Текст книги "Генетика этики и эстетики"

Сила и продолжительность половой любви бывают такими, что невозможность обладания представляется обеим сторонам великим, если даже не величайшим несчастием; они идут на огромный риск, даже ставят на карту свою жизнь, чтобы только принадлежать друг другу.

Ф. Энгельс. «Происхождение семьи…»

Мужчина помнит трех женщин: первую, последнюю и единственную.

Р. Киплинг

Наследственность бессмертной птицей

Влюбленным на плечи садится

И осеняет их крылом.

В. Шефнер

 
О, да! Конечно! Был влюблен Тристан
В свою Изольду, деву Ирских стран;
Пылала Ода страстию к Роланду,
А юный Флор к прелестной Бланшефлор,
Но не любил никто до этих пор
Как принц Рюдель – принцессу Мелиссанду.
 

Э. Ростан. Принцесса Греза

Моногамная семья и чрезвычайно широкий круг связанных с ее поддержанием наследственных эмоций и влечений, в частности способности к индивидуальной любви, вероятно, в большой мере складывались в результате особой формы интенсивного естественного отбора. В условиях частого голода, холода, нападений хищников и врагов женщина и мужчина, разрушавшие или менявшие свою семью, значительно реже доводили свое потомство до половой зрелости и слабее передавали свои гены, чем мужчины и женщины с прочными семейными инстинктами. Отбор на поддержание инстинктов целостности семьи во все исторические времена, вероятно, шел с большой интенсивностью; может быть, поэтому чрезвычайно многообразный комплекс эмоций, унаследованных нами от предков, нередко оказывается очень устойчивым к самым многообразным и убедительным «антимещанским» аргументам; может быть, поэтому все вновь возрождается алогичное требование к партнеру: «все или ничего». Разумеется, не следует думать, что развертывание этой системы эмоций происходит независимо от окружающей среды, ее влияния, воспитания. Речь здесь идет именно о том, что эта унаследованная система создает восприимчивость кряду этических положений, вносимых извне, восприимчивость, нередко латентную, но возрождающуюся вновь и вновь в каждом поколении, с реализацией, нередко поразительно устойчивой к средовым и внутренним (например, гормональным) детерминантам.

В эпоху группового брака люди жили столь разобщенными группами, что возбудители венерических болезней почти не могли адаптироваться к человеческому организму. Только много позднее, когда численность населения Земли стала исчисляться миллионами, возбудители сифилиса и гонореи получили возможность приспособиться к человеку, венерические болезни стали приобретать широкое распространение.

Вероятно, с этого времени стал усиливаться очень своеобразный естественный отбор на однолюбие, на способность к супружеской верности, на все эмоции, с этой верностью связанные.

Конечно, действовали и социальные факторы (передача наследства своим детям), направленные на установление женской верности, но наряду с ними действовал и естественный отбор.

Культ девственности, который иным представляется противоестественным и даже пережитком варварства, тоже, вероятно, относится к группе эмоций, мощно поддержанных естественным отбором. Необычайно сложные функции мозга постоянно модифицировались отбором, а однажды сложившиеся комплексы эмоций могли приобретать, помимо психической, и социальную кодификацию. Девственность служила не только некоторой гарантией отсутствия венерических заболеваний у вступающей в брак, она отчасти гарантировала и то, что девственница, став женой, убережется от внебрачных контактов. В меньшей мере, но по этой же причине естественно возникали требования к сексуальной непорочности юношей.

Трудно представить себе, какую важную роль венерические болезни играли некогда в качестве фактора естественного отбора.

Заметим, кстати, что представление о завозе сифилиса из Америки неправильно. Сифилис имеет очень древнее афроевразийское происхождение.

На основании данных изучения древних скелетов (Brothewell D., 1970) показано, что сифилис возник вовсе не в Америке, а в Азии, притом более 2000 лет назад. Он затем распространился через Тихий океан на американский континент, а в западном направлении на Европу – с расширением арабской империи. Предполагается, что предком бледной спирохеты были трепонемы приматов и других животных, около 5000 лет назад начавшие «приспосабливаться» к человеку. Ряд исследователей приходит к выводу, что происхождение сифилиса несравненно древнее, что он, вероятно, был уже у неандертальцев. Трудно представить себе мощность этого фактора отбора, если он начал действовать с неандертальцев. В прошлом, уже в предысторическую эпоху, когда каждый внебрачный контакт был связан со значительным риском венерического заболевания, когда существовали лишь малоэффективные средства лечения, гонорея, вероятно, даже больше сифилиса устраняла из человеческого генофонда наследственные факторы сексуальных излишеств. Если воспаление мочевого канала и придатка не приводило мужчину к бесплодию, то эта болезнь резко снижала плодовитость женщины и, кроме того, нередко обрекала ее на рождение слепнущих от бленнореи детей.

Еще во время Второй мировой войны 17% населения бывших Боснии и Герцеговины было заражено сифилисом, преимущественно бытовым и детским.

Провозглашенная церковью нерушимость брачных отношений в свое время властно диктовалась долгом по отношению к здоровью супруга и детей.

Разумеется, здесь имеются в виду эволюционно-генетическая и этическая стороны проблемы, а не церковные догмы, юридическое закрепление которых пришло в достаточно ясное противоречие с существом проблемы.

Эмоции моногамной любви, любви пожизненной, могут показаться противоестественными. Но тех, кто этими эмоциями не обладал хоть в малой степени, естественный отбор отметал достаточно беспощадно, разумеется не потому, что они сами гибли, а потому, что оставляли мало потомства или вообще его не оставляли, либо оставляли потомство, зараженное внутриутробно.

Отсутствие соответствующих эмоций жестоко каралось из поколения в поколение естественным отбором, ибо венерическое заболевание обрекало на полное или частичное бесплодие. Трудно сказать, что возникло раньше, легенды или саги о верности, о любви, не знающей препятствий, религиозные табу или те эмоции, которым они соответствовали.

Но и эмоции, и соблюдение запретов, т.е. волевой уровень и его направленность, поддерживались естественным отбором. Если до сих пор не догадывались о том, что именно венерические болезни как фактор отбора существенно перестраивали генофонд психических свойств человека, то это связано с недоразумением: ни сифилис, ни гонорея не летальны, а то, что отбор связан не с летальностью болезни, а с их влиянием на эффективную плодовитость, недостаточно осознавалось.

Но даже независимо от венерических болезней победителем с эволюционной точки зрения, т. е. распространителем своих генов, не всегда бывала мохнатая полуобезьяна, ревнивый владелец гарема, белокурая бестия, которая владела всеми молодыми женщинами племени, а других мужчин калечила или оставляла им только старух. И сама бестия, и ее племя и потомство оказывались, вероятно, очень недолговечными, становясь одним из бесчисленных тупиков эволюции: бестия не могла сохранить потомков так, как это мог бы коллектив самцов. С эволюционной точки зрения победителями оказываются народы или группы устойчиво плодовитые; если говорить о феодальном или капиталистическом обществе, то пока с эволюционной точки зрения побеждают отнюдь не феодалы или бизнесмены, не желающие дробить капиталы между тремя-пятью наследниками и поэтому придерживающиеся системы одного ребенка-наследника, стремясь поднять его еще на одну-две ступеньки по социальной лестнице. Наоборот, эволюционно побеждают, например, сектанты – старозаветные Амиши, имеющие по 10—12 детей и размножающиеся вот уже пару столетий сам-пят. Порхающий Дон Жуан и честолюбивые дельцы оставили гораздо меньше детей, чем домовитый, чадолюбивый крестьянин. Приведем свидетельство Н. Гумилева:

Дон Жуан:

 
Моя мечта надменна и проста —
Схватить весло, поставить ногу в стремя
И обмануть медлительное время,
Всегда лобзая новые уста.
..........................................
Лишь иногда средь оргии победной
Я вдруг опомнюсь, как лунатик бледный,
Затерянный в кругу своих путей.
Я вспоминаю, что, ненужный атом,
Я не имел от женщины детей
И никогда не звал мужчину братом.
 

Потеряли значение религиозные догмы, нормирующие сексуальные контакты. Женщины перестали опасаться, что случайная связь оставит им бремя безотцовского ребенка. Почти исчезли венерические болезни, которые тысячелетиями проверяли людей на сексуальную стойкость. Но у юношей и девушек, мужчин и женщин сохраняется мечта о единственной и вечной любви, вопреки всем бесчисленным, беззаботным удовольствиям, которые обещают ныне безопасные мимолетные связи. Фактор отбора исчез, но сохранились и еще долго сохранятся гены, некогда распространенные естественным отбором, сохранились порождаемые ими системы эмоций и влечений, порождаемая ими восприимчивость к идеалам.

Конечно, очень грустно сознавать, что наши высшие поэтические идеалы вечной любви частично порождены столь низменными прозаическими причинами, как бесплодие и отбор, вызванный венерическими болезнями, но и здесь закономерность самодвижения системы на основе заложенных в ней противоречий, к счастью, объясняет нам то, что никак не укладывается в рамки примитивного антиисторического мировоззрения.

Может быть, обидно, жестоко то, что эмоции и идеалы супружеской верности, преданности, вечной любви к своим детям и их матерям выкованы десятками тысячелетий гибели миллионов, десятков миллионов, сотен миллионов тех детей, родители которых не обладали этими этическими эмоциями в достаточной интенсивности. Но природа беспощадна и щедра, предельно неэкономна, она оставляет из миллионов икринок только пару рыб, она заставила женщин рожать 15—20 детей и оставляла в живых только двоих. Вернее, она начисто выметала в каждом поколении потомство большинства семей и продолжала род за счет немногих, она постоянно производила жестокий индивидуальный, межсемейный и межгрупповой отбор. Если еще четверть века назад дарвинисты высчитывали шансы и темпы победы наследственного изменения, повышавшего вероятность выживания на доли процента, то теперь генетика человека установила, что в действительности отбор работал гораздо интенсивнее, и известны биохимические мутации, на 20—30% повышавшие шансы выжить. Наследственные эмоции, соединившие прочно отца и мать детей, без отца или без матери терявших шансы дожить до самостоятельности, однажды появившись, могли распространяться неудержимо, накладываясь одна на другую и создавая для женщины и мужчины такие западни, из которых они уже не могли выбраться.

Насколько глубоко даже рафинированный скептик-интеллигент, в частности зарубежный, признает существование этого этического кода, лишь требующего внешнего стимула для своего полного развертывания, ясно показывает созданная в 30-х годах утопия-пародия Олдоса Хаксли «Бравый новый мир». В этом мире все разложено по полочкам и кастам и все довольны: брак, материнство и деторождение давно забыты. Человечество воспроизводится заводским методом, путем извлечения из яичников созревающих яйцеклеток, их оплодотворения и выращивания в искусственной среде. При этом из оплодотворенной яйцеклетки методом индуцированного почкования получают от 8 до 96 генетически идентичных (однояйцевых) зародышей. У большей части таких групп еще в эмбриогенезе задерживают ту или иную сторону физического и умственного развития, в результате получаются касты физически или умственно ограниченных слуг, предназначенных для выполнения какой-либо очень ограниченной функции. Часть этих каст – слабоумные, полуидиоты, часть – дебилы или полудебилы. Лишь немногие умственно полноценны. Но все очень счастливы: с раннего детства упорной гипнопедией и созданием прочных условных рефлексов им внушают любовь к своей касте, умеренное пренебрежение к остальным, внушают и соответствующие кастовые идеалы, наконец, всякое недовольство погашается таблетками счастливого настроения, медикаментами, дающими счастье опьянения, или наркотическими веществами, однако без вреда для здоровья и без похмелья. Секс – абсолютно свободен, все для всех, партнеры сходятся на ночь, неделю, месяц. Более длительная связь считается подозрительной и нежелательной, а противозачаточные средства, употреблению которых тоже обучают гипнотически, обязательны; автоматизм их применения исключает зачатие.

Примитивные эмоции сохранились только в резервациях, где за проволокой, под током высокого напряжения живут нищие, полуголодные дикари. И вот в такую резервацию забрасывает один из высших администраторов все же как-то забеременевшую от него женщину средней касты: она рожает ребенка, спивается и опускается, но успевает обучить своего красавца сына грамоте, и он уже юношей прочитывает томик

Шекспира. Неожиданно в резервацию с ее грязными, вшивыми женщинами прибывает один ученый класса альфа – высшей касты со своей ослепительно красивой подругой касты бета – интеллектом чуть пониже; они забирают юношу с собой в свой сверхцивилизованный мир. Юноша, разумеется, влюбляется в красавицу, он даже догадывается, что она доступна, даже догадывается, что и он ей очень нравится. Но когда она зовет его к себе, он отказывается прийти, потому что хочет любить ее именно как боготворимое, высшее существо.

Дремлющий этический генотип пробужден томиком Шекспира.

Если бы автором «Бравого нового мира» был моралист христианского или иного толка, то это поэтическое возрождение романтической любви можно было бы преспокойно отнести за счет тенденциозности автора; но Олдос Хаксли скорее скептик, и уж отнюдь не сторонник идеализации человеческой природы. Поэтому его виденью дикаря, влюбляющегося с искренностью и самоотречением Ромео, можно верить как художественному прозрению.

На всем протяжении эволюции животного мира естественный отбор обставлял половое влечение эмоциями огромной, неудержимой силы. Единственное назначение этих эмоций, столь мощно развитых, – обеспечить появление потомства. Но мыши, крысы, кролики рождают много десятков детенышей, и гибель большинства из них не устраняет полностью родительские генотипы из воспроизводства. Наоборот, потенциал размножения человека, обделенного физическими средствами обороны и бегства, гораздо более низок, тогда как стадия беспомощности потомства все удлинялась и удлинялась. Конечно, обучение входит в жизненный путь любого млекопитающего и, например, узнавание среды свойственно каждому животному, а человеку в особенности. Но если природа (чтобы не повторять без конца слова «естественный отбор») ухитрилась создать бесконечно сложные аппараты полового влечения, то ведь с какого-то этапа эволюции наших предков решающую роль стала играть не физиология оплодотворения и беременности, а вопрос выживания потомства и его доживания до своего этапа воспроизводства, причем для этого требовалась помощь не только родителей, а всего коллектива. Поэтому естественный отбор, уже создав сложнейшую физиологию влечения, зачатия и вынашивания, мог со всей силой направиться на совершенствование комплекса инстинктов и эмоций индивидуальной любви, парного брака, единственно обеспечивающего тот этап воспроизводства человека, который приобрел решающее значение.

Неплохой иллюстрацией того, как естественный отбор шлифует эмоции, является эволюция чувств ревности, превосходно разработанная проф. Р.Л. Берг (1967) в работе, дерзко названной «Почему курица не ревнует». Дело, оказывается, в том, что помощь петуха вовсе не требует-с я для выращивания потомства. Цыплята всеядны, корм не надо доставлять издалека, с трудом добывая его. Птенцов много, клевать они начинают со дня вылупления. Поэтому инстинкты удержания при себе самца, инстинкты борьбы с соперниками не развиваются. Наоборот, у тех видов птиц, где самцу приходится добывать и приносить корм, где отец должен участвовать в выращивании птенцов, немногочисленных, беспомощных и долго неспособных самостоятельно собирать корм, развиты моногамный брак и территориальный инстинкт. Но рассмотренный пример расхождения инстинктов под влиянием отбора подводит нас к проблеме полигамии и гаремов у человека, к проблеме его борьбы за самку, к проблеме, которую нам придется рассмотреть особо, в связи с анализом проблемы агрессивности.

Мы не можем претендовать здесь на полное раскрытие биологических основ такого чувства, как любовь. Возникающие трудности почти беспредельны, как свидетельствует И. Забелин (1970, с. 169—170): «Более десяти лет тому назад при подготовке к печати XXV тома БСЭ, который начинается словом «Лесничий» и заканчивается словом «Магнит», в самый разгар редакционной работы кто-то из сотрудников заметил, что в словнике пропущена статья «Любовь».

Ввиду чрезвычайности происшествия крупные силы были немедленно брошены на изучение зарубежных энциклопедий, и выяснилось, что, за редким исключением, все они публикуют такую статью. Стало быть, неудобно уклоняться от этой темы и советскому справочнику.

Статья была заказана крупному советскому психологу и написана им умно, взволнованно, с хорошим тактом. Дальнейшая ее судьба складывалась двояко. Во-первых, статья «подстольно» ходила в списках по редакции и ее с интересом читали, как говорится, и стар и млад. Во-вторых, статья медленно ползла вверх по начальственной лестнице, и каждая следующая ступенька все трудней давалась ей… В конце концов – так я это себе представляю – вопрос был поставлен ребром: «А типична ли любовь для советского человека?» Судя по результатам, ответ был дан отрицательный. «Любовь» напрочь «зарезали»».

 
Никому, кроме бабушек, не следует ходить за ребенком.
Матери умеют только производить детей на свет.
 

Р. Киплинг. «Ким»

Возникает вопрос, почему в человеческом обществе существует уважение к старикам и старым женщинам, вовсе неродственным. Не является ли это лишь продуктом воспитания? Покажем, что такое представление, быть может, порождено непониманием огромного значения межгруппового отбора в истории развития человека.

Дело в том, что уже на заре организации человеческих сообществ, с развитием речи все большее, а может быть и решающее, значение в борьбе за существование стал играть накапливаемый и передаваемый опыт. Объем знаний, умений и навыков, необходимых племени для выживания в борьбе с природой и врагами, неуклонно возрастал. Умения и навыки изготовления орудий, одежды, добывания и поддержания огня, ловля, сбор и хранение провизии, знание повадок животных – жертв и хищников, знание свойств пищевых, целебных и ядовитых растений, знание звезд, рек, болот, гор, лечение ран и болезней, уход за младенцами, устройство жилья, весь этот поистине энциклопедический арсенал знаний, получаемый от предков и накапливаемый, осваиваемый, проверяемый в жизни, при отсутствии письменности почти целиком становился достоянием старых людей. Старые люди с их жизненным опытом и резервуаром хранимых в памяти знаний неизбежно становились охраняемым и почитаемым кладом для племени. От этой малочисленной группы (в примитивных условиях люди редко доживали до старости) выживание племени, может быть, зависело в гораздо большей мере, чем от молодых, но неопытных добытчиков. Объем знаний и навыков, которые до развития письменности приходилось целиком держать в памяти, конечно, был очень велик, и не только из чисто этических принципов, а также просто в силу здравого смысла. У народов, не имевших письменности, старейшины пользовались очень большим авторитетом. Даже теперь о времени начала сева, о том, что сеять и где, справляются не только на метеостанции и у агронома, но и у старых людей.

Разумеется, старые люди уже не передавали свои гены потомству, но группы, орды и племена, в которых охрана старых людей и помощь им не была столь же автоматической, рефлекторной и обязательной, как помощь детям, обрекались на быстрое вымирание или, во всяком случае, при прочих равных условиях, оказывались в несравненно худшем положении, чем племена, в которых все разнообразие жизненного опыта дикарей непрерывно передавалось из поколения в поколение через цепочки старых мужчин и женщин.

Таким образом, эмоциональное уважение к старикам, их защиту, оказание им помощи не следует относить к категории чувств искусственно привитых, противоестественных с позиции теории естественного отбора. Эта форма альтруизма тоже могла закрепляться групповым естественным отбором, а не только вырабатываться воспитанием.

Но никогда естественный отбор не доводил какую-либо особенность до уровня абсолютной выраженности. И нас не должно удивлять то, что в экстремальных ситуациях возникали прямо противоположные обычаи – уничтожение беспомощных стариков и старух.

Прослеживая формирование наследственных инстинктов и эмоций под влиянием отбора, руководствуясь, как нитью Ариадны, вопросом, как этот инстинкт, эмоция отражались на выживании потомства, можно обратить внимание на то, что у родителей ослабевает любовь к их детям, ставшим самостоятельными и в помощи родителей уже не нуждающимся. Инстинкт родительской любви отшлифован отбором. Но эти же родители нередко переносят всю любовь, которую они питали к своим детям, на своих внучат; нетрудно видеть, что это переключение эмоций с одного объекта на другой, более нуждающийся в заботе, неизменно давало преимущество в выживании и в распространении своих генов тем семьям и родам, где оно осуществлялось.