэт интуиции; ею в высшей степени обладали Пушкин и Толстой…» «маклерам от литературы надо было обуздать-усмирить – поставить на колени Бондарева, писателя, за спиной которого стоят не маклеры, а Пушкин, Лермонтов, Толстой. Тургенев, Бунин, Горький. Леонов, Шолохов» (Почему-то на сей раз выпал Гоголь)… «Бондарев как Пушкин…» «Бондарев как Толстой…» «Бондаревская поэзия – нестареющая красота. Тут весь Пушкин, а до него – весь Гомер…» «Юрий Бондарев, кажется, пишет во сне» (по себе судит)… «Юрий Васильевич человек в высшей степени деликатный…» «в предыдущей статье, опубликованной в «Патриоте», я имел честь писать о его «Бермудском треугольник»…» «Боже, пусть мысль моих раздумий замедлится…»

Но Господь не внял просьбе псаломщика и его «мысль раздумий» о Бондареве после получения премии помчалась еще проворней, например, в статье «Под пологом «интеллекта», напечатанной в бессмертном «Патриоте». Тут все то же: «превосходнейший текст»… «гибкость фразы, доведенная до совершенства»… «толстовско-бунинская пластика»… «леоновская философская глубина»… «великий писатель»… «последний живой классик»… «гений»… Юра, это почти на том же уровне, на каком Байгушев недавно в «Дне литературы» размалевал Сорокина. Скоро ты будешь стоять с ним в одном ряду, как два равноапостольных.

Примечательно, что иные высокие слова, когда они прилагаются к тебе, Савельев всегда пишет с большой буквы: Слово… Мысль… Правда… Истина… Поэт… Поэзия… Творец… И только «гений» почему-то с маленькой.

Конечно, Юра, закалка у тебя фронтовая, но все-таки не понимаю, как ты выносишь все это. Ведь возраст…

А тут еще и Шестинский. Ему для торжественного венка тебе уже мало имен Пушкина, Лермонтова, Толстого, Бунина, – он вплетает еще Баратынского, Фета… Но вновь повторять эти псалмы уже скучно, остановлюсь только на одном – на его похвалах языку твоих произведений: «Язык Ю.Бондарева не сможет оскудеть… Язык Ю.Бондарева будет пленять… Язык Ю.Бондарева будет сокрушать варварство» и т. д.

Замечательно! Однако меня смущают здесь два обстоятельства.

Во-первых, язык самого Шестинского, язык его похвал: порой он весьма загадочен. Смотри, например: «Бондарев вдохнул дыхание жизни в глиняно-слепленное изделие истории». Что это за «изделие»? Почему оно глиняное? Это так о Сталинградской битве, что ли? Или: «Бондарев пропитал свою прозу плодами интеллектуального ума». Да кто же так говорит! Интеллект это и есть ум, разум, рассудок. А что он хотел сказать, уверяя, что «в смертно-экстремальных условиях герои Бондарева совершают трагически самозабвенное постижение самих себя во имя высших народных целей». Ты хоть сам-то, Юра, понимаешь, такие похвалы? Или: «Секуще-возвышенно-самостоятельные суждения придают прозе Бондарева свойства ясновидения». Что за «секуще-возвышенные суждения»? А это: «удары, выскакивающие (!) из-под угодливого полупоклона искренности, равной никчемности». А «искренность, совокупленная с завистью»? И этому нет конца.