Текст книги "С юмором и серьезно"

Крым. Первое знакомство навсегда

Побывал я во многих странах. Видел берега разных морей и с суши и с воды. Но самым запомнившемся на всю жизнь, во всех подробностях, для меня остается вид южного берега Крыма со стороны моря. Первый раз увидел я это фантастическое зрелище в период летних каникул после пятого класса. Отец тогда командовал мощным морским буксиром и получил задание отбуксировать построенный на верфях Восточной Германии речной пассажирский теплоход, предназначенный для Волго – Донского бассейна. Теплоход спустили по Дунаю до моря, а по морю он самостоятельно идти не имел права – речной! Надо было его на буксире доставить в Ростов-на-Дону.

Так как рейс был каботажный (без выхода за границу), капитан имел право брать родню на борт в качестве пассажиров. Мама и мы с братишкой отправились в плавание. Мы не просто отдыхали, а всё время познавали морской быт и правила. Драили вместе с матросами палубу, стояли на руле (пробовали) под надзором вахтенного рулевого. На следующий год я уже был оформлен официально на полставки матроса-рулевого и нес вахту без скидки на возраст. Отец учил нас работать с картой, прокладывать курс и определять место корабля на карте. Самым точным было определение места по ориентирам на берегу. Тут-то и насмотрелись мы на Крымские утесы, бухты, маяки и скалы. Скорость нашего каравана была узлов 12-14, небольшая. Крым мы огибали весь световой день. Шли не далеко от берега, милях в трех – пяти, и полуторакилометровые скалы, казалось, нависали над нами. Как сейчас вижу замаскированный в скалах вход в Балаклавскую, особо охраняемую бухту с подземными стоянками подводных лодок. Вижу отвесные зубья горы Ай-Петри над Алупкой, вершину горы Чатыр-Даг, высшую точку Крыма, белую россыпь Ялтинских домов по склону горы, «шахматную» башню Ласточкиного гнезда, сады Массандры и, конечно, неповторимый силуэт медведя лежащего у воды над лагерем Артек – гору Аю-Даг! Отец перед войной учился в Севастопольском военно-морском училище, за время курсантских практик исходил всё Черное море. Рассказам его о берегах и случаях из курсантской жизни, связанных с ними, не было конца.

Таких путешествий около Крымских берегов у меня было с десяток. Ходил и на буксире с отцом, а когда он уже командовал большим сухогрузом и ходил за границу, всё же выкраивал во время отпуска пару недель, чтобы свозить нас на круизном лайнере по маршруту Одесса-Севастополь-Ялта-Сухуми-Батуми и обратно. Впоследствии я и сам проходил этот маршрут частично или полностью, вывозя на теплоходе, ещё школьником, в качестве тренера, команду Измаильских ватерполистов в Туапсе, а потом с женой, в отпуске. Так что Крымские берега для меня как собственная квартира. Знакомы все углы. Побывал я, конечно, и на суше. В Севастополе мы всей семьей навещали боевого товарища отца, в Керчи лазали на гору Митридат и фотографировались у памятника героям, купались на лучших в СССР пляжах Евпатории. В Ялте я две недели тренировался в составе сборной команды школьников Одесской области в марте 1961 года. Помню поездку на вершину горы Ай – Петри по извилистому серпантину. Мы взяли такси, семиместный ЗИМ, заплатили два рубля с копейками, и часа три наслаждались удивительной дорогой горными и морскими видами. Позже туда протянули канатную дорогу.

Первый полет на самолете у меня тоже связан с морским переходом. Один раз мы на буксире тянули баржи в Херсон, а оттуда до Одессы летели на пассажирском самолете. Это был ЛИ-2, переделанный военный «Дуглас» времен войны. Но впечатление это не испортило. Наоборот, первый полет и ценен небольшой скоростью, низкой высотой, когда всё на земле просматривается в подробностях, низким рокотом бензиновых моторов, вращающимися лопастями винтов. Эти сорок минут навсегда запали в память.

Еще пару моментов вспоминается в связи с этими морскими переходами. В Ростове мы сходили на Ипподром, смотрели бега рысаков запряженных в коляски. Работал тотализатор. В советские времена это был единственный вид азартных игр на деньги, не считая государственной лотереи. Перед заездом лошадей представляли публике. Я несколько раз называл приглянувшуюся мне лошадку будущим победителем забега и всё время угадывал. Отец дал мне рубль и позволил купить билет тотализатора на понравившуюся лошадь. Как только я поставил деньги моё везение как отрезало. Не угадал ни разу. Тогда и засела в голове мысль не играть на деньги. И я следовал этому правилу очень долго. Даже бывая в казино Лас Вегаса или Сан – Сити в ЮАР, игра меня не затягивала. Я считал глупостью, пытаясь зашибить случайную деньгу, бездарно проиграть честно заработанное. Не знал я тогда, где подстерегает главная опасность играть и проигрывать, что есть банки, фондовые биржи с акциями, облигациями, деривативами, фьючерсами и опционами…

Еще к одной стороне жизни мне удалось прикоснуться в этих детских морских походах. Радист нашего корабля накупил на толкучке в Ростове массу песен запрещенного тогда советской цензурой певца Петра Лещенко. Песни были подпольно записаны на рентгеновских снимках, как тогда говорили – на ребрах. Запрещали Лещенко за то, что он уехал на Запад из Бессарабии занятой Сталиным в 1940 году. Жил в Румынии, но пел исключительно на русском, и песни его пользовались огромным успехом в СССР. И вот наш корабль выходил в открытое море, где не пахло цензурой, и из громкоговорителей неслись прекрасные, легко запоминающиеся песни. Здесь и лихая «У самовара», и знаменитая «Москва золотоглавая», и грустная «Журавли» (Здесь под небом чужим я как гость нежеланный…), и пронзительная «Я тоскую по родине». Так что эти песни я впитал душой навсегда, пел их с удовольствием. Сейчас слушаю иногда собрание песен Петра Лещенко, которое скачал, порывшись в музыкальных уголках интернета, и перед глазами встает борт корабля, самое синее в мире Черное море и отвесные скалы Крыма. И еще очень сильно напоминает южный берег Крыма северный берег Кипра, где я сейчас часто бываю. Те же скалы обрывом растущие почти из моря и поросшие соснами, рассыпанные по склонам белые домики в садах, и то же, лазурное у берега и темнеющее к горизонту, море.

Шило и его роль в высшем образовании

Четвертый курс института. Зимняя сессия. И грандиозный облом. На теплотехнике! Предмет, которого мы с другом Валерой не опасались, зная, что профессор разрешает на экзамене пользоваться конспектом. Разведка доложила. Мы перед сессией обязательно собирали сведения о преподавателях – как кто принимает экзамены. На этот раз разведка нас подвела. По крупному! Кто же мог предположить такое!? По плану мы шли на экзамен с чужим конспектом, спокойно готовились и, имея кое-какие знания, приобретенные на лабораторных и практических занятиях, не сомневались в положительной оценке. На лекции мы принципиально не ходили. Считали это напрасной тратой дефицитного времени бурной молодости.

Вот и нарвались! За пять дней до нас теплотехнику сдавала параллельная группа. Мы поинтересовались, как прошли экзамены. Подробности были убийственными. Профессор разрешал пользоваться конспектом. Но мы не знали одного маленького пустячка! Дабы другой студент, не посещавший лекции, не воспользовался чужим конспектом, профессор протыкал каждый конспект, побывавший у него на экзамене, обыкновенным сапожным шилом! Эта дьявольская хитрость поставила нас перед пропастью «неуда» и автоматической потери стипендии. Явиться на экзамен без конспекта значило сознаться в непосещении. Надеяться даже на «трояк» в этой ситуации было бессмысленно! Всё! Кранты сессии!

Выход был только один. За оставшиеся 3–4 дня написать конспект! А это толстая 90 страничная тетрадь с чертежами, формулами, текстом! А с чего списывать? Проблема. Конспекты нужны всем! Одним готовиться, другим переписывать, как и нам. Валера еле – еле нашел свободный конспект по теплотехнике, случайно оставшийся у нашего товарища. Он учился на два курса старше и уже шел на защиту диплома. Толстая тетрадь в коленкоровом переплете была благополучно «прострелена» шилом, но переписывать содержимое пробоина не мешала. Вот когда я впервые почувствовал, что 24 часа в сутках – очень мало! Но к вечеру накануне экзамена каторжный труд был закончен. Оставалось только соблюсти неукоснительное правило – хорошо выспаться перед сдачей.

Утром, со свежеиспеченными конспектами наперевес, мы явились на кафедру. Валера упросил присутствующих коллег студентов пустить его на сдачу в первых рядах. Я решил подождать, осмотреться, что да как? В щель неприкрытой двери аудитории было видно, как мой друг брал билет и отдавал профессору конспект. Тот повертел тетрадь в руках, удостоверился, что шило еще не касалось девственно целых листков и обложки, и начал неторопливо перелистывать странички. Потом, вдруг, с удивленным лицом начал о чем-то спрашивать Валеру. Тот с недоумением на лице парировал вопросы. Но видно было – профессор явно чем-то недоволен. После короткой перепалки преподаватель пожал плечами, и Валера пошел готовиться к ответу. Ясно было, что наш план в чем-то дал «пробоину». Валера вышел грустным и задумчивым. Без оценки. Профессор не поставил сразу «неуд» в зачетку и разрешил подготовиться и прийти еще раз. При самом лучшем раскладе, выучив материал, угробив массу времени и сил, можно было рассчитывать на троечку. При повторной сдаче, обычно, больше никто не ставил.

Оказалось, что дотошный преподаватель увидел в конспекте старые, двухлетней давности, обозначения физических величин, которые уже были заменены на новые. Кто устроил нам такую «диверсию» в академических кругах мы не узнали. Но факт оставался фактом. Не могли старые обозначения звучать на лекциях текущего тогда года. Валера, конечно, уверял профессора, что не присутствовал только на одной, максимум двух, лекциях и списал недостающий материал у старшего коллеги… Но ученый муж стал гонять его по всему материалу. Результат не мог быть иным!

Что делать!? Этот вопрос вслед за классиком задал себе я. Соваться с таким же «дискредитированным» конспектом не имело смысла. В поисках выхода я накручивал петли в коридоре перед дверью в аудиторию. Выхода не было! Друзья сочувственно смотрели на меня, пытаясь как-то ободрить, мол, придешь еще раз, сессия длинная, да из-за одного «хвоста» не отчисляют.… И вдруг! Как кстати бывает это «ВДРУГ»! Профессор вышел из аудитории посмотреть на защиту дипломов, проходившую на кафедре в другом помещении. Принимать экзамен остался его ассистент, молодой парень, аспирант кафедры, подрабатывающий преподаванием. С криком: – «Пропустите, срочно, вопрос жизни и смерти!» Я растолкал очередь перед дверью и влетел в аудиторию. Сдал зачетку, схватил билет, стараясь успеть до возвращения профессора. Ассистент поинтересовался моим конспектом и, не раскрывая его и даже не проколов шилом, разрешил готовиться. Подготовился я очень быстро, опередив двух-трех моих товарищей, взявших билет раньше меня. Главное было начать отвечать ассистенту, до прихода бдительного корифея теплотехнических наук. Вопросы были не из трудных. Половину ответов я помнил еще из школьного курса физики. А заумные формулы и выводы списал с конспекта. Из дополнительных вопросов помню только, что они не представляли труда, вроде КПД паровоза.

Вышел я, сияя и не совсем веря в своё везение. В зачетке красовалось «отлично», что еще раз заставило нас подумать о превратностях судьбы и непредсказуемости её изгибов.

Рассказ подводника

Конец шестидесятых. Лето. Я с женой в первом после окончания института и работы в Норильске отпуске. Гуляем по широкому Проспекту Суворова в нашем южном городке. Навстречу идет морской офицер в летней, белой парадной форме, с кортиком на боку, в фуражке с белым верхом. Стройный, высокий, с улыбкой на лице идет уверенной походкой военного. Картинка с открытки! Рядом с ним невысокий гражданский, сутуловатый, одно плечо ниже, с шаркающей походкой, в старенькой кепке и видавшей виды майке.

Подходим ближе. Вот не ожидал! Так это же два моих одноклассника. Флотский – Иван Куля, другой Мишка Тищенко по прозвищу Чан – Кайши, за чуть раскосые глаза. Радость, объятия, восторги. Знакомлю с женой Таней. Приглашаю друзей в гости. К маме. Отец, капитан дальнего плавания, в рейсе.

Мама обрадовалась гостям. Накрыла стол, достала вина. Я рассказал об учебе в Одесском Политехническом, о работе в Норильске. Мишка, он после седьмого класса закончил строительное профтехучилище, работал маляром, поведал о своём последнем подряде. Красил купол Покровского собора в центре города. Хвалил батюшку за хорошие условия договора. Вспоминали учебу, школьные проделки, друзей. Ведь не виделись лет шесть.

Но самым интересным был рассказ Ивана.

Вы помните, ребята, я в школе учился так себе. Сказывалось трудное детство. У меня отец держал большое домашнее хозяйство, огороды за городом, да еще пасеку. Меня эксплуатировал жестко. Не до книг было. Да и способностей к наукам и желания учиться у меня не было. Иногда выкраивал время на спорт. Помните, на Дунае, в затоне была секция по гребле. После школы и армии собирался пойти на Судоремонтный слесарем.

А тут в Военкомате предложили поступать в Военно – Морское училище, в Севастополь, на офицера подводного флота. Расписали все выгоды и престиж морской службы, учебу на всем готовом, большие оклады подводников и т. д. Я засомневался, что не сдам вступительные экзамены, мол, в аттестате одни тройки, кроме физкультуры. Военком успокоил. Главное, что медкомиссию прошел, да и твой разряд по байдаркам поможет. В училище спортсмены нужны. Отец не хотел отпускать меня, рассчитывал, что я и дальше буду ему по хозяйству помогать, но в военкомате ему включили «патриотическую песню». Куда денешься. Стране нужен защитник, вы им будете гордиться!

Набралось нас пять человек. Дали нам денег на билеты на пароход из Одессы. Поехали. В училище поселили в казармы, одели в старенькую флотскую робу и с первых дней приучали к уставным отношениям и флотскому порядку. Утром пробежка, зарядка. Строем в столовку, строем на самоподготовку, строем на экзамены. Все прошли усиленную медкомиссию. Забраковали процентов тридцать прибывших. Осталось примерно столько, чтобы набрать курс. Оценки ставили с большим натягом. Получить «неуд» было просто нереально.

Надо было выбирать специальность, кем служить, на каких постах в подводной лодке. Я, сдуру, пошел в «машинисты». А это силовая атомная установка! Ошибку свою понял, когда на втором курсе начались занятия по физике. А я в школе ее не знал, да и что знал, забыл. Пришлось буквально зубрить! А что, не сдашь зачет, вместо увольнительной в город, самоподготовка. Дальше хуже! Стали изучать реактор. Вещь секретная. Ни учебников, ни литературы. Только конспекты лекций и внутренние методички училища. Всё секретное. Позанимались, сдай. Тяжело было. Спасало, что за сборную училища греб. На первых ролях в команде был.

После третьего курса попал на практику. На Камчатку. На настоящий атомоход. Три месяца стажировался, из них месяц в дальнем походе, почти всё время под водой.

Однажды ревуны заревели, красные лампы замигали. Что-то в реакторе случилось. Командир БЧ-5 построил вахту. Объяснил причину тревоги. Одно из уплотнений на трубопроводах в зоне реактора дало течь. Повысилась радиация, вот лампы и замигали. Надо устранять.

– Добровольцы есть? – задал он вопрос.

– Шаг вперед.

Ну я, уверенный, что вся шеренга дружно шагнет вперед, как в популярных фильмах про героев, решил не отставать. Шагнул. Осмотрелся. Я один вышел в добровольцы! Потом я понял почему массового героизма не наблюдалось. Служить ребятам по три года. Сколько рентген нахватаешь в сумме за все подобные случаи! А людям хочется вернуться после службы не лысыми. Да и жениться все хотели, а не инвалидами доживать.

В общем, одели меня в «скафандр», объяснили порядок ремонта, дали на всё не более 4 минут. Я управился за 2 -20. Что надо заменил, затянул. Потом прошел обработку. Всё было в порядке.

Пришла пора готовить диплом. Тут у меня вообще пошла черная полоса. Материалы из секретки давали на определенное время. Ночью не догонишь, чего не успел. Чертил как угорелый. Очень боялся не успеть. Для теории совсем времени не оставалось. За время пока диплом писал похудел на 4 кило! И нервы уже на грани помешательства были.

Когда пришел день защиты, я был как зомби. Руки тряслись, глаза лихорадочным блеском горели. В голове было пусто, как в колбе под вакуумом. Развесил в перерыве комиссии свои чертежи. Чувствую, что всё забыл. Чего говорить, не помню. Выскочил из училища. Забежал в гастроном напротив. Купил пол-литра портвейна и за ближайшим кустом из горлышка, залпом выпил.

Хоть руки перестали дрожать. А тут уже вызывают. Комиссия 7 высших офицеров. Во главе адмирал из штаба флота. Рапортую – курсант Куля прибыл для защиты дипломного проекта.

Адмирал спрашивает:

– Куля. Что-то фамилия знакомая. Мы встречались?

– Никак нет, товарищ адмирал! – отвечаю по уставу, а у самого внутри всё оборвалось. Амба, думаю. Адмиралу не сдам!

– А ты, сынок, практику не на Камчатке проходил?

– Ну да, так точно, на ноль восемнадцатой.

– Так это ты добровольцем сальник набивал в отсеке? Читал я в сводке.

– Так точно, товарищ адмирал.

Пожилой морской волк встал из за стола президиума комиссии, прошелся вдоль развешенных листов и попросил комиссию вызывать следующего курсанта.

– А с курсантом Кулей я сам тут разберусь.

Я чувствовал, как холодный пот течет у меня между лопаток. Но стоял смирно, ел глазами адмирала и ждал казни.

А адмирал вдруг спрашивает, знаю ли я порядок пользования спасательными средствами! Вопрос детсадовский. Это матросы – новобранцы в учебке проходят. А у курсантов с первого курса в подкорке сидит. Я шпарю ответ, как в наставлении. А он жестом меня останавливает:

– Молодец! Хороший курсант. Да что-то у тебя текущие успехи по предметам не ахти. На четверку согласен? Или еще поспрашиваю? – с хитрой улыбкой спрашивает он.

– Согласен! – выпаливаю я. И чувствую, как отпускает мандраж, как высыхает пот, перестает бухать сердце и наваливается страшная усталость, как после самой длинной гребной дистанции.

Комиссия дружно согласилась с предложением председателя и меня отпустили.

Вот теперь два месяца гуляю. Женюсь. И во Владик, на лодку.

Спасибо, Володя, что пригласил. Тетя Рая, – окликнул он мою маму, ушедшую в кухню, – спасибо! Всё очень вкусно. Побегу. Свидание.

Запомнился мне этот незатейливый рассказ. В нем и азарт молодого курсанта, и мудрость старого адмирала, что понимал и ценил ПОСТУПОК, и вера в наш народ. Его ругают, унижают, обзывают быдлом. А он себе живет своей великой историей, своим широким характером, не думая о политике, не выкрикивая лозунгов. Каждый на своём месте. А страна идет себе не оборачиваясь на мелких и подлых шавок, гавкающих из подворотни.

Сильная и непобедимая.

Пари. История одного экзамена

– Разобью задачу на три этапа, размышлял я, готовясь к взятию очередной вершины. Альпинисты назвали бы ее «семитысячником», не меньше.

– Первое – это решить задачку. Дело не сложное, только бы угадать с билетом!

– Второе, посложнее. Надо устроиться так, чтобы наверняка содрать с учебника ответы на вопросы.

– Ну а третье…попытаться ответить на дополнительные вопросы и, действуя по обстановке, вымучить вожделенный «уд».

Да и на всё про всё у меня три неполных дня, кризис жанра.

Так обдумывал я подготовку к не совсем обычному экзамену в летней сессии третьего курса Одесского Политеха в 1965 году. Экзамен был по одному из самых провальных для студентов предмету – Теория машин и механизмов (ТММ). Известная присказка гласит – сдал Сопромат, можешь влюбиться, сдал ТММ, можешь жениться. Сопромат был сдан и забыт еще на втором курсе, что не мешало нам влюбляться и до этого, а вот сдать ТММ, расшифровывали мы эту аббревиатуру как ТУТ МОЯ МОГИЛА, еще предстояло. Второй особенностью этого экзамена было пари. Я его сдуру, или из-за молодой бравады, заключил со всей группой после обмыва скудной стипендии. Сбрасывались по рублю. Но это целая бутылка «Червоного Мiцного» (красного сладкого 18 градусного) на каждого. О закуске при недостатке средств никто не задумывался. Видимо, моя бравада легко этим объяснялась. Началось с замечания старосты группы в мой адрес:

– Ты бы, Володя, походил хоть чуть на лекции по ТММ. Читает доцент, он назвал фамилию, говорят, на экзаменах зверь! Да еще, увидит совсем незнакомую морду, может разозлиться. Я полез в бутылку:

– Да неужто он всех двести человек с потока в лицо помнит!? Спорю на рубль с каждым из группы, что сдам ТММ с первого захода, при этом ни разу!!! не появившись на лекции. Присутствующие с большим энтузиазмом поймали меня на слове. Все были уверены в успехе. Да и что им было не согласиться, каждый из группы рисковал одним рублем. Я же, в случае пролета, полновесной стипендией. И сколькими походами на разгрузки мне пришлось бы латать эту дыру в бюджете, не хотелось и думать.

Спорил я, конечно, рискуя, но надеялся на свой опыт и наработки по сдаче экзаменов. Для меня это был своего рода спорт, да еще и игра, как в казино, с высокими ставками и самым настоящим азартом! Мы с друзьями еще в период школьной производственной практики по слесарному делу на судоремонтном заводе начали подозревать, что инженерные знания и суровые производственные будни идут как-то параллельно и пересекаются редко. Окончательно убедились мы в этом на первых курсах института. Тогда кто поступил в ВУЗ, не имея трудового стажа, или армейской службы, первые полтора курса зарабатывали стаж и учились на вечернем отделении. За полтора года работы на реальном производстве, «пощупав» производственные отношения и роль инженерного корпуса в выполнении плана, мы поняли одно – чтобы стать инженером, нужен Диплом! Остальное к реальной работе на производстве отношения не имеет! Помню, как один из профессоров, убедившись в полном незнании студентом материала, со вздохом ставил тройку, приговаривая:

– Инженера из тебя не выйдет. Но главным инженером работать сможешь.

А чтобы получить диплом надо сдать все экзамены. Задача простая, но не всегда легкая. Надо УМЕТЬ СДАВАТЬ ЭКЗАМЕНЫ!

Правда, уже ко времени поступления в институт, в области сдачи экзаменов я имел немалый опыт. Сдавал я их в каждом классе школы, начиная с четвертого. И каждый экзамен превращался в серьезную партию со многими входящими вариациями. Выучить билеты было самым простым, хотя и необходимым. Этому уделялось больше всего времени. В школе этого иногда и хватало, и было нетрудно. Но всё равно, уже немаловажным был учет личности преподавателя, его привычек и склонностей. Одному надо было отвечать строго по учебнику, другой расцветал от удовольствия, если ты добавлял что-то вычитанное самостоятельно, сверх программы. К одному надо идти в первых рядах, другого подождать, когда сморит…

Всё это в институте превратилось в прикладную науку, исповедуемую нашей дружной, сплоченной группой. Группа наша состояла, в основном, из спортсменов, защищавших честь института и всего студенческого спорта Одессы. Было у нас семь перворазрядников, и даже мастер спорта. Кто не относился к спортсменам, состоял в художественной самодеятельности факультета. Поступали мы на разные факультеты и специальности, но, не набрав проходных баллов, были устроены на специальность “Киноаппаратура”. На эту специальность поступало только три любителя кинопродукции, так что конкурса не было. Коллектив подобрался сплоченный, мы не допустили ни одной потери в личном составе, хотя некоторые однокашники производили впечатление дремучих неучей. Мы всегда уговаривали преподавателей на “трояк” товарищу, а иногда привлекали к этому процессу даже деканат. И только на четвертом курсе группа понесла первую потерю, чемпионка области по толканию ядра Аня Бойченко плюнула на учебу и по собственной воле перешла в студенческую столовую на раздачу. По названию специальности группа имела шифр К – 31 и у некоторых преподавателей носила неформальное прозвище «Краснознаменная».

К каждому экзамену коллектив единомышленников готовился творчески. Опрашивались старшекурсники, ребята с параллельных потоков, с целью прояснить личность экзаменатора: его привычки, пристрастия предпочтения, манеру принимать экзамен, любимые темы, дополнительные вопросы и т. д.

Один любил, чтобы стол экзаменатора был застелен красной скатертью, другому надо было обязательно поставить букет, третий не мог обойтись без пары бутылок лимонада и бутербродов. Были и такие, кто размягчался, если в первых рядах сдающих экзамены к нему садились симпатичные блондинки, желательно в мини-юбках. После этого остальная группа проскакивала как на крыльях. Некоторые преподаватели-либералы разрешали пользоваться конспектами и учебниками при подготовке ответа, другие зорко следили за списывающими и выгоняли за шпаргалки с экзаменов.

Конечно, среди нас были и старательные студенты, зубрилы. Но основная масса была очень занята соревнованиями, тренировками, выступлениями в самодеятельности и относилась к учебе «по остаточному принципу». Да еще некоторое время у нас отнимали подработки на погрузочно-разгрузочных работах. Любимыми местами шабашек были Винзавод и Завод шампанских вин. Тяжесть мешков с пустыми бутылками и ящиков с готовой продукцией компенсировалась доступом к ее дегустации. Надо еще не забывать, что Одесса курортный город с массой соблазнов, красивыми девчонками и дешевым вином. Особенно трудно было в летнюю сессию, в июне, когда всё желание учить билеты смывается набегающей на соседний с институтом пляж черноморской волной. На занятия времени катастрофически не хватало. В группе даже было негласное соревнование – кто меньше посетит занятий. Безоговорочное первое место всегда занимал мастер спорта по волейболу, член команды Одесского «Буревестника» Володя Пугасей. Победить его в нашем конкурсе было невозможно – он вообще не ходил на занятия. Так что мне приходилось довольствоваться твердым вторым местом. Я по своей системе появлялся на семинарских и лабораторных занятиях, там, где присутствует одна группа, два-три десятка студентов, и преподаватель лица запоминает. На лекциях, где идет поток по 200–300 человек смысла появляться не было. Материал есть в учебниках и чужих конспектах.

Готовиться к ТММ я начал обстоятельно, по привычным наработкам. Достал у товарища конспект, запасся в библиотеке учебниками. Конечно, пытаться учить материал, состоящий практически из многоэтажных формул, вывод которых занимал порой несколько страниц, было невозможно и глупо. Монументальный том «Курс ТММ для ВУЗов» весил килограмма три. Я сосредоточился на дополнительных вопросах. Пошел в институт и сел под дверью аудитории, где наш доцент принимал экзамен у параллельной группы. Сначала я попросил показать мне преподавателя, чтобы не нарваться на неприятность на экзамене, я же до этого его ни разу не видел. Затем я стал спрашивать у коллег, выходящих после сдачи, какие дополнительные вопросы задавал доцент. Результаты опроса заносил в тетрадь. Спрашивал я, конечно, и об оценках. Результаты меня просто шокировали – половина получала неуд и шла готовиться ко второй попытке. Тучи сгущались, но расслабляться было нельзя. Просидев под дверью два дня, я набрал с полсотни дополнительных вопросов. Это были вопросы, не требующие долгих выводов и объяснений. В основном недлинные формулы и короткие правила. Весь третий день мы с моим однокашником зубрили эти пятьдесят заветных ответов.

У меня было еще одно правило – как бы ни был запущен материал, в ночь перед экзаменом надо хорошо выспаться. Отдохнувший мозг работает намного быстрее, находчивее, и иногда достает из глубин памяти знания, о которых ты даже не подозревал. Итак, хорошо выспавшийся, выбритый, проглотивший кофе с бутербродом в буфете, я подошел к дверям аудитории за 20 минут до начала экзамена и записался в первую шестерку соискателей, что запускалась сразу.

Порядок сдачи ТММ несколько отличался от обычно принятого на экзаменах. Сначала надо было решить задачу и сдать ее ассистенту, затем, в случае успеха, можно было тянуть билет с основными вопросами и сдавать доценту. С задачами я был знаком на практических занятиях, но несколько однобоко. Задачи на зубчатые передачи были усвоены хорошо, а вот другой тип – на взаимодействие звеньев – был благополучно прогулян. Я разглядывал билеты с задачками не долго. Каждая задача имела чертеж. Я сразу увидел проступающие на обратной стороне контуры чертежей. Мои любимые зубчатые шестеренки, собранные в редуктор, выглядели как группа прямоугольников. Ненавистные же звенья во взаимодействии проступали как отвратительные паучьи конечности. Смело выудив нужную задачку, я посмотрел на нее с напускной самоуверенностью, мол, что тут решать! Уселся прямо на первом столе перед экзаменаторами и быстро всё оформил. Сообщив о готовности первым из всей шестерки соискателей, я уверенно подсел к ассистенту и предъявил ему решение. Доцент, он еще был свободен, с одобрением смотрел, как я разделался с задачей и, видимо, сделал для себя на мой счет какие-то выводы. Я взял билет по теории, и он отправил меня на задние ряды аудитории готовиться. Это меня вдохновило, можно было почти свободно списать с конспекта ответы. Но как глубоко я ошибался, что переписанные груды формул мне как-то помогут.

– Что это?

Спросил он, ткнув пальцем в какую-то букву огромной, многоэтажной формулы.

– Сигма в квадратных скобках,-

Выдавил я из себя, понимая уже, что следующий вопрос будет смертельным.

– Да, сигма. А что она обозначает?

Единственное, что я знал в этот момент, молчать, значит провалиться.

– Моисей Семенович, понимаете, я хорошо выучил ход вывода этой формулы. У меня отличная зрительная память. Но смысл этих терминов и обозначений от меня, к сожалению, ускользает.

– Как такое может быть!? Вывод сделан правильно. Остаётся пояснить смысл взаимодействия величин. В чем дело, студент?

– Это, наверное, от того, что мне не удалось присутствовать на вашей лекции именно по этой теме…

– Вы не были на лекции! Как такое могло случиться на моём курсе!

– Как раз я ездил на соревнование за институт, а потом переписал у друга формулы, а смысл без вашего объяснения, мне не дался…

– Ах, так передо мной спортсмен! Вы знаете, юноша, у меня есть сын. Он тоже учится в нашем институте и тоже защищает его честь на соревнованиях (ну, допустим, по шахматам, неважно). Доцент, повышая голос продолжил:

– Но когда мой сын сдавал экзамены по любому предмету, ни у одного преподавателя, никогда не возникало вопроса, был он на лекции или нет. Он всегда отвечает блестяще!