Текст книги "Качим-кермек. Возвращение"

Желтая земля, красные горы
(метафизическая Азия Владимира Глухова)

В новом цикле работ Владимира Глухова 2012–2016 годов, несмотря на то, что они были созданы в Тюмени, вновь возникает образ Азии, такой узнаваемой и близкой, словно художник никогда не покидал ее. Если прежде азиатские мотивы были пронизаны острой, почти отчаянной ностальгией, в произведениях последних лет есть ощущение полной погруженности в этот мир таинственного Востока, переставшего быть пряным или экзотическим, но неизменно сохраняющего свое магическое притяжение. Автор вновь и вновь обращается к излюбленным образам, ландшафтам, персонажам. (Это и лукавый рыночный торговец, и похожий на Ходжу Насреддина рассказчик небылиц, и напоминающий суфийского шейха мудрец, и томные соблазнительные красавицы с персидским взглядом, и женщина в нарядных одеждах с младенцем на руках, величием своим подобная европейским мадоннам).

Герои произведений всегда приближены к плоскости холста, так что мы видим погрудное изображение или изображение лица. Портретный, по сути, формат, но это не портреты. За фигурой открывается стилизованный пейзаж, выстроенный на контрастных колористических отношениях, динамичном столкновении экспрессивных форм, ритмов. Отказываясь от объемов и перспективы, автор создает впечатление плоскостности. Однако художник компенсирует отсутствие глубины пространственных построений иного рода глубиной – метафизической.

Этого ощущения он достигает не при помощи тонких цветовых переходов, прозрачных, основанных на нюансировках полутонов и полутеней. Напротив, автор использует очень насыщенный, плотный цвет, который делает более весомым и материальным все детали и фрагменты изображения. Таким образом автор утверждает очевидность и подлинность своего собственного взгляда на вещи. Желтая земля, красные горы, синие кроны тополей – все вдруг делается таким явственным, четко очерченным, близким, что ошибиться нельзя – это настоящее («Добрый вечер»).

Удивляет то, как работы Владимира Глухова на бытовые сюжеты приобретают характер всеобщности, абсолютности. Художнику удается выйти за пределы повседневной ситуации, открывая нечто по ту сторону физической реальности. Автор использует множество приемов, чтобы добиться этого впечатления. Здесь важно все: сюжетный мотив с определенным эмоциональным состоянием (задумчивый взгляд девушки в картине «Навруз»); композиция с определенным ракурсом (бредущий вдалеке ослик на фоне деревни в «Оазисе»).

Особое значение придается необычному освещению. Так, в лучах закатного солнца все окрашивается в какие-то невероятные цвета, листва деревьев, сухая трава превращаются в золото, а спина быка становится огненно-красной с едва различимым орнаментом золотых отблесков последних лучей («Дорога домой»). Мы видим не сиюминутную картинку, но угадываем за происходящим здесь и сейчас разворачивающееся в вечном времени событие: спешащий дервиш погоняет быка, и тот перебирает ногами, качает головой от усилий при восхождении на холмы. И в то же время фигура наездника застыла в недвижимости, и кажется, длительность этого мгновения не окончится никогда.

В работах последних лет появляется постоянный мотив: присутствие дальнего и непостижимого космоса, явленного в том или ином воплощении. Иногда это выглядит как необъяснимый свет, разноцветными бликами взрывающий голубую небесную гладь («Хороший человек Саид-ака»). Или нависшие над домами светила-планеты, до которых можно добраться по обыкновенной лестнице («Ночные конфеты»). Или луна, проливающая сияющие волны холодного света на наш мир, по-иному окрашивая поверхности предметов, превращая красное в зеленое, желтое – в синее («Луна и грош»). Луна заглядывает в окна домов, любопытствуя, что происходит у людей, о чем они думают («Странный звук»). Лучистые звезды пристально всматриваются сквозь купол небес и как будто принимают участие в событиях человеческой жизни («Сретенье»). Герои этой композиции могут быть обычными людьми, простыми родителями появившегося на свет младенца, или же персонажами древних иранских, библейских или мусульманских сказаний. Пейзаж за спиной героев с равной вероятностью может быть палестинским, а может и таджикским. Эта многозначность возникает благодаря тому, что В. Глухов обращается к различным художественным традициям, очень умело приводя их в гармонию. Силуэты фигур напоминают иконописные изображения, в то же время в стилизованных чертах одежды можно видеть азиатские мотивы. Цветовое решение приближается к колористической системе национальной таджикской школы живописи, но в равной степени к приемам русского авангарда. Наслоение разных культурных традиций, их общность чувствуется также в полотне «Искушение правоверного Ибрагима». Герой напоминает и святого Иеронима, погруженного в писание, и святого Антония, окружаемого нечистью, и даосского отшельника, сосредоточенного на медитации.

И все же, намеренно или ненамеренно, Владимир Глухов практически во всех своих произведениях так или иначе воспроизводит Азию, воссоздает воспоминания об этой земле. Если он непосредственно обращается к излюбленной восточной тематике, то проводит параллели, намечает аналогии с другими мистическими традициями мира. Если же он находится в другом культурном пространстве и пишет сюжеты с российской тематикой, – в них неизменно присутствует дыхание азиатской культуры, с ее узнаваемым колоритом, неповторимым ароматом и звучанием.

Татьяна Борко,

искусствовед, член Союза художников.

Монолог с натурой

«Охота к перемене мест», путешествия, знакомства, жажда новых идей и впечатлений столь необходимы творческой натуре. Богатая на переезды и события жизнь художника Владимира Глухова, не имеющего возможности в период странствий закрыться в мастерской и смаковать рождение шедевра, благословенна для путевых набросков. На выставке их, к сожалению, не показать: они давно осели в частных коллекциях, разошлись по миру в качестве подарков, просто не сохранились. Их небольшой размер и хрупкая бумажная основа словно пасуют перед цветистым напором и размахом его живописных полотен. Границы возможностей этих «путевых заметок» объясняются самим способом появления на свет – они следуют за художником, являясь хроникой, частицей его перемещений во времени и пространстве. Созданные по горячим следам, они, случается, выглядят тревожнее, острее, стремительнее. Как трепещущая листва на кронах деревьев, где спутанные линии, словно кокон, обозначили движение жизни.

Порой рождение зарисовок изначально не предназначено для постороннего глаза, это авторский монолог. Поэтому, как в мистицизме исихазма, здесь присутствует «красноречивое умолчание»: достаточно полунамека, пунктира, легкого абриса, чтобы лицо прекрасной девы засияло, подобно луне в полнолуние. Другое дело – автограф, где есть конкретный адресат. С которым хочется задружить, поделиться впечатлениями, порадовать и даже покрасоваться, ибо ничто человеческое мастеру не чуждо…

Лично мне захотелось написать о графике не случайно. Можно очистить текст от громких фраз типа «цветовое построение, колористическое мастерство». Здесь живая прелесть природных форм то ложится на лист, как формула, то достигает апогея, высшей стадии игры, где белый фон – камертон ослепительного солнечного пространства («Белое солнце пустыни»), того самого испепеленного и душного «Шанбе», о котором писал рассказы сам художник. На переднем плане, как апофеоз изобилия периода расцвета ВДНХ, смачный натюрморт на рыночном прилавке, что дарит огромное воодушевление, вдруг перерастает в колоритного продавца, ожидающего покупателя, знающего цену не фрукту, но процессу «купи-продай». Это сочетание легкости, даже показной небрежности наброска, как творческой кухни и цепкости детали – то самое «дело тонкое», то-есть Восток. Мечта о счастье, где прохладная тень, обозначенная густым пятном, сулит нирвану, расположение по центру листа внушает ощущение «пупа Земли», а тонкий контур – зыбкость и призрачность этих миражей.

Изображения можно считывать как знаки, знание ситуации изнутри, где подлинная Азия не только тюрбан, путаная ткань полотна, как затейливые речи, обволакивающие, ласкающие слух. Не только и не столько полосатый или узорный халат, или колоритная внешность, а особое место на планете. Мир хрупкий и вечный, как древневосточная цивилизация, балансирующая на грани прописных истин и традиций, между ненавистью и войнами и великолепием памятников культуры, и урбанизированный, где рядом – современный Восток, проявляющийся в мало-мальской, случайно зацепленной детали, как Древний Рим обломком ствола колонны в современном мегаполисе.

Восток, знающий толк в изыске каллиграфии и тонком наблюдении, поднимающем бытовой эпизод на уровень философского моралите, ставший незыблемым каркасом для графических работ Владимира Глухова.

Художник не упускает случая полюбоваться и поиронизировать над ситуацией, но за этим игровым, импровизированным началом всегда стоит мастер – глобальный, серьезный, грамотный. Вобравший в родословной, в искусстве, в «среде обитания» знойную Азию и холодную Сибирь, он щедро одаривает своих героев очарованием контрастов. Человеческая жизнь, находящаяся в извечном метании между духом и телом, нам понятна, поскольку этот дуализм объединяет в себе возможности познавать этот мир. Человек, в чьей судьбе удивительным образом повстречались Восток и Запад, также дуалистичен. А потому, путешествуя по городам и странам, получив прекрасное столичное, мм европейское художественное образование, он остается художником, в котором проявились архетипические черты культуры азиатской: колоритной, древней.

Античность сделала человека центром мироздания, пупом Земли, а искусство Востока превозносило величие и мудрость ритмов Вселенной. Поэтому даже присутствие на бумаге главных героев, будь то красавица с бровями, словно серп, или бородатый аксакал, взятых крупным планом, подразумевает большой мир вокруг. Мир, где мудрость бытия равноприсуща и глобальному – цепи гор, и малому, как затерявшаяся у их подножия постройка. Это знание жизни изнутри, где все малозначимое и мимолетное обращается в вечность, придает округлым бокам чайника не просто солидность, но сакральность. А древесные кроны над головой дамы в цветастом платке поднимают ее статус до мифологии, как минимум Флоры или другой богини, отвечающей за плодородие. Вот сад, деревья в котором кругами, зигзагами и кудрявостью линий пробуждают завихрение ассоциаций и метафор, как речь восточного человека, что не обходится без эпитетов и аллегорий. И подпись на этих рисунках диагональная, с чувством и размахом так же вторит их ритмичному появлению на свет, становится родственницей древней вязи, так органично сплетающейся с орнаментом или узором.

Графические зарисовки в данном альбоме не носят характер иллюстраций, привязанных к конкретному тексту. Это визуальные комментарии, носящие характер такого же свободного рассказа, полета мысли, жизненных наблюдений, размышлений о ней. Кажется, что контакт с этими вещами максимален, их можно потрогать и ощутить кончиком пальца, они не требуют дистанции, как живописные произведения. Вещи тонкие, чуть намеченные росчерком пера, но в них есть эстетская законченность, легкость бытия. Порой это озорство, порой – элегантная каллиграфия, но свободолюбивая и самодостаточная настолько, насколько художник позволяет ей проявляться технически и сюжетно. То линия тороплива, рвется и мечется, как жутчайшая кардиограмма, ибо сердце трепещет от жара, припечатывая к бумаге эти ситуации, то в повторах одинаковой длины и густоты рождает медитативный настрой. Отдельные детали вообще могут порвать привычные связи с вещным миром, с окружением и парить на листе, вырастать до огромных размеров или ложиться в ладони гор маленькими предметами человеческого мира. Не знаю – побуждает ли это к рождению картин или помогает удовлетворить жажду творчества, но мне они интересны сами по себе, ибо сильный и самобытный, зрелый мастер узнается, «как птица по полету».

Что же касается «предмета изображения», то каким бы отрадным размышлениям или «минутным печалям» Владимир Глухов ни предавался, какими видами, жанрами или сюжетами ни был бы увлечен, он всегда центростремителен. Перед нами «азиатский» автограф, как знак вечного присутствия в жизни художника этого мира, словно яркое сюзане, висящее на стене в его мастерской.

Оксана Огородникова-Косгко,

искусствовед, член СХ России.

Тюмень.

Автостоп в Таджикистан
(Литературные отчеты и зарисовки-наброски)

Постигать науку автостопа, ее трудности и бонусы-ништяки, я начал довольно давно. В 83-м году прошлого века. Первый автостоп я совершил по маршруту Бухара – Душанбе. (До Бухары из Москвы я тогда доехал поездом). Впечатление от того путешествия меня так обрадовали и заинтересовали, что я на следующий год уже поехал из Москвы до дома чистым автостопом. Я, студент, по недомыслию, лени и недоверия к себе – не писал в те разы подробных путевых дневников и мало рисовал. Ехал и ехал. Смысл автостопа тогда для меня, был в процессе езды.

Потом я уже дважды участвовал в перегоне экспедиционных, археологических машин «ГАЗ-69» и «ГАЗ-66» от базы АН СССР до базы АН ТаджССР. От Москвы до Душанбе. Причем два раза разными маршрутами. Первый раз – через Уральск на Арал, далее на Бухару, Ташкент, Ленинабад и через два перевала, на Душанбе, а второй – через Волгоград на Каспий, а потом Арал, Бухару, Термез и, уже по долине, через Денау, в Душанбе. Только тот человек, кто достаточно много ездил в экспедиции, а я – такой человек, поймет, зачем начальники археологических, да не только археологических, экспедиций гнали машины из Москвы в Душанбе. Экипировка машин и качество водителей сильно отличались от местных, с базы АН ТаджССР. А машина в экспедиции это – очень, очень важная вещь! Водительское умение – тоже. Характер водителя на третьем плане… Так вот. После длительного перерыва в моей автостопной практике, когда я уже волею судьбы оказался в Тюмени и, страшно тоскуя по родине, так тоскуя, что был готов отправиться в путь пешком или на велосипеде, я вспомнил свой опыт автостопщика. Недолго думая и собираясь, 1 сентября 2011 года я отправился в путь. На этот раз я делал довольно подробные отчеты о путешествии, делал наброски и публиковал их в интернете в Живом Журнале. Затем, в 2014 году, тоже осенью, я отправился по тому же маршруту. Также делал наброски и литературные отчеты. Конечно, можно было бы делать отчеты более подробные, особенно в 14-м году, но уж простите меня грешного и ленивого, как уж есть… Судя по тому, как много людей интересовались моими отчетами, читали их и комментировали, я понял, что вполне могу их опубликовать в отдельной книге, как эта, которую вы держите сейчас в руках, и рассчитывать на ваше благосклонное внимание. Спасибо!

Путешествие в Среднюю Азию, 2011 г

Тюмень – Петухово

Утром мой дорогой друг Владимир Геннадьевич Богомяков заехал за мной в мастерскую. Бога (ласковое прозвище В. Г. Богомякова) любезно согласился довезти меня до границы с Казахстаном, а по дороге заодно собрать курганских грибов, которые не в пример тюменским гораздо радиоактивнее, и потому, а может, и не потому, червь их не ест и размером они с автомобильное колесо.

Бедный Бога не знал, вернее, знал, что до казахской границы от Тюмени 400 километров, но не подозревал, что это так далеко.

В. Г. почти не спал эту ночь. В 4 утра он встречал младшего сына в аэропорту. Мне было его искренне жаль, я предлагал ему отречься от данного мне обещания, но Бога был тверд. К тому же он успокоил мою щепетильную совесть, сообщив, что за рулем будет его старший сын Гена, и, мол, «на хрен он еще нужен?» – Гена без проблем довезет меня куда надо.

Мы ехали по трассе Тюмень – Курган, и мне, не раз ездившему по этой трассе, она на этот раз сильно нравилась, потому что теперь она была Началом Пути в Азию!

Бога, несмотря на усталость, был очень весел и рассказывал полезные истории о поселках-героях, которые мы проезжали. О Червишево, где когда-то происходили какие-то события, об Исетске, где жил отец Боги и добрый дедушка Гены, последний первый секретарь Тюменского обкома перед развалом СССР, а теперь скромный пенсионер.

Пару раз Бога с внутренним нажимом сказал: «Ну ничего! Это очень хорошее приключение! Хрен бы когда я попал на эту казахскую границу, если бы не Владимир Иванович Глухов со своими авантюрными закидонами!» Я с ним соглашался, ибо это точно, и я бы никогда не попал сюда, если бы не его, Владимира Ивановича, закидон.

Нам нужен был городок Петухово в Курганской области. Возле него, судя по карте, был переход границы. Нужно свернуть с трассы Тюмень – Курган налево, на трассу М-51, и по ней проехать еще 195 км.

На развязке мы свернули налево. На указателе было написано, что эта дорога ведет в Омск, что она действительно М-51, но про Петухово ни слова. Но мы решили ехать дальше. Все равно другой дороги налево не было, тем более М-51.

Часа через полтора мы стали беспокоиться. По-прежнему на указателях ни слова про Петухово. Мы решили спросить у кого-нибудь. По обочине ехал велосипедист. Он оказался женщиной. У нее было растерянно-испуганное лицо, и, услышав мой вопрос, она радостно пожала плечами.

– Нашел кого спрашивать! Бабу! Ты, Владимир Иванович, ваще не понимаешь ничего в жизни! Бабу спрашивать. Они же все неадекватные! – укорил меня Бога.

Рядом со мною сидела жена. «Какой же ты, Бога, нетактичный!» – думал я, хотя полностью разделял его мнение о женщинах.

Гена решил навести справки на заправке, потому как, по его словам, с прохожими, даже мужчинами, нефига иметь дело.

– Людям надо верить! – с пафосом рек Бога.

– Нет, – возразил Гена. – Люди просто так, от нечего делать, ради прикола, могут отправить тебя куда угодно! Сам не раз так делал! – и бодро пошел на заправку.

– Какой-то непутевый сын вырос у меня, – с затаенной гордостью сказал Бога. – Зачем живут они? Че делают? Непонятно.

На заправке сказали, что мы едем правильно.

Надпись «Петухово» появилась на дороге только непосредственно рядом с ответвлением дороги направо. Городок Петухово со стороны выглядел ничего так, красиво.

До КПП надо было ехать еще 16 километров.

На КПП нас поразили полная тишина и отсутствие людей и машин. Меня сей факт не только поразил, но и обеспокоил. Как ехать стопом дальше, если нет машин? Да…

Мы скромно поели в кафешке, попили чаю. Мне еще добавили беспокойства поварихи, уверявшие, что через КПП пешеходов не пускают! Хоть на самокате, но только не пешком!

Навруз (memento mori).

Х/м. 70 х 100 см.

2012 г.

Дорога домой.

Х/м. 90 х 120 см. 2016 г.

Ревнивица.

Х/м. 90 х 100 см.

2016 г.

Оазис.

Х/м. 70 х 100 см.

2012 г.

Сретение

Х/м. 90 х 165 см.

2016 г.

По над оврагом.

Х/м. 140 х 200 см.

1996 г.

Пасхальное гуляние.

Х/м. 75 х 100 см.

1996-03-16 г.

Последний вопрос.

Х/м. 75 х 100 см.

2017 г.

Добрый вечер.

Х/м. 90 х 120 см.

2016 г.

Все это оказалось глупостью. Наши пограничники, с которыми у меня исторически, по жизни, сложились самые лучшие отношения, пропустили меня без слов. Единственное, чего не разрешили, – это фотографировать. Я хотел снять провожающих меня. Не дали. Но я заметил, что Владимир Геннадьевич Богомяков снял на телефон, как я обнимаюсь с погранцами.

Петухово – Петропавловск-Казахский

Остальные пограничные мытарства я прошел без проблем, казахские в том числе, и оказался наконец в долгожданном Царствии Средней Азии. Тут надо сказать, что все отчеты о прохождении казахской таможни устарели. С 1 июля 2011 года отменили досмотр личных вещей у переходящих границу людей. Декларации тоже отменили. Все очень просто теперь. Одна проблема для идущих пешком: расстояние между российским и казахским КПП – 2 километра. С моим большим рюкзаком пройти эти 2 км по жаре было не то чтобы тяжело. Нежданно.

Я обменял 500 руб. на тенге по курсу 1 к 5 в кафе у заставы.

Машин не было.

Совсем.

Я достал свой складной стульчик для этюдов, и уселся на обочине трассы в теньке, и приготовился ждать очень долго. Я готов был там и заночевать и приглядел полянку для установки палатки. Разведал цены на еду и воду в кафешке. Цены ничем не отличались от российских.

Я забыл сказать: казахские погранцы объяснили мне отсутствие машин тем, что сегодня 1 сентября – святой день! Все гуляют!

Что же, я тоже решил гулять на своем стульчике до темноты.

Через час вторая по счету машина остановилась. Водитель, крепкого телосложения, классической русско-интеллигентной внешности, с очень доброжелательным лицом, охотно взял меня до Петропавловска. Багажник был забит, и мы положили мой рюкзак на заднее сиденье, прямо на пачки печенья и вафель. На мое замечание, что печенье так можно и помять, водитель легко махнул рукой и сказал, что от того оно не станут ведь несъедобным!

Водитель представился Игорем. Рядом с ним сидел его сын, юноша лет 17. Эрик – представил его отец. Хотя я не видел лица Эрика, но его затылок явно выражал неодобрение щедрости отца. Игорь с улыбкой и какой-то особенной легкостью, проявлявшейся потом в пути не раз, сказал сыну: «Надо людям помогать! И потом, у меня будет еще один собеседник. Ничто так не сокращает путь, как хороший попутчик».

Эрик промолчал.

Игорь легко рассказал, что они с сыном совершили давно задуманную поездку в Карелию. Сейчас едут домой, в Караганду.

Я радостно предложил себя в попутчики до Караганды. Игорь согласился. Эрик молчал.

Выяснилось, что Игорь сегодня уже прошел больше тысячи километров. Не спал почти сутки и не собирается сбавлять темп до Караганды, до которой еще столько же. По словам Игоря, он шел с крейсерской скоростью 120 км в час, будет и дальше идти с этой скоростью, извинился, что меня на заднем сиденье может укачать. Я выразил надежду, что этого не случится. Игорь предложил мне не стесняться и спать когда мне будет угодно, тем более что можно удобно использовать мой рюкзак в качестве подушки. Я (надеюсь, не менее любезно) предложил себя в качестве бессменного собеседника до Караганды и заметил, что, если нужно, могу поменяться местами с юношей, чтобы мальчик поспал. Игорь, на этот раз твердо, сказал, что тут он консерватор и не желает менять сложившийся расклад. Игорь мне все больше нравился!

До Петропавловска (89 км) мы доехали быстро. Дорога хорошая. Азии пока не чувствовалось совсем. Петропавловск выглядел совсем русским, с явной советской окраской городом. На мое замечание об этом Игорь ответил, что Петропавловск до развала Союза был на 90 % русским и сейчас на 70 % русский. И хоть правительство Назарбаева и объявило казахский государственным языком, сделать его языком межнационального общения не удается. Всюду, особенно на севере Казахстана, все говорят на русском.

В Петропавловске Игорю надо было решить одну проблему, возникшую недавно из звонка по телефону. Ему требовалось ликвидировать системную аварию на сервере фирмы, которую он обслуживал уже не один год. Он извинился, что нам придется потерпеть часик, пока он не устранит неисправность, потом тронемся дальше. Я готов был терпеть гораздо, гораздо больше в надежде уже сегодня ночью быть в Караганде, на 300 км южнее Астаны, фактически – в центральном Казахстане. За один день, намного меньше, чем за сутки, проехать стопом так далеко! Редчайшее везение!

Петропавловск был уютным, теплым, как теперь принято говорить среди людей моего поколения, советским городком. Вступала в противоречие с этим определением большущая мечеть желтого дорогого кирпича с выкрашенными голубой масляной краской куполами и нарисованными окнами на минарете. При таких габаритах дешевая масляная краска и фальш-окна удручали.

У этой мечети мы дождались представителей аварийной фирмы, которые нас сопроводили до здания, где помещался сервер. Игорь хоть и был там пару раз, не помнил, где это здание находится. Квадратно-гнездовая планировка города, по его словам, приводила его в пространственное замешательство, он абсолютно терялся в искусственности прямых улиц.

«Наш человек!» – в который раз подумал я.

Меня удивил в Петропавловске один проспект – восемь полос! Широкий, по масштабам сопоставимый с Садовым кольцом в Москве. Это в городке, где 10-этажный дом, наверное, редкость.

Игорь ушел с представителем фирмы, а мы с Эриком остались ждать. Был теплый вечер. Наконец-то я ходил по асфальту (пока еще не мягкому) азиатского города!

Я пошел по улице в поисках магазина.

В магазине было мало народа. Цены, конечно, в тенге. Меня сильно удивило, что цены были в основном как в Тюмени, а некоторые, например на кондитерские вкусности, выше. Я взял бутылку лимонада за 45 тенге (15 руб.), а коврижку за 600 тенге килограмм не стал. Дорого! Дороже, чем в Тюмени!

Вернувшись к машине, я разложил стульчик и уселся у оградки. Сразу подошли три мента. Я встал с готовностью. Оценив, они отошли без претензий.

Я сидел на маленьком складном стульчике и наслаждался. Люди ходили мимо меня, мальчишки катались на роликах, тетки несли какие-то большие сумки, старики шли важно и с достоинством. Мне казалось или на самом деле, но люди здесь были совсем другими, иначе двигались, по-другому разговаривали. Я не о языке сейчас, хотя, судя по обрывкам фраз и крикам мальчишек, говорили они в основном на русском, я о манере, выражении лиц и тела, о цвете и свете. Вот свет, несомненно, был совершенно другим. Еще не тем, о котором я тосковал, сидя в Сибири, но уже близким. Еще недостаточно пыльным, недостаточно мягким, но уже тем, о котором говорили русские монахи: «Красота – без пестроты». Правда, те монахи говорили так, имея в виду другой свет, но мне кажется, они бы не очень обиделись на меня, что я так вольно трактую их понимание мира, ибо я говорю сейчас о вещах чистых, нестяжательных, недостаточных, конечно, в смысле стяжания Духа, но стяжания души чистой – несомненно.

Юноша Эрик смотрел на меня сквозь лобовое стекло «тойоты» (он выполнял указание отца ждать в автомобиле), смотрел внимательно и уже через 10 минут – не так настороженно.

«Вот и хорошо!» – подумал я.

Прибежал Игорь. Именно прибежал. Взял сумку с инструментом и побежал обратно, заверив нас, что хоть авария и сложная, но он справится минут за 20. Мне Игорь положительно нравился! Столько доброжелательства. Столько внимания к людям. Столько энергии!

Петропавловск-Казахский – Караганда

Через полчаса мы уже мчались в Кокчетав. Дорога хорошая, на мой невзыскательный вкус. Но не на вкус опытного водителя вроде Игоря. По его мнению, дорога была плохой, но, как он рассказал, за последнее время Казахстан очень продвинулся вперед в деле строительства отличных дорог. По его словам, президент Назарбаев, насколько мог, проникся пониманием, что если нет дорог, то нет и страны. Строить стали много, и главное – очень хорошо и на удивление быстро. Если раньше, в начале века он, выезжая в Россию, поражался, насколько хороши дороги в России и плохи в Казахстане, то сейчас точно наоборот. Путин сильно сдал – таков был его вердикт.

Про Медведева он ничего не сказал.

Он обратил мое внимание на технологию строительства дорог. Рядом с дорогой, по которой мы ехали, шла работа по прокладыванию временной – хоть и грунтовой, но ровной, сильно утрамбованной и которую поливают несколько раз в день, дабы не пылила. По этой запасной дороге должны будут открыть движение, пока будут ремонтировать старую. Вернее, не ремонтировать, а делать новую. Срыв старую до основания. Потрясающе!

Правда, Игорь умерил мой восторг, рассказав, как казахские чиновники пилят бюджет, используя строительство.

– Что же, значит, воровство государевых людей – не совсем уж черта, присущая только русским, – не без удовольствия подвел черту я.

– Конечно! Казахи не менее умелы в этом деле! – согласился Игорь. – Про узбеков уж молчу! Только их Каримов не дает им вполне доказать это. Во всяком случае, на государственном уровне.

Тут нам пришлось съехать на ту самую запасную грунтовую дорогу. Игорь снизил скорость до 60 км. Так проехали километров 10–15. Эрик обратил внимание отца, что слева машины уже едут по нормальной, асфальтной дороге. Чертыхнувшись, Игорь стал искать возможность вернуться на дорогу. Вскоре мы мчались с прежней скоростью 120 по новой, абсолютно ровной дороге! Дорога была изумительная! Правда, двухполосная, но все же, по-моему, шире обычной. Удовольствие довольно быстро кончилось. Километров через 30 нам пришлось вновь съезжать на объездную, грунтовую дорогу. Так мы гуляли с дороги на дорогу раза три. Пока я не уснул.

Да! На одном из маневров мы задели днищем машины асфальт, съезжая с новой дороги на объездную. И дважды нам с Эриком пришлось выйти из машины, чтобы разгрузить ее и вновь не бить днище.

Я стоял в степи. Кругом была тишина и пыль. Пыль подняли мы. Движение машин вокруг было не очень сильное. Я вновь наслаждался тем, что стою на земле предков. Мне и вправду это очень нравилось!

Но мне быстро пришлось сесть в машину: Игорь спешил.

Вскоре я уснул.

Проснулся я уже на подходе к Астане. Дорога была просто потрясающе хороша! По словам Игоря, ее построили чуть не за год! Восьмиполосная, с высоким решетчатым бордюром посередине и красными огоньками, яркими фонарями на высоких столбах по краям. Прям проспект Ленина! Охренеть! Бедный Гитлер! Узкопленочные казахи его переплюнули.

Заехали на заправку. Тут Игорь меня огорошил. Неполадки с тормозами. Он открыл капот, повозился и сообщил, что оставшиеся 300 км придется ехать на ручном тормозе. Шланг лопнул. Тормозная жидкость вытекла. В сложившейся ситуации ремонтировать систему нет возможности. Во как!

Мое доверие к Игорю было выше всего разумного. Я решил не покидать сломанную машину и ехать с ними до Караганды…

Конечно, мысли крамольные меня не покидали. В них я удивлялся Игорю. Как можно рисковать жизнью сына и, не дождавшись утра, не починившись, ехать в ночь без тормозов? Я представлял, что бы было, если бы со мной были сын или жена? Поехал бы я дальше? В мыслях я, конечно, отвечал себе – нет. Не поехал бы!

Но я еще раз говорю, я проникся полным доверием к Игорю.

На заправке я купил сладкого печенья и, когда проехали Астану, предложил его Игорю. Впервые за дорогу Игорь ответил довольно резко: «Нет! Ближайшие 300 км мне будет не до печений!»

Худо ли, бедно ли, но до Караганды мы добрались. После Астаны я опять уснул. Мое спокойствие меня удивляло. Проснулся, когда Игорь сказал: «Вот и дома!»

Было полчетвертого утра.

Мы заехали куда-то в микрорайон и сдали Эрика матери на руки. Сему факту я поначалу удивился. Потом я понял, что Эрик, видимо, сын от первого брака. Мать Эрика выбежала в белом банном халате во двор, нежно обняла сына, суховато кивнув Игорю.