Текст книги "Колыбельная"

Выслушай меня внимательно, сказал муж, и, пожалуйста, не перебивай. Я кое-что понял. Наш брак был ошибкой. Мы еще слишком молоды, ты и я. Ты не готова к свободным отношениям; признаю, я тоже немного перегнул палку: надо было подвести тебя аккуратней к осознанию того факта, что современный мир не приемлет искусственных ограничений в браке. Но теперь слишком поздно: наши отношения развалились. Думаю, будет лучше и тебе и мне, если мы разведемся. Поступим как взрослые люди, без скандалов и лишних слез; если хочешь, останемся друзьями. Я даже готов какое-то время поддерживать с тобой половую связь: по крайней мере, до тех пор, пока ты не встанешь на ноги. Конечно, всё зависит от твоего желания: настаивать я не собираюсь.

Монитор светил мужу в затылок, и Надя вместо лица видела темную маску, которая говорила с ней блестящими от жира губами. Она хотела развернуться и молча уйти, но вспомнила, как вставала спозаранку, чтоб погладить брюки для этой маски, и как ждала эту маску долгими пустыми вечерами, но не дожидалась и засыпала под утро, вздрагивая во сне от каждого шороха. Она схватила лампу и швырнула в мужа. Потом схватила книгу и тоже швырнула. Вслед за лампой и книгой полетела кастрюля с вермишелью. Вермишель вывалилась из кастрюли и покрыла пол, как белые черви. Муж что-то вопил, держась за ушибленный лоб, а она смеялась, потому что впервые за много дней чувствовала себя прекрасно. Когда пыль улеглась, она обнаружила себя лежащей на полу, затылком в вермишели, с онемевшей челюстью, а он нависал над ней, и кусочек сосиски прилип к его гладко выбритой щеке. Он бормотал: «А ведь друзья говорили мне, и мама предупреждала…» Надя попробовала пошевелить челюстью: вроде не сломана. Хотела что-то сказать, но вместо этого засмеялась: ее придушенный смех выдавил из мужа остатки трезвой мысли. Он со всей мочи пнул Надю ногой в живот и, шепча вслух оправдания своим действиям, схватил с вешалки куртку. Оглянулся, тоскуя: этому месту он отдал месяцы жизни и вот уходит навсегда. Нельзя сказать, будто он считал, что женщин можно бить; но – пришлось. На самом деле ему была скучна женская истерика. Он много повидал их на своем веку и не понимал, отчего в этот раз вышел из себя. Обычно он глядел на женщин свысока, не опускаясь до их уровня. А сегодня опустился: нет ему оправданий. Он аккуратно прикрыл за собой дверь, не желая эскалации скандала. Спускаясь по лестнице, он печально вздыхал, что в мире существуют такие слабые духом люди, как его Надечка. Чтоб отвлечься от печальных мыслей, он представил в красках всю свою дальнейшую жизнь: они разведутся, и если Надя снова выйдет замуж, он сделает ее своей любовницей. Как-нибудь ничего не подозревающий Надин муж пригласит его с новой женою в гости. Он будет гладить под столом Надино бедро, искоса наблюдая за тем, как розовеют от стыда ее щеки и как ничего не подозревающий Надин муж произносит тост, посвященный крепкой мужской дружбе.

Надя тем временем скрючилась на полу, пытаясь унять боль. В целом она была счастлива.

Глава двенадцатая

Гордеев протянул Кошевому на ладони дешевый мобильный телефон «Samsung». Кошевой уставился на пластиковую коробочку, не видя в ней никакого смысла. Мобильник был в грязи, на крохотном дисплее – глубокие царапины. Кошевой подумал, что Гордеев нашел его на помойке; может, алкоголизм шефа дошел до такой стадии, что он роется в мусоре вместе с собаками и бомжами. Гордеев догадывался, что Кошевой считает его алкоголиком. Сам он себя алкоголиком не считал, потому что водка была нужна ему для ясности мысли. Он мог в любой момент завязать с выпивкой, а не переставал пить лишь потому, что в этом душном городе по-другому нельзя.

– Что вы думаете об этом телефоне, Кошевой? – спросил Гордеев.

– Я ничего о нем не думаю, – сказал Кошевой.

Гордеев опустился на стул.

– Очень жаль, Кошевой. – Он положил мобильник перед собой на стол. – Этот мобильник принадлежит – вернее, принадлежал – серийному убийце.

Кошевой выпучил глаза.

– Вы имеете в виду «нашему» серийному убийце?

– Именно так.

– Но как вы это… ну… поняли?

В номер осторожно постучали, но никто не открыл, и стук больше не повторился. Гордеев задумчиво погладил себя по лбу.

– Утолю ваше любопытство, Кошевой. – Он ткнул пальцем в мобильник. – Этот сотовый телефон, как я уже сказал, какое-то время принадлежал серийному убийце. Модель дешевая, распространенная, сложно определить, где именно его приобрели. Телефон пролежал в земле пару недель, поэтому выглядит довольно скверно, вы согласны? На нем не осталось отпечатков пальцев, никаких волосков, следов крови или частичек кожи, если вас это интересует. Аккумулятор отсутствует, сим-карты тоже нет. Однако я знаю наверняка, что с этого мобильника был сделан всего один звонок. Как вы думаете, Кошевой, куда звонили?

Кошевой нахмурился, пытаясь изобразить на лице задумчивость.

Гордеев погладил телефон по рифленой крышке:

– Молчите? Прекрасно. С этого телефона, Кошевой, звонили в полицию.

– В полицию?

– Именно так. Вы догадываетесь, кому принадлежал телефон?

На этот раз Кошевой не стал изображать задумчивость.

– Нет.

– Подумайте.

– Без понятия.

– Очень жаль. – Гордеев прикрыл глаза. – Вас разве не зацепил один момент в истории похищения Ани Кабановой? – Кошевой покачал головой. – Нет? Прекрасно. А меня зацепил. Вспомните: Кабанов стоит возле забора и ждет дочь. Неизвестный молодой человек звонит в полицию. Кабанова увозят. В тот же день дочь пропадает. Следствие ведется из рук вон плохо: о молодом человеке, сделавшем звонок, как-то походя забывают. Тем не менее личность этого молодого человека важна, вам так не кажется? Совпадение ли это: молодой человек убирает препятствие в лице Кабанова, и в тот же день исчезает девочка?

Кошевой нахмурился:

– Вы полагаете, что этот звонивший… ну… и есть наш серийный убийца?

– Именно так. Более того: он видел Кабанова возле школьного забора в то утро. На допросе Кабанов показывал, что кроме него взрослых поблизости не было; по крайней мере, он никого не заметил. Предположим, убийца следил за ним из дома. Предположим также, что он боялся, что его звонок отследят, поэтому приобрел или украл мобильник специально для одного-единственного звонка в полицию, а затем избавился от него. Итак, я прибываю на место преступления. Вы знаете, что я увидел? Нет? Очень жаль. Немного отвлекусь от темы нашего разговора: вы, наверно, полагаете, что я приложил немыслимые усилия, чтоб прийти к своим выводам; однако любое дело можно раскрыть, приложив всего-то капельку ума и усердия. Просто большинство не прикладывает никаких усилий вообще. Думаю, вам это хорошо известно, но я повторю: в большинстве случаев у людей ничего не получается по той простой причине, что они не делают ничего. Запомните, Кошевой, в дальнейшем мы вернемся к этой мысли. Итак, я на месте. Что же я вижу? Я вижу недостроенный многоквартирный дом. Стройку заморозили полтора года назад; дом стоит пустой, он окружен забором, но в заборе полно дыр. Кое-где забор отсутствует вовсе. Первые два этажа захламлены пустыми бутылками, окурками, упаковками из-под чипсов и прочим; здесь любят выпивать подростки. Стены изрисованы граффити, исписаны похабными надписями. На третий этаж никто не забирается, там чисто. Не используя никаких спецсредств, я без особого труда поднялся на пятый этаж. Там есть отличное окно, вернее прямоугольная дыра в стене, в которую хорошо видно школьный забор, в том числе дерево, под которым дежурил Кабанов, и часть школьного двора. Я тщательно обследовал пол под окном и обнаружил засохшую грязь и отпечаток ботинка на ней. Сорок седьмой размер. Крупный парень. Вы слушаете меня, Кошевой? Такое чувство, что вы спите. Кошевой, вам не кажется, что остальные люди тоже спят? Спят с открытыми глазами, ходят и спят, говорят и спят, едят и спят, всё время спят. Иногда мне чудится, что я один бодрствую. Вам смешно? Нет? Очень хорошо. Итак, допустим, убийца стоял возле этого окна. Внизу возле забора находился Кабанов. Убийца достал мобильник и позвонил в полицию. Что он делает дальше? Он хочет избавиться от мобильника, потому что уверен – трубка дает сигнал, по которому его смогут отследить; кроме того, он смотрел художественный фильм «Один пропущенный звонок» и мобильный телефон представляется ему мистическим предметом: он боится того, чего не понимает. Поэтому он вынимает аккумулятор и симку, но и этого ему мало; он спускается вниз и зарывает телефон в землю. Он не тратит время на поиски подходящего тайника, потому что, подгоняемый страхом, верит, что чем дольше телефон остается у него в руках, тем больше шансов, что полиция на него выйдет. Вы сомневаетесь в моих словах, Кошевой? Ах, вы удивлены, откуда я знаю, что убийца смотрел фильм «Один пропущенный звонок». Отвечу прямо: я вовсе не знаю. Я пошутил. Вы не смеетесь? Очень жаль. Надеюсь, однако, что я удовлетворил ваше любопытство. Итак, я спустился вниз, чтоб обследовать землю возле стройки. Надо сказать, это весьма нудное и неинтересное занятие. Я потратил почти целый день, прежде чем нашел мобильник. Надеюсь, вы понимаете, что в моем успехе нет ничего особенного: просто большинство не потратило бы и десяти минут. Большинство, Кошевой, мечтает, об успехе, который свалится с неба, и поэтому никогда ничего не делает. Проще обвинить злую судьбу или кого-то другого в своих неудачах, вы согласны? Наливайте виски, не стесняйтесь. Я не люблю виски, но всё равно пью его; я не люблю работать, но всё равно работаю. Именно поэтому меня называют «специальным человеком». Дурацкое прозвище, вам не кажется?

Кошевой промолчал.

Гордеев вздохнул и продолжил:

– Итак, я обследовал землю миллиметр за миллиметром. Я нашел отпечаток ноги сорок седьмого размера в дальнем углу возле забора; отпечаток был глубокий, словно человек нарочно вдавливал что-то в почву. Я раскопал землю в этом месте и нашел телефон. – Гордеев постучал пальцем по мобильнику. – Более того, я пришел туда на следующий день и потратил полдня на поиски аккумулятора и сим-карты; к сожалению, их я не нашел. Вы, наверно, представили смешную картину, как я ползаю на коленях с фонариком и лупой в руке. Что ж, вы недалеки от истины. У меня действительно есть лупа. Я потерпел неудачу, но не отчаялся. Знаете, как поступит обычный человек, если на пути к цели споткнется? Совершенно верно: он опустит руки и прекратит бороться. Не обижайтесь, Кошевой, я считаю вас обычным человеком. Однако у вас есть как минимум одна положительная черта: вы умеете понимать чужое горе. Я же повидал на своем веку столько горя и столько радости, что они взболтались у меня в голове, как дьявольский коктейль; и теперь я не могу отличить одно от другого. Вы понимаете меня, Кошевой? Нет? Прекрасно. Итак, предполагаемый убийца: молодой мужчина, высокий, спортивного телосложения, нога сорок седьмого размера; судя по рисунку и форме подошвы, обут в дешевые китайские кроссовки. Уверенный в себе мальчишка, который не боится грязной работы. Именно эта черта позволяла ему до сих пор скрываться от правоохранительных органов. Большинство боится не только грязной работы, но и работы вообще; большинству удобнее живется где-нибудь на диване перед телевизором или в офисном кресле перед монитором. Конечно же, таким людям ничего не светит; они могут годами ничего не делать и жаловаться, жаловаться, жаловаться, – это всё, что они умеют. А еще нахваливать себя. Они любят себя нахваливать. Надеюсь, вы согласны со мной, Кошевой. Вы потеряли нить беседы? Что ж, вы правы: это мало похоже на беседу, скорее на не очень связный монолог. Знаете, что я сделал дальше? Я просмотрел запись с камеры видеонаблюдения, которая установлена возле светофора в ста метрах от школы. Если б Аня Кабанова возвращалась из школы обычным путем, камера бы засекла ее; но камера не засекла Аню, а значит, не засекла и ее похитителя. Он повел Аню другой дорогой. Но что мешало ему пройти мимо камеры, когда он шел к школе? Шансов, что так было, мало, но почему бы не проверить. Я просмотрел запись, начиная с раннего утра и до конца занятий первоклассников. Знаете, сколько подходящих под описание человек я увидел? Восемь. Пятерых из них уже проверили и исключили из списка подозреваемых. Личность троих пока определить не удалось. Я работаю над этим. Вам интересно, Кошевой? Смотрю, вы оживились. Признайте, начитавшись детективов, вы хотели поработать со мной именно из-за таких «бесед», верно? Это же клише: гениальный сыщик рассказывает своему глуповатому, но добросердечному помощнику о ходе дела, попутно раскрывая детали расследования; помощник восхищен, гениальный сыщик тешит свое самолюбие. Больше ничего вам от меня не требуется: вам всё равно, сколько детей погибло, что они чувствовали, когда кромсали их плоть; вам интересны только загадки и то, как я собираюсь их решить. Скажите, Кошевой, я прав?

Кошевой сглотнул:

– Вы… вы ошибаетесь.

Гордеев кивнул:

– Я надеюсь, что ошибаюсь. – Он вздохнул. – Знаете, Кошевой, люди не любят ошибаться. А уж тем более признавать свои ошибки. Разве могут они, такие умные, ошибаться? Это не укладывается у них в голове. Вы понимаете меня? Да или нет? Почему вы молчите? Разбавьте мой монолог своим ценным замечанием, прошу вас. Мне скучно глядеть, как вы сцепляете и расцепляете пальцы.

– Почему… почему вы так… ну… не любите… людей?

Гордеев приблизил к нему лицо.

– Нельзя сказать, что я не люблю людей, Кошевой. – Он нахмурился и погладил себя по лбу. Кожа на лбу разгладилась, он улыбнулся и повторил: – Нельзя.

Глава тринадцатая

Танич не верил в существование зла. В существование добра он тоже не верил. Он верил только в то, что мог пощупать или хотя бы увидеть. Впрочем, в существовании увиденных и ощупанных предметов он тоже сомневался; они существовали тогда, когда он видел их и щупал; в другое время они, по его мнению, не существовали. Приятель Танича, который любил выпить, сказал, что жизненная философия Танича называется, кажется, солипсизмом. На следующий день приятель Танича разодрал себе горло, падая в нетрезвом состоянии с лестницы, и умер, пока ехала «скорая». Танич в тот день уехал с Настей отдыхать в Евпаторию: он не знал, что приятель погиб. В Крыму они с Настей посещали достопримечательности. Насте больше всего понравилось Ласточкино гнездо, а Таничу – подземная база подводных лодок в Балаклаве, потому что после разграбления в девяностые там до сих пор было мрачно, пусто и сыро. Он даже хотел убить кого-нибудь в темных закоулках этой базы во время экскурсии, но так никого и не убил, потому что отвлекся на разглядывание темных, сырых стен, которые так и дышали подземным холодом. Вернувшись из Евпатории, он ждал от приятеля звонка, чтоб рассказать ему о поездке, но сам первым не звонил, потому что считал себя выше этого. Приятель никак себя не проявил, и Танич забыл о нем. Через полгода случайно узнал, что приятель умер; с трудом мог вспомнить, кто это. Немного позже они с Настей разошлись, и Танич уехал жить в южный город, отравленный пылью и копотью. На новом месте Танич никак не мог найти себя. Ему казалось, что его связали по рукам и ногам и не дают дышать. Время он проводил с пользой для организма: спал. Однажды он проснулся среди ночи в холодном поту и отчетливо вспомнил погибшего приятеля; тот исчез из его жизни и из жизни вообще, но, без сомнения, когда-то существовал. Танич вспомнил, что приятель всё время ходил за ним по пятам, как преданная собачка, а Танич демонстративно игнорировал его. Возможно, несчастный хотел, чтоб такой одаренный человек, как Танич, стал ему настоящим другом, но Танич держал дистанцию. Теперь приятель погиб, а Танич не помнит его имени. Вероятно, такая судьба ждет и его: он умрет, и никто его не вспомнит.

Танич решил напомнить о себе миру. Он оделся в незаметную городскую одежду, взял в руки серый зонт и вышел на улицу. Он чувствовал себя охотником, обозревающим богатые охотничьи угодья. Накрапывал дождь, солнце скрылось за крышами домов. Автомобили ехали навстречу неведомой Таничу жизни. На высокой платформе перед гипермаркетом стоял молодой человек. Он громко рекламировал скидки на продукты питания. Лицо молодого человека выражало печаль; его бросила любимая девушка, потому что после смерти сестры он ударился в меланхолию. Молодой человек едва не плакал, но продолжал стойко рекламировать скидки. На нем был костюм куриного окорочка, потому что куриные окорочка пользовались спросом среди потребителей. Танич следил за поведением молодого человека; он больше не чувствовал себя охотником: тоска съела остальные чувства. Молодой человек спустился с платформы и пошел напролом через проезжую часть, невзирая на уличное движение. На него кричали и требовали убраться с дороги. Какой-то мужчина вышел из «вольво», чтоб набить молодому человеку морду, но тут же вернулся на водительское место и опустил голову на руль. Он был потрясен аурой тоски, которая окружала молодого человека. Другой мужчина тоже вышел из машины, чтоб поколотить молодого человека за то, что тот нахально попирает правила дорожного движения, но никакой ауры не почувствовал и зарядил молодому человеку кулаком в печень. Молодой человек упал на колени и пополз к тротуару. На тротуаре он сел, снял с себя костюм куриного окорочка, чтоб снова ощутить себя человеком, и замер, потому что никаких изменений не почувствовал. Прибежал запыхавшийся менеджер супермаркета. Он отчитал молодого человека за недостойное поведение, забрал костюм и, сунув его под мышку, пошел обратно. Нельзя сказать, что он не понимал чувств молодого человека: его самого недавно бросила жена, но работа есть работа. Молодой человек еще немного посидел, с трудом соображая, что он здесь делает, затем нырнул в распахнувшиеся двери пузатого автобуса и укатил. Танич, наблюдавший эту сцену от начала и до конца, откровенно скучал. Он хотел какого-нибудь крупного события вроде падения метеорита или хотя бы урагана, но ничего подобного не происходило. На перекрестке его сфотографировала полная девушка в кожаной куртке; она подошла к Таничу и спросила, не хочет ли он получить свою фотографию в распечатанном виде. Танич сказал, что хотел бы, чтоб кто-нибудь сфотографировал, как он вынимает внутренние органы из убитых им детей; такую фотографию он бы с удовольствием получил в распечатанном виде. Девушка не расслышала его. Она давно не слышала никого, кроме себя, и постоянно спрашивала у людей, не хотят ли они получить в свое распоряжение фотографию, которую она только что сделала. Если ее спрашивали, сколько это будет стоить, отвечала: пятьдесят рублей. Больше она ничего не слышала и не говорила и жила как рыба в аквариуме, перемещаясь в определенных ею самой границах изо дня в день, с зеркальным фотоаппаратом в белых от недостатка солнечного света руках.

Дождь усилился. Танич свернул в подворотню, обнаружив там бетонный козырек, под которым можно спрятаться от непогоды. В глубине темной подворотни раздавались голоса. Мужчина ругал женщину, женщина оправдывалась прокуренным голосом. Послышался звук шлепка, всплеск и чавканье грязи. Мимо Танича, не заметив его, прошел мужчина в кожаном плаще и бейсболке; он улыбался. Танич подождал немного и окунулся в мрак подворотни. На асфальте, спиной к кирпичной стене, ногами в луже, сидела сильно накрашенная женщина в белой шубе. Шуба промокла; женщина напоминала в ней больную овцу. Женщину звали Зина. Она поссорилась со своим женихом Мишей, который захотел, чтоб она сделала ему минет в подворотне, и он ударил ее по лицу. Зина упала в лужу и отползла к стене, дрожа от холода и отчаянья. Миша ушел; она умоляла, чтоб он не уходил, но он ее то ли не расслышал, то ли Зина умоляла его в мыслях, спутав фантазии с реальностью; в любом случае его рядом не стало. Вместо него из темноты вышел незнакомый мужчина в непримечательной серой одежде. Он молча смотрел на Зину сверху вниз. Зина хотела попросить его о помощи, но промолчала. Мужчина протянул ей руку. Зина испугалась этой бледной руки с длинными шевелящимися пальцами.

– Уходи, – попросила она шепотом.

– Хватайся, – велел мужчина.

Зина не посмела ослушаться. Страх ушел. Она почувствовала обычную пустоту в голове, словно ее голова была стоящим на плите чайником, в котором выкипают последние мысли. Мужчина привел ее в квартиру, захламленную антиквариатом, пропахшую мужским потом и пивом. Велел раздеваться. Зина разделась, потому что предпочитала слушаться мужчин. Вся ее жизнь была построена на послушании. Она знала, что, если не будет слушаться, ее побьют. Сначала ее бил отец, потом молодой человек, с которым она встречалась, затем сутенер. Мужчина повесил шубу сушиться, порылся в шкафу и нашел для Зины платье; оно было старомодное и на размер больше, чем надо, но Зина его надела. Мужчина принес ей чашку горячего чая. Зина не любила чай. Она вообще не любила безалкогольные напитки, предпочитая пить коньяк, но всё равно взяла чашку и выпила чай до дна. Мужчина сидел на полу рядом с грудой старых пластинок. Зина спросила, как его зовут; он не ответил. Зина опустилась рядом с ним на пол, стала перебирать пластинки. Пластинок было много. Зина не узнавала имен исполнителей, потому что никогда не интересовалась музыкой. Она выбрала пластинку наугад и протянула мужчине, чтоб он поставил ее, но тот будто не заметил протянутой руки.

– Ты обижаешься на меня за что-то? – спросила Зина.

Он покачал головой:

– Нет.

– Спасибо, что спас, – сказала Зина.

– Я не спасал тебя, – сказал он. – И я не знаю, что теперь с тобой делать.

– Я подожду, когда одежда высохнет, и уйду, – пообещала Зина.

– Кто тот человек, который ударил тебя?

– Это мой жених, – сказала Зина. – Он правильно сделал, что ударил меня; я ему дерзила.

– Дерзила?

– Он попросил меня о маленьком одолжении, а я накинулась на него с упреками, – объяснила Зина. – Это было нехорошо с моей стороны.

– Ты любишь его?

– Конечно. – Зина вертела в руках пластинку. – Он умный. Я люблю его за ум и идеи; ты знаешь, у него в голове много разных идей, как сделать мир лучше. Он действительно умный человек, мой Мишенька, и я могу слушать его часами, пусть даже половины не понимаю. – Она вздохнула. – Однако у него, как и у всякого мужчины, есть свои потребности, и он сердится, если я не выполняю его желания в срок. – Она повернула голову. – И все-таки: как тебя зовут?

– Танич.

– Какое странное имя.

– Это не имя, а фамилия.

– А имя у тебя есть?

– Есть.

Зина не знала, что еще можно спросить в такой ситуации, и стала бродить по комнатам, рассматривая старые вещи. Танич сидел на полу и думал, как ему поступить. Сначала у него была мысль убить Зину, потому что он давно хотел убить взрослого человека, но потом он вспомнил, что придется возиться с телом, и ему стало лень. К тому же, чтоб убить, не стоило приглашать жертву в свою квартиру, это слишком рискованно.

Зина тем временем решила, что трехкомнатной квартире Танича не помешает женская рука. Она попросила Танича, чтоб он вытер пыль и вымыл полы, но Танич не захотел ничего этого делать; тогда Зина пошла на кухню, взяла из мойки грязную тарелку, чтоб помыть ее, но жирная тарелка выскользнула у нее из рук и разбилась. Танич прибежал на кухню и уставился на осколки. Зина завопила, что у Танича бардак и что он совсем не следит за домом: она поскользнулась на хлебной корке, валявшейся на полу, и случайно уронила тарелку: Танич не имеет права винить ее в порче имущества. Она оттолкнула Танича и взяла швабру, чтоб снять с потолка паутину, но случайно задела шваброй люстру: у люстры отвалился плафон. Плафон упал Зине на голову. Зина не унывала: уселась на диван и приложила к шишке лед. Растерявшийся Танич начал подумывать, что убийство, быть может, не такая плохая идея. Зина велела принести ей коньяку, потому что она леди и желает выпить. Танич не принес ей коньяку: у него не водилось другой выпивки, кроме пива. Да и пиво вчера кончилось. Строго говоря, даже если б у него был коньяк, он бы не стал угощать им Зину. Зина взяла сумочку, чтоб достать телефон и сделать звонок, но оказалось, что при падении в подворотне она нечаянно раздавила мобильник. Зина попросила телефон у Танича и ушла с ним в другую комнату. После долгого разговора она вернулась и расхаживала по комнате, бросая хозяйские взгляды на мебель. Танич рассердился. Он потребовал, чтоб Зина вернула ему телефон, но она притворилась, что не слышит его. Он потребовал во второй раз, и тогда она все-таки отдала ему телефон, брезгливо протянув его двумя пальцами, словно это было мерзкое насекомое. Танич решил проверить, не высохла ли ее одежда. Раздался звонок в дверь. Танич пошел открывать: на пороге стояла светловолосая девочка лет десяти со школьным рюкзаком за спиной и огромным пакетом в руке. Она молча смотрела на Танича, а Танич молча смотрел на нее. Он чувствовал себя как в дурном сне. В прихожей появилась Зина. Она поцеловала девочку в лоб и забрала у нее пакет. Танич ничего не понимал. Зина объяснила, что девочка ее дочь, зовут ее Дианочка, и если Танич не возражает, они поживут у него денек-другой. Дело в том, что злая хозяйка квартиры, где они нашли временное пристанище, требует, чтоб Зина заплатила вперед за полгода, но она не может заплатить, потому что у нее нет денег; деньги появятся только послезавтра. Танич, будучи человеком добрым, обязан войти в положение несчастной женщины и ее ребенка. К тому же Танич один как барин живет в трехкомнатной квартире; ничего страшного, если он немного потеснится. Не дождавшись ответа, Зина с Дианочкой ушли в спальню, где вынули из пакета предметы гардероба, постельное белье и различные женские принадлежности. Зина стала причесываться. Дианочка была серьезная девочка: она вынула из рюкзака учебники, тетради и пенал и, расположившись прямо на полу, стала делать домашнее задание. Танич спросил, где ее отец; он боялся, что скоро в дверь раздастся еще один звонок. Но Зина про отца Дианочки ничего не сказала. В пакете она обнаружила бутылку дешевого коньяку и расцеловала дочь в обе щеки. Дианочка, кажется, не заметила, что ее целуют. Проявляя родительскую заботу, Зина спросила, как у Дианочки дела в школе, но Дианочка не ответила, погруженная в мир задач и упражнений. Зина велела Таничу принести рюмок, бокалов или еще чего-нибудь, куда можно налить коньяк, и пару лимонов для закуски. Танич принес рюмки, а лимонов у него отродясь не водилось. Зина, вульгарно развалившись на кровати, выдула три рюмки подряд. Щеки ее порозовели, в голове образовалась приятная невесомость. Она смотрела на Танича и не понимала, что он тут делает; ей казалось, что она живет в этой квартире давно, а неприметный мужчина, переминающийся с ноги на ногу посреди комнаты, – случайный гость. Она выпила еще пару рюмок для прояснения ситуации. Потом еще три, чтоб подстегнуть мысль. После девятой она внезапно подскочила, замахала на Танича руками и закричала, чтоб он убирался из ее дома, иначе она вызовет милицию; то есть, поправилась Зина, полицию. Дианочка взяла мать за руку. Зина сразу замолчала. Дианочка подвела ее, слегка оторопевшую, к кровати и уложила спать. Мне холодно, пожаловалась Зина. Дианочка накрыла одеялом голые мамины ноги, стянутые нитями выпуклых вен. Зина поблагодарила доченьку за проявленную заботу, чмокнула в щеку и уснула. Дианочка подошла к Таничу и, не поднимая глаз, тихо извинилась за поведение матери. Она сказала, что им действительно негде сегодня ночевать, но завтра на рассвете они уйдут; если он предоставит им ночлег, конечно. Танич спросил, правда ли Дианочкина мать получит послезавтра деньги; если так, пусть остаются до послезавтра. Дианочка покачала головой и ласково, словно разговаривала с малышом, объяснила Таничу, что мать ее проститутка и то, получит ли она деньги, зависит от дяди Пети, ее сутенера, а так как мать в последнее время забыла о своих обязанностях, проводя время с женихом, то дядя Петя ничего ей не даст, а если увидит поблизости, то изобьет. Однако ничего страшного в этом нет, добавила Дианочка, я знаю, где можно раздобыть деньги, и завтра обязательно их раздобуду. А нельзя ли взять денег у маминого жениха, спросил Танич, но Дианочка покачала головой: к сожалению, денег у него не допросишься. Вернее всего, он не собирается жениться на маме, а встречается с ней лишь для того, чтобы бесплатно заниматься взрослыми делами. Кроме того, в лице мамы он нашел благодарного слушателя: она с восхищением относится к высказываемым Мишей общечеловеческим идеям. Танич смотрел на Дианочку, разинув рот: он впервые видел такого трезвомыслящего и самостоятельного ребенка. Он пошел на кухню мыть нож, которым намеревался проткнуть Дианочку, чтоб выпустить ее светлую душу из грязной телесной оболочки. Однако он вспомнил, что находится дома и мертвое тело придется нести мимо дверей, которые ведут в жилища любопытных соседей. Тоска овладела Таничем. Он порезал колбасу и хлеб, налил в стакан кефиру, расположил угощение на подносе и отнес Дианочке, с жалостью разглядывая несчастного ребенка, которому и дальше предстоит жить в мучениях. Дианочка вежливо поблагодарила Танича за еду и поела прямо на полу, промокая губы бумажной салфеткой. Затем она помыла нож, которым Танич хотел ее убить, а заодно и остальную посуду. Кроме того, она вытерла пыль с мебели, поснимала с потолка паутину и надраила полы; доделала уроки и села в углу с книгой. Книга называлась «Приключения Незнайки и его друзей», про дружных коротышек, которые жили в Цветочном городе, и Дианочка почему-то плакала, когда ее читала.