Текст книги "Кланы в постсоветской Центральной Азии"

О стремлении центральной власти заручиться (или, по крайней мере, имитировать такое стремление) общественной поддержкой в достижении баланса с лидерами клановых сообществ хорошо иллюстрируется имплементацией в конституциях центральноазиатских республик президентских статусов: Туркменбаши, Елбасы, Лидера нации (ст. 65 Конституции Таджикистана)[53]53
  Панфилова В. Тихие выборы президента Эмомали Рахмона // НГ-Дипкурьер. 2020. 19 октября. С. 11.


[Закрыть].

Отношения организованных сообществ (в нашем случае кланов) с государством намного сложнее, чем элементарная претензия на участие в редистрибуции и стяжательстве материальных благ. От их положения во властной вертикали зависит другой приобретаемый по мере приближения к ее центру более важный ресурс, а именно «средство контроля насилия», законным правом применения которого располагает только государство, в постсоветской Центральной Азии персоницифированный его глава.

Например, убийство в Казахстане лидера оппозиции Алтынбе-ка Сарсенбаева в 2006 г. явно не обошлось без участия или одобрения представителей власти. Кроме того, цинизм, с которым было совершено преступление, говорит о том, что его исполнители явно рассчитывали на попустительство властных структур[54]54
  См. напр.: Тогузбаев К. Убийство Алтынбека Сарсенбаева: десять лет споров // URL: http: rus.azattyg.org (дата обращения: 25.12.2019).


[Закрыть].

Неоинституционалисты обращают особое внимание на избирательность возможности участия в «коалиционных организациях» и непроницаемость их границ для большинства граждан[55]55
  Норт Д., Уоллис Дж., Вайнгай Б. Указ. соч. С. 37.


[Закрыть].

Важным с точки зрения анализа функционала клановых структур постсоветской Центральной Азии является их указание на обратно пропорциональную зависимость уровня напряженности конкурентной борьбы за властный ресурс и потенциала присвоения ренты. По этому поводу авторы упомянутого исследования пишут: «Элиты – члены господствующей коалиции соглашаются уважать привилегии друг друга, включая права собственности и доступ к определенным видам деятельности. Ограничивая доступ к этим привилегиям только членами господствующей коалиции, элиты создают надежные стимулы сотрудничать, а не бороться друг с другом. Поскольку элиты знают, что насилие приведет к снижению их собственных рент, они имеют стимулы к тому, чтобы прекратить борьбу. Кроме того, каждая элитарная группа понимает, что другие группы сталкиваются с такими же стимулами»[56]56
  Там же. С. 78.


[Закрыть].

Стратегии клановых сообществ в современной социально-политической реальности поддаются корректному описанию в формате «равновесия Д. Нэша», являющегося одним из основоположников теории игр. Согласно предложенному Д. Нэшем равновесия ни один из участвующих «в игре» (процессе) не может увеличить свой выигрыш за счет изменения стратегии, при том что другие участники воздерживаются от изменения своих стратегий[57]57
  Васин А. А., Морозов В. В. Теория игр и модели математической экономики. М.: МГУ, 2005. – 272 с.


[Закрыть]. Одним словом, баланс (или равновесие) достигается вследствие соблюдения правил, предполагающих оптимальный выигрыш сторон, и напротив, его нарушение – попыткой любого из участников влечет за собой общий проигрыш. Именно таким образом выстраиваются в современной политической реальности отношения кланов, что, конечно, не означает наличие в таковых абсолютного и навсегда установленного равновесия, так как вся система описываемой коалиционной модели социальных организаций имеет обязательную корреспондирующуюся связь с центральной властью и обществом инициирующих ее подвижность и динамику силовых направляющих внутри и между клановых сообществ.

Однако нарушение равновесия и конкуренция кланов, нанося урон каждому из «игроков», обязательно сменяется новым балансом, без которого их функционирование и жизнеспособность ставятся под сомнение. Срыв формального или негласно сложившегося «правила» распределения контроля над потоками власти и ренты, как правило, инициирует активные действия обществ или даже поиск проигравшими дополнительной опоры в общественной лояльности. Так бывает всегда, когда одна из элитных групп, контролирующих клан, для достижения каких-либо целей, не имея на то реальных конкурентных преимуществ среди других элитных сообществ, стремится активно привлекать общественность в качестве весомого аргумента своих притязаний.

Очевидно, что выход элитных противоречий на публичный уровень чреват потерями для всех без исключения провластных групп.

С целью предотвращения конкуренции или ее минимизации коалиционные организации стремятся распределить между собой потоки ренты. Как правило, клановые сообщества относительно устойчиво «закрепляются за определенными сферами общественно-политической деятельности, гарантирующими поступление ренты (например, правоохранительные органы, финансы и т. д.)». Эта же дифференциация рентных потоков и их перераспределение являются значимым государственным механизмом управления элитными группами и «подведомственными кланами» в достижении политической стабильности.

Процесс дифференциации и распределения рентных потоков не может быть сведен исключительно к достижению успеха в конкуренции кланов, но определяется многими факторами: стремлением власти к достижению стабильности и способностью к социализации, уровнем давления общества, общественно-политическим и материальным потенциалом коалиционных организаций (кланов) и, наконец, и только в последнюю очередь, клановой конкуренцией. Причем очевидно прослеживается еще одна закономерность: чем стабильнее вертикаль власти и выше ее общественная поддержка, тем выше ее способность управления элитными сообществами. На стадии становления постсоветской государственности руководители независимых республик Центральной Азии, вынужденные порой опираться на противоборствующие коалиции, щедро раздавали преференции их представителям.

Например, для прекращения гражданской войны в Таджикистане Э. Рахмону пришлось вступить в переговоры и договариваться даже с группировками радикального ислама и полевыми командирами, поддерживаемыми афганскими талибами. Партия исламского возрождения, согласно подписанному в 1997 г. соглашению, гарантированному Россией, получила в правительстве пять министерских портфелей[58]58
  Прекращение войны в Таджикистане (июнь 1997) // URL: http//ozlib. com (дата обращения: 12.12.2019).


[Закрыть].

После трагических событий в январе 2022 г., которые помимо материального ущерба и человеческих жертв стали определенным рубежом «нового этапа политического развития страны», по словам казахстанского эксперта Досыма Сатпаева, параллельно «в целом в Казахстане начинается этап передела собственности. Борьба с теми финансово-промышленными группами, которые пока не демонстрировали лояльность Токаеву. Те же, кто продемонстрирует лояльность, скорее всего, войдут в его команду»[59]59
  Панфилова В. В Казахстане начинается передел собственности // Независимая газета. 2022. № 3 (8342). 12 января. С. 5.


[Закрыть].

По оценке Д. Норта и соавторов, «правитель – это всего лишь один из многих значимых участников господствующей коалиции»[60]60
  Норт Д., Уоллис Дж., Вайнгай Б. Указ. соч. С. 83.


[Закрыть].

Важнейшим для понимания характерных качеств клановой организации является положение, высказанное неоинституционалистами по поводу обязательных условий сохранения стабильности коалиций. Для поддержания в функциональном (жизнеспособном) состоянии клановых сообществ количество и качество ренты, поступающей в распоряжение, должно быть достаточно, чтобы обеспечивать их консолидацию и активное состояние. В связи с отмеченным неоинституционалистами условием фундирования коалиций величиной ренты логика их рассуждений привела к еще одному положению, проясняющему содержание клановой организации. Внутренний строй кланов характеризуется диалектическим противоречием. С одной стороны, масштабы объединяемых кланами участников увеличивают их возможности, в том числе в оказании реального влияния на политический процесс, с другой стороны, расширение круга объединяемых акторов сообществ уменьшает консолидирующую роль распределяемой ренты и, следовательно, внутриклано-вую лояльность. «Коалиции естественного государства, – говорится в уже цитируемой книге, – сталкиваются с фундаментальным выбором. Расширение коалиции без роста деятельности, порождающей ренту, увеличивает число ее членов и повышает способность коалиции противостоять внутренним и внешним угрозам. Однако это также ведет к распылению ренты, что снижает ценность членства в коалиции и одновременно сокращает способность участников наказать коалицию, лишив ее своей поддержки»[61]61
  Там же. С. 96.


[Закрыть].

По мере того как примордиалистские основания клановой консолидации отодвигаются на второй план, указанное противоречие проявляется все очевиднее. Несмотря на сохранение относительной обусловленности кланов кровнородственными, родовыми, жузовыми отношениями, определяющим скрепом клановой организации становится контроль за «насилием» (по Норту) и доступ к ренте.

Однако невозможность бесконечного расширения внутрикла-новой редистрибуции вынуждает элитные группы, их контролирующие, искать иные средства консолидации сообществ, в том числе в традиционных идеях и смыслах. Именно поэтому главы клановых сообществ Центральной Азии зачастую прибегают к использованию «вечных истин». Например, на заре становления узбекской государственности в политической конкуренции противоборствующих клановых группировок причудливо сочетались лозунги: «Справедливости, ислама и демократии»[62]62
  Абдуллаев Е. Ислам и «исламский фактор» в современном Узбекистане // Central Asia & Central Caucasus Press A.B. no 6 // URL: https//www.ca-c.org/ 12-1997/st_12_abdullaev.shtml (дата обращения: 14.12.2019).


[Закрыть].

Коалициям «естественного государства», связанным с индивидуальными идентичностями и испытывающим влияние внешних факторов (в случае с кланами, например, уровня экономического развития, наличия и уровня природной ренты, вмешательства сил, инсперированных мировыми политическими центрами), свойственна еще одна черта: мобильность, или, как ее определяют Д. Норт и его соавторы, хрупкость. «Коалиция хрупка, – пишут они, – в том смысле, что незначительные изменения в положении участников коалиции – изменения в относительных ценах, количестве климатических потрясений, угроз от соседей, болезней и так далее – могут вывести коалицию из равновесия. Потрясения могут легко привести к насилию и созданию новой коалиции. Но могут они также привести к перестановкам внутри самой коалиции»[63]63
  Норт Д., Уоллис Дж., Вайнгай Б. Указ. соч. С. 100.


[Закрыть].

С замещением примардиолистского консолидирующего начала кланов рентой и властным ресурсом их мобильность, или хрупкость, нарастает.

Особую роль в опосредовании социально-политической среды функционирования клановой иерархии в последнее время играют международные НКО, хорошо адаптирующиеся в ее организации[64]64
  Комлева В. В. Международные НКО на территории стран Центральной Азии // Обозреватель-Observer. 2021. № 12. С. 5–19.


[Закрыть].

Так, устранение Р. Алиева и несостоявшаяся компания «Преемник» с Т. Кулибаевым значительно изменили расстановку сил не только собственно в «семейном клане Елбасы», но способствовали появлению двух новых элитных групп: объединяемую родственниками авторитетной в Казахстане семьи Алиевых и кулибаевского нефтегазового сообщества[65]65
  Семья президента: Нурсултан Назарбаев // URL: https://news.rambler.ru


[Закрыть].

По мере агрегирования властного ресурса и контроля над потоками ренты в руках центральной власти увеличивается «взрывоопасный потенциал» в Республике Таджикистан[66]66
  Глобальная перестройка. М.: Весь Мир, 2014. С. 429, 432.


[Закрыть].

Предполагаемый транзит власти в Таджикистане от Э. Рахмона к его сыну ведет к активной кадровой ротации, вызванной поиском лояльных «семье» чиновников. Эксперт по Центральной Азии А. А. Князев по этому поводу пишет: «Безусловно, новые назначения будут проводиться с учетом того, насколько эти персоналии окажутся лояльны к семье Рахмона и к Рустаму Эмомали, когда транзитный сценарий вступит в решающую фазу. Латентные противоречия в том кругу элиты, который допущен к участию во власти, и, главное, в зависимом от власти бизнесе, влекут за собой постоянные ротации государственных служащих на разных уровнях и в разных сферах, и не только в силовом блоке. Кадровые изменения подкрепляются законотворческими. Задача нынешнего этапа подготовки к транзиту власти – коррекция законодательства в направлении максимального усиления контроля за таджикским обществом»[67]67
  Панфилова В. Тихие перевыборы президента Эмомали Рахмона // НГ-Дипкурьер. 2020. 19 октября. С. 11.


[Закрыть].

В «естественных государствах», принадлежащих к западной цивилизации, по мере становления публичного права и безличност-ных регуляторов коалиционных отношений (например, долгосрочных соглашений) элитные сообщества обретали новые свойства устойчивости, реализуемые в базисном и зрелом состоянии (по Д. Норту). Однако в случае с постсоветской Центральной Азией как раз отсутствие правового, безличностного режима (как и в современной России) является главным препятствием политической модернизации вообще и преодоления клановости в частности.

Отсутствие или неразвитость безличностных институтов публичности, в том числе правового режима в постсоветских государствах (Россия в этом отношении не исключение), на наш взгляд, является причиной не только сохранения в социальном пространстве таких рудиментов, как кланы, но и их адаптации к современным условиям. Одним словом, «реинкарнация» клановых структур не результат устойчивости патриархальных паттернов постсоветских социумов, но следствие революционного «излома» советского порядка и нерелевантности либерально-демократического «выбора», обязательным или даже природным качеством которого является закон и право.

Имея в виду не единожды высказанный тезис Д. Норта о невозможности укоренения институтов, заимствованных из западного опыта, на постсоветской почве вполне резонно выглядит положение, согласно которому «нет силы, которая бы неизбежно двигала общества поступательно от хрупких к базисным или зрелым естественным государствам»[68]68
  Норт Д., Уоллис Дж., Вайнгай Б. Указ. соч. С. 111.


[Закрыть].

В рамках институциональной теории выстраивают свою концепцию социальной организации Д. Аджемоглу и Д. А. Робинсон, книга которых «Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты» была опубликована на русском языке в 2015 г.[69]69
  Аджемоглу Д., Робинсон Д. А. Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты. М.: ACT, 2015.


[Закрыть]

Рассуждения авторов об экстрактивных и инклюзивных институтах, от соотношения которых зависит способность социально-экономической системы к развитию, в полной мере относятся к клановым сообществам вообще и постсоветской Центральной Азии в частности. Инклюзивные институты в представлении авторов те, которые «разрешают и, более того, стимулируют участие больших групп населения в экономической активности, что позволяет наилучшим образом использовать их таланты и навыки, при этом оставляя право выбора – где именно работать и что именно покупать, – за каждым отдельным человеком. Частью инклюзивных институтов обязательно являются защищенные права частной собственности, беспристрастная система правосудия и равные возможности для участия всех граждан в экономической активности; эти институты должны также обеспечивать свободный вход на рынок для новых компаний и свободный выбор профессии и карьеры для всех граждан»[70]70
  Там же. С. 65.


[Закрыть].

В противоположность инклюзивным экстрактивные институты (к которым безусловно следует отнести кланы), ориентированы на то, чтобы выжать максимальный доход из эксплуатации одной части обществ и направить его на обогащение другой части (имеются в виду элитные группы. – Авт.)»[71]71
  Там же. С. 66.


[Закрыть].

Однако утверждение авторов о том, что элиты, извлекающие ренту и заинтересованные в увеличении ее потоков, как правило, инвестируют в национальную экономику, предоставляющую такую возможность, не совсем корректно отражает социальную реальность постсоветских республик Центральной Азии. На самом деле большая часть элитных сообществ новых независимых государств в Азии в условиях неопределенности политических предпочтений центральной власти стремится «обезопасить» свои активы и не связывать их с рисками функционирования внутри государства. Реальным примером того может служить судьба казахстанского бизнесмена М. Аблязова, который до настоящего времени находится под уголовным преследованием своей страны[72]72
  Прокуратура Алма-Аты потребовала для беглого банкира Аблязова 20 лет тюрьмы // URL: https//lenta.ru/news/2017/05/25/ablyzov/ (дата обращения: 27.12.2019).


[Закрыть]. В данном случае показателен не сам факт уголовного преследования, а сопровождаемое его изъятие собственности.

Явный недостаток предложенной Аджемоглу Д. и Робинсоном Д. А. концепции относительно клановых структур как экстрактивных институтов заключается в отсутствие указания на механизм их замены инклюзивными институтами. Возможно, клановые структуры центральноазиатских республик в своем дальнейшем развитии повторят судьбу индийских каст, которые из серьезного препятствия социальному прогрессу превратились в источник социальной конкуренции и дали толчок развитию страны[73]73
  См.: Юрлова Е. С. Индия. Касты в политике // Религия и общество на Востоке. 2017. № 1 // URL: ivran.ru/articles?artid=9632 (дата обращения: 27.12.2019).


[Закрыть]. Предположение неоинституционалистов о возможности перехода от экс-тактивных институтов к инклюзивным через консенсус элитных групп, возглавляющих кланы, с обществом опровергает большая часть экспертов из Центральной Азии[74]74
  Муминов А. Новое средневековье. Почему Центральная Азия не может встать с колен? // Central Asia Monitor//URL: https://camonitor.kz./31828-novoe-arednevekove-pochemu-centralnay-aziya-ne-mozhet-stat-s-kolen.html (дата обращения: 12.12.2019).


[Закрыть]. По словам специалиста Института экономических исследований стран Центральной Азии Алишера Хамидова, основным препятствием на пути модернизации азиатских новых независимых государств является «недоговороспособность элит».

«Центральная Азия не смогла сделать рывок и остается в бедственном положении во многом из-за того, что значительная часть элит региона ставила и ставит свои личные интересы выше государственных и общественных. Мы любим ссылаться на “экономическое чудо” Сингапура и Японии, но оно во многом было обусловлено пересмотром элитами своих подходов к развитию, а именно ставка на богатое государство, а через него – на богатые элиты. У нас же все кинулись набивать карманы в первую очередь себе и как итог проспали будущее развитие, прибавьте сюда трайбализм, коррупцию и элементарный социальный дарвинизм. Что ждет Центральную Азию? Ответить однозначно довольно сложно, однако даже сейчас, как это ни странно, шанс на развитие и рывок все еще сохраняется», – пишет А. Хамидов[75]75
  Там же.


[Закрыть].

Традиционная природа кланов диктует включение в круг теоретических концептов описания этого социального феномена философских идей традиционализма, одним из ярких представителей которого является французский мыслитель Рене Тенон. Не вдаваясь в детальный анализ его умозаключений, заметим только, что под «традицией» французский интеллектуал понимал прежде всего «мир духовности», выходящий далеко за пределы экзистенции. В этой связи автор трудов, посвященных определению места и роли традиции в циклическом развитии цивилизаций, умышленно редуцировал ее созидательное начало в современности.

Согласно взглядам французского философа, цивилизационные преимущества Запада над Востоком, аргументируемые с позиции рационализма («профанационной» науки, образования, технического прогресса и т. д.), оборачиваются деструкцией с точки зрения удаленности от традиции и приближения к кризису современности. «Такие цивилизации, – писал Р. Генон, – сущностно не противоречат друг другу, и любые возможные расхождения между ними являются чисто внешними и поверхностными. С другой стороны, цивилизация, не признающая никакого высшего принципа и в действительности основанная на полном отрицании вообще каких бы то ни было принципов, уже в силу самого этого обстоятельства исключает возможность всякого взаимопонимания с другими цивилизациями, поскольку для того, чтобы такое понимание было воистину глубоким и действенным, оно должно проистекать из того самого высшего принципа, которого эта анормальная и извращенная цивилизация как раз лишена. Поэтому в современном мире мы видим, с одной стороны, цивилизации, оставшиеся стоять на традиционных позициях – таковы цивилизации Востока, и с другой – откровенно антитрадиционную цивилизацию или цивилизацию современного Запада»[76]76
  Генон Р. Кризис современного мира. М.: Академический проект. 2018. С. 94–95.


[Закрыть].

Отличия Запада и Востока и их цивилизационной противоположности дает ключ к пониманию такого феномена традиционных социумов постсоветской Центральной Азии, как кланы. Консолидация таких сообществ, во-первых, может быть результатом только разделяемой его соучастниками «истинной идеи». «В традиционной цивилизации почти невозможна ситуация, в которой человек приписывал бы ту или иную идею исключительно самому себе, – писал Р. Генон. – А если бы все же кому-нибудь пришло в голову совершить нечто подобное, его авторитет тут же упал бы, и доверие к нему было бы полностью подорвано, при том что сама подобная идея была бы расценена как бессмысленная фантазия. Если идея истинна, она принадлежит всем, кто способен ее постичь. Истинная идея не может быть “новой”, так как истина не является продуктом человеческого разума»[77]77
  Там же. С. 141–142.


[Закрыть].

Истинной идеей, скрепляющей центральноазиатские клановые структуры, заместившей советскую идеологию, помимо патернализма стал ислам. Исламская природа авлодов особенно ярко проявилась в постсоветской социальной реальности Таджикистана и Узбекистана.

Во-вторых, в отличие от западного индивидуализма, порождающего «социальный хаос», согласно традиционному мироощущению «природа человека со всем набором предрасположенностей, слитых с этой природой», предопределяет «каждого к выполнению тех или иных обязанностей, а следовательно, предполагает «социальную иерархию»[78]78
  Генон Р. Кризис современного мира. С. 160.


[Закрыть], в полной мере присущую клановой организации.

В-третьих, классовые сообщества, как и другие традиционные институты Центральной Азии, характеризуются глубоким сущностным противоречием, порождаемым стремлением вполне современных и даже «прозападных» элитных групп[79]79
  Генон Р. признает только интеллектуальную элиту, способную сохранять и приумножать истинную идею. В данном контексте термин элита применяется к группам, аккомулирующим социальную силу и принимающим участие в политических решениях.


[Закрыть] использовать его

в своих партикулярных целях. Относительно этих элитных групп, как правило, занимающих верхние ступени клановой иерархии, Р. Генон говорил: «И тем не менее у истоков подобного внушения должны стоять вполне сознательные личности, прекрасно отдающие себе отчет в прагматических целях подобных “гипнотических сеансов”, а также отлично знающие истинную цену этим идеям. В данном случае мы используем термин “идея” весьма условно, так как совершенно очевидно, что здесь мы сталкиваемся с тем, что не имеет ни малейшего отношения к интеллектуальной области, а значит, строго говоря, не может быть названо “чистой идеей”. Это – “ложные идеи” или, другими словами, “псевдоидеи”, предназначенные в первую очередь для пробуждения у людей “сентиментальных реакций” – именно с их помощью легче всего влиять на толпу. В подобных случаях гораздо важнее сами слова, нежели заключенные в них идеи, и большинство идолов современности – это не что иное, как слова»[80]80
  Генон Р. Кризис современного мира. С. 162–163.


[Закрыть].

Предоставляя большой интеллектуальный потенциал для понимания клановой организации постсоветской Центральной Азии, взгляды французского мыслителя не лишены одного существенного изъяна. Идеи Р. Генона совершенно исключают возможность позитивной модернизации традиционных сущностей, так как в целом современность в его представлении неизбежно продвигается к своему «закату». Таким образом, наполнение современным контентом любого традиционного образования не может рассматриваться иначе, как только со знаком минус.

Очевидно, что социальная перспектива кланов Центральной Азии вариативна хотя бы потому, что их место и роль в социально-политическом процессе даже в рамках рассматриваемого региона неоднозначны. Во-первых, в силу разности соотношения «власть – кланы – общество». Вряд ли корректно отождествлять социально-политический статус кланов Казахстана и Туркменистана, возможности применения насилия при достижении политических амбиций элитных групп Таджикистана и Узбекистана. Безусловно, социальный феномен клановой организации в постсоветской Центральной Азии будет иметь специфические темпоральные и функциональные характеристики. Вместе с тем, имея общие черты в историко-культурных основаниях и факторах, порождающих жизнеспособность, клановые сообщества постсоветских азиатских республик как социально-политическое явление, проецирующееся на политический процесс и имеющее схожую политическую результативность, безусловно, заслуживает дополнительного эмпирического исследования, способного стать источником дальнейшего теоретического осмысления.

Современное обществознание располагает достаточным теоретическим потенциалом для концептуализации постсоветских клановых сообществ, в том числе азиатских, новых независимых государств. Положения структурализма и неоинституционализма предоставляют идеологические направления для корректного описания не только их места и роли в социально-политическом процессе, но и в качественной трансформации, существенно влияющей на их функционал, социальный статус, субъектность в политическом процессе и перспективы развития.

Вместе с тем, являясь отправными направляющими, методологические посылы требуют верификации и дополнительного расширения и коррекции за счет поступательного эмпирического исследования.

Дальнейшее продвижение в освоении проблемы важно не только с точки зрения показа уже происшедших изменений азиатских патриархальных структур, но и научного прогнозирования их дальнейшей эволюции, возможности конструктивного использования в политической модернизации азиатских социумов.