Текст книги "Висенте Бласко Ибаньес"

Владимир Фриче
Висенте Бласко Ибаньес[1]1
  Этюд этот был напечатан в сокращенном виде в «Новом журнале для всех», № 3, 1911 г.


[Закрыть]

Destruyamos lo preterito!

Los muertos no mandan: – quien manda es la vida.

Blasco Ibanez: – Los muertos mandan.

I

Крупнейший романист современной Испании, Висенте Бласко Ибаньес, принадлежит по своим художественным приемам к старой школе натуралистов.

Цель искусства он усматривает в возможно более точном и всестороннем изображении той бытовой среды и тех социальных условий, в обстановке которых живут отдельные личности и целые слои общества. Он является в значительной степени фотографом действительности и хотя его темперамент, его настроения и идеалы вносят в его образы и картины порой много субъективного, объективная действительность встает в его романах с удивительной яркостью и выпуклостью, со всеми характерными особенностями и подробностями.

Как живая, вырастает перед читателем современная Испания с её большими городами европейского типа («Дикая орда») и развалинами средневековья («Толедский собор»), её огромными заводами («Вторжение») и первобытной девственной Альбуферой («Детоубийцы»), её плодородной зеленеющей «уэртой» («Проклятый хутор») и рыбацкими поселками на Кабаньяле («Майский цветок»), её виноградными плантациями («Винный склад») и апельсинными садами («В апельсинных садах»). На этом широком фоне, охватывающем почти всю страну, движется бесконечное количество действующих лиц, принадлежащих ко всем слоям общества, являющихся представителями самых разнообразных профессий – предприниматели и крестьяне, иезуиты и рабочие, художники и босяки, депутаты и революционеры, рыбаки и тореадоры, разбойники и контрабандисты – целый мир.

Бласко Ибаньес не только реалист-жанрист, но и в значительной степени ученый.

Прежде чем приняться за ту или другую тему, он изучает как обстановку, в которой живут его герои, так и все подробности, касающиеся их быта и мировоззрения. Описывает ли он средневековой храм или металлургический завод, приемы работы на виноградниках или систему орошения полей «уэрты», бой быков или костюм тореадоров, рыбную ловлю на Альбуфере или заседание палаты депутатов – каждому слову его можно поверить, потому что оно – результат непосредственного наблюдения или досконального изучения. Изображает ли он свадебные обряды на острове Ибисы или народные праздники в Бискайе, он настолько же художник, насколько и этнограф. Говорит ли он о церковной музыке, об испанской живописи, о иезуитских памфлетах – все он знает, везде он специалист. Его перу принадлежит и исторический роман из эпохи пунических войн, отличающийся изумительной точностью, («Куртизанка Сонника»). He знаешь, чему больше удивляться, знаниям ли археолога или таланту художника.

Бласко Ибаньес, наконец, не только ученый, но и публицист.

Для него искусство средство не столько развлекать, сколько воспитывать и направлять. В своих романах он старается вскрыть язвы родной жизни, борется против социальной несправедливости и устарелых верований, расчищает почву для более нормальных общественных отношений и более разумных взглядов на жизнь.

Его главная задача служить не красоте, a прогрессу.

В его первых романах, вышедших в 90 годах (Arroz y Tartana, «Майский цветок», «Проклятый хутор», «В апельсинных садах», «Детоубийцы») бытовая живопись еще заслоняет публицистический элемент, но уже и в этих произведениях часто сквозь спокойное эпическое повествование прорывается голос борца, обращающего внимание читателя на страшную несправедливость, царящую на земле, в силу которой одни пользуются всеми благами жизни, а другие – многомиллионная масса – изнывают в безнадежной борьбе с природой («Майский цветок»), гибнут от неестественного распределения земли («Проклятый хутор») и влачат жалкое существование первобытных дикарей («Детоубийцы»). В следующей серии романов, относящихся к периоду 1903-1906 гг. («Толедский собор», «Вторжение», «Винный склад», «Дикая орда») элемент публицистики берет уже заметно верх над ровным повествованием, над бытовыми подробностями. Здесь на каждой странице чувствуется первоклассный агитатор многолюдных митингов блестящий парламентский оратор. Художник и ученый то и дело уступает место пропагандисту и политику. Перо превращается в его руке в шпагу, которой он наносит смертельные удары всем врагам прогресса, в особенности иезуитам, угашающим в населении дух энергии, инициативы и жизнерадостности, мешающим свободному развитию капитала, переводя его в виде мертвого балласта в руки католической церкви. И той же шпагой, которой он разит врагов прогресса, Бласко Ибаньес становится на защиту бесправной и эксплуатируемой массы и его четыре социальных романа незаметно превращаются в боевые памфлеты, освещающие путь, «ведущий в обетованный град будущего» (выражение Э. Замокоиса). И даже в последней серии произведений, относящихся к 1906-1909 гг., («Обнаженная», «Кровавая арена», «Мертвые повелевают», «Луна Бенамор»), в которых преобладают психологические и порою философские темы, за спиной художника-мыслителя то и дело выглядывает публицист, ратующий против нелепых предрассудков по отношению к искусству («Обнаженная»), против варварского увлечения боем быков («Кровавая арена»), против покорности застарелым социальным и религиозным пережиткам («Мертвые повелевают») или против вероисповедной розни («Луна Бенамор»).

II

Испания втягивается все более заметным образом в круговорот капиталистического мирового хозяйства и как раз этот переходный момент в истории страны ярко и наглядно отразился в романах Бласко Ибаньеса.

Еще высятся кое-где остатки патриархальной старины.

На затерянных в море островках сохранились нравы и обычаи полуварварских времен (остров Ибиса в «Мертвые повелевают»). На девственной Альбуфере уцелели пережитки первобытного коммунизма и соответствующие ему нравы (дядюшка Голубь в «Детоубийцах»). В деревнях еще можно встретить учреждения, отзывающие глубокой древностью (суд в «Проклятом хуторе»). Народные праздники также примитивны и своеобразны, как в старину (состязание трубадуров и пильщиков во «Вторжении»).

И все-таки патриархальный мир осужден на гибель.

Испания вслед за другими европейскими странами превращается все заметнее в царство крупных промышленных городов и резких социальных контрастов.

Тщетны усилия крайних реакционеров оградить страну от вторжения в нее нового промышленно-демократического духа. Бесплодны их мечты вернуть ее к тем благословенным временам, когда население состояло из одних только «почтенных поселян», опекаемых «священниками и сеньорами», хранителями «священных традиций» (дон Уркиола во «Вторжении»).

Конечно, Испания все еще отсталая страна.

«Наши железные пороги, очень плохие, принадлежат иностранцам» – восклицает Луна («Толедский собор»). «Промышленность, в особенности главная её отрасль, металлургия, – тоже в руках иностранных капиталистов. Национальная промышленность прозябает под гнетом варварского протекционизма и не находит поддержки капитала. В деревнях деньги все еще прячут в потаенном месте, а в городах их отдают, как прежде, в рост, не употребляя на живое дело. Миллионы гектаров земли пропадают без правильного орошения. Крестьяне отвергают всякие научные приемы во имя старых традиций. Невежество возводится в национальную гордость».

И все таки капитализм, пробивая брешь за брешью в старом здании, постепенно видоизменяет всю его физиономию.

Грандиозные заводы в Бискайе («Вторжение»), огромные виноградники около Хереса («Винный склад»), крупные апельсинные плантации возле Альсиры («В апельсинных садах») – все свидетельствует о том, что капитализм покоряет одну область за другой, одно производство за другим.

Выступает новый класс господ, крупная буржуазия.

Трудом и грабежом, хитростью и энергией эти люди выбились из мрака безвестности и необеспеченности и стали на солнечной высоте богатства и власти, как король апельсинных плантаций, дон Матиас или владелец винного склада, дон Пабло Дюпон, как собственных заводов и пароходов, дон Санчес Моруэта или семья Брюллей, держащая в зависимости всю Альсиру.

Все увереннее звучит голос вождей юного капитализма, поющих гимны новой экономической силе, покорившей мир, этой силе, которая в одно и то же время и разрушает и созидает, перед которой вынуждены преклоняться даже и «короли народов, гордые, как полубоги» (Санчес Моруэта).

Вслед за предпринимателями поднимаются снизу вверх дети демократии, сын сапожника, становящийся модным тореадором и богатым барином (Гальардо в «Кровавой арене»), сын кузнеца, достигающий славы художника и положения миллионера (Реновалес в «Обнаженной») церковный служака, кончающий архиепископом, обитающим во дворце («Толедский собор»). А внизу образуется из обломков мелкобуржуазного мира класс рабочих, беспокойный и мятежный, работающий в рудниках и на заводах Бискайи, на виноградниках Хереса, на рисовых полях, окружающих Альбуферу. («Вторжение», «Винный склад», «Детоубийцы»).

Нигде нет однообразия. Везде противоположности и контрасты.

Та же грань, которая делит промышленное общество на буржуазию и пролетариат, расщепляет пополам и все профессии, все группы.

Одни художники вступают, благодаря таланту и счастью, равноправными членами в буржуазное общество, другие обречены на жалкую долю ремесленников и паразитов (Реновалес и Котонер в «Обнаженной»). Между тем, как тореадоры живут барами, бандерильеро и пикадоры влачат жизнь необеспеченных пролетариев (Гальардо и Насиональ в «Кровавой арене»). Тогда как Каноники утопают в роскоши, как сеньоры, церковный низ живет впроголодь («Толедский собор»).

Мощно вторгается капитализм и в заповедный мир деревни, беспощадно экспроприируя мелких собственников, превращая их в зависимых арендаторов, изнывающих в тисках ростовщика, еле сводящих концы с концами, часто трагически погибающих под гнетом тяжелых условий, несмотря на адский труд (дядюшка Баретт в «Проклятом хуторе», дядюшка Тони в «Детоубийцах»). Капитализм врывается даже в девственный мир Альбуферы. Лагуны засыпаются землей, шумят водочерпательные машины, недавние рыбаки превращаются в земледельцев, общинное владение озером уступает место частной собственности на землю («Детоубийцы»).

А на самом низу нового социального здания, созданного капитализмом, ютятся в нищете и грязи все обойденные жизнью, все выкинутые на улицу, все парии общества, интеллигенты-неудачники, тщетно пытающиеся проложить себе дорогу в заколдованное царство буржуазного благоденствия, и темное оригинальное «дно» – тряпичники, браконьеры, воры, сжимающие зловещим кольцом нарядный город, сверкающий богатством и роскошью («Дикая орда»).

Чем резче дифференцируется общество на враждебные классы, тем ярче вспыхивает внутри его междоусобная война.

Крупная буржуазия протягивает руку воинственным ученикам Лойолы, чтобы сообща господствовать над рабочей массой (Пабло Дюпон в «Винном складе», Санчес Моруэта во «Вторжении»). Пролетариат в свою очередь организуется в боевые кадры его вождями. В большинстве случаев это анархисты (как в странах с еще слабо развитой промышленностью), – как Луна («Толедский собор» или Сальватьерре, списанный с известного анархиста Сальвоечеа («Винный склад»).

Все чаще классовый антагонизм прорывается наружу в виде острой, порой кровавой социальной борьбы.

Устраиваются грандиозные митинги, объявляются стачки и локауты, происходят вооруженные столкновения («Винный склад», «Вторжение»).

Из тихой идиллии жизнь превратилась в поле непрекращающейся битвы.

III

Хотя Испания еще страна сравнительно отсталая, все же и она – даже по словам Луны («Толедский собор») – идет по пути «прогресса».

Старый мир отживает с каждым годом, теряя свою прежнюю фатальную власть над жизнью и умами новых поколений. Тени «прошлого» исчезают при свете разгорающегося дня. «Мертвые» перестают повелевать «живыми». Философия неподвижного застоя уступает место оптимистической теории «прогресса».

Этой верой в вечное движение к новым далям и высотам проникнуты почти все романы Бласко Ибаньеса. В них веет ожиданием и приветом новой жизни. В грезах пьяного «Пиавки», бредущего вдоль озера Альбуферы («Детоубийцы»), в пламенных речах анархиста Луны или агитатора Сальватьерры, в негодующих размышлениях и репликах доктора Аррести («Вторжение») слышится все тот же оптимистический призыв к будущему, которое родится в ореоле света и красоты из мрачных, обрызганных кровью развалин прошлого.

Этой верой в возможность победить темные силы прошлого, этой верой в прогресс дышит в особенности роман «Мертвые повелевают».

Дон Хаиме Фебрер по многим причинам склонен придавать власти прошлого слишком преувеличенное значение. Потомок старого опустившегося знатного рода, слава и блеск которого принадлежат не настоящему, а истории, он чувствует себя по рукам и ногам опутанным и парализованным оскудением семьи. Невозможность жениться на «чуэте» Каталине (в силу господствующих в обществе религиозных предрассудков), необходимость порвать с крестьянкою Маргалидой (в силу социального неравенства) должны еще более укрепить его в его пессимистической философии, в его убеждении, что живые не могут шагу ступить, не наталкиваясь на учреждения и верования, созданные прежними поколениями и мешающими свободе и счастью их потомков.

«Живых всюду окружают мертвые, – думает он. – Мертвые занимают все дороги жизни. Дом, где мы обитаем, построен ими, религия – их создание, законы, которым мы повинуемся, продиктованы ими, мораль, обычаи, предрассудки, честь – все их работа. Если бы прошлые поколения мыслили иначе, иначе сложилась бы и наша жизнь».

«Мертвецы не уходят, ибо они господа!» – таков печальный итог его размышлений. – «Мертвецы повелевают и бесполезно противиться их приказаниям».

Постепенно, однако, дон Хаиме освобождается от этой пессимистической философии и выходит на широкую дорогу более оптимистической оценки влияния прошлого на судьбу и поступки людей. В рабстве у внешних условий пребывают только примитивные животные. Ими в самом деле повелевают мертвые, ибо они «делают то, что делали их предки, что будут делать их потомки».

«Но человек не раб среды. Он её сотрудник, а иногда и господин. Человек разумное и прогрессирующее существо и может изменить среду по своему усмотрению. Он был рабом лишь в отдаленные эпохи, но победив природу, эксплуатируя ее, он прорвал роковую оболочку, где в плену томятся прочие твари. Что значит для него среда, в которой он родился. Он создаст себе иную, когда пожелает».

По мере этого душевного оздоровления меняются и взгляды дон Хаиме на исторический прогресс.

Первоначально, в период пессимистического угнетения, он был сторонником теории Ницше о кругообразном движении истории, исключающем всякую возможность восхождения к более высоким и совершенным формам и типам жизни, теории von der ewigen Wiederkunft der Dinge.

История для него – «бесконечное возвращение вещей».

«Народы рождаются, растут, прогрессируют. Хижина превращается в замок, замок в фабрику. Образуются огромные города с миллионами жителей, затем наступает катастрофа, города пустеют, становятся развалинами».

И снова начинается то же бестолковое движение, тот же самый процесс зарождения, роста и смерти.

«Всегда то же самое! Разница лишь в сотне веков! Кольцо! Вечное возвращение вещей».

Но и от этой исключающей возможность прогресса теории дон Хаиме в конце концов отказывается. Эта теория не более, как «ложь».

«Мир движется вперед, никогда не проходя дважды no старой колее!»

И роман, начавшийся такими пессимистическими нотками, завершается ликующим оптимистическим аккордом.

«Нет, не мертвые повелевают нами, a жизнь!»

Что это «движение вперед» есть вместе с тем движение ввысь, к более совершенным и высоким формам и типам, об этом красноречиво говорит другой герой Бласко Ибаньеса, Луна («Толедский собор»).

«Все доисторические времена, – восклицает он, – человек был двурогим существом, носившим следы своего недавнего животного состояния. Постепенно в нем стали обозначаться черты умственного и нравственного развития, хотя и продолжали еще жить зверские инстинкты и страсти. Грядущий же человек покажется в сравнении с современным тем же, чем был в сравнении с последним первобытный дикарь. Просветится разум, смягчатся инстинкты, исчезнет эгоизм и зло уступит место всеобщему счастию».

IV

В романах Бласко Ибаньеса дышит не только характерная для поднимающегося капитализма вера в вечный прогресс, но и свойственная ему страстная любовь к труду, к деятельности, его жажда покорить себе природу, чтобы эксплуатировать ее в своих интересах.

Когда Луна слышит жалобы мелких ремесленников, работающих на церковь, что труд есть проклятие Божие, он возражает, что он не более, как закон существования, необходимый для сохранения личной и мировой жизни, что без труда не было бы и жизни (что не мешает ему быть убежденным противником современной организации труда).

И с «пламенным воодушевлением» принимается он объяснять своим слушателям великое значение мирового труда, наполняющего и поддерживающего вселенную.

«Едва покажется солнце, как фабричные трубы выпускают клубы дыма, молот опускается на камни, плуг разрывает землю, печи разгораются, топор рубит деревья в лесу, локомотив мчится вдаль и разрезают волны пароходы!»

Любимыми героями Бласко Ибаньеса являются неутомимые работники, все равно в какой бы области они не работали, железные борцы против природы, не знающие ни устали ни разочарования – крупный предприниматель Санчес Моруэта, ищущий все нового применения для своей энергии и для своего капитала, бесстрашный рыбак Паскалуэт («Майский цветок»), неутомимые рыцари земли, крестьяне Батисте («Проклятый хутор») и Тони («Детоубийцы»), основатель большего магазина, дон Гарсия («Arroz y Tartana») и др.

Та же неистощимая энергия живет и в тех героях Бласко Ибаньеса, которые посвятили себя борьбе во имя лучшего будущего, в его агитаторах и пропагандистах, как Луна и Сальватьерра, которые, не зная устали, не считаясь с поражениями, не останавливаясь перед препятствиями, скитаются по стране, гонимые и преследуемые, собирая трудящиеся массы под знамя социального освобождения.

И каждая остановка на этом пути труда и борьбы является изменой великому закону природы и жизни. Всякое желание отдаться покою и отдыху влечет за собой роковые последствия. Всякая попытка уйти от деятельности в чувство сопровождается фатальным возмездием.

Певица Леонор («В апельсинных садах»), проведшая всю жизнь в мужественной борьбе за славу, вдруг чувствует желание уединиться в «голубом доме» тихого провинциального городка. Под влиянием окружающей идиллической тишины в её душе просыпаются несвойственные её боевой натуре сентиментальные наклонности, жажда любви и ласки. Она вступает в связь с местной знаменитостью депутатом Рафаилом и должна сурово поплатиться за эту измену деятельной трудовой жизни, так как возлюбленный бросает ее трусливо.

Тореадор Хуан Гальярдо поражал цирковую публику своей необычайной смелостью и ловкостью, и быстро сделал карьеру популярнейшего матадора. Но вот он влюбляется в знатную даму и под влиянием размягчающей страсти слабеет его энергия, исчезает его отвага и он так же быстро падает, как быстро поднялся. («Кровавая арена»).

Гонимый полицией анархист Луна укрывается под сенью Толедского собора в надежде тихо и мирно дожить свою полную тревог и бурь жизнь революционера. He в силах закрыть глаза на существующую и здесь несправедливость, он принимается просвещать темных ремесленников и церковнослужащих, которые превратно истолковывают его идеи, и, когда он им мешает ограбить собор, убивают его.

Всякий отказ от деятельности, от труда, от борьбы за существование становится началом нравственного падения, приводит к преступлениям и гибели. Пьяница Пиавка, проповедующий сознательное отречение от активной рабочей жизни, становится жертвой алкоголя и умирает грязной смертью от несварения желудка. Его приятель Тонет «Кубинец», предпочитающий труду праздную жизнь в трактире, на счет своей возлюбленной, совершает в угоду ей детоубийство и трусливо кончает с собою. («Детоубийцы»).

Романы Бласко Ибаньеса дышат не только свойственной развивающемуся капитализму жаждой труда и деятельности, но и характерным для него беспокойным духом, стремлением в даль, к новым, неизвестным странам, к покорению вселенной.

Этим беспокойным духом, этой инстинктивной тягой к лицезрению неведомых интересных и широких миров наделены очень и очень многие герои испанского писателя.

Дон Хаим Фебрер в ранней молодости исколесил всю Европу, гонимый с места на место жаждой новизны и приключений. Певице Леонор не сидится в провинциальном городе и ее властно тянет в большие города, где кипит и шумит жизнь. Луис Агирре восхищен Гибралтаром, который кажется ему преддверием к далеким экзотическим странам. Даже празднолюбец Тонет с восхищением слушает рассказы бывалых рабочих о далеких странах и ему чудится, что гнилая дыра Альбуферы вдруг превратилась в волшебный мир без конца и границ. Авантюрист Актеон («Куртизанка Сонника») покидает родину и, продавая свой меч то Карфагену, то Сагунту, ищет все новых переживаний, все новых приключений, все новые страны, которые можно покорить.

Во всех этих людях живет беспокойный дух старых авантюристов XVI века, этих смелых конквистадоров, которые покидали Испанию и отправлялись во все концы света завоевывать новые миры.

Недаром Бласко Ибаньес, как сообщает лично его знающий Замакоис – задумал написать в пяти частях роман о покорении Америки Колумбом, Кортесом и Писарро.

Это грандиозное произведение, имеющее целью возродить героическую эпоху великих авантюристов-конквистадоров, будет вместе с тем монументальным памятником, который увековечит дух современной буржуазно-демократической Испании, вступающей вслед за другими европейскими странами на путь мирового капиталистического хозяйства и органически с ним связанной колониальной политики.