Текст книги "По дороге к Храму"

Глава 11

По шатким сходням, на мостки причала сошел солдат и, махнув кому-то на прощание, широко зашагал к берегу. Хилого с Андреем, по началу, принять на борт отказались, но по предъявлению справок об освобождении, капитан уступил. Хмурясь, он указал на железную дверь каюты. Андрей занёс ногу за высокий порог, и на мгновение задержавшись, резко отшатнулся назад, едва не сбив с ног Хилого, вплотную следовавшего за ним.

– Чего ты? – насторожённо спросил тот.

– … Соляркой там воняет. У меня на неё аллергия.

– Хм…

– Схожу к «кэпу», может быть найдёт чего поприличней.

– Ну, иди, энтиллигент. Я так и здесь перекантуюсь. – Подозрительно его, осматривая, проговорил Хилый.

Недовольно поворчав, капитан определил Андрея в каюту, где отдыхал помощник.

– «Может, померещилось? А, если нет, то почему он в офицерской форме? А-а, сыграло свою роль образование… Тогда, что же выходит? Я был там, а он, значит, верой и правдой?.. И опять на коне! Ах ты, сучье племя! А, вдруг он меня разглядел? Нет, не должен, свет ему в глаза был… Черт! Сон, как рукой сняло». – Нервно размышлял под богатырский храп помощника капитана Андрей Терёхин, неожиданно только что наткнувшийся на своего недруга. Он даже не догадывался, что судьба снова раскинула перед ним колоду крапленых карт.

К глубокой ночи, ветер начинал немного стихать, и уже не так бешено стучали волны в борт катера. По шуму машины, над которой располагалась каюта Григория с его новым попутчиком, было ясно, что скорость движения ничуть не увеличилась. Капитан не испытывал желания в кромешной тьме, наткнуться на какую-нибудь плавающую корягу. Григорий тоже не спал, щурясь на тусклый светильник. Он ломал голову, где и при каких обстоятельствах ему довелось встречаться с внезапно появившимся в каюте, странно одетым человеком. И вспомнил лишь, когда тот заговорил:

– У тебя служивый похавать, случаем, не найдётся?

Разволновавшийся Григорий забыл, что чемоданчик с сухпайком, по его же приказу забрал с собой сержант, и вытащил из-под лежанки свой, машинально его раскрыв. И тут же спохватившись, его захлопнул.

– Нет, тут… одни бумаги.

Но, Хилый, своим молниеносным взглядом, уже «сфотографировал» содержимое чемоданчика и, поворачиваясь на другой бок, проворчал:

– Ну и не надо. На ночь наедаться вредно.

– «Вроде не узнал. – Подумал Григорий, положив чемодан под голову, и нащупав оружие. – Этот гражданин, опасен, как никто другой!». – Бороться со сном ему не пришлось – уж больно взбудоражила его эта внезапная встреча. Под утро, часа в четыре, в их каюту раскрылась дверь, и заглянул капитан.

– Не укачало на нашей посудине? – бодро спросил он.

– Терпимо. – Ответил Григорий.

– Буди попутчика. Придётся высадить вас в промпорту. Нам велено на другой берег, на плавбазу идти.

Хилый зевая, свесил ноги с лежанки.

– Уже приехали? – сонно спросил он.

– Приплыли. – Улыбнулся капитан. – К причалу подгребаем.

Андрей, отворачиваясь и пряча лицо, спустился по шаткому трапу первым и по мокрым доскам, заспешил на берег. Григорий специально долго прощался с капитаном, пропуская Хилого вперёд себя. Когда тот прошёл по мосткам шагов двадцать, он тоже покинул судно. Чемоданчик Григорий нёс в левой руке, правая же в кармане шинели крепко сжимала холодную рукоятку пистолета. Катер, изрыгнув через трубу едкую копоть, неторопливо покачиваясь на волнах, поплыл к другому берегу, где сияло множество огней.

Дойдя до середины мостков, Хилый остановился.

– Лейтенант, огоньку не найдется? – спросил он, разминая папиросу.

Григорий вынул руку из кармана. Начищенный ствол зловеще блеснул на свету далекого прожектора.

– Иди вперёд, Хилый! – Потребовал Григорий.

– Ишь, ты! Страна помнит своих героев… – рассмеялся тот и послушно пошёл к берегу.

По мосткам идти оставалось примерно четверть пути, как вдруг, Хилый заскользил подошвами, словно по льду и чуть не свалился в воду, на плавающие в ней сплавные бревна. Моментально среагировав на это, Григорий подскочил к нему и, не выпуская из руки пистолет, дёрнул того на себя. И вдруг почувствовал, как резким ударом, в живот вошло что-то острое и холодное. Он удивлённо посмотрел на Хилого и, ощутив повторный удар, выронил оружие. Пистолет, отпружинил от доски и булькнул в воду.

Уже с берега, услышав позади себя странную возню, Андрей оглянулся. Поначалу ему показалось, что Хилый стоит с его недругом в обнимку, но через секунду рассмотрел, как тот выхватил из руки лейтенанта чемоданчик и столкнул того в воду. Ненавистный доселе соперник, словно большой поплавок, помаячил на волнах и скрылся под плавающими брёвнами. Оцепеневший от ужаса Андрей, стоял неподвижно. Хилый, озираясь и размахивая чемоданом, быстро приближался к нему. До него оставалось шагов тридцать. Андрей растерянно огляделся. Повсюду возвышались штабели брёвен. И он, не помня себя, оступаясь на мокрой коре, кинулся бежать туда, где ночное небо светилось от уличных фонарей.

– А-ну, стой! – Скомандовал ему Хилый, но Андрей уже завернул за штабель. Скользя подошвами по мокрой земле, Хилый кинулся вдогонку.

– «Вломит, ведь, гадёныш! Надо бы догнать…». – Чертыхаясь, подумал он и, завернув за штабель никого, там не обнаружил…

…Андрей петлял по этим древесным лабиринтам, пока не ослабли ноги и, дышать стало невыносимо трудно. Он, как загнанный заяц, в отчаянии забрался в какую-то нишу в середине штабеля, и, стиснув ладонями голову, затаился, успокаивая дыхание.

Хилому, во что бы это ни стало, надо было догнать единственного свидетеля, со страху, не пожелавшего стать его подельником. И теперь, он лисицей сновал между штабелями, разыскивая добычу. В какой-то момент, он заметил мелькнувшую спину Андрея и, стараясь не топать, на носочках, припустил за ним следом. Вскоре Хилый обнаружил притаившегося свидетеля. Он зашел с противоположной стороны, выбрал ядрёную подтоварину, и, сунув её под верхний ряд брёвен, сковырнул их. Брёвна с грохотом скатились вниз.

– Спи спокойно, дорогой товарищ. – Прошептал Хилый, отряхивая ладони. За тем он нашёл укромное местечко, где не было ветра, расстегнул телогрейку, поставил чемоданчик на землю и несколько раз сильно топнул по нему ногой. Замки расстегнулись. Ёжась от холода, он принялся укладывать добычу за рубаху…

…Немного отдышавшись, Андрей с оглядкой, быстро зашагал по другой линии штабелей в гору, где, в конце концов, должен же был закончиться этот проклятый древесный склад!.. Спустя минуту, он услышал за своей спиной грохот раскатившихся брёвен.

– А-а… Во время, значит, я оттуда снялся. – Хрипло прошептал Андрей, догадавшись о намерениях Хилого, и принялся штурмовать крутой подъём. Сердцу в груди было тесно, в голове стучала одна только мысль: – «Скорей! К первому же встречному милиционеру… Расскажу всё… как было… Иначе…». – Он даже представить себе не мог, что могло бы случиться, поступи он иначе…

Наконец показалась тускло освещённая улочка, с почерневшими от времени домами, где не только милиционера, но даже бездомной кошки и то не встретишь. Он ещё долго шёл против ветра, пока не увидел подобие автобусной остановки. Под навесом, продуваемым со всех сторон ветром, Андрей присел на грязную скамейку и, прислонившись к её спинке, закрыл глаза. Кругом не было ни души. Северный городок спал сладким предутренним сном.

Он очнулся от шума проезжавших мимо машин. На остановке начал толпиться народ. Дрожа от холода, Андрей направился к стоявшему в сторонке мужчине и спросил, как добраться до вокзала. Тот долго молча его, рассматривал, и только после этого кивнул на подъехавший автобус:

– Вот на этом. Три остановки, четвёртая вокзал.

В переполненном автобусе стало тепло и спокойно. Но через пару остановок до него добралась билетёрша.

– Молодой человек, давайте будем брать билет.

Стоя на нижней ступеньке, придавленный народом к изрядно обшарпанной дверце, Андрей не реагировал на её призыв. Тогда она протиснулась ещё ближе и пальцем дотронулась до его головы.

– Молодой челове-е-ек!.. – Настойчиво требовала своего проводница.

Андрей упорно молчал, мысленно поторапливая общественное средство передвижения. От билетёрши его спасла очередная остановка. В раскрывшуюся дверь, он вышел, как в райские врата, не вслушиваясь в слова пулемётной очередью выпущенные ему вслед. Он быстро зашагал по ходу автобуса туда, откуда доносились глухие гудки маневрового локомотива.

Отыскав отделение железнодорожной милиции, он с уверенностью открыл громоздкую дверь дежурки. В ней, за столом сидел офицер, а на стульях, придвинутых к радиатору отопительной системы, сержант и рядовой. Не наделив вниманием вошедшего, они продолжали разгадывать кроссворд. Андрей в нерешительности, молча, топтался у порога. За каких-то десять минут ожидания, перед ним снова прокрутилась вся картина происшедшего. И, глядя на этих «притомившихся» господ милиционеров, он вспомнил своего отца, начальника зоны и почему-то толстоносого повара. Наконец он решил уйти из этого ментовского логова и повернулся к дверям, но тут офицер его окликнул:

– Вы что-то хотели?..

Андрей медленно повернулся, хмуро глядя на блюстителей порядка. Оторвавшись от любимого занятия, теперь все трое принялись гипнотизировать добровольно пришедшего гражданина. Андрею показалось, что они насквозь, до каждого калового камня просвечивают взглядом его организм, а рядовой, с рацией в руках пытается распознать, чем этот доходяга питался последнюю неделю.

– Чего молчишь? – переспросил сержант, изъявив желание принять участие в несении службы. Андрей сглотнул застрявший в горле комок, и сипло произнёс:

– Да, так… От поезда отстал.

– Документы имеются? – спокойным тоном спросил дежурный.

Андрей из потайного кармана достал справку об освобождении и положил на стол перед начальником. Тот, даже не взглянув, прижал её накрепко ладошкой к столешнице.

– Ну, ладно. Давай чистосердечно, рассказывай всё…

У Андрея холодок пробежал по спине.

– О чём?

– Деньги, наверное, ещё в тундре закончились?

Тот растерянно развёл руками. Мысленно он обозвал себя лохом и с жалостью к себе подумал:

– «Сейчас засунут в камеру и начнут вешать чужие дела»!

– Ну и, куда путь держим? – всё-таки прочитав справку, спросил дежурный.

– Да, мне, хотя бы до Вологды… А, там – рукой подать…

– О-о, почти земляк. Тимофеев, посади его… – офицер сделал длинную паузу, – на этот, до Вологды, пока не отправился. Счастливого пути, Андрей Лукич. – Начальник отдал обратно справку и артистично козырнул, как это делают американские военные. Андрей не поверил его словам и, заложив покорно руки за спину, пошёл в сопровождении двух милиционеров к выходу. Но его и впрямь проводили до вагона. Сержант, что-то сказал проводнице и кивнул Андрею.

– Заходи. Но смотри, чтобы!.. – Погрозил ему пальцем, словно маленькому. В вагоне Андрей забрался на третью полку и забылся в тревожном сне.

На следующее утро, измученный и исхудавший с тяжёлым камнем на душе, Андрей Терёхин по засыпанной грязными листьями тропинке, ведущей вдоль той самой злосчастной насыпи, подходил к родному посёлку. У переезда он остановился, присел на плоский холодный камень и долго беззвучно плакал, периодически с силой ударяя кулаком по худому колену: «Как теперь смотреть людям в глаза? А, Тоня? Она же ничего не знает!!!»

С неопределённым чувством, он поднялся с камня и, осушив рукавом слёзы, побрёл к дому, будто школьник, получивший за поведение годовую двойку.

У Терёхиных дом был частным, но ничем особенным от других не отличался и так же привычно вписывался в архитектуру главной улицы. Андрей отворил калитку и, вновь почувствовал, как к горлу подкатывается горький ком. Он тряхнул головой, прогоняя, привязавшуюся к нему слабость и вошёл на веранду. Там стоял резкий запах свежей рыбы. Шагнув за порог, он увидел прижавшуюся спиной к печи, постаревшую мать. Она в этот миг, словно специально поджидала сына, но стояла, не двигаясь, только повернув лицо к раскрывшейся двери.

– Здравствуй, мама… – тихо произнёс сын.

– Здравствуй, сынок. А, я, вот так, после каждого поезда стою тут… тебя ожидаю.

Андрей сглатывая, предательски накатывающиеся слёзы, подошёл и обнял мать.

– Исхудал-то как. – Грустно сказала она. – Скинь, хоть скорей с себя эту дьявольскую одёжу.

– Ага, мама… сейчас. – С готовностью принялся раздеваться Андрей, скидывая казённую одежду к порогу. – Баньку бы, ма?..

– От грязи-то отмоешься, успеешь. От позора – навряд ли. – Безо всякого укора сказала Нина Ивановна. – Поешь сперва, на тебе лица нет. – И только теперь в её дрогнувшем голосе, угадывались слёзы.

Когда пришёл отец, Андрей уже насытился и помылся в бане.

– А-а, отпустили? – не здороваясь, сказал он, распространяя по жилищу острый запах сырости. Он брякнул на кухне тазом и вытряхнул из вещмешка несколько рыбин. Потом вышел в сени и снял с себя плащ-накидку.

– Мать, плесни-ка щец, что ли. Насточертела уже рыба-то.

Он мог бы и не напоминать. Нина Ивановна с готовностью опытной служанки, угадала желание хозяина, и уже подносила миску с горячей похлёбкой к столу.

Терёхин старший насыщал свою утробу, не на кого не глядя. Лишь единственный раз спросил, обращаясь к Андрею:

– А ты, что же?

– Я уже поел. – Ответил тот и, осмелился обратиться к отцу с чисто мужским вопросом, хотя самому никак не хотелось. – Может граммов по сто? За встречу…

На его предложение Лука Михайлович ничего не ответил а, лишь хмурясь, продолжал наворачивать похлёбку. Сын же отцу очень хотел поведать обо всем случившемся но, глядя на него такого, желание иссякало с каждой секундой. Опустошив миску, отец сел к окну и закурил, так же молча, рассматривая улицу. Глядя на него, Андрей не выдержал этой натянутости.

– Да не молчи ты, батя. Не могу я… вот так!

– Он не может. А мы с матерью можем?! Обосрал на всю оставшуюся жизнь!

– Да-а, стоило мне по половинке выходить, чтобы вот так…

– Вишь, ты… «по половинке»! Совсем блатным стал… Да ты, хоть знаешь, сколько за ту половинку ввалено?!

Мать вышла из кухни, заслышав нарастающий скандал.

– Вот, что. – Положил ладонь на стол Лука Михайлович. – Забирай свои шмотки и… шагай к своей жене!

Андрею показалось, что отец свихнулся. У пожилых это бывает на нервной почве.

– К какой жене?

– К такой! Раз есть от тебя ребёнок, значит, и… жена должна быть!

Сын недоумевая, посмотрел на мать. Та стояла, прижавшись спиной к печке, и теребила концы наброшенного на плечи платка.

– Ребёночек у Иры. По всем приметам твой… Я захожу иногда… Квартира ей выделена, как одиночке. На краю посёлка, в новом фонде. Такой крепенький парнишечка.

– Так что, вот мой сказ! – Прихлопнул ладонью по столу Лука Михайлович.

– А, иначе нельзя было? Надо именно вот так: проваливай, мол! Э-эх, батя! – Сорвался с места Андрей, и кинулся в сени.

– Погоди! – Вскрикнула мать. Это его немного задержало и что-то радостное и в то же время горькое, влилось в его сознание.

– Накось, на первое время, ведь нету, поди. – Мать ловко сунула в карман денег. – Ступай с Богом. Она тебя гораздо ждёт. Как встречу только про тебя и расспрашивает. Позже, вместе придёте. Пусть пока батько охолонёт.

– Так который, говорите дом? – тяжко вздохнув, спросил Андрей.

– Крайний, от леска. Крылечком на восток. – Последние слова Нина Ивановна проговорила навзрыд. Андрей обнял её за плечи.

– Все будет хорошо, мам. – Он размазал ей слезы по щекам и, едва сдерживаясь сам, быстро сбежал по ступенькам веранды.

– Шоколаду мальцу не покупай. Нельзя ему. – Услышал вдогонку Андрей материнский наказ.

– «Пацан, значит! Сын! – Стучало в висках. – Как же это? И никто ничего!.. Надо же!».

Глава 12

У Иришки в квартире было много света. Чувствовался запах сохнувших пелёнок. Андрей смущённо стоял у порога новой жизни и не знал, что делать дальше. Увидев его, хозяйка от неожиданности присела на табурет, вглядываясь в исхудавшее лицо любимого мужчины.

– Не ждали… – хрипло проговорил Андрей.

– Ты к нам… навсегда? – еле выговорила Иришка.

Андрей, играя желваками на скулах, уверенно кивнул. И она, сорвавшись с места, ласточкой порхнула к нему, обвила его шею тёплыми мягкими руками и, припав к груди, на мгновение замерла.

– Так, стало быть, принимаете? – для большей уверенности спросил Андрей.

– Стало быть! – Она снова обвила его шею, на глазах блеснули слёзы, но это были слёзы радости. – Хоть бы строчечку написал, хоть бы словечко. – С упрёком, но без злости, прошептала она. Из спальни слышалось сопение малыша. – Славка проснулся. Раздевайся. Посмотри, какой у нас сын!

С похоронкой к Антонине пришли две женщины, почтальонша и соседка тётя Даша, знавшая о её недуге. По выражению лиц этих женщин, Тоня сразу поняла, что их маленькую семейку постигло огромное непоправимое горе. Прочитав обрывками слова телеграммы, она опустила руку со злосчастной бумажкой, и едва выговорила:

– Погиб при исполнении… Похороны на родине… Так решили родители. А, ведь, я с ними даже не знакома… Всё просто: солдат в белом… и похороны… на родине…

Она повернула голову к кроватке, в которой спала Алёнка и, что-то шепча запёкшимися губами, в обмороке, повалилась на пол.

Очнулась Тоня на кушетке в медпункте и сразу же поднялась, намереваясь уйти. Медичка, понимая, что держать её тут не имеет смысла, велела совсем ещё юной стажёрке проводить пациентку до дому, и хотя бы недолго побыть там с нею.

Сопровождать Антонину на похороны мужа, добровольно вызвалась тётя Даша. Она сама едва переживала постигшее соседку горе.

– И, как ты с дитём на руках, в такую даль? Больная к тому же… – убедила она Антонину, поначалу отказавшуюся от услуги.

Весь следующий день к Антонине заходили люди. Сочувствовали от чистого сердца, пробовали помочь советом, незаметно совали тёте Даше денег на дорогу, зная, что Антонина перебивалась, лишь декретным пособием.

Кое-как устроился Андрей рабочим на пилораму, где теперь заправлял делами, частный предприниматель из Молдовы. Он поначалу наотрез отказался принимать судимого, но в конце, как бы пожалев, предложил самую низкооплачиваемую работу. Андрей и этим остался доволен – нужно было кормить семью.

– Ничего. – Успокаивал он гражданскую жену. – Это всё временно. Покажу себя, и будет к зарплате прибавка. А – нет… к тому времени батя поостынет, к нему подамся. Говорят, у него мужики хорошо зарабатывают.

– И чего он так на тебя взъелся? – задумчиво спросила Иришка. – Может мне с ним поговорить?

Андрей ничего не ответил, взял со стола папиросы и вышел на веранду.

Зима не заставила себя долго ждать. В одну ночь сковала льдом Сужу и, за неделю присыпала всё обильным снегом. Уже в начале декабря, расчищая дорожку к дому, Андрей нагреб огромный сугроб в палисадник. Зарплату предприниматель задерживал, обещая выдать лишь к Новому году, ссылаясь на несовершенную налоговую политику, что рабочих мало интересовало. Потому они и работали без интереса, шатай – валяй. К двум часам разбродились, кто к магазину остаканиться, а у кого в кармане ветер гулял, брели домой ругаться со своими женами. Андрея такая политика не устраивала и, он каждый день собирался к отцу и каждый раз откладывал, надеясь на какое-то улучшение у себя на работе. Когда стало голодно, мужики подняли шум и хозяин, им выдал четвёртую часть зарплаты. Этих денег могло хватить только на ящик водки, без закуски. Андрею, получившему свою первую зарплату, было не как не отвертеться от сплочённого неплатежами коллектива и пришлось с ними зайти в забегаловку. После выпивки, с набитым продуктами пакетом в руках, он пересекал главную улицу, направляясь домой. И тут лицом к лицу столкнулся с Антониной. С минуту они растерянно смотрели друг на друга, выпуская изо рта клубы морозного пара.

– Здравствуй Андрей. – Сказала она, до коликов приятным голосом.

– Здравствуй. – Попробовал улыбнуться Андрей, но у него не получилось.

– Вот, видишь, как всё…

В душе Андрея поднялась большая кипучая волна, он хотел на одном дыхании выплеснуть из себя всё, что таил, но она заторопилась.

– Даже поговорить некогда. Алёнка одна оставлена. Побегу…

– Прости меня, Тося. – Онемевшими губами, сказал Андрей.

– За что? Ты, кажется, немножко выпил. – Улыбнулась она. – Побегу.

– Есть за что. – Сказал он вслед удалявшейся Антонине.

Домой он пришёл хмурым. Иришка хозяйничала на кухне. Славка сопел в кроватке. Весь вечер Андрей молчал, и ходил курить через каждые полчаса.

– Ну, что ты так расстроился? Очень-то не печалься, проживем и на эти деньги. Скоро, вот, Славке выдадут «стипендию». – Попробовала Иришка растормошить мужа.

– Нет, я всё-таки к нему схожу! – Сказал Андрей и начал торопливо одеваться.

Он вошёл в отчий дом затемно, надеясь застать отца. Но там одна мать вязала внуку свитерок, под рекламные всплески телевизора. Она засуетилась, увидев вошедшего сына, отложила своё кропотливое занятие.

– Как у вас? – начала было расспрашивать Нина Ивановна.

– Мам, у нас всё нормально. – Перебил её Андрей. – А, батя где?

– Так на реке, дежурит. У них сети повадились красть. Там и сидит целыми сутками. Да разве за всеми углядишь? Вон сколько неработи развели.

– А, где у них землянка, мам?

– На острове. Днём-то её с берега хорошо видать. Не туда ли ты собрался?

– Да отца надо увидеть. Дело есть.

– Сейчас темень такая! Тебе и тропы не найти. Завтра сходишь. А может быть и сам ещё вечером придёт…

– Ладно, мам… Ты заходи. Славка соскучился. – Оглянувшись, с порога, улыбнулся Андрей.

– Довяжу свитерок, и зайду. Сам-то не ходил бы туда в темень такую…

Андрей быстро шагал по улице и сердито размышлял:

– «Что, хоть за напасть такая?! Чего не задумаешь, ни хрена не выходит! Приду прямо к нему и всё, как на духу, выложу. Будь, что будет. Отец он мне, или кто?! Должен же понять!»

Попутно, он зашёл домой. Иришка кормила кашей Славку.

– Чего-то разбегался сегодня наш папуля. Ты, чего Андрюша, выпить захотел? Так у меня есть.

– Если бы выпить… Морозно на улице. Перчатки на шубенки, зашёл поменять.

До бати дойду. Может быть, возьмёт к себе в артель. Поостыл уже, наверное.

Ириша посадила в кроватку сына, достала с антресоли меховые рукавицы и подала мужу. Потом сама накинула на его шею шарф, натянув концы, озорно заглянула в его глаза.

– Только не долго.

– Да, я мигом…

Лука Михайлович, подбросил в буржуйку дровишек, сел на нары и стал снимать валенки. Он был, сердит и озабочен. За последнюю неделю, сколько бы они не делали засад, воры не попадались. Как только снимали «секреты», оставив сети без присмотра, тут же не досчитывались двух, трёх штук. Так можно и вообще без снастей остаться. В голове он перебирал всех своих работников, кто бы мог пойти на такую подлость, и не находил. Подозревать было некого. Не будут мужики рисковать, при такой-то зарплате. Он улёгся на нары, отвернувшись к стене.

– «Ну, если поймаем, помилования не будет! Будь, хоть стар, хоть млад. Хоть мужик, хоть баба!» – Подумал он, скрипнув зубами.

Месяц, то прятался за облака, то снова освещал, притоптанную лыжами дорожку. Вдалеке, Андрей уже ясно различал жёлтый свет в оконце рыбацкой землянки. Из тонкой трубы над крышей, едва заметной струйкой поднимался дымок, напоминая фрагмент из недалекого прошлого.

На сей раз, месяц спрятался надолго и Андрей, прошагав несколько минут в темноте, запнулся за какой-то колышек. Он упал ничком на звонкие ледяные осколки, рядом с полыньёй.

– Фу-т-ты! Чуть не влетел. – Ругнулся он на темноту, и в сию же минуту, глаза резанул яркий свет фонарика. Андрей прикрылся от света рукавицей.

– Вы кто? – спросил он громко.

– Не твое дело. Вот, кто ты?!

– Я, Андрей Те…

– Серж, пойди, доложи шефу. – Не дал ему договорить тот, что с фонариком. – Скажи, один есть.

Яркий, длинный луч фонарика, начал шарить по снежной равнине, выискивая кого-то ещё.

Терёхин старший, разомлев от тепла, отходил ко сну, когда в землянку вбежал запыхавшийся Серж.

– Что, попался? – не открывая глаз, сонно спросил начальник.

– Ага… только… – начал объяснять Серж, тяжело переводя дыхание.

Терёхин показал большим пальцем вниз, что означало привести приговор в исполнение.

– Но… – Серж хотел ещё что-то сказать, но Терёхин его гневно перебил:

– Я сказал!

И, тот, с опаской поглядев на широкую спину начальника, пожал плечами, снял с крюка бухту капроновой бечёвки и быстро вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Терёхин выругался, сел на нарах, свесив босые ноги.

– «Пойду, погляжу. Может бабу поймали, а может мальца. Эти недоумки кого хошь через пучину протащат. Надо сходить». – Недовольно подумал он, начиная неторопливо одеваться.

Когда начальник подошёл к месту происшествия, с только что вытащенного из полыньи Андрея, стекала блестящая в лучах фонариков студёная вода. Низко наклонившись, он откашливался, отмахивался и отталкивал мужиков, пытавшихся отвязать от него бечёвку.

Лука Михайлович, признав в пойманном собственного сына, со звериным блеском в глазах, оглядел рыбаков, свершивших судилище.

– Вы что, уроды?! Да я вас!..

– Так сам же велел, Михалыч! – Слёзно взвизгнул Серж и, обречённо махнув рукой, побрел к избушке.

– Водки принеси. Быстро! – Крикнул ему Терёхин старший, и подошёл к Андрею. Тот стоял, отплевываясь, глядя на отца из-под нахмуренных бровей.

– Что, батя? И при буржуях, сам решаешь, кого судить, кого миловать?! Ведь это же не законно. Это же самосуд! Или для тебя завтра поправку впишут в ваш сраный закон?! – Андрей саркастически рассмеялся. Пока он с этой передряги высказывал отцу всё, что на ум взбредёт, прибежал с бутылкой водки, Серж. Андрей сам распутал бечёвку, почувствовав, как тяжело сгибаются руки в локтях. Мороз сковывал мокрую одежду. Отец резким движением вырвал из руки Сержа бутылку и, отвернув пробку, протянул её сыну.

– Пей, и бегом в землянку!

При выплывшем из-за тучь месяце, Андрей рассмотрел растерянное выражение его лица.

– Оставь своим уродцам. – Ухмыльнулся Андрей и, обхватив грудь руками, неторопливо побрел в сторону посёлка. Сначала все молча, смотрели ему вслед. Затем послышалась брань, похожая на ночную собачью перекличку, в которой особенно ясно прослушивался голос начальника.

Иришка ужаснулась, увидев ввалившегося за порог, обледеневшего мужа.

– Водки дай… – с трудом выговорил он.

Утром пришла мать, получив телеграмму от старшей сестры, проживающей в сотне километров от них в небольшой деревушке.

– Пишет, гораздо занедужила. – Примеряя свитерок на развеселившегося внука, сказала она. – Что-то Андрея не вижу. Ушёл куда?

Андрей поднялся с постели, сунул ноги в лохматые тапки и вышел из-за перегородки.

– Здравствуй, мам.

– Павлина, говорю, захворала гораздо. Ехать надо. Одна она там. Самого с реки никак не дождаться.

Андрей взял папиросы и ушёл на кухню.

– Думаю, не пойдёшь ли к нему, раз собирался? – спросила мать.

И, Андрей не сдержал обиды, чёрствой коркой подкатившей к горлу.

– Я вчера у него был. С весьма добрыми намерениями. А меня его шакалы, из полыньи в полынью протащили, как приманку для налимов!

Мать охнула, скрестив руки на груди, глянула в передний угол, выискивая там святые образа и, не найдя, трижды перекрестилась.

– Господи! Что же это такое делается-то-о? Совсем ополоумел! Сына в полынью… – Она беззвучно зарыдала, прикладывая к глазам концы накинутого на плечи платка. – Уеду я к Павлине… Навсегда уеду. Не могу больше с ним жить! Не могу-у…

Андрей пожалел, что рассказал об этом матери, подтолкнув её к столь решительным действиям, но молча, продолжал курить, изредка покусывая кулак.