Текст книги "Записки от старости. Ироническая проза"

Ша! Миллионерша

Глаза в глаза, мозоль в мозоль

Так по большому счету никто и не узнал насчет истинной причины приезда Немцова. Но есть одна потаенная особа, подруга жены миллионера, Нинна, которая отнесла все эти хлопоты на свой счет. Мол, ради нее. Создавал он партию нового типа, «За сугубое дело», а она уполномоченная. Она всем покажет, где кто зимует, фунт изюма без косточек. Она свою подругу подсидела, предварительно подсадив на мыльный любительский сериал про скользкого типа. Это была та еще московская штучка, отмытая в семи ароматных водах, пропитанная и продушенная, от которой, лишь от присутствия, начинается неудержимый стоицизм. Она навевала мысль о том, что высшая ипостась женщины – доказать мужику, что без его вмешательства можно родить ребенка.

На выборах в местную власть призывала голосовать за Воровского, он же Колымский, у него слово не расходится с его «Делом», а привлекался за избиение женщины. Я знаю, какие они могут быть, красотки.

Группа поддержки у него своеобразная: диджеи, официанты, стриптизерши, парикмахеры, визажисты. Группа тактильного влияния, одним словом. Можно и так сказать: дурного влияния. Сублиманты!

Одна из особенностей: позитивных идей эти политики вообще не выдают, поскольку не любят людей. Идеи со знаком плюс накладываются на минусовую действительность, в итоге ноль.

Нинна еще выступала за объединение партии защиты женщин с обществом защиты животных. Символы: Конь-огонь, Лиса огневка. Дули на водку, ожегшись на молоке магаданского тумана. Дули, дули.

Дуля вам, – сказал черный ворон.

Как потом выяснилось, с мужем развелась, фирму свою подвела под банкротство, соответственно нарастив личный счет. Теперь и в политику можно идти. Побывала на двух съездах молодежной секции. Направление дали в Оксфорд: учись. А у нее за душой от силы техникум. Если не культпросвет. И ведь чешет, как по писанному. Она миллионера увлекла собой и чуть не сделала из него нищего принца. Приписала ему глубокие знания искусства. Мол, упоминая в частной беседе Джоконду, он думал о Шахерезаде, чей лик остался лишь в устной традиции.

Просто Коран запрещал изображать людей, включая фотороботы. Она и сама имеет к персидскому искусству отношение, то, что вы принимаете за столичность, на самом деле – восточность, пожар в жилах от одного лишь созерцания ее лица. Это мы неприхотливы и подавляем инстинкты, а она видит смысл в их удовлетворении. Идея ее любви – в кормлении любимого собственным телом. Не на живот, а на смерть готова ради танца живота с саблями.

Джоконда, говоря грубо, белая. Белокожая. Если быть примитивным расистом и обращать на это повышенное внимание. Где аналогичный по силе воздействия портрет азиатской и африканской женщины? Лишь сравнительно недавно начался такой прикол, как мировые конкурсы красоты, отбор оригиналов для будущего Леонардо-заде.

Вот это она дает! Полет шмеля, Шамиля. Да я и сам примечал. Живопись одного молодого таланта будит во мне барана, смотрящего на новые ворота, и это притом, что он уверен: очень старые, хорошо запертые ворота.

Как сказал один кавказец, торговавший мандаринами в телемагазине, буддизм древнее христианства, поэтому и точнее. Не будите во мне буддиста!

Наверное, среди живописцев тоже бывают интриги и конфликты. Их можно проследить, как по вещдокам, так и по портретам и датам, по перемещениям: как натурщица уходит от одного к другому. Потом ведь у некоторых вера запрещает изображать обнаженное тело, да и одетое тоже, а сейчас они это преодолели. Он предается бражническим утехам не без борьбы, и следы борьбы отражаются на полотнах. Поскольку лицо он изображал от одной, а тело от другой модели, разумно предположить наличие своеобразного гарема натурщиц. А танец живота, под аккомпанемент кишочков, он может срисовать с себя.

Если Магомет не идет в горе, то гарем идет к Магомету. В бой идут одни бой-бабы.

Калейдоскоп

И бросилась на шею Панацея —

Последняя надежда на авось

Когда бродишь по улицам нашего миниатюрного северного города, мало что случается, однако, бывает, пересечешь дорогу в неположенном месте или двор по диагонали, и попадешь в иной, перпендикулярный мир.

Есть магазинчик на Парковой, где мне продавщица пыталась сдать сдачу с сотни, хотя я подал 50-рублевую бумажку, будто я Мессинг какой-то.

Увидишь вдруг на бетонном заборе великолепно сохранившийся портрет кандидата с выколотыми глазами. Из молодых, красив, как принц голубых кровей. Но почему-то не избрали в депутаты. А предлагал 35 тыс. рабочих мест открыть в области. Уму непостижимо, как это можно осуществить. Разве принять всех к нему курьерами. 35 тысяч курьеров!

Другой кандидат, кто щеголял с не застегнутыми брюками, избрался с большим превышением. Несмотря на непогашенную задолженность перед трудовым коллективом и недопогашенную судимость. Не всем же биться об заклад за оклад. Вот что такое иметь харизму и соответствующую мошну. И то, верно, что его поддерживали качки с человеческим лицом.

Люди растут и меняются на глазах. Мы тоже приобщались к воровству, но в качестве объекта. Жизнь стала непрочной, рушится на глазах, вот и кажется порой, что время в песочных часах с глиняными стрелками течет быстрее прежнего. Все былые представления обрушиваются, наступает революция в отдельной черепушке. Кованые двери в «Дарах природы» заменяют легкими, пластиковыми. Потом и сам магазин рассасывается и стирается в памяти.

При этом неуклюжие деревянные рамы, видимо, перекочуют на чью-то дачу. Вместо них поставят алюминиевые. И тут же, чтобы не навредить строительным мусором, несколько пакетов на подоконнике выложено. Стройка без мусора – это уже не по-нашему, зарубежные веяния.

Киоски, сменившие торговлю «с земли», пустеют и закрываются, настал крандец и этому бизнесу. Железные, ржавые, словно кровавые, потеки окислов проступают сквозь белую масляную краску, делая торговые предприятия похожими на старые корабли. Они подняли торговлю с колен и достойны уважения. Мелкий опт – опыт ошибок трудных.

Базар на «Луче». Сетования продавщицы на порчу винограда – из-за отсутствия ажиотажного спроса. Говорю: вино делайте. А мы и так 60 литров поставили на брожение. Уже пробовали. А как вы думаете, выбросим, что ли?

– Надо из помидор помидоровку гнать, – советую, как заправский винодел. – Как удар гонга забирает. В Средней Азии угощался.

– Вы не поняли – помидоры влет разбирают, не успевают они портиться.

Добравшись до улицы Коммуны, попадаешь в провалы тротуара, глубина там до колена. Эта улица короткая, в ее створе сопочная гряда, покрытая скромными домами частного сектора, по большей части из так называемого самостроя, символизировавшего торжество жизни, вопреки административным законам. Магаданцы и законы физики признают через раз, а что говорить о человеческих нормативах, таких суровых и практически невыполнимых и неисполняемых.

Зимой район Коммуны не менее загажен, чем летом. Собачий кал разнообразной консистенции, цвета, формы пугающе реалистичен и словно покрыт лаком. Его, как в музее, вопреки запрещающей табличке, хочется потрогать руками.

На сугробах желто-оранжевая гамма мочи, думаю, там вбухана готовая диссертация на соискание степени кандидата ветеринарных наук.

И еще пластиковые пакеты, там и сям, как призраки, на ветвях молоденькой березки, на лиственницах и проводах. Для движения пакетов нужен ветер определенной скорости. Чуть посильнее метет, и это бодрит, а затем наступает легкая термоболь. Нравственное страдание уходит, заменяется физическим, более реальным и здоровым. Навязчивое ясновидение подстерегает в тишине и безлюдье. Редкие прохожие не в счет, но пропитые души бродят отдельно, вблизи алкомагазина «Прага», серыми пьяными тенями.

От новогодних фейерверков в районе Ямы погиб мальчик. Вызвали «Скорую помощь», но малец поспешил скончаться от ожогов. Его душа, жаждавшая праздника, неприкаянно бродит по городу в поисках попутчиков до рая.

В областной больнице появились две суперкойки для лечения ожогов, да не судьба, видно. Сколько людей сжигают себя заживо из протеста…

Со мной здороваются незнакомые люди, и я уже перестал комплексовать по этому поводу. Скорее всего, обознатки. Вот как-то директриса детского дома призналась: мол, не узнала вас, думала, американец. Я знаю, это впечатление усиливается оттого, что я не сразу отвечаю на вопросы окружающих. Мне кажется, уже ответил, поскольку прокрутил в голове нужные слова, но рта раскрыть не удосужился. Я мечтаю собрать все население города Магадана и разом извиниться за свою медлительность.

Вот ведь странная штука. Однажды мне показалось, что избавился от комплекса неполноценности, связанного с подавляющими мою личность людьми. Лишь к пятидесяти годам избавился от детства.

 
Смотри-ка, мне начальники – что чайники. Чужая жизнь мне не указ, не колет глаз.
Я вспоминаю людей, перед кем дрожали мои колени:
один – талант, второй – партийный босс, а третий – острый нос,
четвертый – просто пес.
 

Кто уехал, кто скончался. С глаз долой, из сердца вон.

Но тут с удивлением огляделся я и обледенел от ужаса: забили новые источники унижения. Их власть гораздо прочнее – деньги.

Их джипы проносятся, отравляя атмосферу перегаром дизельного топлива. Их речь – полуворовской жаргон – будоражит и пугает. Спросишь порой, какой у вас род занятий? Род? Наше занятие не имеет ни национальности, ни рода-племени. Вообще-то сирийцы мы. Многосерийцы.

А я все ищу, вспоминаю ликование прежних лет, когда кровь радостно омывала сердце, а циркулирующий в голове кислород, вопреки законам тяготения, приподнимал тело над суетой. Нарастающая лавина информации, приходящая от органов чувств, в том числе, обоняния, напоминала безалкогольное опьянение.

Медленно шагает ветеран, скоро сам такой буду. Голова его дрожит, не сразу узнает меня. Радуется узнаванию. Из всех ритуалов остался один – рукопожатие. Водку он уже давно не пьет. Беседа напоминает урок повторения пройденного. А молчаливое рукопожатие сухой ладони вызывает умиление. Я знаю, как ему трудно поддерживать ладони не влажными: у него будто пересохло в глотке.

Бегун шкандыбает, донор километров. У него на плечах сигнальные лампочки, чтобы не сбило транспортом. Видимо, это помогает ему почувствовать себя машиной, неутомимой и лишенной человеческих слабостей. У него мешки под глазами. Считай, бег в мешках. Я радуюсь, что он исправно исполняет поставленную себе задачу. Это бодрит. Не в бровь, а в глаз, – говорится. Вот почему так трудно бывает стричь брови. Это вам не купоны стричь.

В связи с затеянным похуданием Н. опасался, что отвиснет живот, будет висеть мешком. На самом деле мешками отвисли руки – там, где должны были быть бицепсы. Кроме глазных мешков, много других – разной величины и конфигурации в старом теле. Портрет во весь рост можно составить из мешков.

Кстати, желудок – биомешок по определению. Кишки – мешки. Мешок, пополненный кровью и любовью – постоянный герой графоманской лирики, ретивое сердце. Бег в мешках с мешком внутри. Бег в бурдюках с переполненным пузырем. Конкурент желудку – пузырь, требующий неусыпного внимания. Как говорил о пузыре один маг-волшебник, вернее было бы назвать его философом-неформалом: внутренний будильник, надзиратель за биоритмами. Полгода прожили в зимнем ритме, вскакивали раньше положенного. Теперь перейдем на летнее время, достигнем идеальной синхронизации.

Объявление на заборе: «Требуются общительные люди».

Ну да, никому не нужны буки. Вот, кстати, здоровается один знакомый мужик, имя которого всякий раз проваливается в памяти, как лыжник в весенний снег. И я не решаюсь провести опознание. Думаю, и я у него такой же, полуопознанный объект. Не мог он

 
витилиго от люмбаго,
Катманду от тыкмандо
трансвестита от гомосека,
нудиста от стриптизера,
подиум от батута,
как мы ни бились, отличить.
 

Есть у меня один улыбчивый лысый знакомец Краснобаев. Такое ощущение, что облысел он от улыбок. Без малейшего усилия лысый пребывает в состоянии искренности и многословия, будто мы выпили с ним сто грамм: за здоровье милых дам.

Мол, подвозил женщину, и она рассказывала, что так занедужила, что не могла кушать яблоки и бефстроганов, а потом сходила к зубному, тот починил ей протезы, и она теперь все это ест, а при случае может укусить, шутя, конечно. И кокетливо щелкнула пластмассовыми зубами. У мужика даже слюна потекла от ее рассказов.

Вот и смекай, не ее ли потом задрал медведь на 23-м километре, такую сладкую. Прямо недалеко от женского корпуса психлечебницы. Надо бы спросить в бюро находок, не терял ли кто зубных мостов.

Другой бы помолчал для приличия, чтобы отдать дань памяти прекрасному полу, а этот уже в новую историю влез, рассказывает, торопится, будто его могут лишить слова.

Так вот лысик пошел после общения с дантистом на сопку, и у него разболелся под коронкой зуб. Тогда этот ковбой, не дожидаясь свидания с доктором, взял пассатижи и свернул нафиг коронку. Вроде утихла боль. Где он на сопке взял инструмент, уж лучше не спрашивать. Возможно, брал с собой, чтобы перекусывать колючую проволоку, проникая в заброшенную запретную зону для сбора грибов. А сейчас он топает в район юго-запада города: на Гагарина открыт магазин парапсихологии, там торгует ведьма с дипломом, (место получение диплома – метро Сокольники), повышает пациенту мироощущение, снижает порчу сглаза. Хочет, чтобы ему натянули годовую самооценку. И не боится, что заодно глаз на ухо натянут.

Оживленное сегодня в городе движение. Чуть дальше, параллельным курсом, идет один немолодой архитектор. У него множественная язва желудка. Удалить невозможно, поражен весь орган. Заштопать тоже не удавалось. Переливали кровь, она выливалась внутренними кровотечениями, как из лейки. Ему бы лет 25 назад озаботиться этой проблемой. Но трудовой энтузиазм не давал заняться собственным здоровьем.

Он еще прославился тем, что сделал герб России из пивных бутылок и продал за 4 тысячи рублей иностранному многоразовому туристу.

Начальник милиции, бывший, топает, невольно демонстрирует строевую выправку, его сняли с должности за календарь с голыми натурщицами. Он и подпольный стриптиз накрыл, внедрив туда милиционеров в штатском. Солдаты правопорядка против партизан левобеспорядка. Потом, кажется, его еще ввели в комиссию по нравственности.

Перестраховщик идет. Миллионер Цитрусов. Тупой силе стихии противопоставлял тупую силу несокрушимого разума. Брал масло из головы и подливал в огонь. Его малая родина – река Ишим, где он лечат мечеными травами ишемию. Уверен, что инсулин от инсульта помогает.

Он был перестраховшиком в душе: что ни скажет, стучит по дереву и освоил морзянку. Она ему пригодилась – перестукиваться в местах не столь отдаленных. Обвинен в неправильном поведении второй степени, в особо крупных размерах. В зоне стучал по дереву, сколачивая ящики. Однажды он вынул волосок из супа, а на этом волоске все и висело. Рухнуло, теперь 25 лет будет греметь. Потом его перевели на заочную форму отбытия наказания.

В законодательстве еще не отработана технология отбытия двух пожизненных сроков.

И пусть ты умер как актер в режиссере,

как укротитель в удаве! —

искусство вечно!

Все-таки я впечатлительный, до жути. Приснился мэр города, почти такой же, как настоящий, но помоложе. Будто бы вспоминает он, как ему было хорошо в комсомоле: белые танцы с красными девицами танцевать, отличницами, с красными дипломами. (А в прежнем моем сне его награждали почетной грамотой и именной монтировкой). Ощущения при таких снах тревожное. Вроде как не спишь и не высыпаешься. Начальник – как старший брат, примерно. Или отец, хотя и по годам моложе. Или это отец города. Но бывает, что и город вырастает без отца.

Я тоже стал в этом сне вспоминать личную жизнь, на фоне общественно-политической, дружбу с элитой, поиск особого пути в питие алкоголя. Конечно же, молча. Затем произошло еле уловимое движение, и Немцов явился с четырьмя большими бутылками, доставаемыми из-под стола.

Он, что ли, в гастроном бегал, по праву младшего? Шестое чувство голода и жажды седьмой воды на киселе присушивает глотку. Но прежние пять будто бы атрофировались. Нюх пропал стопроцентно.

Я тоже участвую в разговоре, используя украинский язык, а ведь никогда его не знал. После чисто мимического сопереживания уверенно произношу: «О, це дило. Нацедило». Но тут же меняю тему, начинаю как бы обличать. Мол, что изменится, исчезни с лица страны Магадан? Что случится, если закроется и распустится его администрация?

Зачем это я? Неужто, хочу понравиться московскому гостю? Ответ на этот вопрос не прост, – возражает мне отец города, наливаясь румянцем и благородным металлом в голосе. Да и вряд ли кто-то станет отвечать на этот вопрос в столь дурацкой его формулировке. Есть вещи, которые нельзя превращать в шутку. Слишком многое поставлено на карту вин.

И масло в голове разливается. Фф-у, сивушное. Сказано: если всю жизнь гадишь, то в старости пойдешь в дворники работать. Или в ассенизаторы.

НАДПИСЬ НА ПОЛЯХ. ЖРИ В КОРЕНЬ! Сон мой был, как говорится, в руку: несколько лет спустя телевидение показало сюжет, как Немцов полез в прорубь после трех рюмок. Мороз оказался ему не полезен. Поплошело Борису, и семь ментов вытаскивали Немчика из ледяной купели. Смотрел я и думал, что и у нас теперь есть папарацци, чтоб их, чур! Голубой экран благоухал дорогим французским коньяком. Близость к людям власти рождает будто бы чужие, арестованные мысли. Весь склад ума как бы наружу, и красноречиво говорит об отсутствии кладовщика.

Будто ты подслушал их откровения по телепатическому каналу. Царь радуется, а народ не разделяет его радости и оптимизма. Царь печалится, народ вдвойне штопорит. И лишь когда царь умрет и коронуют нового, охнет и, почесав в затылке, скажет, что прежний был куда лучше.

А ведь мне надо было уйти, не компания они мне, – застыдился я и проснулся с неприятным чувством.

Однажды с друзьями на охоте три дня сидел в палатке, под дождем. Она еще сверху была пленкой накрыта. Вышел, вздохнул, понял, какой в изоляции тяжелый воздух. И зашагал по траве, ноги аж закричали от радости. Вот так и очнулся от этого не очень приятного сна. Кот на груди спал камнем живым.

Потом сидел, скучал: холодно, зябко. Включил телевизор. Песня в записи. Анна Герман. Мы эхо, мы давнее эхо друг друга. Мороз по жилам. Вспоминается давнее. Живо, ярко. Лет 15 – 20 назад было. Сидел тогда в доме один. Тоска. Жена с сыном в отъезде. Включаю телевизор, а оттуда: «Мы эхо, мы память…» и все такое.

Мороз по коже от таких совпадений.

Когда выходишь из помещения вечером, после дождя, некоторое время виден пар изо рта. Куртка промокла еще в прежнюю прогулку. Ночью ощущалась навязчивая пыль в одеяле и подушке. Когда я был разбужен густым дождем, ощущение пыли усилилось, по телу протекла свежесть дистиллированной воды, заглушая аромат пыли. Кожа зашуршала от аллергии.

Я иду по тротуару Портовой, вздыбившемуся продольными волнами: это от дыхания неумолимой мерзлоты. Такие плитки, которые недавно уложены для красоты, обычно стелют в туалетах, и это вызывает во мне дискомфорт позыва.

Я не знаю, в самом деле, или только снилось, за последние годы несколько раз начинал курить и снова бросал, и мне это ничто не стоило, после долгих лет воздержания. Не надо пугать народ страшными надписями на сигаретных пачках, доводя до скрытого невроза, достаточно было бы поместить надпись «Внимание! Ведется скрытое видеонаблюдение».

Наверное, все же снилось, не затевал я эксперимент с сигаретами.

Женщины идут навстречу, милосердные, это их главная черта. Целая армия спасения на водах дождя. С иными не встречаешься подольше, чтобы вдруг увидеть и затрепетать всеми фибрами, пролиться скупым дождем невидимых слез.

Одна была одета в чулки для хранения денег и шляпу для их сбора.

Прогуливая свой зонтик, студент Уйков боролся со смущением, а смущение боролось с ним. Чем-то проявил себя, что запомнился мне.

Коварный коверный в носу ковырец.

НАДПИСЬ НА ПОЛЯХ НЕ ДЛЯ РАЗГЛАШЕНИЯ. Мое добровольное заточение – тяжелая штука. Несколько услышанных за день фраз гипертрофируются в сознании, вызывают бурю в стакане воды, и я выпиваю этот стакан до дна. Почему я сижу под добровольном домашним арестом? Не знаю. Возможно, здесь и есть изменения в психике. Может, этим заточением пытаюсь избежать более суровой кары, какая бывает за несовершенное.

Приступы неуверенности и слабости, отчаяния, когда хочется обратиться за помощью в самые невероятные адреса. А когда работа сделана, после наката спинномозгового вдохновения, злишься на себя за эти приливы малодушия, смех разбирает: как мог подумать о помощи от таких ничтожеств, которые бы не поняли, чего от них хочешь, а ты бы злился за эту непонятливость и тупость, замедленную реакцию и, в конце концов, отказ что-либо этим носорогам понять. Вот он, какой юморок.

Весной, в День воды, мамы устроили митинг в одной из школ, чтобы отменили лекции о презервативах: мол, не надо детям знать до поры до времени об этой стороне жизни. А иначе растление, травма психики. Не надо нам сексуальных вундеркиндов. У нас все на Америку смотрят, подражают. А куда Америка ушла? У них есть множество семей, которые не могут зачать ребенка. Готовы усыновить, кого угодно. Кстати сказать, это не столь уж просто. Чтобы усыновить ребенка, нужно собрать множество справок, обить пороги. А чтобы завести своего – ничего этого не нужно. И все из-за того, что не состоявшиеся родители слишком рано прервали свое детство, нарушили тонкий механизм продолжения рода. А сколько в Штатах всяких маньяков, убийц ради убийства. Вот и в этом тоже наметилось подражание.

Повадились усыновлять. А ты родного сына усынови. Дочь удочери. Поймешь, насколько проще естественным путем родить ребенка, не усыновляя. Можно и так сказать.

ВАРИАНТ. Повадились усыновлять. А ты родного сына усынови. Дочь удочери. Поймешь, насколько проще естественным путем родить ребенка, не усыновляя. Тебе понравится, семья твоя прибавится.