Текст книги "Мир в картинках. Иван Крылов. Избранные басни"

Владимир Бутромеев
Мир в картинках. Иван Крылов. Избранные басни

Мир в картинках
ИВАН КРЫЛОВ
ИЗБРАННЫЕ БАСНИ

ВОРОНА И ЛИСИЦА

 
     Уж сколько раз твердили миру,
Что лесть гнусна, вредна; но только всё не впрок,
И в сердце льстец всегда отыщет уголок.
 
 
                         —
 
 
Вороне где-то Бог послал кусочек сыру;
          На ель Ворона взгромоздясь,
Позавтракать было совсем уж собралась,
     Да позадумалась, а сыр во рту держала.
          На ту беду, Лиса близехонько бежала;
     Вдруг сырный дух Лису остановил:
Лисица видит сыр, – Лисицу сыр пленил.
Плутовка к дереву на цыпочках подходит;
Вертит хвостом, с Вороны глаз не сводит
     И говорит так сладко, чуть дыша:
          «Голубушка, как хороша!
          Ну что за шейка, что за глазки!
          Рассказывать, так, право, сказки!
     Какие перышки! какой носок!
И, верно, ангельский быть должен голосок!
Спой, светик, не стыдись! Что, ежели, сестрица,
При красоте такой и петь ты мастерица,
          Ведь ты б у нас была царь-птица!»
Вещуньина с похвал вскружилась голова,
     От радости в зобу дыханье сперло, —
И на приветливы Лисицыны слова
Ворона каркнула во все воронье горло:
Сыр выпал – с ним была плутовка такова.
 

ВОЛК И ЯГНЕНОК

 
У сильного всегда бессильный виноват:
Тому в истории мы тьму примеров слышим,
     Но мы истории не пишем;
А вот о том как в баснях говорят.
 
 
                         —
 
 
Ягненок в жаркий день зашел к ручью напиться;
          И надобно ж беде случиться,
Что около тех мест голодный рыскал Волк.
Ягненка видит он, на добычу стремится;
Но, делу дать хотя законный вид и толк,
Кричит: «Как смеешь ты, наглец, нечистым рылом
          Здесь чистое мутить питье
                                    Мое
               С песком и илом?
               За дерзость такову
          Я голову с тебя сорву». —
«Когда светлейший Волк позволит,
Осмелюсь я донесть, что ниже по ручью
От Светлости его шагов я на сто пью;
          И гневаться напрасно он изволит:
Питья мутить ему никак я не могу». —
          «Поэтому я лгу!
Негодный! слыхана ль такая дерзость в свете!
Да помнится, что ты еще в запрошлом лете
     Мне здесь же как-то нагрубил:
     Я этого, приятель, не забыл!» —
     «Помилуй, мне еще и от роду нет году», —
Ягненок говорит. «Так это был твой брат». —
«Нет братьев у меня». – «Так это кум иль сват,
И, словом, кто-нибудь из вашего же роду.
Вы сами, ваши псы и ваши пастухи —
               Вы все мне зла хотите,
И если можете, то мне всегда вредите;
Но я с тобой за их разведаюсь грехи». —
«Ах, я чем виноват?» – «Молчи! устал я слушать.
Досуг мне разбирать вины твои, щенок!
Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать».
Сказал – и в темный лес Ягненка поволок.
 

МУЗЫКАНТЫ

 
          Cосед соседа звал откушать;
          Но умысел другой тут был:
          Хозяин музыку любил
И заманил к себе соседа певчих слушать.
Запели молодцы: кто в лес, кто по дрова
          И у кого что силы стало.
          В ушах у гостя затрещало
          И закружилась голова.
«Помилуй ты меня, – сказал он с удивленьем, —
     Чем любоваться тут? Твой хор
               Горланит вздор!» —
«То правда, – отвечал хозяин с умиленьем, —
          Они немножечко дерут;
Зато уж в рот хмельного не берут,
          И все с прекрасным поведеньем».
 
 
                         —
 
 
          А я скажу: по мне, уж лучше пей,
               Да дело разумей.
 

ЛАРЧИК

 
     Случается нередко нам
     И труд и мудрость видеть там,
     Где стоит только догадаться
          За дело просто взяться.
 
 
                         —
 
 
К кому-то принесли от мастера Ларец.
Отделкой, чистотой Ларец в глаза кидался;
Ну, всякий Ларчиком прекрасным любовался.
Вот входит в комнату механики мудрец.
Взглянув на Ларчик, он сказал: «Ларец с секретом,
          Так он и без замка;
А я берусь открыть; да, да, уверен в этом;
     Не смейтесь так исподтишка!
Я отыщу секрет, и Ларчик вам открою:
В механике и я чего-нибудь да стою».
     Вот за Ларец принялся он:
     Вертит его со всех сторон
          И голову свою ломает;
То гвоздик, то другой, то скобку пожимает.
     Тут, глядя на него, иной
          Качает головой;
Те шепчутся, а те смеются меж собой.
     В ушах лишь только отдается:
«Не тут, не так, не там!» Механик пуще рвется.
     Потел, потел, но наконец устал,
          От Ларчика отстал
И как открыть его, никак не догадался:
          А Ларчик просто открывался.
 

ВОЛК НА ПСАРНЕ

 
Волк ночью, думая залезть в овчарню,
               Попал на псарню.
     Поднялся вдруг весь псарный двор.
Почуя серого так близко забияку,
Псы залились в хлевах и рвутся вон на драку;
     Псари кричат: «Ахти, ребята, вор!»
     И вмиг ворота на запор;
     В минуту псарня стала адом.
          Бегут: иной с дубьем,
               Иной с ружьем.
«Огня, – кричат, – огня!» Пришли с огнем.
Мой Волк сидит, прижавшись в угол задом,
     Зубами щелкая и ощетиня шерсть,
Глазами, кажется, хотел бы всех он съесть;
     Но, видя то, что тут не перед стадом
          И что приходит наконец
          Ему расчесться за овец,
               Пустился мой хитрец
               В переговоры
И начал так: «Друзья! К чему весь этот шум?
          Я, ваш старинный сват и кум,
Пришел мириться к вам, совсем не ради ссоры;
Забудем прошлое, уставим общий лад!
А я не только впредь не трону здешних стад,
Но сам за них с другими грызться рад
          И волчьей клятвой утверждаю,
     Что я…» – «Послушай-ка, сосед, —
          Тут ловчий перервал в ответ, —
          Ты сер, а я, приятель, сед,
     И волчью вашу я давно натуру знаю;
          А потому обычай мой:
     С волками иначе не делать мировой,
          Как снявши шкуру с них долой».
И тут же выпустил на Волка гончих стаю.
 

СВИНЬЯ

 
Свинья на барский двор когда-то затесалась;
Вокруг конюшен там и кухонь наслонялась;
     В сору, в навозе извалялась;
В помоях по уши досыта накупалась:
          И из гостей домой
          Пришла свинья свиньей.
«Ну, что ж, Хавронья, там ты видела такого? —
          Свинью спросил пастух. —
          Ведь идет слух,
Что всё у богачей лишь бисер да жемчуг;
А в доме так одно богатее другого?»
Хавронья хрюкает: «Ну, право, порют вздор.
     Я не приметила богатства никакого:
     Все только лишь навоз да сор;
А, кажется, уж, не жалея рыла,
          Я там изрыла
     Весь задний двор».
 
 
                         —
 
 
Не дай бог никого сравненьем мне обидеть!
Но как же критика Хавроньей не назвать,
     Который, что ни станет разбирать,
     Имеет дар одно худое видеть?
 

ЩУКА И КОТ

 
Беда, коль пироги начнет печи сапожник,
          А сапоги тачать пирожник:
          И дело не пойдет на лад.
          Да и примечено стократ,
Что кто за ремесло чужое браться любит,
Тот завсегда других упрямей и вздорней:
          Он лучше дело все погубит
               И рад скорей
          Посмешищем стать света,
     Чем у честных и знающих людей
Спросить иль выслушать разумного совета.
 
 
                         —
 
 
          Зубастой Щуке в мысль пришло
     За кошачье приняться ремесло.
Не знаю: завистью ль ее лукавый мучил,
Иль, может быть, ей рыбный стол наскучил;
     Но только вздумала Кота она просить,
          Чтоб взял ее с собой он на охоту,
          Мышей в амбаре половить.
«Да, полно, знаешь ли ты эту, свет, работу? —
     Стал Щуке Васька говорить. —
     Смотри, кума, чтобы не осрамиться:
          Недаром говорится,
          Что дело мастера боится». —
«И, полно, куманек! Вот невидаль: мышей!
          Мы лавливали и ершей». —
«Так в добрый час, пойдем!» Пошли, засели.
          Натешился, наелся Кот
     И кумушку проведать он идет;
А Щука, чуть жива, лежит, разинув рот,
          И крысы хвост у ней отъели.
Тут, видя, что куме совсем не в силу труд,
Кум замертво стащил ее обратно в пруд.
          И дельно! Это, Щука,
               Тебе наука:
          Вперед умнее быть
     И за мышами не ходить.
 

ЛЮБОПЫТНЫЙ

 
     «Приятель дорогой, здорово! Где ты был?» —
«В Кунсткамере, мой друг! Часа там три ходил;
     Все видел, высмотрел; от удивленья,
     Поверишь ли, не станет ни уменья
          Пересказать тебе, ни сил.
     Уж подлинно, что там чудес палата!
Куда на выдумки природа торовата!
Каких зверей, каких там птиц я не видал!
          Какие бабочки, букашки,
          Козявки, мушки, таракашки!
Одни – как изумруд, другие – как коралл!
          Какие крохотны коровки!
Есть, право, менее булавочной головки!» —
«А видел ли слона? Каков собой на взгляд!
     Я чай, подумал ты, что гору встретил?» —
«Да разве там он?» – «Там». —
               «Ну, братец, виноват:
          Слона-то я и не приметил».
 

СЛОН И МОСЬКА

 
     По улицам Слона водили,
          Как видно, напоказ —
Известно, что слоны в диковинку у нас, —
     Так за Слоном толпы зевак ходили.
Отколе ни возьмись, навстречу Моська им.
Увидевши Слона, ну на него метаться,
          И лаять, и визжать, и рваться,
          Ну, так и лезет в драку с ним.
          «Соседка, перестань срамиться, —
Ей шавка говорит, – тебе ль с Слоном возиться?
Смотри, уж ты хрипишь, а он себе идет
               Вперед
     И лаю твоего совсем не примечает». —
     «Эх, эх! – ей Моська отвечает. —
     Вот то-то мне и духу придает,
          Что я, совсем без драки,
     Могу попасть в большие забияки.
     Пускай же говорят собаки:
     "Ай, Моська! Знать, она сильна,
          Что лает на Слона!"»
 

ЛИСИЦА И ВИНОГРАД

 
Голодная кума Лиса залезла в сад;
     В нем винограду кисти рделись.
     У кумушки глаза и зубы разгорелись,
А кисти сочные как яхонты горят;
     Лишь то беда – висят они высоко:
     Отколь и как она к ним ни зайдет,
          Хоть видит око,
          Да зуб неймет.
     Пробившись попусту час целой,
Пошла и говорит с досадою: «Ну что ж!
     На взгляд-то он хорош,
          Да зелен – ягодки нет зрелой:
     Тотчас оскомину набьешь».
 

СВИНЬЯ ПОД ДУБОМ

 
     Свинья под Дубом вековым
Наелась желудей досыта, до отвала;
     Наевшись, выспалась под ним;
     Потом, глаза продравши, встала
И рылом подрывать у Дуба корни стала.
     «Ведь это дереву вредит, —
     Ей с Дубу Ворон говорит, —
Коль корни обнажишь, оно засохнуть может». —
     «Пусть сохнет, – говорит Свинья, —
     Ничуть меня то не тревожит;
     В нем проку мало вижу я;
Хоть век его не будь, ничуть не пожалею,
Лишь были б желуди: ведь я от них жирею». —
«Неблагодарная! – промолвил Дуб ей тут. —
     Когда бы вверх могла поднять ты рыло,
          Тебе бы видно было,
     Что эти желуди на мне растут».
     Невежда так же в ослепленье
     Бранит науки, и ученье,
     И все ученые труды,
Не чувствуя, что он вкушает их плоды.
 

КВАРТЕТ

 
          Проказница Мартышка,
               Осел,
               Козел
          Да косолапый Мишка
          Затеяли сыграть Квартет.
Достали нот, баса, альта, две скрипки
     И сели на лужок под липки —
     Пленять своим искусством свет.
Ударили в смычки, дерут, а толку нет.
«Стой, братцы, стой! – кричит Мартышка. – Погодите!
Как музыке идти? Ведь вы не так сидите.
Ты с басом, Мишенька, садись против альта,
          Я, прима, сяду против вторы;
     Тогда пойдет уж музыка не та:
          У нас запляшут лес и горы!»
          Расселись, начали квартет:
          Он все-таки на лад нейдет.
          «Постойте ж, я сыскал секрет! —
     Кричит Осел. – Мы, верно, уж поладим,
               Коль рядом сядем».
Послушались Осла: уселись чинно в ряд;
     А все-таки квартет нейдет на лад.
Вот пуще прежнего пошли у них разборы
               И споры,
          Кому и как сидеть.
Случилось Соловью на шум их прилететь.
Тут с просьбой все к нему, чтоб их решить  сомненье.
«Пожалуй, – говорят, – возьми на час  терпенье,
Чтобы Квартет в порядок наш привесть:
И ноты есть у нас, и инструменты есть,
          Скажи лишь, как нам сесть!» —
«Чтоб музыкантом быть, так надобно уменье
          И уши ваших понежней, —
          Им отвечает Соловей, —
          А вы, друзья, как ни садитесь,
          Всё в музыканты не годитесь».
 

КОТ И ПОВАР

 
          Какой-то Повар-грамотей
          С поварни побежал своей
          В кабак (он набожных был правил
     И в этот день по куме тризну правил),
А дома стеречи съестное от мышей
               Кота оставил.
Но что же, возвратясь, он видит? На полу
Объедки пирога; а Васька-Кот в углу,
          Припав за уксусным бочонком,
Мурлыча и ворча, трудится над курчонком.
          «Ах ты, обжора! ах, злодей! —
          Тут Ваську Повар укоряет. —
Не стыдно ль стен тебе, не только что людей?
(А Васька все-таки курчонка убирает.)
     Как! быв честным Котом до этих пор,
Бывало, за пример тебя смиренства кажут, —
          А ты… ахти, какой позор!
          Теперя все соседи скажут:
          "Кот Васька плут! Кот Васька вор!
     И Ваську-де не только что в поварню,
          Пускать не надо и на двор,
          Как волка жадного в овчарню:
Он порча, он чума, он язва здешних мест!"»
     (А Васька слушает, да ест.)
Тут ритор мой, дав волю слов теченью,
Не находил конца нравоученью.
     Но что ж? Пока его он пел,
     Кот Васька все жаркое съел.
 
 
                         —
 
 
          А я бы повару иному
     Велел на стенке зарубить:
Чтоб там речей не тратить по-пустому,
     Где нужно власть употребить.
 

ЛЕБЕДЬ, ЩУКА И РАК

 
          Когда в товарищах согласья нет —
               На лад их дело не пойдет,
     И выйдет из него не дело, только мука.
 
 
                         —
 
 
          Однажды Лебедь, Рак да Щука
          Везти с поклажей воз взялись,
     И вместе трое все в него впряглись;
Из кожи лезут вон, а возу все нет ходу!
Поклажа бы для них казалась и легка:
          Да Лебедь рвется в облака,
Рак пятится назад, а Щука тянет в воду.
Кто виноват из них, кто прав, – судить не нам;
          Да только воз и ныне там.
 

ПУСТЫННИК И МЕДВЕДЬ

 
Хотя услуга нам при нужде дорога,
     Но за нее не всяк умеет взяться:
          Не дай Бог с дураком связаться!
Услужливый дурак опаснее врага.
Жил некто человек безродный, одинокой
     Вдали от города, в глуши.
Про жизнь пустынную, как сладко ни пиши,
А в одиночестве способен жить не всякой:
Утешно нам и грусть и радость разделить.
Мне скажут: «А лужок, а темная дуброва,
Пригорки, ручейки и мурава шелкова?» —
          «Прекрасны, что и говорить!
А все прискучится, как не с кем молвить слова».
          Так и Пустыннику тому
     Соскучилось быть вечно одному.
Идет он в лес толкнуться у соседей,
     Чтоб с кем-нибудь знакомство свесть.
          В лесу кого набресть,
     Кроме волков или медведей?
И точно, встретился с большим Медведем он;
     Но делать нечего: снимает шляпу
     И милому соседушке поклон.
     Сосед ему протягивает лапу,
     И, слово за слово, знакомятся они,
               Потом дружатся,
     Потом не могут уж расстаться
     И целые проводят вместе дни.
 

 
О чем у них и что бывало разговору,
Иль присказок, иль шуточек каких,
          И как беседа шла у них,
          Я по сию не знаю пору:
          Пустынник был неговорлив,
          Мишук с природы молчалив:
     Так из избы не вынесено сору.
Но как бы ни было, Пустынник очень рад,
          Что дал ему Бог в друге клад.
Везде за Мишей он, без Мишеньки тошнится,
     И Мишенькой не может нахвалиться.
          Однажды вздумалось друзьям
В день жаркий побродить по рощам, по лугам,
          И по долам, и по горам;
А так как человек медведя послабее,
          То и Пустынник наш скорее,
               Чем Мишенька, устал
          И отставать от друга стал.
То видя, говорит, как путный, Мишка другу:
          «Приляг-ка, брат, и отдохни,
          Да коли хочешь, так сосни;
А я постерегу тебя здесь у досугу».
Пустынник был сговорчив: лег, зевнул,
               Да тотчас и заснул.
А Мишка на часах – да он и не без дела:
     У друга на нос муха села.
          Он друга обмахнул,
               Взглянул,
А муха на щеке; согнал, а муха снова
          У друга на носу,
И неотвязчивей час от часу.
Вот Мишенька, не говоря ни слова,
Увесистый булыжник в лапы сгреб,
Присел на корточки, не переводит духу,
Сам думает: «Молчи ж, уж я тебя, воструху!» —
И, у друга на лбу подкарауля муху,
     Что силы есть – хвать друга камнем в лоб!
Удар так ловок был, что череп врознь раздался,
И Мишин друг лежать надолго там остался!
 

ТРИШКИН КАФТАН

 
     У Тришки на локтях кафтан продрался.
Что долго думать тут? Он за иглу принялся:
     По четверти обрезал рукавов —
И локти заплатил. Кафтан опять готов;
     Лишь на четверть голее руки стали.
          Да что до этого печали?
     Однако же смеется Тришке всяк,
А Тришка говорит: «Так я же не дурак
               И ту беду поправлю:
Длиннее прежнего я рукава наставлю».
          О, Тришка малый не простой!
          Обрезал фалды он и полы,
Наставил рукава, и весел Тришка мой,
          Хоть носит он кафтан такой,
          Которого длиннее и камзолы.
 
 
                         —
 
 
Таким же образом, видал я, иногда
               Иные господа,
          Запутавши дела, их поправляют;
Посмотришь: в Тришкином кафтане щеголяют.
 

ДЕМЬЯНОВА УХА

 
          «Соседушка, мой свет!
          Пожалуйста, покушай». —
«Соседушка, я сыт по горло». – «Нужды нет,
          Еще тарелочку; послушай:
     Ушица, ей-же-ей, на славу сварена!» —
«Я три тарелки съел». – «И, полно, что за счеты:
          Лишь стало бы охоты,
          А то во здравье: ешь до дна!
          Что за уха! Да как жирна:
Как будто янтарем подернулась она.
          Потешь же, миленький дружочек!
Вот лещик, потроха, вот стерляди кусочек!
Еще хоть ложечку! Да кланяйся, жена!» —
Так потчевал сосед Демьян соседа Фоку
И не давал ему ни отдыху, ни сроку;
А с Фоки уж давно катился градом пот.
     Однако же еще тарелку он берет:
          Сбирается с последней силой
И очищает всю. «Вот друга я люблю! —
Вскричал Демьян. – Зато уж чванных не терплю.
Ну, скушай же еще тарелочку, мой милой!»
          Тут бедный Фока мой,
Как ни любил уху, но от беды такой,
               Схватя в охапку
               Кушак и шапку,
          Скорей без памяти домой,
     И с той поры к Демьяну ни ногой.
 
 
                         —
 
 
Писатель, счастлив ты, коль дар прямой имеешь;
Но если помолчать вовремя не умеешь
     И ближнего ушей ты не жалеешь,
То ведай, что твои и проза и стихи
Тошнее будут всем Демьяновой ухи.
 

ЗЕРКАЛО И ОБЕЗЬЯНА

 
Мартышка, в зеркале увидя образ свой,
     Тихохонько Медведя толк ногой:
     «Смотри-ка, – говорит, – кум милый мой!
          Что это там за рожа?
     Какие у нее ужимки и прыжки!
               Я удавилась бы с тоски,
Когда бы на нее хоть чуть была похожа.
          А ведь, признайся, есть
Из кумушек моих таких кривляк пять-шесть:
Я даже их могу по пальцам перечесть». —
     «Чем кумушек считать трудиться,
Не лучше ль на себя, кума, оборотиться?» —
          Ей Мишка отвечал.
Но Мишенькин совет лишь попусту пропал.
 
 
                         —
 
 
          Таких примеров много в мире:
Не любит узнавать никто себя в сатире.
          Я даже видел то вчера:
Что Климыч на руку нечист, все это знают;
          Про взятки Климычу читают,
А он украдкою кивает на Петра.
 

ЗАЯЦ НА ЛОВЛЕ

 
     Большой собравшися гурьбой,
     Медведя звери изловили;
     На чистом поле задавили —
          И делят меж собой,
          Кто что себе достанет.
А Заяц за ушко медвежье тут же тянет.
          «Ба, ты, косой, —
Кричат ему, – пожаловал отколе?
     Тебя никто на ловле не видал». —
     «Вот, братцы! – Заяц отвечал. —
Да из лесу-то кто ж, – всё я его пугал
     И к вам поставил прямо в поле
          Сердечного дружка?»
Такое хвастовство хоть слишком было явно,
     Но показалось так забавно,
Что Зайцу дан клочок медвежьего ушка.
 

КРЕСТЬЯНИН И РАЗБОЙНИК

 
          Крестьянин, заводясь домком,
Купил на ярмарке подойник да корову
          И с ними сквозь дуброву
Тихонько брел домой проселочным путем,
          Как вдруг Разбойнику попался.
Разбойник Мужика как липку ободрал.
«Помилуй, – всплачется Крестьянин, – я пропал,
               Меня совсем ты доконал!
Год целый я купить коровушку сбирался:
          Насилу этого дождался дня». —
          «Добро, не плачься на меня, —
          Сказал, разжалобясь, Разбойник. —
И подлинно, ведь мне коровы не доить;
               Уж так и быть,
     Возьми себе назад подойник».
 

ВОЛК И ЖУРАВЛЬ

 
     Что волки жадны, всякий знает:
          Волк, евши, никогда
          Костей не разбирает.
Зато на одного из них пришла беда:
          Он костью чуть не подавился.
Не может Волк ни охнуть, ни вздохнуть;
          Пришло хоть ноги протянуть!
     По счастью, близко тут Журавль случился.
Вот кой-как, знаками, стал Волк его манить
          И просит горю пособить.
          Журавль свой нос по шею
Засунул Волку в пасть и с трудностью большою
     Кость вытащил и стал за труд просить.
     «Ты шутишь! – зверь вскричал коварный. —
     Тебе за труд? Ах ты, неблагодарный!
А это ничего, что свой ты долгий нос
И с глупой головой из горла цел унес?
          Поди ж, приятель, убирайся,
Да берегись: вперед ты мне не попадайся!»