Текст книги "Честь дороже славы"

Ночной гонец привез из Крыма засургученную грамоту.

Владельца Мисоста Баматова, одного из самых влиятельных людей Кабарды, будить, однако, не стали. Он, точно предчувствуя что-то важное, сам проснулся еще до утреннего намаза, вышел во двор. Услышав от слуги о приезде крымца, Мисост встревожился. Несмотря на пожилой возраст, глаза его не утратили зоркости, и он легко прочел при блеске свечи грамоту, объявшую радостным трепетом. Под ней стояла подпись нового крымского хана! Прежде всего, в послании уведомлялись владетели Большой и Малой Кабарды, что на заседании Дивана прежний хан Сагиб-Гирей отстранен от власти, а вместо него избран Девлет-Гирей. И, приступая к своим делам, он нерушимым словом подтверждает, что Кабарда принадлежит Крымскому ханству. Отныне и впредь ее жители берутся под покровительство Девлет-Гирея, как и они обязаны неукоснительно соблюдать все его распоряжения.

Нарочные разнесли это сообщение по селениям и аулам. Издавна существовали на этих землях две группировки, две партии – Кашкатауская, тяготеющая к России, и Баксанская, в которой состояли приверженцы Порты и Крыма. Нередко взгляды их менялись, и, в зависимости от сложившейся ситуации, владетели объединялись, выступая одним фронтом или вновь занимая враждебные позиции. И весть о восхождении на крымский престол ставленника Порты вынудила владетелей, каких бы взглядов они ни придерживались, собраться вместе.

В аул Мисоста Баматова владетели стали съезжаться с раннего утра. Роса, блестевшая на черепичных крышах, и безоблачное небо сулили погожий день. По улочкам стелился сизый кизячный дым. Горьковатый запах его мешался с ароматом цветущих груш, с терпким духом раскрывшихся листьев. На широком подворье Баматова стало тесно от лошадей. Дом владельца, построенный по крымскому образцу, в два уровня, не смог вместить приехавших.

Совет открыли на площади, вблизи мечети.

После молитвы, проведенной муллой, участники расселись на своих бурках и коврах. По праву хозяина Совет кабардинских владетелей повел сам седобородый Мисост Баматов.

– Досточтимые владетели и уздени! Аллах собрал нас, чтобы мы, думая о судьбе нашей страны, обсудили общие действия, выслушали друг друга и приняли решение. Все, о чем будет идти речь, пусть останется только с нами, во имя Аллаха! Кабарда была и остается непокоренной. Но будущее народа зависит от того, с кем мы будем состоять в союзе, кто поможет сделать нас сильней и богаче. Пусть же первым скажет уважаемый Хаджи-Ахмат!

Мулла, сгорбленный, тощий старец, заговорил негромко, доверительно:

– Аллаху угодно было обратить свой взор на нашу многострадальную землю. Сонмы народов и племен живут на Кавказе, но все они объединяются вокруг Кабарды, так как нет здесь никого сильней нас. Аллах и пророк его Магомет связывают кавказцев одной верой. В Крыму и в Турции живут наши братья, правоверные магометане, и можем ли мы, отвергая их протянутую руку, поддержать Россию? – Хаджи-Ахмат выразительно помолчал. – Опыт обязывает меня предупредить вас о коварстве русских. Я был еще отроком, когда от их царя приезжал кабардинец из рода Джамбулатовых и вел с владетелями переговоры. Мой отец, также священник, рассказывал, что царь пообещал взять наш народ под свое покровительство, защищать от врагов, освободить от налогов и платить жалованье кабардинцам, находящимся у него на службе. Владетели согласились на это и приготовились воевать на стороне русских.

Мулла вскинул ладонь со скрюченным указательным пальцем и взвинтил свой голос до предела:

– Но заверения их оказались пустыми словами! И когда девять лет спустя в Кабарду пришло войско крымского хана и его командующий Салих-Гирей, который молился в мечети моего отца, стал устанавливать свой порядок, русский император Петр не пришел нам на выручку. Мисостовы и Атажукины приняли присягу на верность Крыму. А хан потребовал в залог аманатов и рабов, красивых наложниц… Никому, кроме Аллаха, доверять нельзя. Мы должны объединиться с Девлет-Гиреем и вместе выступить против неверных. Да поможет нам Аллах!

Его сменил неторопливый, с курчавой бородкой Хамурза Асланбеков. Он поправил на поясе кинжал и в знак уважения склонил голову в сторону хозяина.

– Мудрый мулла сказал главное. Кабарду не оставляют в покое чужеземцы. Одни самовольно воздвигли на нашей земле крепость и разместили в станицах казаков, а другие требуют дань по ясырю.

– Но мы ее не платим! – заметил кто-то из дальних рядов.

– И не будем платить впредь! – подхватил оратор. – Мы должны заботиться прежде всего о своих подданных. После мирного трактата, который подписали султан и русская царица, Крым утратил зависимость от Турции. Хан уже не так силен, как раньше. Есть только один выход: в союзе со всеми горцами вышвырнуть русских за Терек и разрушить их крепости. Русский генерал Медем увел свои полки в Дагестан. Об этом мне сообщил верный человек. На Тереке остались одни казаки. Промедлим – упустим эту возможность!

День перевалил на вторую половину, а выступающим не было конца. Иногда вспыхивали перепалки. Всеми уважаемый Хамурза Росланбеков сидел в окружении сторонников. На нем был дорогой бешмет, выложенный серебряной нитью, голову украшала папаха из белоснежного курпея, а взгляды привлекал кинжал в драгоценных камнях.

– В детстве мне рассказывал аталык старинную легенду, – начал Хамурза. – Жил в горах пастух, было у него множество овец. И повадился нападать на его отару барс. Появлялся раз в неделю, хватал барана и уносил в свое логово. Пастух решил убить барса. Сделал засаду и метким выстрелом из ружья поразил зверя. Но радость этого глупца была коротка! Туда, где хозяйничал барс, пришли волки и шакалы. И теперь вырезали они гораздо больше овец! Ибо правит сильнейший! Покаялся пастух, да было поздно. Всю его отару уничтожили хищники… Я слушал вас, уважаемые владетели и уздени, с большим интересом. Немало было высказано умных предложений. Но стоит ли нам убивать барса? Выступать против русской царицы? У нее не отряды, а неисчислимая армия! А крымский хан только сел на трон. Ногайские орды волнуются, их сераскир Шагин-Гирей также претендует на ханский престол. И русские за него! – Хамурза огладил рыжеватую клиновидную бороду и прищурился. – Каждый из вас, братья, доказал свою отвагу в сражениях. Недавно мы отражали набег ингушей. Теперь в свой черед должны выступить и наказать их за разбой! А с русскими лучше договариваться, требовать у них денег и провианта, возмещения убытков за присвоенные ими земли. Пусть думают, что мы готовы с ними дружить… Но, когда султан накопит силы и объявит России войну, мы поддержим его, как подданные крымского хана!

Большинством голосов было решено присягнуть новому крымскому хану, но с Россией не вступать в открытое противостояние.

Мулла молитвенно заключил:

– Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Все наши распри оставим для нечестивых. Долг кабардинца – отстаивать свою землю и веру, ибо сказано в четвертой суре Корана: «Пусть же сражаются на пути Аллаха те, которые покупают за ближайшую жизнь будущую!»

Владетели из отдаленных мест, не мешкая, пустились в обратный путь, чтобы преодолеть его завидно. Передвигаться ночью было по-прежнему опасно. А ближайшие друзья Баматова и Асланбекова пожаловали во двор хозяина, обвеянный ароматом цветущих груш.

Солнце клонилось к сияющей серебряной короне Эльбруса, по обе стороны от него виднелись снежные пики Кавказского хребта, уходящие вдаль. И от этой величественной горной панорамы, от обилия солнечного света и запахов весны сердца владетелей наполнились желанным умиротворением.

Девушки-служанки, с закрытыми лицами, подали кумганы. После омовения рук гости расселись вдоль деревянного помоста, накрытого скатертями. На этом незамысловатом столе дымились миски с жареной бараниной и телятиной, золотился плов, большими кусками были нарезаны пышки и пироги с сыром. Вскоре разнесли тарелки с наваристым хашем. Никаких дурманящих напитков, даже бузы, на столе не оказалось.

До сумерек беседа владетелей шла непринужденно, с шутками и смехом. Но за этой как будто искренней веселостью и услужливостью прятались раздумья. Каждый из них понимал, что рано или поздно русский пристав Таганов узнает о совете владетелей.

А пока пусть плачет сааз в руках молодого парня с миловидным и ясным лицом, пусть напомнят струны о женской любви и грусти разлуки, о доблести горского воина и его готовности умереть за пядь родной земли…

Нападение воровских людей было внезапным. Точно из-под земли выросли всадники, двое из них заступили открытой карете дорогу, а трое других подъехали с направленными на путешественников пистолетами из-за придорожных вязов.

– Ото ж, побачилысь! – белозубо засмеялся толстый, бритоголовый разбойник в полотняной рубахе с расшитым воротом. – Хто вы таки? Ляхи чи москали? Грошив багато?

Его приятели, одетые кто во что горазд: в свитки, зипунцы, мундиры венгерских гусар – их стеклось на дорогу не менее дюжины, – загоготали. Зодич, храня спокойствие, потянулся рукой к дорожному ящику, в котором лежал заряженный пистолет, но тут же остановился. Это было бессмысленно. Грыватько, правивший каретой, не испугался, а смело ответил:

– Я сын запорожского хорунжия, нахожусь на государевой службе. Сопровождаю французского купца в Сичь. Извольте освободить дорогу!

Лесовики снова зашлись недобрым смехом.

– А ты, хлопче, бачу, дуже смилый? А ну, Панас, стрельни…

И в тот же миг пуля снесла с головы возницы остроконечную шапку. Пока разбойнички куражились, советуясь между собой, как поступить с пленниками – повесить или зарезать, Зодич прислушивался к их говору и понял, что это не местные жители, а, скорее всего, южане. Они отличались не только произношением, но и частым использованием татарских слов.

Наконец путников заставили вылезти из кареты, и два громилы тщательно ее обыскали, забрав сундучок, хранящий деньги и бумаги, а также дорожный сак с оружием и провиантом. Детина, с серьгой в ухе, похожий на турка, обшарил карманы Зодича и его спутника. Дядько с оселедцем, видимо, главарь шайки, выяснив, что добыча невелика, обозлился. И повелел французу написать письмо и попросить для выкупа две тысячи червонцев. А если слуга не вернется и не привезет деньги, инородца повесят. Гриватько, заикаясь, перевел это на французский. Изъятые из сундучка чернильница, перо и лист бумаги вызвали всеобщий интерес. Зодич, опасаясь подвоха, действительно обратился к Штакельбергу с просьбой выкупить его, а далее приписал, что деньги лучше бы прислать с сотней гусар. Проводник тотчас отправился в дальний путь за деньгами.

Становище шайки оказалось в лесу, за полосой бурелома. К нему вела замысловатая узкая тропа, на которой мог поместиться лишь один всадник. Зодич ехал верхом, на выпряженной из кареты лошади. Сомнение, что они не случайно оказались в западне, а «сын запорожского хорунжия» в сговоре с похитчиками, не покидало его. Вспомнилось, что на последней почтовой станции Грыватько куда-то отлучался и смотритель был излишне взволнован, о чем-то перешептывался с проводником.

Два больших шалаша, сооруженные из веток и сена, да стоящая на отшибе избушка служили для разбойников приютом. За неимением помещения атаман распорядился посадить пленника в берлогу.

Вечерело, когда Александра привели на вырубку. Берлога таилась под стволом обгоревшей сосны. Судя по разбросанной земле, лежбище косолапого недавно расширили. Яма с отвесными стенками была углублена с таким расчетом, чтобы без посторонней помощи человек не выбрался. По толстой веревке Зодича спустили на дно и бросили две охапки свежескошенного сена. Май был в середине, и луговые травы успели вымахнуть выше колена. К пресному запаху суглинка примешался упоительный аромат ландышей.

– Однако скверно, – проговорил Зодич, оглядевшись. – Не лучшее местечко для отдыха!

Взгляд остановился на лежащей подле ног веревке, сброшенной в яму охранником, и рассчетливо скользнул вверх, где нависал над ямой закопченный ствол. Нижний сук был толст и торчал кверху. Докинуть до него петлю веревки было невозможно. А если снять ремень с тяжелой бронзовой бляхой и застегнуть его хомутом?

Сперва лесовики потешались над пленным. Дурачась, тыкали палками, наставляли пистолеты. Александр безмолвно терпел. Поглумившись, шальная братия убралась восвояси. Возможно, их отогнал главарь.

Ночь пришла в приднепровскую долину мягкая, соловьиная, с пахучей росистой свежестью. Сожженный грозой ствол смутно выделялся на фоне звездного неба. Зодич озяб, и долгие попытки набросить петлю ремня на сук согрели, прибавили бодрости. Временами, когда слышались неподалеку голоса или хруст валежника, Александр ложился на сено. Переждав, принимался за свое занятие с пущим упорством…

На зорьке к соловьям присоединились другие птахи, и чудесный хор наполнил лес божественной музыкой. Только когда посветлело, Зодичу удалось набросить петлю на торчащий сук. Он благодарно помянул бога и, торопясь, выбрался наверх, поранив ладони. Вырубку затянул понизовый туманец. Тихо было и в разбойничьих жилищах. Почти рядом, подрагивая от росы, лоснящейся на крупе, паслась гнедая. Но уздечки на ней не оказалось…

Не останавливаясь, Зодич бежал до тех пор, пока хватило сил. Виляя между деревьями, минуя завалы и заболоченные низины, продираясь сквозь кустарники, он удалился от стана татей на несколько верст. Вброд перешел холодные, еще напитанные вешней водой ручьи. Ориентируясь по солнцу, палившему уже по-летнему, он держал путь на восток. Немало попадалось на пути зверья! Зодич благополучно разминулся с пасущимся под дубом секачом, с медведем-пестуном, оставленным косматой мамашей, с тощей, в клочьях шерсти, волчицей, почему-то шарахнувшейся от бегущего человека…

Всю ночь Александр таился в еловом укрытье, сооруженном, видимо, бортниками. Голод поднял его и заставил идти дальше. Под вечер только открылся склон, пестрящий разнотравьем. А за ним, далеко внизу, – изогнутый, рассеченный темными скалами на рукава батюшка Днепр. На этой же, правобережной стороне увидел Зодич хаты и маячившие у берега лодки.

Селение это оказалось знаменитой Каменкой, в которой жили стяжавшие себе славу речники, из поколения в поколение передающие тайны лоцманства. Вниз по течению, где раскинулись запорожские владения, особенность Днепра составляли так называемые заборы, острова, плавни, порчи и холуи. Но главным препятствием на реке были, конечно, пороги. Карпаты, достигающие окраину степей, пересекают своими отрогами Днепр в девяти местах на протяжении семидесяти верст от его левого притока Самары и далее по течению. Это ряд понижающихся уступов из гранита, встающих по руслу в несколько рядов, или лав, – то над водой, то вровень с ней, то уходящих в глубину. Первый порог лежит ниже Киева на полсотни верст, напротив крепости Старый Кодак. И чем далее стремится река, тем опасней становятся преграды.

Усатый малоросс, встретивший Зодича у своей хаты, слушал рассказ о том, как тот попал к разбойникам и чудом вырвался, преспокойно, не вынимая изо рта огромной трубки.

– Оце так, оце так, добродию, – кивал он понимающе. – Багато у нас шайтанов усяких. Потайки ховаются у лиси…

Хозяин, приказав жинке варить галушки, ушел к соседу и вскоре вернулся с коренастым и плечистым удальцом, назвавшимся Василем Десяткой. Он был уже женат и держался с достоинством, как человек, знающий себе цену.

– Васыль дуже знае уси порижци и скили и може пособыти, – заверил трубокур и стукнул по плечу черноволосого красавца.

– Куды вам треба? До Сичи? – уточнил Василь, беззастенчиво разглядывая незнакомца.

– Да, до Сечи. Я французский купец, хотя долго жил в России. Все мои деньги и драгоценности присвоили грабители. Но я даю честное слово дворянина, что рассчитаюсь с вами, как только прибудем в Сечь, на русский кордон.

Десятка, поколебавшись, согласился. По его словам, на изготовление плота потребуется день и полночи, а на рассвете с божьей помощью можно будет отправляться в плаванье.

Бокастая веселая Оксана убрала стол холщовой скатертью с бахромой, выставила миски и большую чашку со сметаной, в жбанчике – узвар и тарелку с растопленным в духовке медом.

– Ласково просымо! – певуче протянула хозяйка, приглашая за стол. – Якщо будэ мало, покличьте!

Александр уплетал галушки с таким аппетитом, что Оксане пришлось дважды ему подкладывать. Немудреные пшеничные клецки, сваренные в молоке и приправленные топленым маслом, показались ему необыкновенно вкусными. Стакан грушового узвара также доставил удовольствие! Он поблагодарил хозяев и пересел на лавку. Заметив, что глаза его слипаются, Оксана добродушно предложила:

– Мабуть, пан хоче спаты? Лягайте у хати!

Зодич помнил смутно, как прошел в соседнюю комнатушку и, сняв сапоги, опрокинулся на лавку, застланную тулупом…

Плот, спущенный на воду, ждал у бревенчатого причала. Александр едва поспевал за быстроногим лоцманом, который, несмотря на многочасовой труд, никак не выказывал усталости. У него за плечами была котомка с харчишками, а за поясом – топорик. Пропустив на плот четверых своих помощников-плотовщиков и француза, Василь запрыгнул на него и велел всем взяться за укрепленный с задней стороны руль, по-местному – стерно. Слаженными движениями – влево-вправо – удалось сдвинуть с места тяжелую сплаву.

– Я служил в русской армии, могу размовлять на их языке, – дружески сообщил Василь. – Зараз нас вынесет на стремнину. И до жаркого часу робить нечего.

– Откуда ты родом? Местный? – поинтересовался Зодич.

– Смолоду козаковал в Сичи. А после раны вернулся к матери.

Занималась зорька. Распахнувшаяся во все стороны река посветлела. Знобил ветерок. Крепче пахло молодым камышом плавней. Раз и другой промчались в небе утки, с криком кособоко пролетела чайка. Пологие берега, кудрявящиеся верболозами, примкнули к низинам, оглашенным кличем журавлей, за ними надвинулись крутояры, каменные распадки. С левобережья, с горней высоты плеснуло как будто розовой водицей – за холмами поднималось раннее солнышко. Небо представилось Зодичу огромной палитрой, на которую небесный художник наносил краски: пунцовую, оранжевую, желтую, алую – смешивал их размашистыми мазками и крыл небесный свод, тучки, верхушки нагорного бора. Вся речная гладь зеркально отражала эту поднебесную и земную картину, оживляемую птичьими голосами и благовестом отдаленного колокола.

– Днепр не распознаешь, – признался Василь, оглядывая впереди излуку. – Много раз отведал я оплеух и от Кодацкого, Лоханского и Ненасытецкого порогов. Но бог оберегал, и ни разу сплаву, в добрый час – сказать, в худой – промолчать, не разбило. Но коли такое случится, то одной рукой, пан, хватайтесь за борт, а другой защищайтесь от камней и плывите по течению.

Десятка оглянулся и добавил:

– А коли плот наполовину уцелеет, то хватайтесь за вот эту поперечную доску, за жорость, и поворачивайтесь лицом против воды.

– Спиной наперед?

– Так! В буруне самая опасность не впереди, а позади. Ежели будете глядеть вперед, не заметите, как догонит бревно. А в старину еще так делали: набирали полную грудь воздуха и ныряли на дно, держались там до тех пор, пока не проплывут все бревна.

Василь оборвал речь и тревожно возвестил:

– Ну, боронь нас Бог… Братцы, скоро Кодацкий порог.

Зодич держался рядом с лоцманом, и все четверо плотовщиков взялись за стерно, следя за правой рукой Десятки, подающей команды. Шум воды усиливался. И плот разогнался, понесся с устрашающей скоростью. Его качнуло, вскользь ударило о выступ скалы и затянуло в бурлящую протоку меж рядами камней. От перезвона кипящих струй заложило уши. Плот тряхнуло, и раздался скрежет, краем он чиркнул по первому уступу и понесся дальше. И еще трижды прочность бревенчатого дна испытал гранит лав, отполированный потоком.

Кодацкий порог длиной в три четверти версты остался позади. Река раздалась и, как посчитал Александр, успокоилась. Но опять вздыбились на сужении реки гранитные чурки – на сей раз смельчаков встречал Сурский порог. И сызнова дикая сила водоворотов играючи протащила сплаву по гранитным столам, скрытым под водою, – и замерла душа от необоримого страха, когда ходуном заходила твердь под ногами…

Следующие пороги – Лоханский и Звонецкий – миновали столь же благополучно. Солнце припекало, и мокрая от брызг одежда немного защищала от жары. Несколько раз Зодич замечал, как вдоль побережья маршировали русские пехотные полки. Встретился возле излучины и бивак донских казаков, купавших лошадей. «Парадокс! – усмехнулся Александр. – В ордерах встречаются слова с разницей в одну букву. Запорожцы – козаки, а донцы – казаки. А на самом деле – два разных народа».

Неожиданно лоцман сказал:

– Вы, пан, гляжу, не робкого десятка. Зараз дойдем мы до Дида, до Ненасытецкого порога. Вот коли проскочим его, так и живы останемся.

– А почему он так называется? – уточнил Александр, хмурясь от недоброго предчувствия.

– Да насытиться никак не может! Все пожирает души людские. Как-то шла по Днепру ладья с колоколом. И лоцман был на ней не чета мне, полвека суда водил и лодки. И как налетит на камень Чекуху, что на самой середине Ненасытца, так и разнесло в щепки! А колокол до сей поры на дне где-то… Сами всё увидите!

Десятка держался молодцом, снял сапоги и свитку, оставшись в шароварах синего сукна. А плотовщики, парубок и трое бывалых казаков, затомашились. Они также стащили сапоги и остались в одних портках. А когда издалека показались черные скалы и донесся рев беснующейся воды, все четверо разом упали на колени и, крестясь, запричитали:

– Отче наш, що на нэби! Нэхай святыться имья твое, нэхай прыйде Царство Твое, нэхай будэ воля Твоя, як на нэби, так и на зэмли…

Ненасытец, чудилось, сам летел навстречу. Зодич оглох от неистового клокотанья, гула кипящей воды, рассеченной камнями, похожими на кили кораблей. Всё сильней шатало сплаву, и тем истовей молились плотовщики и лоцман.

– И просты нам довгы наши, як и мы прощаемо вынуватцям нашим. И нэ ввэди нас у выпробовування, але вызволы нас вид лукавого…

С полуверсты стал виден весь Дид – не одни скалы, но и череда гранитных завалов, сквозь которые вода пробивалась ручейками, а посередине порога пенилась достаточно широкая лава, чтобы мог пройти плот.

Василь подавал команды, стоя впереди и неотрывно глядя на реку. Минута – и они приблизились к самому опасному водовороту, именуемому Пеклом. И верно, когда с разных сторон, точно пули, стали больно бить по телу мелкие камни и брызги, когда оглохли от ревучего потока, а глаза застила мутная пелена, каждый из них невольно вспомнил о Преисподней!

Раздался сокрушительный треск, и точно дьявольские лапы потащили плот ко дну! Он погружался медленно и тяжело, и Зодич ощутил, как ледяная вода поднялась до колен, до пояса, и ноги стали утрачивать под собой прочность…

– Прощайте, хлопци! – потерянно выкрикнул долговязый плотовщик, намертво вцепившийся в руль.

– Прощай, Митро! – завизжал парубок, клацая от страха и холода зубами.

Десятка, не поворачиваясь, выкрикнул:

– Цыть! Хылы ливоруч!

Черные колоды камней мелькали с двух сторон, шапки пены залепливали лицо и плечи, но смельчакам удавалось держаться на ногах, сопротивляясь течению. Время точно замерло. Александр не спускал взгляда с лоцмана и надеялся лишь на этого мужественного человека…

Вдруг плот стал подниматься, будто бы адские духи, поигравшись, вытолкнули его из глуби. Впрочем, стерно сломалось, и плыть дальше стало опасно. Плотовщики, опомнившись, загалдели, требуя пристать к пологому берегу.

– Цыть! – снова осадил их Десятка, оборотив гневное лицо. – Куды чалить? Кругом ни хаты, ни людины! – и, помолчав, сказал уже Зодичу: – Дойдем до крайнего порога, а там вас лодочники довезут куды треба!

За час они оставили позади еще два порога, Волниловский и Будиловский, и подошли к Лишнему. Несмотря на холодную воду, Василь с плотовщиками вплавь, толкая руками, сумели загнать его на зловонное мелководье. Вдоль камышей, прибитые волнами, плавали, с обезображенными лицами, трупы погибших. Среди утопленников заметил Зодич малыша и молодую женщину в расшитой сорочке – и только теперь оценил степень риска, которому, по незнанию, подверг себя.

Вольный лодочник, знакомый Василя, согласился везти через Лишний порог, но запросил непомерную плату. Лоцман, сопровождающий француза до Сечи, уговорил удальца сделать ходку в долг.