Текст книги "На службе Отечеству!"

И потом, побег из заключения дело давнее, традиционное, можно сказать, чуть ли не святое. Вот «Американский исторический журнал»(Te American Historical Review). Согласно опубликованным в нем данным, в самом-то разлюбезном для вас 1937 году на 1 января всего заключенных в СССР было 1 196 369 человек, т. е. при населении страны около 170 миллионов это гораздо меньше, чем 1 процент. Это к вопросу о «массовых репрессиях».

Ведь «массовые» – процентов 25—30, не так ли? Сейчас в пору великих гуманистов Путина и Медведева при населении России почти в два раза меньшим, чем в СССР, сидит примерно столько же.

Из названного числа заключенных в 1937 году к указанной дате освобождено по отбытии срока наказания 364 437 человек. Это к вопросу о том, что-де «оттуда никто не возвращался»(А. Солженицын, Л. Разгон, В. Новодворская и т. п.). Но были и особо нетерпеливые, не желавшие сидеть срок до конца, они сбежали из заключения. Это – 58 264 человека. Пять дивизий! Это около 4,5 процента от общего числа «армии заключенных». Нормальная цифра (АиФ № 45, 1989, а также: Марио Соуса. ГУЛАГ: архивы против лжи. М. 2001. С. 17). Вот Сталин и был из числа особо нетерпеливых…

А утвержать опять же вслед за Р. Медведевым, Б. Сарновым, К. Залесским, что «Сталин вообще не был оратором», – разве не наглость? Впрочем, К. Залесский пишет хотя бы, что Сталин был «плохой оратор» и проигрывал «блестящим ораторам» – Троцкому, Каменеву, Зиновьеву, Бухарину и Рыкову. А ведь у Боровика – вообще не оратор! Да как же он в открытых дискуссиях и спорах на съездах и пленумах партии наголову разбил всех этих «блестящих» и «сверкавших»? Почему его речи, как правило, множество раз, иные прерывались то бурными аплодисментами, то возгласами «Правильно!», то хохотом всего зала? Так, его речь на XVII съезде партии прерывалась 48 раз. Наконец, с чего бы весь мир прислушивался к каждому слову этого неоратора?

Однако надо признать, речь Боровика тоже вызывает эмоции. Слушая его, я, например, четыре раза подходил к телевизору и плевал на экран. Думаю, что это самая сдержанная реакция среднестатистического телезрителя.

А вот это как назвать: «В 1922 году Сталина избарают Генеральным секретарем, и он сразу вступил в конфликт с Троцким». А до этого что, боялся? Да еще в марте 1918 года Сталин уже «вступил в конфликт с Троцким. Как известно, тот на переговорах с немцами в Бресте провозгласил: «ни мира, ни войны, а армию распускаем» и рассчитывал, что ответом на его заявление будет революция в Германии и Австрии. А Сталин сказал тогда: «Позицию Троцкого невозможно назвать позицией. Революционного движения на Западе нет, а есть только потенция, а мы не можем полагаться в своей практике на одну лишь потенцию». Позже, когда уже шла Гражданская война и Троцкий стал председателем Реввоенсовета, Сталин написал Ленину из Царицына: «Если Троцкий будет не задумываясь направо и налево раздавать мандаты (как недавно Ельцин раздавал направо и налево суверенитеты. – Авт.), то можно с уверенностью сказать, что через месяц у нас все развалится на Северном Кавказе и мы этот край окончательно потеряем… Вдолбите ему в голову, что без ведома местных людей назначений делать не следует, что иначе получится скандал для Советской власти».

Еще не получив ответа Ленина, Сталин снова писал ему, что будет «сам без формальностей свергать тех комиссаров и командиров, которые губят дело», что намерен действовать так, как «подсказывают интересы дела, и отсутствие бумажки от Троцкого меня не остановит». Так что, запомните, Боровик, Иосиф Виссарионович не шибко робел перед Львом Давидовичем, причем задолго до того, как стал Генсеком.

Наглость с вашей стороны, любезный Генрих Аверьянович, и заявление о том, что будто бы «Ленин предложил убрать (!) Сталина с поста Генсека» и что это было не что иное, как «приговор», едва ли не смертельный.

Ведь ничего похожего! Ленин выразился очень корректно и при этом высоко оценил достоинства Сталина. Назвав его «выдающимся вождем ЦК», далее писал: «Предлагаю товарищам обдумать (!) способ перемещения Сталина с этого поста и назначить на это место другого человека, который во всех (!) других отношениях отличается от тов. Сталина только одним (!) перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д.»

Приговоры, сударь, пишутся другим языком. И где вы читали приговоры, в которых говорилось бы: «Суд предлагает товарищам обдумать способ перемещения выдающегося вождя на тот свет» и т. д. Там прямо пишут: «к расстрелу» или «к смертной казни через повешение». И обратите внимание: ведь Ленин не назвал человека, который отличался бы от Сталина «только одним перевесом» и годился бы на роль идеального Генсека, – значит, он и сам не видел такого человека. Позже оказалось, что не видели и другие члены партии. Но вот любопытно: когда в кресло главного редактора журнала «Театр» вместо выдающегося вождя Боровика сажали выдающегося вождя Швыдкова, кто-нибудь в Министерстве культуры сказал, что преемник отличается от предшественника хоть одним перевесом?

Тут же Боровик заявил, что этот ленинский «приговор» Сталину «удавалось хранить в секрете несколько лет», но «впереди был ХV съезд в 27-м году, и надо было что-то делать. Это сделал сам Троцкий».

Что же именно сделал беспримерный правдолюб? По уверению Боровика, на этом съезде он в своей речи вывел коварного Генсека на чистую воду: «Выдал содержание письма Ленина в той части, где говорилось о Сталине». Но тот не растерялся, не сробел: «В отличие от истерической речи Троцкого он выступил очень спокойно и взвешенно, говорил уверенно и весомо… Зал ответил аплодисментами. Сталин обратил выступление Троцкого против него самого».

Ей-богу, хоть стой, хоть падай, хоть в гроб ложись с этими мультилауреатами и полиорденосцами из журнала «Театр». Ведь говорит так уверенно, словно сидел на ХV съезде в президиуме и все это видел своими глазами. Батюшка Генрих Аверьянович, поверьте, не был Троцкий на этом съезде и не произносил никаких речей, в том числе «истерическую речь». Зачем обижаете покойника? Право, хочется даже его защитить от вас. Сопоставьте даты и события: ХV съезд проходил со 2 по 19 декабря 1927 года, а современный знаток истории ВКП(б), упоминавшийся К. Залесский, свидетельствует (впрочем, и без него известно): «В 1925—1927 годы Троцкий, объединившись с Зиновьевым и Каменевым, вновь предпринял попытку занять доминирующее положение в партии, но вновь был разбит Сталиным. В октябре 1926-го выведен из состава Политбюро ЦК, а в октябре 1927-го – из ЦК. В десятую годовщину Октябрьской революции 7 ноября 1927-го пытался апеллировать к демонстрантам, направлявшимся на Красную площать, но в него стали бросать камни, разбили стекла машины, и Троцкий вынужден был ретироваться. 14 ноября этого года его исключили из партии». Спрашивается, как же без партбилета Троцкий мог оказаться делегатом съезда и получить там слово для «истерической речи»? «А 17 ноября по предложению Сталина он был уволен из Главконцесскома».

После этого за Троцким осталась только одна должность, за которую зубами держался висельник Чубайс, – начальник Главэлектро. Какая выразительная гримаса истории или, лучше сказать, параллель: Чубайс в кресле Троцкого! Для полного сходства не хватает только ледоруба. Но Льва Давидовича вскоре вышибли и из Главэлектро.

Так спрашивается, кто же кого накануне ХV съезда выводил на чистую воду – Троцкий Сталина или наоборот? Или вы не знаете, Боровик, что вскоре Сталин «вывел» Троцкого из Москвы в Алма-Ату, а потом – за бугор?

А между тем, Лев Давидович действительно писал о «завещании» Ленина, только было это не в 1927 году, как уверяет Боровик, т. е. не в дни, когда ему били стекла, а 1 сентября 1925 года. Тогда в журнале «Большевик» №16 на странице 68 он дал отповедь американскому коммунисту М. Истмену, позднее изгнанному из партии, по поводу его книги «После смерти Ленина»: «В нескольких местах книжки Истмен говорит о том, что ЦК «скрыл» от партии ряд исключительно важных документов, написанных Лениным в последний период его жизни (дело касается писем по национальному вопросу, так называемого «завещания» и пр.); это нельзя назвать иначе, как клеветой на ЦК нашей партии. Из слов Истмена можно сделать вывод, будто Владимир Ильич предназначал эти письма, имевшие характер организационных советов, для печати. На самом деле это совершенно неверно. Владимир Ильич во время своей болезни не раз обращался к руководящим учреждениям партии и ее съезду с предложениями, письмами и пр. Все эти письма и предложения, само собой разумеется, всегда доставлялись по назначению, доводились до сведения делегатов ХII и ХIII съездов партии и всегда, разумеется, оказывали надлежащее влияние на решения партии, и если не все эти письма напечатаны, то потому, что они не предназначались их автором для печати.

Никакого «завещания» Владимир Ильич не оставлял, и самый характер его отношения к партии, как и характер самой партии, исключали возможность такого «завещания». Под видом «завещания» в эмигрантской и иностранной буржуазной и меньшевистской печати упоминается (обычно в искаженном до неузнаваемости виде) одно из писем Владимира Ильича, заключавшее в себе советы организационного порядка. ХIII съезд партии внимательнейшим образом отнесся и к этому письму, как ко всем другим, и сделал из него выводы применительно к условиям и обстоятельствам момента. Всякие разговоры о скрытом или нарушенном «завещании» представляют собой злостный вымысел и целиком направлены против фактической воли Владимира Ильича и интересов созданной им партии»…

Вот так Лев Давидович за «злостный вымысел» залепил с того света Генриху Авиэзеровичу звонкую оплеуху. Остается лишь для большей ясности добавить к написанному в 1925 году Троцким, что на ХIII съезде (23—31 мая 1924 года, т. е. через четыре месяца после смерти Ленина) «завещание» было оглашено и обсуждено по делегациям, а ХV съезд, вновь обсудив этот вопрос, полностью опубликовал «завещание» в Бюллетене №30. На первом из названных съездов было 1164 делегата от 735 тысяч членов и кандидатов партии, на втором – 1669 делегатов от 1 миллиона 236 тысяч коммунистов. Как при таком обилии людей, знавших о «завещании», слышавших или читавших его текст, можно говорить, что Сталин «несколько лет» держал его в секрете?

* * *

А что еще изобразил Боровик после смерти Ленина? Он сказал: «Те немногие, кто знали о завещании Ленина, полагали, что Сталин по давней русской традиции, зная о приговоре, постарается принизить дело Ленина, постарается его критиковать» и даже «будет мстить ему за письмо к съезду». Как уже сказано, с мая 1924 года о «завещании» знали не «немногие», а, по меньшей мере, 1164 человека. Что же касается критики, желания принизить предшественника и даже мстить ему, то с чего Боровик взял, будто это «давняя русская традиция»? Разве Николай Второй принижал Александра Третьего, а тот хаял Александра Второго, который в свою очередь – Николая Первого и т. д.? Наоборот! Памятники ставили предшественнику: Екатерина – Петру, Николай Первый – Екатерине и т. д. В первые годы после революции у большевиков было такое поветрие – чернить прошлое, но достаточно скоро опомнились. Уже в самом начале 30-годов были принято несколько важных решений Совнаркома и ЦК о средней школе, об учебных программах – это было возвращение к традиционной для России системе обучения. А какое огромное значение имело постановление 1934 года «О преподавании гражданской истории в школах СССР». Печально знаменитый вульгаризаторский учебник М. Покровского «Русская история в самом сжатом очерке» (1920) был изгнан. В стране стали чтить и писателей прошлого, и ученых, и полководцев, потом генеральские и офицерские звания ввели и погоны вернули, и церковь поддержали. А вот плоскоумный Хрущев действительно попытался сделать традицией очернение предшественника. У него эстафету приняли нынешние демократы, одним из доказательств этого и оказалась передача Боровика. Но, конечно, между Хрущевым и такими, как Боровик, дистанция все же огромная: тот поносил главным образом персонально Сталина, клеветал на него лично, а боровики – не только на Сталина, но на всю Советскую эпоху.

А в клевете лично на Сталина автор передачи на сей раз дошел до заявления, что тот «присвоил себе его славу Ленина». Что, говорил, будто не Ленин, а он создал партию? Нет, не говорил. Или писал, что не Ленин, а он был вдохновителем и главным руководителем Октябрьского восстания? Нет, не писал. Или доказывал, что не Ленину, а ему удалось добиться Брестского мира и тем спасти молодую Советскую республику? Нет, не доказывал. Или уверял, что в годы Гражданской войны не Ленин, а он возглавлял Совет труда и обороны? Нет, не уверял. Или морочил людям голову, будто не Ленину, а ему принадлежала идея нэпа? Нет, не морочил. Или врал, что план ГОЭЛРО это детище не Ленина, а его? Нет, не врал…

Так в чем же дело? Боровик, ну мы же не дурее вас, хоть вы и лауреат премии Циолковского! Мы знаем, что Сталин почти тридцать лет руководил страной без Ленина, ему своей собственной славы хватало. Вот лишь несколько цифр и только из одной области жизни. За первую пятилетку с 1928 года, когда, Генрих Авиэзерович, ваши родители сделали уже все, чтобы вы в следующем году появились на свет, по 1932-й год, когда вы уже бегали под стол, число учащихся в школах выросло с 12 миллионов до 21 с лишним. Почти в два раза! Число высших учебных заведений выросло в 5,6 раза. Правда, такой блистательный очаг антисоветчины, как МГИМО, тогда, кажется, еще не был создан. Грамотное население в стране увеличилось с 60 процентов до 90. Всего за четыре года! Кто тогда руководил страной и проводил такую политику? Увы, Ленина уже не было. А для того, кто руководил, одних этих цифр достаточно для славы и благодарности народа. Нет, не Сталин присвоил славу Ленина, а ваше отродье тщится лишить славы и того и другого. Хорошо сказал об этом недавно Александр Зиновьев: «Торжествующие пигмеи постсоветизма, разрушившие русский(советский) коммунизм, всячески умаляют и извращают деяния великанов советского прошлого, дабы оправдать свое предательство и самим выглядеть великанами».

Лживо заявление Боровика и о том, что Сталин «присвоил себе право называться единственным учеником Ленина». В упоминавшейся беседе с Э. Людвигом он сказал: «Я только ученик Ленина и цель моей жизни – быть достойным его учеником». И называл Ленина «нашим учителем», а не только своим, «нашим воспитателем», а не только своим.

* * *

Можно было бы еще много интеллектуального барахла из этого телефильма выставить на обозрение читателя, но боюсь, что он уже устал и просто не выдержит. Однако нельзя умолчать о том, мимо чего не проходит ни один пишущий воспитанник МГИМО или сотрудник Института США и Канады, – о тосте, провозглашенном Сталиным 24 мая 1945 года в Кремле на приеме в честь командующих войсками Красной Армии.

Все они долдонят одно и то же: это был тост за терпение русского народа. Последний раз я читал это в недавно вышедшей книге «Вторая мировая война» доктора исторических наук А.И.Уткина, возглавляющего Центр международных исследований Института США и Канады: «Сталин поднял первый (!) поразивщий всех тост за бесконечное терпение русского народа» (с. 860). Не хочется мне употреблять такие выражения, как «чушь собачья», но что поделаешь! Прежде всего, это бы не первый, а последний тост на приеме. Сталин так его и начал: «Товарищи, разрешите мне поднять еще один, последний тост». Значит, любезный профессор никогда и не видел текста этого тоста, скорей всего, он списал его у кого-то из бесчисленных немецких, американских или английских авторов, которых в его книге невозможно сосчитать. Последние четыре слова автор выделил курсивом, чтобы создать впечатление, будто это подлинные слова Сталина. На самом деле ни о каком «бесконечном терпении» Сталин не говорил.

Задолго до этого поэт Борис Слуцкий, умерший в 1986 году, написал даже стишок об этом тосте, который заезжий прохвост Коротич напечатал в «Огоньке». Стишок так и назван был – «Терпение»:

 
Сталин взял бокал вина
(может быть, стаканчик коньяка),
поднял тост, и мысль его должна
сохраниться на века:
За терпение!..
– Вытерпели вы меня, – сказал
вождь народу. И благодарил.
Это молча слушал пьяных зал.
Ничего не говорил.
Только прокричал «Ура!»
Вот каковская была пора…
 

Ну, во-первых, «пьяных зал» – это Жуков и Рокоссовский, Курчатов и Королев, Шолохов и Леонов, Шостакович и Хачатурян, Уланова и Гризодубова… Во-вторых, Сталин ничего похожего не говорил. В-третьих, зал слушал вовсе не молча, выступление Сталина сопровождалась аплодисментами, а в конце – «Бурные, долго не смолкающие аплодисменты». Авиаконструктор А. Яковлев вспоминал: «Речь Сталина постоянно прерывалась долго не смолкавшими овациями, поэтому его короткий тост занял чуть ли не полчаса. Наконец Сталин не выдержал и засмеялся:

 
– Дайте мне сказать…
Новый взрыв аплодисментов…»
 

По записанным в дневнике Чуковского воспоминаниям Константина Федина, сидевший рядом с ним Илья Эренбург почему-то расплакался после тоста: «Что-то показалось ему в этом обидное». Может быть, он с огорчением подумал: «Вот каковская пора – за русский народ пьем! Нет бы за еврейский…»

Вот теперь услышали и в фильме Боровика: «Сталин произнес свой знаменитый тост за русский народ… Он действительно всю войну удивлялся терпению русского народа». Ничего другого, мол, достойного похвалы у русского народа вождь не видел. Словом, все то же, как все.

На самом деле Сталин сказал: «Я поднимаю тост за здоровье нашего Советского народа, и прежде всего русского народа, не только потому, что он – руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение».

А вы, Генрих Авиэзерович, и ваши собратья жульничаете, выхватив их тоста лишь одно «терпение». Для этого не требуется ясного ума и стойкого характера, а только одна наглость. Приемчики-то у вас у всех однотипные, даже одинаковые.

* * *

Однако же объективности ради надо признать, что порой автор фильма даже, представьте себе, и похваливает Сталина, правда, хихикая при этом. Например: «Глуп он не был. Нет, не был он глуп, не глуп, не глуп…» По этому вопросу есть высказывания многих авторитетных людей, в МГИМО, к сожалению, не учившихся. Так, маршал Жуков размышлял: «И.В.Сталин производил сильное впечатление. Лишенный позерства, он подкупал собеседника простотой общения. Свободная манера разговора, способность четко формулировать мысль, природный аналитический ум, большая эрудиция и редкая память даже очень искушенных и значительных людей заставляли во время беседы с И.В.Сталиным внутренне собираться и быть начеку». И дальше: «Сложный, противоречивывый, но очень умный. В войну вначале разбирался в стратегических вопросах слабо, но ум, логика мышления, общие знания, хватка сослужили ему хорошую службу, и во втором периоде войны, после Сталинграда был как Верховный Главнокомандующий вполне на месте». И наконец: «В руководстве вооруженной борьбой в целом И.В. Сталину помогали природный ум, богатая интуиция. Он умел найти главное звено в стратегической обстановке и, ухватившись за него, провести ту или иную крупную операцию. Несомненно, он был достойным Верховным главнокомандующим» (Воспоминания и размышления. М., 1971. С. 282, 284. и М., 1983. Т. 2, с. 102). Так говорил о Сталине человек, знавший его, может быть, лучше, чем себя. А кто скажет о вас, Боровик, что, переменив за свою долгую жизнь множество мягких кресел, вы хоть один раз были «вполне на месте»?

Маршал Василевский: «Взвалив на свои плечи огромную ношу, И.В.Сталин не щадил и других. В ходе Великой Отечественной войны, как, пожалуй, ни в какое время, проявилось в полной степени самое сильное качество И.В.Сталина: он был отличным организатором… Возглавляя одновременно Государственный комитет обороны, правительство, Верховное главнокомандование, Сталин изо дня в день очень внимательно следил за всеми изменениями во фронтовой обстановке, был в курсе всех событий и в народном хозяйстве. Он хорошо знал руководящие кадры и умело использовал их….

Были в деятельности Сталина того времени и просчеты… Однако, как человек глубокого ума, он, естественно, не мог не сознавать своих просчетов и не делать выводов для себя… Будучи Верховным главнокомандующим, он, конечно, проделал уже в первые месяцы войны колоссальную работу. То, что он стоял во главе Ставки, придавало ей вес и значение. Он твердо держал в руках нити управления фронтами».

И вывод: «Сталина несомненно можно отнести к разряду выдающихся полководцев…» (Дело жизни. М., 1973. С. 126, 268). А вас, Боровик, несомненно можно отнести к разряду выдающихся пустобрехов, причем, к первому разряду.

Еще об уме Сталина? Ну, вот хотя бы один эпизод из воспоминаний Черчилля, на которого ваша братия молится. Он рассказал Сталину план «Торч» – план высадки союзников в Северной Африке. И потом писал: «Сталин моментально оценил стратегические преимущества операции «Торч». Он перечислил четыре основных довода в ее пользу… Это замечательное заявление произвело на меня глубокое впечатление. Русский диктатор быстро и полностью овладел проблемой, которая до этого была новой для него. Очень немногие из живущих людей могли бы в несколько минут понять соображения. над которыми мы так настойчиво бились на протяжении ряда месяцев. Он все это оценил молниеносно» (Вторая мировая война. Ростов-Дон. 1997. Стр. 296).

Так говорили об уме и способностях Сталина три больших и хорошо знавших его человека, двое из которых глубоко уважали его, а третий и уважал, и ненавидел. Ну, пожалуй, хватит об уме Сталина. Теперь ждите, Боровик, что о вашем собственном уме и способностях скажут собственные внуки. Может быть, даже по телевидению.

* * *

Еще об одной байке о Сталине. Видит Бог, я долго не хотел опровергать ее – несуразную, малоумную, высмеивающую Сталина байку о том, будто он непременно хотел сам принимать Парад Победы на борзом коне, но – не совладал с конем и только поэтому поручил принимать Парад маршалу Жукову.

Не хотел потому, что измыслил эту злобную чушь и пустил ее гулять по белу свету фронтовик же, Герой же Советского Союза, которому теперь еще и перевалило уже за восемьдесят, – Владимир Карпов. Тем более не хотел, что ранее высказал немало претензий к его сочинениям о Великой Отечественной. Но вижу, что писаки о войне распространяют вздорную выдумку все дальше и дальше. По замусоленности ее можно поставить в один ряд, например, с выдумкой о маленьком росте Сталина. Ну, что тут взять, допустим, с покойного А. Собчака, писавшего в своей предсмертной книге «Дюжина ножей в спину», что Сталину, когда он выступал с трибуны, подставляли под ноги скамеечку. Мир праху этого читинского парижанина… А что взять с И. Хакамады, которая тоже об этом пишет? У нее и обо всей Великой Отечественной войне вот какое представление: «Задавленным (!), нищим (?), полуголодным (!!) людям, плохо вооруженным (??) и кое-как обученным (?!), оказалось по плечу разгромить сытых, вышколенных профессионалов, с их баснословными ресурсами, с их самой совершенной на тот момент военной техникой» (Особенности национального политика. М. ОЛМА-ПРЕСС. 2002. С. 225). У этой мыслительницы было не то три, не то четыре мужа. Хочется думать, что хоть один из них служил в армии. И неужели ему не захотелось выбить из головы дражайшей супруги малограмотную чушь о Великой Отечественной и объяснить ей, что невежество не должно быть особенностью русского национального политика, как и всякого другого?

Что, говорю, с нее, с демократки-чубайсатки, взять. Но вот Генеральный директор Гидросферно-экологической Академии П.М. Себелев. Он сочинил эпопею «Битва народов» в пяти томах и десяти частях общим объемом в 3000 страниц (М., Сфера. 1994). Видно по всему, что автор много читал, изучал, собирал материал. И вот у него на Первомайском параде 1941 года германский посол Шуленбург говорит послу английскому: «Присмотритесь к Сталину: щуплый невысокого роста человек. А каким крупным кажется он на Мавзолее.

Под его ногами – деревянная подставка, чтобы казался не ниже рядом стоящих» (т. 1, с. 9).

Больше всего тут поражает загадочная тупость: ведь Сталина сейчас довольно часто можно видеть на телеэкранах в старой кинохронике. И что, ему требуется подставочка? Так запишите, Себелев, а вы, Хакамада, передайте еще и всем своим мужьям бывшим и будущим: 174 сантиметра – таков рост И.В. Сталина. Тюремный документ об этом привел даже прохвост из ПУРа Волкогонов, поищите в первом томе его «Триумфа и трагедии»(не спутайте с «Трагедией и триумфом» Черчилля!). Правда, это тоже не помешало генералу от пропаганды назвать Сталина «пигмеем духовным и физическим».

В таком же ходу байка о том, будто на предложение обменять попавшего в плен сына Якова на фельдмаршала Паулюса, Сталин ответил: «Простого солдата на маршала не меняю» (например, хотя бы у Л. Млечина: Сталин и его маршалы. М., 2004. С. 599). Сталин действительно не выменял сына и не мог сделать это как вождь перед лицом армии и народа, несших тягчайшие утраты. Но и сказать приведенных слов он тоже не мог, ибо, во-первых, Яков был не солдатом, а старшим лейтенантом; во-вторых, если уж был бы солдат, то Сталин сказал бы так: «Фельдмаршала на солдата не меняю». Разве не ясно?

А о Параде 1945 года вот и совсем недавно в День Победы во время репортажа с Красной площади ведущий (не то Винокуров, не то Пивоваров, не то Дармоедов) многозначительно спросил полковника Герасимова Василия Леонидовича, комментировавшего парад: «А почему же все-таки Парад Победы принимал не Верховный главнокомандующий, как полагалось? Не любил ездить на лошадях?» Зная с каким сладострастием и неутомимостью наши тупоумные телевизионщики глумятся над всем Советским, естественно предположить, что Дармоедов рассчитывал услышать очередное повторение карповской чепухи на всю страну. Но не дождался. Полковник Герасимов дал ясный и четкий ответ: стоя на трибуне Мавзолея, к подножию которого наши воины бросали знамена разбитой немецкой армии, Сталин принимал парад в высшем нравственно-политическом, даже мистически-небесном смысле, как в известной песне Вертинского:

 
Чуть седой, как серебряный тополь,
Он стоит, принимая парад.
Сколько стоил ему Севастополь,
Сколько стоил ему Сталинград…
 

* * *

История дела такова. Я уже знал об очередном карповском открытии, а он – о моем отношении к нему. Однако 1 марта 1997 года он привез мне свою трилогию о Жукове, и на случай, если бы не застал меня дома, приложил письмо, в котором сетовал на молчание критики. Оно, видимо, было для В. Карпова трудно переносимо. За долгие годы пребывания на самых высоких постах в литературе (вплоть до первого секретаря Правления Союза писателей СССР), в партии (член ЦК), и органах государственной власти (депутат Верховного Совета СССР) он уж очень привык к постоянным и самым возвышенным похвалам. Но, увы, я достоинствами его трилогии «не проникся». Здесь не буду говорить о ней в целом, а скажу лишь о помянутой байке. Она уж очень характерна для уровня всей трилогии. Но сперва – несколько фактов, тоже дающих представление об осведомленности автора.

В «Генералиссимусе» он пишет, например: «25 мая 1945 года состоялся прием в честь командующих войсками Красной Армии». И повторяет: «25 мая…» (т. 2. с. 385). На самом деле этот знаменитый прием, на котором Сталин провозгласил великий тост «за здоровье нашего Советского народа и, прежде всего, русского народа», состоялся 24 мая (Собр. соч. М. 1997. Т. 15, с. 228). Обязан же знать это автор, всю жизнь пишущий о войне. Как обязан знать и то, скажем, что приказ «Ни шагу назад» был под номером 227, а не 277 и т. д.

В трехтомнике «Маршал Жуков» читаем уже о Параде Победы, состоявшемся 24 июня: «После парада был дан прием для его участников. Именно на этом (!) приеме фронтовые соратники вдруг обнаружили, что их Верховный не имеет звания Героя Советского Союза…» (т. 1, с. 83). Но в «Генералиссимусе» автор уверяет, что это было на приеме 24 мая, да еще вздувает градус: «Участники торжества обратили внимание на то, что у Верховного главнокомандующего – нет наград!.. Они пируют, украшенные многими наградами, у некоторых по две, даже по три Геройских Звезды, а у Сталина, который совершил для победы больше любого из присутствующих, нет боевых наград!» (т. 2, с. 386)

Поразительно! Ведь пишет биографии полководцев и сам очень внимателен к наградам, особенно к своим… Еще в 1919 году Сталин получил боевой орден Красного Знамени за Царицын. А в Отечественную войну был награжден в 1944 году вторым орденом Красного Знамени, в 43-м – орденом Суворова первой степени после того, кстати, как этот орден уже дважды получил Жуков (28.1.43 и 28.7.43) и один раз – Василевский (28.1.43), а 29 июля 44-го опять же после Жукова и Василевского (одновременно – 10.4.44) Сталин награжден первым орденом «Победа». Второй орден «Победа» он получит уже после окончания войны (26.6.45) и снова после Жукова (30.3.45), но раньше Василевского (8.9.45). К тому времени получили орден «Победа» маршалы Рокоссовский и Конев (одновременно – 30.3.45), Малиновский и Толбухин (одновременно – 26.4.45), Говоров (31.5.45), Тимошенко (4.6.45), Мерецков (8.9.45) и генерал армии Антонов.

* * *

Однако перейдем к существу дела. В «Маршале Жукове» В. Карпов пишет: «12 июня 1945 года Калинин вручил Жукову третью Золотую Звезду… C позиции нашей нынешней осведомленности (Радзинского начитался. – Авт.) формулировка в Указе о награждении наводит на размышление. Текст Указа несомненно (откуда такая уверенность? – Авт.) продиктовал Сталин, кто ж еще может давать оценку заместителю Верховного» (С. 80).

Больше ему делать было нечего… Да неужели М.И. Калинин один или вместе с секретарем Президиума Верховного Совета А.Ф. Горкиным сами не могли составить Указ? Они же не оценку Жукову давали, не характеристику своему подчиненному писали, а составили официальный текст, который имел свою стойкую традицию: «За образцовое выполнение боевого задания командования» и т. д.

Но разведчик Карпов не верит, он преисполнен бдительности: «Текст Указа гласил: «за образцовое выполнение боевых заданий Верховного Главнокомандования по руководству операциями в районе Берлина». «Вдумайтесь с эти слова, – взывает к нам разведчик, – и вы без труда уловите, что они просто оскорбительны» (там же). Действительно, вдумайтесь: маршала награждали третьей Звездой Героя с целью оскорбить! Вот до чего может довести непомерное чтение Радзинского или мил-дружка Волкогонова.