Текст книги "Записки от старости. Ироническая проза"

Оки-доки вещдоки

Зачем мне очки для близи? Чтобы найти очки для дали, а с ними

сандали, цинандали и слуховой аппарат

26 марта 2008 года Игорь Зеленых, 61 год от роду (ах, переставить бы цифры!), занимался уборкой квартиры. Пропылесосил комнаты, почистил унитаз, отполировал кафель. Есть такая зеленая жидкость со щавелевой кислотой – ох, как отъедает грязь, – не зевай! Вовремя спохватись, иначе санфаянс сделается как решето, да и руки пострадают без резиновых перчаток. А ведь без того пеняют: мол, дырявые.

Когда-то думалось: настанет время и откроется мудрость, неведомые прежде перекаты, глубины жизни. Икебаны и феншуи. Инь-яни. Сделаешься подобным Лао-Цзы. Которого эрудиты путают с боксером Костей Цзю. Создашь запас житейской мудрости для внука. Этакие «Записки от старости», например, «Не лечите меня жить!», «Не экономь на оргазме!»

Лет десять с сердечным тахикардийным волнением ждал пенсионной поры, чтобы разжиться бездной свободного времени, открыть для себя неформальную академию, наподобие водопроводной! По средам проводить защиту докторской. Разумеется, не диссертации – колбасы.

Дождался: сослуживцы подарили утюг продвинутой марки, мол, на пенсии самый раз, становись гладиатором и все морщины заглаживай, все конфликты. И что же? С какого ни заходишь боку, все нет и нет припеку.

Четыре дома в центре города с башенками. Как нашивки на сержантском погоне. На пересечении проспектов Ленина и Маркса есть и башенка, и в ней куранты, играют мелодию о Колымской трассе, невозможно слушать без содрогания.

Проходишь мимо углового здания, а теперь и пролетаешь, остро вспоминается, как в приватизированной квартире этого углового дома, бывшей коммуналке, оказалось после квартирообмена и расширения жизненного пространства два телефона, с двумя разными номерами, и можно было позвонить из комнаты в комнату. В те годы и один-то телефон считался роскошью. То-то было веселья и розыгрышей, пока все друзья не прознали об этом казусе.

Хозяин примечательной квартиры, 40-летний врач, добирался до работы пешком, благо пути одна автобусная остановка, не спеша, в горку, дзен-ходьбой, больничный квартал чуть выше телевизионной башни, где начинается улица Нагаевская, другим концом она упирается в морской берег, в смотровую площадку и лестницу на пляж. Однажды доктор следовал привычным маршрутом, упал на газон и умер. А мама его, артистка по жизни, дожила до 80-ти, похоронив одного за другим несколько мужей, достойных героев середины прошлого века. Одного, фронтового поэта, она похоронила в Калуге, я знал этого достойного вежливого человека, когда он жил с женой в том доме, где куранты. Дожив до преклонных лет, он так и не увидел свою книжку, а жена посмертно выпустила тонкий сборничек за свой счет и много раз упрекала себя за то, что не сделала этого раньше.

Башенка есть и в следующем доме, напротив входа в парк, в начале улицы Портовой, ведущей в Нагаево, в морской торговый порт, там еще на шпиле остались советские символы – звезда, серп и молот, представляющие архитектурно-художественную ценность. В архитектурных излишествах имеются гнезда чаек. На этом здании с номером один может появиться мемориальная таблица – в честь прославившего Колыму и Чукотку топонимическим словарем писателя.

Перейди через парк и упрешься в четвертое здание с башенкой. Это политехникум, заведение почище любого университета, сколько искушенных в северных реалиях дал он специалистов, не только сугубо внутреннего пользования.

Чуть ниже техникума улица имени Буревестника Горького, и посреди ее задумчиво стоит на углу заметный по архитектуре дом, так и хочется сказать, ручной работы: кирпичики сформованы так, что на глаз видно, где шире, где длиннее, где косина и скол. Этрусками веет. Разве не чудо? Старое, по магаданским меркам, П-образное здание примыкает к холму, и двор представляет собой лестницу и два пандуса – намаешься в гололед! Внутри холм – совсем как в замке. На Горького смотрит с того здания башенка номер четыре. По размерам с комнату – интересно, должно быть, в ней находиться, жаль не довелось побывать.

Четыре башенки, а внук упорно доказывает: пять. Где пятая, Гарь? Может, под землей? Таинственно умолкает. И такое возможно в его мире, где не сомневаешься в существовании Деда мороза. Не надо скепсиса. Может, мальчик из прежней жизни принес это знание, и уж постарайся, дед, чтобы проза жизни не стерла его историческую память.

Что башни, если на Керченском полуострове найдены подземные пирамиды! Правда, вниз головой. Наверняка, такие есть на Колыме, с ее безграничными малоизученными пространствами!

Наличие золота непосредственно под Магаданом проницательными людьми сделано на основании двух проб: в районе магазина «Волна» и на площади Космонавтов, где устанавливали фигуру Ленина, переместив с площади, нечаянно оказавшуюся перед кафедральным собором – стройка начата при губернаторе Цветкове, убиенном затем в центре Москвы. Так что с небольшой натяжкой можно сказать, что храм этот на крови.

Вознесся собор в низине, на берегу речки Магаданки и, несмотря на это, виден, считай, с любой точки города.

А статую Ленина перевезли на трейлере. Теперь в соседях у вождя бывший долгострой гостиницы «Турист», превративившийся в офис Госбезопасности. Площадку устроили там со скамейками и клумбами, можно посидеть, повспоминать, как до того была тут первая в городе платная автостоянка, и я ставил на нее свою новенькую «восьмерку».

Пока был малышом, внук играл у постамента Ильича. Всякий раз, уходя с мамой домой, на Кольцевую, махал ручкой со словами: «Кака, Ленин».

Никто не вел разведку на золото, геологи воспользовались котлованами, вырытыми строителями. И что же – сделано предположение о наличии здесь золотых образований, аналогичных месторождению Форт Нокс (Аляска), а запасы металла там 130 тонн. Многие магаданцы говорят о том, что их как магнитом тянет к себе магаданская земля. Теряются в загадках, что это может быть. Неужто залегающее в недрах золото? Как-то там воздействует на нервно-паралитические центры.

Как, скажите мне, птицы летят на север?

Как возвращаются в Магадан люди, покинувшие этот город, казалось бы, навсегда.

А как любят посидеть на голове статуи чайки и голуби, бывает, по двое. Наслаждаются открывающимся обзором.

Магадан – город небольшой. Населяют его родные, знакомые в доску, полузнакомые и четвертьзнакомые люди. У всех есть обыкновение покидать сей мир, предварительно проводя осмотр четырех башенок на высоте птичьего полета, в голубиной компании. Нередко они заглядывают в окна мирных жителей и невидимо толпятся в квартирах.

Точно виртуальные пчелы, собирают нектар небытия, несут в неведомый живым улей, складируют в восковые соты. Слыхали, небось: «бледный, как воск». Мумие из того же материла. До поры до времени ощущал это присутствие, а кот строжился: с всклокоченной шерстью, горбил спину и шипел на пустой угол, ощущая невидимое присутствие.

Возможно, умершие предпочли клубиться у Маски скорби – где в сталинские времена располагался пересыльный лагерь, и остался в эфире воздуха виртуальный образ тысяч побывавших здесь зеков. Их стенания, проклятия и мольбы. В их компанию тянет новичков-покойничков.

С одним из бывших заключенных я знаком – фамилия Золотых, полон рот золотых зубов, как только сохранил такое богатство?

В начале 90-х часто видел во сне свою немощную, истощенную старостью, мать мертвой, хотя она и была еще жива, ее высохшее тело, вкус и запах мумии ощущал. Так меня истощили эти сны, что приладился засыпать ближе к утру: будто бы тогда меньше одолевают кошмары. Нечистая сила отступает с пеньем петуха, но тогда повисает роль кукушки. Не может быть, чтобы это знаменитая птица, не вьющая гнезда, не участвовала в движении высших сфер. У меня на кухне часы с кукушкой, они спешат на полчаса, как ни подкручивай стрелки. Думаю, неспроста. Внуку птица понравилась: «Кука» – одно и первых слов.

Когда хоронил, мама была как живая, лихорадочно забеспокоился, не спешим ли мы предать ее тело земле. Просто изболелась, невесомой стала, как и бабушка – обе они хотели стать бесплотными, снизили рацион питания до минимума – хлебушка кусок, сырой воды стакан.

А я святым духом пропитаюсь, – говорила, будто мыслила вслух. Как умерла и зарыл ее в сибирскую землю, перестала окликать по ночам. Отец раньше умер. Теперь один я остался, вышел на финишную прямую. Принимаю излучение из космоса без каски. Будь готов! Всегда готов! Умереть в долгах – в этом есть свой изгиб. Наделать долгов и уйти от обязательств, пусть попрыгают кредиторы.

И анатомический театр начинается с вешалки. Вроде свое пожил, и положен так называемый заслуженный отдых. Конечно, перед финишем надо как следует отдохнуть. Как перед дальней дорогой. Ну, если пенсия позволяет. Вот Тулупов Гена евроремонт с азиатским размахом завершил, обновил автомашину, построил трехэтажную дачу, поменял массажистку. Только собрался на Багамы, стоп, отдал Богу душу. Вот ему обидно. Рушев сгорел вместе с шикарной дачей, гурман Гутин поел последних омаров перед сном, после трех инфарктов, следующих один за другим в течение года, споткнулся на четвертом.

Крайне редко вижу сны, и это облегчает жизнь, а в 90-х бывало, преследовали всякие ужастики. Сказывалась тревога за старушку мать, а когда она умерла, многое упростилось и сгладилось. Ведь невозможно опоздать на собственные похороны. Не бывает, чтобы не нашлось, кому зарыть тело.

Бывало, витал мыслями, а теперь сам я, свободно летаю, наперегонки с мыслями.

Несколько лет шел к этому моменту. Хорошо ведь, когда ни пить, ни есть не надо. Все бесплатно, о чем мечтал много лет. Если же поднимаются от милых дам благовония, заряжаюсь от него, наслаждаясь.

Падает дождь: здравствуй, Джордж! И роса на счет раз, и морось. Урос и мразь. Хворость.

Дождь 4-суточный – китайская пытка водой. Как 4-ведерная клизма. Как 3-суточный борщ. Но чаще нас пытают снегом. Сравнения с физиопроцедурами неуместны. Правда, в Новосибирске применяют охлаждение пациента льдом. Обложат битым льдом и держат, температура так опускается, что всяческая жизненная активность подавляется. Вся наноживность в человеке вымораживается. А охлажденное тело затем медленно нагревают, восстанавливают в нем функции. Без внутренней флоры и фауны остается. Человекус очищенус.

Чердаковина

К вечеру бывало, портилось настроение. В прежней жизни. Ни стакан чаю не помогает, ни пластик колбасы.

Еда. Бывает, она не бросается в глаза. Скромный внешний вид кушаний. Но бросается в лицо. Горячая котлетка бросается. Шмат парного мяса. Свежевыловленная кета в жареном виде. Бросается в лицо, и тогда пылают щеки. И даже уши. Будто чего-то стыдишься. Возможно, внезапной сытости. Кофе не пьешь, выпил свою цистерну, цикорий на замену. Французский цикорий – звучит ярко, если кто-то в этом понимает. И цикорий бросается в лицо.

– Давай-ка, я исправлю, – говорит сын. И достает неведомый прибор. Наушники надевает, на глаза нечто похожее на очки, но не очки. В уши затычки На живот громоздит коробушку величиной с карманный приемник. Мол, я тебе короткую сессию выставлю. И через миг вся эта тряхомудия начинает сверкать в мои закрытые глаза и гудеть в уши. Звуки не музыкальные. Даже на модное ныне «техно» не очень походят. Звук работающего двигателя внутреннего сгорания, скрип бульдозерного ножа, работающего в обледенелых отвалах.

Явственно вспомнилась прежняя квартира на Кольцевой. Всю зиму не давал спать шум компрессора в подвале. Как ни затыкай уши, ликвидировать его было невозможно. Однажды кончилось терпение, решил написать жалобу в горисполком. Для этого, подумал, надо указать источник звука, для начала обследовать чердак.

С пятого этажа вверх лестница к закрытому люку.

Откидываешь крышку, и глазам предстает коробка – наподобие внутренности колодца. Дверь есть. Открываешь дверь и оказываешься на крыше. Шум компрессора, донимавший несколько недель, становится громче. Сердце зашлось в ликовании. Теперь почти понятно, где собака зарыта. Не сказать, чтобы дверь на крышу была прочной и надежной. Она была тяжелой, как в сказке о трех медведях и Маше. Но где же чердак и где двигатель?

Отсутствие обескураживает. Шагнул на крышу, свежий ветер перехватил дыхание, легкий толчок в сплетение. Как же так? Ведь жил в полной уверенности, что чердак в нашем доме есть. Правда, с земли была видна лишь плоская бетонная крыша, крытая рубероидом. С будками по числу подъездов. Они смотрелись времянками строителей. Докончат – уберут. Но ведь дом построен уже двадцать лет назад. Правда, в нашей стране ничего нет прочнее, чем временное житье.

Но где же этот шумный генератор? Этот разрушитель мозга? Нет чердака, а под открытым небом его не может быть и подавно. Походил по крыше, сделал кружок вокруг люка. Вообще-то рубероид требует нежного обхождения, а то прорвется, и крыша протечет. Изнуряющего грохота здесь не слышно. Лишь звук шагов. Охватывает и подхватывает чувство свободы.

Подкрался к краю крыши. Заглянул за край. Светится окно. Между прочим, сам тоже не выключил свет, когда ушел из дома. Сердце забилось громче, зачастило, и стало понятно, что если не заглянешь в окно на пятом этаже, то не простишь себе этого до конца жизни. Но как до него дотянуться? Близок локоток, да не укусишь. И вдруг увидел то, что ранее ускользало из поля зрения – тонкую веревочную лестницу из троса, каким вытаскивают застрявшую машину. Странно, как это сооружение оказалось здесь. Лестница была прикреплена к будке. Осталось лишь развернуть ее и спустить с крыши. С каким неописуемым волнением ступил на лестницу, спустился и заглянул в окно. В прежнюю жизнь.

Увидел такое. что ошеломило. От избытка чувств не удержался, стал падать – с пятого этажа. Увидел себя молодого, шестнадцатилетнего. С девчонкой-красулей. Вроде как первое свидание, первый поцелуй. И понял тогда, что не только по пространству может передвигаться, но и во времени. Ничего себе! В осенне-зимнюю непогодь кажется, что четырьмя башенками пришпилено низкое северное небо. Теперь оно гораздо надежнее присобачено на более высоком уровне – стальными башнями радиоантенн XXI века. Смонтированы они на сопке, ограничивающей город со стороны заката. С нее и с других сопок перетекает с перевалов по долине Магаданки свежий альпийский воздух, на живого человека он действует подобно веселящему газу, в лучшем смысле этого слова, но достается в основном автомобилям на оживленной дороге Инвалидка-Центр, среди которых почти нет отечественных.

Телевышка в центре города живописно смотрится с разных точек, особенно со стороны автошколы оборонного общества, оттуда она видна в ансамбле с двумя дымовыми трубами теплоэлектростанции, правда, обычно действует одна, и по шлейфу дыма легко понять направление и силу ветра, а еще есть легенда, что частички сажи из трубы находили в водах Северного Ледовитого океана.

Записка на полях, октябрь 2011-го года. В телевизионной городской сети пишут: «Наконец-то ее нет». Вышки нет. Речь идет о бурильной вышке, доставленной в Нагаево морским путем. Скоро развернется разведка шельфа на нефтеносность. А я в первую миллисекунду думаю, что телевизионную вышку убрали, ту, что в центре города стоит, на вершине сопки. Жалко стало: ООО! Сколько лет она стоит, похожая на Эйфелеву башню, один из символов города. Но как телевизионная антенна утратила свое значение, уже с полгода сигнал всех телепрограмм идет с другой антенны, с сопки, на которой стоит другой символ – Маска скорби Эрнеста Неизвестного. Так что прежняя стоит безработная, а время нынче такое, что держать за красивые глаза никто не станет. Запросто могут свалить и порезать автогеном на иголки. Ухудшится внешний вид города? Ну и что. А вы готовы платить за содержание телевышки? Нет? Что и требовалось доказать.

Что мне эта улица, что этот дом? Да я в него влюблен!

В жизни Магадана еще не выветрилось словосочетание: «приведение в исполнение». Как пишут историки, в расположенной в центре (теперь там областная дума), в бывшей тюрьме в стародавние времена содержали и даже расстреливали врагов народа.

Поразительно созвучие: улица Горького, горькая – улица Игорька. Тут и традиционное свадебное «горько» всплыло. А было, что приехал ненадолго Борис Немцов из Нижнего Новгорода, бывшего в прошлом городом Горьким, там еще милые зорьки. Теперь уж многое забылось из того визита.

А вот в других странах не слыхал, чтобы переименовывали города, хотя, казалось бы, можно было бы переделать Осло в Конго, Баранвиль, Хрякбург. Можно, да нужно ли? Итальянцы в своей столице ослу памятник установили, да и испанцы тоже. И у нас есть. И не только не ослу, но и Аслану – лично знаком с несколькими Асланами, каждый достоин памятника.

Отчетливо понимаешь это, когда от интенсивной ходьбы ноги гудят, как пароходы. Насколько удобней полеты! (Простите, я вас перебью. В Магадане памятник оленю, причем кормилец северных народов изваяны в нескольких экземплярах.)

Древний, библейский способ передвижения на осле почитался мудрецами. А кто бы отказался прокатиться на этом небольшом, сильном животном, символе выносливости и упорства. Думаю, чукчи и эвены не отказались бы, хоть и привыкли передвигаться по заснеженным болотам на оленях.

Но я рассуждаю таким образом лишь потому, признаться, что нет в городе ослов и невозможно припереть меня к стенке. Лошади есть, но это не то. На лошадках детишек катают за деньги. Найдите мне осла, и я пас. Разве что в переносном смысле оседлаю длинноухого серого работягу.

А пролететь на высоте птичьего полета – круто!

Иной раз приблазнится, что еду на осле, а на самом деле плетусь на своих двоих, еле волочу их, обозначая путь трассирующей болью колен, дышу морским воздухом, подпорченным нефтянкой.

Поделиться бы с ребенком этими мыслями, но он уже вырос до той степени, что стыдится своей сказочной ипостаси. Он играет роль взрослого, а я – маленького фантазера. Перевернулся мир. По крайней мере, у меня в голове.

Помимо того, чтобы давать кров людям, порой в течение всей их земной жизни, угловатый угловой дом на Горького-Парковой с башенкой день и ночь десятилетиями изощряется в оказании людям разнообразных услуг. Здесь был популярный гастроном, составляющий своеобразный ансамбль с Центральным гастрономом города, расположенном на той же улице имени пролетарского писателя, на расстоянии одного жилого квартала, напротив круглосуточной аптеки. Теперь это расстояние называется шаговой доступностью.

Оба гастронома закрылись для торговли продуктами, подсели на разное барахло, да и вообще в последнее время несколько продмагов закрылось. Будто бы магаданцы перешли на лечебное голодание и экономят деньги на оплату компьютерного трафика и разговоров по «Мобиле».

Помнится, в «Центральном», тогда еще гастрономе, был молочный отдел, где к отвратительному запаху канализации почти задаром давали пакеты молока и баночки сметаны. От потребления молока из-за дороговизны мне пришлось теперь отказаться, как и от вина. Когда-то запросто можно было купить мяса и поглощать его трижды в день, а кефир и молоко запойно. Теперь в это уж и самому не верится. Может, и к лучшему, что не стал кефироголиком.

Недавно, как гром с ясного неба, кто-то сбросил на комп статью: мол, молоко, творог и сыр не полезны взрослому человеку, одна лишь молочная сыворотка, почти один в один сыворотка крови, усиливает иммунитет и позволяет контролировать массу тела. Я прислушался, купил пакет сыворотки, второй пакет, хотел продолжить в том же духе, но в магазине как отрезало, кончился продукт. Магазин Марк-2 появился уже в новейшее время, и я хожу туда ежедневно.

Магазин алкоголя в доме ручного изготовления закрылся, у него вход был не там, где башенка, а где уличная лестница на перепаде рельефа, 28 ступенек. Славный магазинчик, пробуждающий глубинные чувства. Заходишь и улыбаешься, утирая невидимые миру слезы умиления. По молодости лет казалось, что торговцы спиртным – сплошь обалденные физиономисты и докладывают по инстанциям в секретное ведомство, кто с кем и что принимает буль-буль и сколько градусо-литров покупает на условную человеко-грудь.

Несколько лет назад и приют алкоголя, и гастроном, слившись, превратились в мебельный магазин, а сберегательная касса через стенку, – в магазинчик детских игрушек – после того, как «не пошла» в небольшом помещении торговля компьютерными примочками и припарками.

В сберегательную кассу жена несколько лет подряд вносила незначительные денежки по страховке на школьника сына, а когда экономика зашаталась, забрала недовыплаченный взнос и купила последний крик телевизионной техники. Крик был на литовском языке: «Шилялис».

В особнячке неподалеку, ниже по склону, продали портативный аппарат по записочке директора, с которым жена была знакома по молодости лет еще в комсомольские времена.

Погрузил тогда «Шилялис» на пассажирское сиденье «восьмерки» и повез в квартиру на Кольцевую, это была едва ли не первая заметная хозяйственная поездка на новенькой легковушке. Застрял в канаве, не сразу сообразил, как выбраться. Но что поделаешь, если у человека позднее зажигание? И такие нужны: веселить окружающих. Если нет зрителей, себя весели.

Телик, второй по счету из купленных в семье, едва справлялся с нагрузкой: настала пора экспансии американского кино: только что созданный частный канал крутил по две-три пиратские ленты за вечер, выжигая нежный неокрепший коллективный мозг магаданцев изнутри.

По нынешним временам такой примитивненький телевизионный приемник продавцы умоляли бы купить, заманивая всяческими скидками, да и не стал бы покупать: зачем, если доступен настоящий импорт, а цены доступны.

Правда, изменилось само телевидение, слишком реальным стало изображение, да и звук простреливает навылет, особенно телефонные звонки на экране, виртуальная реальность заедает жизнь, конкурируя с настоящей рекой и реальными облаками, с кровью, льющейся в рукопашных схватках, с победившими стыд женщинами, неудержимо одерживает верх, оставляя на бобах Горохового поля в долине Магаданки.

Приметное, аккуратное зданьице бывшего радиомагазина, на подступах к Пролетарской, перешло коммерческому банку, бывший радиодиректор, обреченный делать карьеру, работая на человеческое благо при всех перипетиях, немало принес гражданам добра и умер от букета болезней, как и все хорошие люди, безвременно, в печали родственников и друзей.

«Шилялис» тоже скончался, уже в новом тысячелетии, хотя, думалось, его можно было починить, но самое время уничтожило такую возможность. Все они ушли, уступили место новым и жестким, умеющим говорить: «Это ваши проблемы». Когда сломалась и стиральная машина-автомат «Вятка», приобретенная в пору первых выборов в Думу, семья встала перед дилеммой: или стирай на руках, или покупай агрегат из Кореи, Италии, Германии. «Электролюкс» из Швеции, или тебя поставят к шведской стенке.

По прежней жизни помнился такой социальный институт, как «ремонт». И Дом быта, где этот ремонт производился. Оказалось, ремонтом отечественной техники никто уже не занимается. Само звучание «Вятка» у молоденькой приемщицы сервис-центра вызвало неуверенность, две дрожь в коленях. Наверное, думала: шутит старик. Запасных частей нет, а мастера «Золотые руки» опустили руки.

Впервые Игорь с ужасом осознал, что не узнает города: на улицах стоят в пробках исключительно японские автомобили, одежду продают импортную и даже тетради внука изготовлены за кордоном. Пошел в «Техномир», спросил, нет ли в продаже ножа для охоты на опоссума. Нет? То-то же! Криво улыбнулся собственной как бы шутке, которую не с кем было разделить. Ровесники в своем большинстве обрели способность летать, а молодежь уже не реагирует на анекдоты о Штирлице. Грустно стало: в какой стране мы живем?

Пошел вдоль того же дома на Горького. Между бывшей сберкассой и парикмахерской в последние годы в подвальчике открылся бар «Талллиннн». Горячие эстонские парни. Впрочем, они мало чем уступают киношным английским горячим парням из боевиков – такие же белобрысые смельчаки, с маленькими глазками и хмельком на дне. Англичане изобрели двухэтажные автобусы, а русские – трехэтажные выражения, приподнимающие над суетой, как виртуальные воздушные подушки..

С торца все того же ручной выделки здания обосновался Немецкий дом, с другого торца появился магазин красок, офис специалистов по недвижимости. Есть магазин автомобильных запчастей, зубоврачебный кабинет. Вдогонку: конечно, всплыл Немцов, казалось, должен был заинтересоваться немецким домом, сын Гнусина изучал немецкий язык – к уже освоенному английскому. Оказалось, и впрямь собирается молодежь, некоторые ведь хотят переехать на ПМЖ в Германию, а кто-то уже покинул Крайний Север и попивает баварское пиво в Баварии. Жаль, тестя нет с нами, уж он бы порадовался.

Рассказывают, в окрестностях дома ручного изготовления зимой слышались по ночам ахи и душераздирающие стоны. Кто не понял, придется повторить: здание старое, как страницы истории лагерных времен. Местная легенда такая: в соседнем, тюремном доме безвинно погибло немало людей. И по сей день выскакивают из подворотни неопознанные субстанции с гиканьем и свистом: «Дай закурить». Через десятилетия память о былом пронесли покрытые зеленой патиной времени стенки, чуть не сказал застенки.

Среди бела дня хозяйка устроенного в одной из квартир зубоврачебного офиса видела малорослого кавказца. Думала, ее зубная паства, а это призрак. Стало быть, зубная боль и после смерти донимает. Так поняла. Ну, женщина, сантименты. Может, сын Кавказа хотел поставить царский зуб, то есть не в коронке, а в короне. Теперь как сложилось: один зубоврачебный кабинет, другой. Дантист и рядом окулист, прям око за зуб. И зуб на зуб не попадает.

Глаза должны быть с зубами. У стен старого дома есть уши. И не только. Есть и глаза, и горло, и нос. Сердце стен больно стенокардией и стенает ночи напролет от боли и от голи. Есть и заломленные руки в кандалах. И ноги есть, а иначе как бы отошла косо от красной линии.