Текст книги "Опер против «святых отцов»"

Глава 4

На следующее утро, дождавшись отъезда из дома архимандрита Феогена, Кострецов позвонил в дверь его квартиры. Ему открыла Мариша в темном спортивном костюме. Губы не накрашены, волосы забраны в косу.

Когда капитан показал свое удостоверение, Мариша, не моргнув глазом, тоже представилась:

– А я Маша, пришла убрать у батюшки.

– Из сервисной фирмы? – деловито осведомился опер.

– Нет, из Данилова монастыря. Я послушницей там, скоро в монахини буду постригаться. Да вы заходите, товарищ капитан. Правда, батюшки нет дома.

Кострецов с некоторым внутренним удивлением переступил порог. Никак не вязалось то, что говорила сейчас эта девица, с ее поведением в тот вечер, с рестораном, когда она, раскрашенная, в длинном дорогом манто, усаживалась в «Опель» архимандрита. Опер вспомнил, как после ресторана, прикатив назад, эта Маша целовала взасос Феогена, а он пугливо озирался.

– Жаль, что не застал архимандрита, – сказал Кострецов. – А у вас с собой, случайно, паспорта нет?

У Маши мгновенно напряглось лицо, но она выдавила улыбку.

– Случайно, есть. Неужели монастырской послушнице не доверяете?

– Я человек не церковный, плохо в ваших чинах разбираюсь, – простовато ответил капитан. – А документы нынче всем иметь под рукой надо. Сами знаете, паспорта иногда милиция проверяет и на улицах, и в метро.

– Это только у лиц кавказской национальности, – обиженно произнесла «послушница».

Она ушла в комнаты, довольно долго там пробыла. Вернулась в прихожую и подала свой паспорт. Капитан раскрыл его, мгновенно запоминая все данные, но сказал:

– Тут плохое освещение. Можно пройти в комнату?

– Пожалуйста. Только я еще уборку не начинала.

В гостиной не было заметно ни одной женской вещи, а дверь в спальню оказалась плотно прикрыта. Капитан подумал, что верткая эта Маша за считанные минуты присутствие женского духа здесь испарила.

Кострецов листал паспорт и вдруг вскинул глаза с вопросом:

– Это ваш «Форд», на котором я вас видел вчера около Архангельского переулка, где произошло убийство?

Маша побледнела и опустилась в кресло. Все еще изображая монастырскую послушницу, пролепетала:

– Я, товарищ капитан, ни в том храме, ни около него не была.

– В каком храме?

– Да где убили.

– А вы откуда знаете, что около церкви убили, раз там не были? – победоносно усмехнулся опер.

– Феоген потом рассказал, – смятенно бухнула она.

– Это вы, послушница, так высокочтимого архимандрита называете? – насел Кострецов.

Замолчала Мариша, лихорадочно соображая, плыл сумбур в ее голове.

Кострецов этим воспользовался:

– Я на Арбате сейчас одно дело веду и часто вокруг вашего дома кручусь. Вот и несколько дней назад видел, как вы совсем в другом виде, чем сейчас, садились в «Опель» Феогена. Он вас обнял, а вы его крепко поцеловали, – соврал он наугад и сел против нее в другое кресло.

Таких подробностей Маша не могла помнить, ее приперли и с «Фордом» Сверчка, и со лжепослушничеством. Но бывшая наводчица была асом в умении «колоться» полуправдой. Она закинула ногу на ногу, отчего шелковые штаны обтянули ляжки, приспустила «молнию» на куртке, надетой на голое тело, из распаха выехало начало шаров грудей. Взглянула по-деловому.

– Ваша правда, капитан. Я здесь не только убираю. И в монастыре на послушании не состою. А что? Священники – не мужчины? Проводим время, ночуем иногда с Феогеном.

– Да ведь священник священнику рознь. Например, Феоген монашеского чина, спать с женщинами не имеет права.

– Это его проблема, – уже дерзко улыбнулась Мариша.

– Так что насчет «Форда» около Архангельского вчера?

– А-а. Действительно, некрасиво перед Феогеном получилось. Вы ему, пожалуйста, об этом не говорите. Договорились мы с ним помолиться в храме на Архангельском, а я к службе опаздывала. Взяла у одного знакомого этот «Форд», чтобы вовремя успеть. Подлетаю к храму, а там все кричат: убили! человека рядом с батюшкой убили! Гляжу – это дружок Феогенов Ячменев мертвый лежит. Ну и рванула подальше.

– Чего ж испугались? В такой момент Феогена вам бы поддержать.

Мариша лукаво всплеснула ресницами.

– Вы же сами сказали, что он монах. Я на всеобщем обозрении никогда к Феогену не приближаюсь. Сюда приду, уберу квартиру, пересплю да ухожу тайком. Конечно, мы с ним и по городу ездим, в магазинах, на развлечениях вместе бываем, но всегда без посторонних.

– Но в этот раз Феоген на службу, куда и вас пригласил, вместе с Ячменевым пошел.

– Это и меня удивило, – взмахнула руками Мариша. – Какая-то накладка. Но я, если б увидела Феогена с Ячменевым в храме, к ним бы не подошла.

– А Ячменева откуда знаете, раз наедине с Феогеном встречались?

– Да рассказывал о нем Феоген, описывал того. Они вместе что-то делали для патриархии.

Поражался опер Машиному дару перевоплощения, ловкости ответов. Он снова вернулся к главному вопросу:

– А что за знакомый вам «Форд» дал?

Машины глазищи вдруг стали томными и шальными. Она встала с кресла. Вильнув бедрами, подошла к столу и стала медленно стягивать брюки с абажура попы. Трусов на ней не было. Мариша грациозным движением голых ног освободилась от брюк и туфель без задников с пухом на мысах. Нагнулась к столу и оперлась о столешницу ладонями, выгнув атласные ягодицы. Одной рукой расстегнула донизу «молнию» куртки и сняла ее: выплеснулся обнаженный бюст. Мариша опустилась на локти, выгибая к Кострецову ягодицы, откуда звала раздвоенность. Девица нащупала ногами на ковре туфли на высоких каблуках, вдела в них ступни, отчего ноги стали еще стройнее.

– Я тебе так хочу дать, – прошептала Мариша, поводя бедрами.

Кострецов, сглотнув слюну в пересохшем горле, достал пачку сигарет и закурил.

– Девушка, – все же твердым голосом произнес он, – такие фокусы не проходят.

– Да? – улыбнулась Мариша, отпрянула от стола и, покачивая голыми бедрами, удалилась в спальню.

Вскоре вышла оттуда в халате. Снова села в кресло напротив опера, поинтересовалась небрежным тоном:

– А я обязана отвечать вам на вопросы?

– Нет.

– Вот и я слыхала, что должна отвечать, если меня пригласят в милицию по всей форме.

Кострецов хмуро взглянул.

– Надо будет, пригласим.

– Я подожду, – усмехнулась Мариша. Потом сказала серьезно:

– Товарищ капитан, честное слово, не хочу зазря подставлять своего знакомого, что «Форд» дал.

– Почему подставлять? Ему что, есть чего опасаться?

– Откуда я знаю? Просто не хочу.

Мариша тянула, чтобы успеть предупредить Сверчка о неожиданно свалившемся менте и разработать новую линию поведения, если притянут к ответу. К этому требовалось запутать Феогена, чтобы он подтвердил ее «алиби» – предварительную договоренность с ним о встрече в храме на Архангельском.

Встал опер, пошел к дверям, кинув на ходу:

– До скорого свидания.

* * *

За квартирной дверью на лестнице капитана Кострецова ждал с зажатым ножом в руке Сверчок. Он держал финку лезвием в рукав куртки на случай, если кто-то из жильцов покажется на лестничной площадке.

Вчера Мариша после убийства Ячменева отвезла Сверчка к нему домой и дала блатарю ключ от квартиры Феогена. Архимандрит должен был вечером уехать в командировку, и Сверчок с Маришей решили: лучшего места, чем дома у друга убитого, нет для «заныра» разыскиваемого убийцы. Наметили, что Сверчок появится здесь после того, как Феоген из офиса уедет в аэропорт и Мариша убедится, что самолет с ним улетел. Но занервничал блатной, с утра ему показалось будто бы подозрительно болтались под окнами его квартиры двое бомжей.

Сверчок сел в свой «Форд» и начал петлять по Москве, скрываясь от возможной слежки. Потом он зарулил к Арбату и пошел на квартиру Феогена, уверенный, что хозяин уже отбыл. Сверчок тихо отомкнул дверь и тут услышал, как в гостиной Мариша оправдывается перед опером. Понял, что мент нащупал к нему след. Легавого, устоявшего перед выдающимися прелестями Маришки, требовалось «валить» немедленно.

Когда Кострецов вышагивал за дверь, Сверчок размахнулся ножом, чтобы ударить его в шею. Но опер вдруг молниеносно метнулся в сторону, в последние секунды выскочив из-под лезвия!

Промахнувшийся блатарь прыгнул за ним, снова занося финку сверху, но Кость волчком крутанулся, оказавшись напротив, и шагнул вперед левой ногой. Одновременно схватил руками, сложенными в вилку, бьющую руку Сверчка за запястье, выворачивая кисть с ножом.

Многоопытный Сверчок бросил нож, рванулся и мгновенно левой рукой подхватил финку с пола. Он одинаково ловко владел ею с обеих рук. Отскочил, заходя на мента для удара справа.

Кость посвободнее вздохнул, благодаря Бога, что неведомо как учуял громилу за спиной. Он узнал по чубчику и другим приметам предполагаемого киллера на Архангельском.

Теперь капитан левой ногой шагнул вперед-влево к противнику. Левую руку, слегка согнутую в локте, вывел влево-вперед. Подставил предплечье под разящую ладонь Сверчка и схватил ее своей левой. Рванул руку с финкой к себе, а правой уцепил снизу за локоть!

Дальше Кость ломал автоматически. Давил под локоть побуревшего Сверчка кверху правой рукой, а левой – книзу, предплечьем – на финку в сторону… Наконец мощно вывернул ему кисть наружу. Сверчок, охнув, выпустил нож. Опер взглянул на колено, выставленное вперед блатарем. Врезал по нему ногой!

Сверчок откатился, взвыв от боли. Кострецов достал пистолет и прицелился.

– Стоять! Стрелять буду.

Блатной сделал вид, что поднимает руки. Но гигантским прыжком вдруг взвился, упал, перекатился, вскочил и бросился по лестнице.

Капитан выстрелил в воздух. Сверчок, видимый лишь на лестничных поворотах, летел по маршам на улицу. Кострецов прыжками понесся вслед.

Выскочив на Арбат, Сергей увидел Сверчка, хромающего за угол в переулок. Капитан с пистолетом в руке пролетел туда: Сверчок уже сидел в знакомом Кострецову «Форде» и заводил мотор.

Опер прицелился, ловя на мушку грудь блатаря. Но машина сорвалась с места, капитан выстрелил на удачу! Еще раз! Мимо… «Форд» пропулил улочкой и исчез из виду.

Убрав пистолет в кобуру под мышкой, Кострецов быстренько отправился назад, чтобы не улепетнула красотка Маша.

Дверь в квартиру так и осталась полуоткрытой. Капитан вбежал в нее и столкнулся с Маришей в прихожей. Та в пальто, со взволнованным лицом вот-вот бы устремилась вон.

– Я ж попрощался, сказав: «До скорого свидания», – усмехнулся Кость. – Так что продолжим беседу.

Они снова прошли в гостиную, где Мариша, скинув пальто, уже с невозмутимой физиономией уселась на диван. Опер сел в прежнее кресло и закурил.

– Вы курите, а разрешения не спрашиваете, – иронически заметила она.

Кострецов улыбнулся.

– До приличий ли, когда режут на выходе… Невежлив этот ваш знакомый.

– Какой еще знакомый?

– С чубчиком, белесый, морда утюгом. Вчера он у церкви, наверное, той же финкой, что меня хотел заколоть, Ячменева пришил.

– Все может быть, товарищ капитан. Только бандит этот мне незнакомый, – нагло смотрела на Сергея озерами очей Мариша.

– Придется расколоться, девушка. Чубчик этот укатил сейчас на «Форде», за рулем которого ты вчера на Чистяках сидела, – умышленно перешел на «ты» опер.

Мариша смерила его испытывающим взглядом.

– Глаза у тебя красивые, – заметил опер.

– А попа?

– Тоже ничего. Обомнешь ты ее на нарах.

– С каких дел? – Маришка презрительно повела плечиком. – То, что я на тачке этого бандюги вчера проехалась?

– Ну да, соучастие в убийстве.

– Замучаетесь со следаком доказывать, капитан.

– Постараемся. Ты чего? В несознанку решила?

– А ты как думал? – усмехнулась бывалая Маришка-наводчица.

– Не хочешь улаживать, как хочешь, Маня, – проговорил опер, поднимаясь с кресла. – Или как там тебя блатные кличут? Собирайся, теперь имею основание тебя задержать.

– Маришей меня кликают. Погоди, капитан. Может, столкуемся.

– Тебе виднее, Мариша, – сказал Кострецов, снова присаживаясь.

– Лады! – решилась она. – Сверчок – кликуха этого делового. С востряковской он братвы. Вчера на Архангельском попросил меня в тачке побыть, сам куда-то ушел. А я знать не знала, что он Ячменева надумал валить. И вообще не ведала, что там Феоген с Ячменевым будут. Мне Феоген о своих походах не докладывает. Насчет моей стрелки с ними на Архангельском никакого разговора с Феогеном не было. Залепила я тебе горбатого, извини.

– Ну-ну, – не веря ни одному ее слову, ободрил Маришку Кость.

– А дальше правду я тебе доказывала. Слышу: об убийстве от храма кричат! Дала по газам – и ходу.

Кострецов прищурился.

– Когда Сверчка возьмем, он может на тебя показать, что ты его на Архангельском прикрывала.

– Да мало ли что! Его слово против моего будет. Я ж говорю – замучаетесь доказывать.

– А чего ж решила Сверчка сдать?

Маришка внимательно посмотрела на него.

– Мне красивая жизнь с Феогеном дороже.

– Это как понимать?

– Чего непонятного? Ты Сверчка повяжешь, он меня не побеспокоит. А Феогену меня не вложишь, что замазана я в завал Ячменева. Буду жить с Феогеном как жила.

– Откуда же у тебя такая уверенность в моих действиях, Мариша?

– Да я Сверчка тебе сдала и его хату укажу.

– Ха-ату, – протянул опер. – На ней след Сверчка навеки теперь простыл.

– Чего ж, капитан, еще тебе надо? – напористо торговалась Мариша. – Трахать ты меня не захотел. А адрес хаты Сверчка вот.

Она вырвала листок из телефонной книжки на столе, записала и протянула Кострецову. Тот положил его в карман и сказал:

– Мне и Феоген нужен.

Мариша посерьезнела. Теперь усмехнулся опер.

– Феогена не хочешь сдавать?

– А за ним ничего нет. Чего это ты вздумал?

Потер лицо ладонями капитан, хмуро поглядел голубыми глазами.

– Из церковной мафии твой архимандрит. И ты это не хуже меня знаешь.

– Ну, ты даешь! Чтобы такой, как я, Феоген о своих делах болтал?

Ухмыльнувшись, Кострецов, заметил:

– Именно таким, голожопым, о делах в постели и болтают, похваляются.

– В шпионку меня, что ли, клеишь?

– А кем ты здесь была? Востряковские зачем тебя к Феогену сунули? Я, Мариша, в операх не со вчерашнего дня хожу.

Оценивающе рассматривала его Мариша. Помолчав, проговорила:

– Лады. Стукну тебе на Феогена, если что интересное трепанет.

– У тебя, Мариша, на Феогена и так информации навалом. Только по-крутому ты его не желаешь подставлять. Потому как сядет он – и конец твоей красивой жизни. Верно? – сказал капитан.

Мариша кивнула. Опер продолжил:

– Потому я тебя и не пытаю по организации убийства Пинюхина, директора гостиницы «Пальма», на которую покойник Ячменев и твой Феоген зубы точили. Тут мы сами разберемся. Но ты для начала нашей с тобой дружбы должна что-то и на Феогена дать. Иначе у нас с тобой хороших чувств не наладится.

– Да какие у тебя могут быть чувства, если такую телку, как я, попробовать не захотел? – раздраженно произнесла она. – Лады… Мухлюет что-то там Феоген с магазином на Чистых прудах. Универсам это «Покров». Потому и на Антиохийское подворье часто заходит, магазин там где-то поблизости. Кому-то впарил Феоген тот «Покров», а в доле с ним один из патриархии: Белокрылов ему фамилия.

– Это уже кое-что. Ты не переживай, еще поживешь за Феогеном. Сама знаешь, если его и зацепим, все равно вряд ли удастся засадить. Но оперативная информация требуется. И вот тебе мой совет: пока за Феогена мы всерьез не взялись, постарайся добра у него побольше нахапать. Ну, этому тебя учить не надо.

Завербованная Мариша ответила ему злым взглядом.

– Не расстраивайся, – проговорил опер, поднимаясь и выходя из гостиной. – Я ж не переживаю, что твой Сверчок мне полчаса назад чуть глотку не перерезал.

* * *

Кострецов вернулся на Чистые пруды, вышел из станции метро под разгоревшееся осеннее солнышко. У памятника Грибоедову на лавочке он заметил Кешу Черча в компании девицы, одетой ненамного лучше его знакомца.

Подойдя ближе, Сергей отметил и синяк на красноносой физиономии девицы. Все приметы вели к тому, что была она алкоголичкой. Черч тоже усек опера. Он что-то сказал собеседнице, поднялся с лавочки и зашагал на Чистопрудный бульвар, чтобы перемолвиться с Костью под сенью уже облетающих деревьев.

Там они пошли рядом, Кострецов поинтересовался:

– Подругу завел?

Кеша, в юности перебивавший у него отменных девочек, смущенно сказал:

– Любовь доведет – и сопливую поцелуешь.

Сергей отвлекся на изумительную сцену, которую творили вороны с псом, осатаневшим от их нападок.

– Гляди, гляди, – указал он Кеше.

За кучей опавшей листвы у чугунного заборчика бульвара две вороны атаковали бездомного барбоса, совсем потерявшего голову. Одна подпрыгивала напротив его морды, другая – позади хвоста. Как только пес устремлялся на переднюю, задняя подскакивала со спины и клевала. Барбос в ярости оборачивался, чтобы схватить ее, тогда передняя также бралась за дело: вцеплялась в мелькнувший перед ней песий хвост.

– Вот сучки! – воскликнул Кеша, подхватил с земли камень и запустил в ближнюю птицу.

Вороны взлетели. Пес, тяжело дыша, тоже засеменил прочь.

– Не давали ему занять правильную позицию, – сочувственно произнес Черч.

– Профессора они среди городских птиц, – заинтересованно сказал Кострецов. – Я за воронами давно наблюдаю. Во всем ловкачи. Вот найдет кусок черствого хлеба, но так есть не будет. Возьмет сухарь и тащит в клюве к ближайшей луже. Бросит его туда, подождет, пока хлебушко размякнет.

– У такой падали и харч дармовой, – задумчиво прокомментировал Кеша. – А тут не на что стакан Нюте поднести, – добавил он многозначительно и посмотрел на Сергея.

– Нютой твою подружку звать?

– Так точно.

– Ты ей фонарь под глаз залепил?

Черч изобразил на опухшем лице гримасу крайне оскорбленного джентльмена. Кострецов выгреб из кармана мелочь и высыпал на быстро подставленную ладонь Кеши. Спросил:

– Что там с универсамом «Покров»? Несколько дней мимо него хожу – закрыто.

– Хозяева сменились. Новые со старыми права качают.

– Что так?

– Кинули их старые хозяева. Чего-то с долгами магазина намудрили, а новые не желают платить. Валя Пустяк там подрабатывал, мне рассказал, – упомянул он еще одного стукача капитана.

– По убийству на Архангельском слыхать?

– Ничего нет.

Кострецов кивнул, показывая, что больше вопросов не имеет. Черч, позванивая монетами, побежал к Нюте. Опер направился к «Покрову».

За закрытым и сегодня магазином во дворике на колченогой табуретке сидел бывший зек Валя по кличке Пустяк, получившейся от его несолидной фамилии Пустяков. Он тоже томился отсутствием денег на выпивку вместе с местной шатией, рассевшейся рядом на кирпичиках.

Опер пересек двор, чтобы Валя его увидел, зашел за угол, ожидая прибытия осведомителя. Через минут десять появился Пустяк. Этому Кострецову пришлось выделить десятку. Тот взял кредитку, повеселел, поправил очечки, замотанные изоляцией.

Кость спросил:

– Что за проблемы у новых хозяев «Покрова»?

– А кинули их старые.

– Кто?

– Двое их собственность держали. Один всю дорогу приезжал: пузатый такой. Говорят, откуда-то он едва ль не с монастыря.

– Из патриархии?

– Во-во.

– Священник? Бородатый, мордастый?

– Не, тот без бороды. Морда у него – гнусь ментовская. – Он осекся. – Извини, Кость.

– Что-то по долгам у них получилось?

Глаза Пустяка под очками с треснувшим стеклом ожили.

– Ага. Крутой тот пузан с корешем. Как продавали магазин, по бумагам показали, что долгу имеют миллиарда два – еще прежних денег. А новые купили, узна?ют – три миллиарда на «Покрове» висит! Новые-то – черные, с Кавказа, горячие ребята. Начали на того пузана наезжать, а он их культурненько на хер. Похоже, черные – бандиты, а за пузаном то ли высокие менты, то ли само ФСБ. Неизвестно, чем разборка кончится.

– Фамилия пузана Белокрылов?

– Правильно.

– На моем участке такое творится, ты под самыми дверьми разборки скучаешь, а мне ни слова, – укоризненно проговорил опер.

– Да пока базарят, – виновато произнес Пустяк, – до стрельбы далеко.

– Ты, Валя, кончай горбатого лепить! – вонзился в него глазами Кость. – Не хочешь мне помогать, так и скажи. Но где ты был, когда неделю назад у Тургеневки паренька с кейсом бабок на гоп-стоп двое с ножами пытались взять, сам будешь перед нашими доказывать.

– А чего? – заморгал Пустяк. – Я, что ли, того тряс?

– Скажи спасибо, что приметы нападавших я с потерпевшего лично снимал. Он точно тебя описал: твои очки с треснувшим левым стеклом он хорошо запомнил.

Валя вздохнул.

– А чего? Денег мы не взяли.

– Куда ж брать, когда парень пушку достал.

– Во-во! – воскликнул Пустяк. – Какое он имеет право огнестрельное оружие носить?

Капитан усмехнулся.

– Лохи вы. Газовый был у него пистолет, причем незаряженный.

– Видишь, Кость, как битые окуляры меня подводят? – загрустил Валя.

– Что слышно по убийству у Меншиковой башни?

– Ходит слух, будто на перо того с попом залетный поставил. Не наши деловые трудились, – уже четко доложил Валя.

– А откуда залетный? Не с востряковских?

– Такое тем более подтвердить не могу.

Махнув рукой, Кострецов зашагал прочь, решив пообедать дома.

Жил он в доме в том самом Архангельском переулке. Проходя мимо Меншиковой башни, Сергей увидел на противоположной стороне от церковного Подворья Никифора. Мужик стоял, победоносно расставив кривые ноги, позыркивая на церковь и терзая одной рукой свою длинную бороду.

Сергей перешел к нему на тротуар и проговорил, подходя:

– Неравнодушен ты к этой церкви.

Никифор скосил на него глаз, прокашлялся. Потом, собрав во рту слюну, смачно плюнул в сторону храма.

– Сатаны! Не церковь теперь это, а лишь музей. – Он утер короткопалыми пальцами усы, воззрился на Кострецова. – Да что ты в леригии понимаешь, ежкин дрын!

Махнул рукой и подбористо направился прочь.