Текст книги "С юмором и серьезно"

Вишневка

С пятого класса я учился в прелестном бессарабском городке Измаиле. Городок на 70 тысяч жителей на берегу Дуная. В основном, частные дома, красивые тенистые улицы с абрикосами, шелковицей и орехами. Как у Антонова …пройду по абрикосовой, сверну на виноградную и на тенистой улице я постою в тени… Масса фруктов, дешевые продукты и почти полное отсутствие минусовых температур зимой. Рай для школьников, особенно, летом на каникулах.

Школу я закончил в 1962 году. Тогда еще выпускным был 10 класс. Нам по 17 лет. Собравшись с еще тремя одноклассниками поступать в Одесский Политех, мы начали всерьез готовиться к вступительным экзаменам. Собирались по очереди у кого-нибудь дома, решали задачи, зубрили физику, английский, повторяли возможные темы сочинений по литературе, готовили шпаргалки…

Не забывали и о приятном отдыхе-ходили на пляж, играли в баскетбол, благо площадку уже давно соорудили прямо во дворе городка из двухэтажных домов на 8 квартир, где мы и жили.

Мечтали о том времени, когда поступим в институт, будем студентами. Довольно самоуверенно смотрели в будущее, не допуская и малейшей осечки на экзаменах. Размышляя, как будем отмечать наше поступление в студенты, придумали «программу» будущего торжества. Договорились, что «обмывать» событие будем исключительно напитками собственного производства. К алкоголю отношение у нас было, можно сказать, прохладное. Во-первых, все всерьез занимались спортом, были чемпионами города по разным видам, а некоторые и чемпионами области. Во-вторых, в Бессарабии вино было более распространенным напитком, чем вода. У большинства наших одноклассников, живущих в частных домах, в подвалах хранился изрядный запас вина с собственных виноградников. Даже иногда в повестку родительских собраний 6-7-х классов включался вопрос: – «Уважаемые родители! Не давайте вина детям ДО ШКОЛЬНЫХ ЗАНЯТИЙ!». Когда мы хотели «приятно провести время», то заходили к кому-нибудь из таких одноклассников «делать вместе уроки». Родители, обычно, очень были рады, что пришли хлопцы подтянуть их оболтуса по программе, и тут же посылали чадо в погреб принести графинчик. Ну а напротив школы был ларек с разливным сухим красным по 11 копеек за 200 граммовый стакан. Но всё это было натуральное сухое красное вино кисловатое для наших детских пристрастий. И решили мы заготовить к торжеству напитки повкуснее. Каждый обязался соорудить какую-то сладкую наливку. Благо материала для наливок было на все вкусы. Что каждый готовил, держалось в секрете. Увидели мы всё и попробовали только на «банкете».

Наша самоуверенность нас не подвела! Все четверо благополучно влились в студенчество. Экзамены мы сдали хорошо, сказалась общая подготовка и старание. Там где решался вопрос о приеме при равенстве баллов помогли и наши спортивные достижения. Каждый ВУЗ подбирал себе достойные спортивные сборные.

И вот перед отъездом на учебу моя мама накрыла нам стол и ушла к соседям. Тут мы начали представлять свои самодельные шедевры. Попробовали и абрикосовку, и смородиновую, и малиновую настойки. Были и купажи (смеси), например крыжовник с шелковицей или персик с белым виноградом… Всё это приготовленное с большим старанием и соблюдением технологий, семейных и придуманных авторами, и на вкус и на вид было великолепным. Наконец, я с торжественным видом вынес из кладовки две бутылки из– под шампанского. Хотелось устроить друзьям торжество, и я заложил в эти сосуды вкуснейшую вишневку и закупорил как настоящее шампанское-родной пробкой с проволочным замком. С большой помпой я повернул проволочный язычок, чтобы освободить пробку…

Когда пришла мама и посмотрела на потолок, с которого нет-нет да и падали отдельные вишенки, она только вздохнула: – «Да ладно! Забелим. Главное, что поступили!»

Пряник

Дело было в шестом классе. Весной. На большой перемене все ходили в школьный буфет. Мама давала мне рубль каждый день, а после реформы 1961 года – 10 копеек. На рубль можно было взять, например, пирожок с горохом или капустой и стакан кофе. В тот день я соблазнился красивыми на вид пряниками. Взял 100 грамм пряников и кофе. Кофе выпил без труда. С пряниками вышла заминка. Испекли их, наверное, в период штурма Измаила, не укусить. Я пару штук кое-как размочил в кофе, а один решил догрызть во дворе. Весенний двор бурлил! Школьники гоняли мяч, играли в пятнашки, прыгали друг через друга, играя в чехарду. Не было только стоящих или сидящих. Детская энергия требовала выхода в эти двадцать минут перемены. Я вынул изо рта мешавший мне «каменный» пряник и запустил в толпу. На мою беду, в водовороте бурлящих учеников я не заметил школьного завхоза. Это был небольшого роста, плотный старикан с бритым черепом. Кстати, полковник в отставке, прошедший всю войну, ветеран. Мой пряник угодил прямо в его колоритную лысину. Полковник осмотрелся, поднял с земли увесистый кусок кирпича и поманил меня пальцем. Бросал я с крыльца, был виден как на ладони. Отпираться было бессмысленно! Взяв меня за руку и потрясая поднятым в другой руке камнем, он поволок меня на расправу к директору. Директор, тоже бывший полковник-фронтовик, уже готов был принять к хулигану самые строгие меры, но всё-таки, хотя и не сразу, но услышал мои оправдания. Оба ветерана не могли поверить, что такую шишку мог оставить обыкновенный пряник.

– Ты, Вова, ври да не завирайся! Мы на войне не такое видали. Знаем что от чего!

– Да Вы пойдите, посмотрите в буфете на эти пряники! Не сдавался я,

– Ну, пожалуйста!

Видимо, любопытство взяло верх, и начальство повело меня в общепит, за качество обслуживания в котором отвечал как раз завхоз. Когда они попробовали на зуб эти «осколки гражданской войны», я был немедленно удален из буфета и забыт. А из-за закрытых дверей доносились раскаты командирских голосов. Особенно выделялся бас завхоза. В нем соединилась и досада за недосмотр за качеством питания и еще саднившая обида за полученную шишку. С тех пор пряники в буфете были свежайшими, а когда я здоровался с завхозом, он непроизвольно потирал лысину.

Адмиральский кот

Эту историю я люблю рассказывать тем, кто жалуется на людей, что плохо едят, капризны и переборчивы. Некоторым эта притча помогает правильно относиться к проблеме, другие обижаются, что их любимое чадо (или мужа) сравнивают с животным. Судите сами.

В наших двух домах в послевоенном Ломоносове, под Ленинградом, тесно заселенных представителями Балтфлота, единственную отдельную квартиру занимала семья адмирала Тимофеева. Самого адмирала я видел раз или два, видимо занятой был человек. А вот Его сынка – восьмиклассника Витьку – не любил весь двор за зазнайство. Впрочем, речь не о нем. Адмиральша, мать Витьки, толстая, крикливая тетка, держала в доме на правах любимца толстого, пушистого кота Васю сибирской породы. Основными обязанностями этого ленивца, было, вкусно есть и вдоволь спать. В промежутках он лежал на подоконнике и глазел во двор. Однажды в начале лета семья адмирала засобиралась в отпуск в южный санаторий. Как не упрашивала мужа адмиральша взять кота с собой. Ответ был категоричен – НЕТ! Что делать!? Куда девать любимца!? Проблема решилась просто. Ухаживать за котом согласился пожилой отставной мичман Федотыч. Жил он бобылем и занимал комнатку как раз в квартире напротив адмиральской. Слегка поломавшись для порядка и поднятия вознаграждения за труды, он согласился присмотреть за животиной.

– Ты уж, Федотыч, отнесись с пониманием и старанием. Ведь от сердца красавца моего отрываю. Наставляла старика адмиральша.

– Он у нас не простой кот. Ест только куриные котлетки. Да только свежие, вчерашние в рот не возьмет. Сможешь, Федотыч, курочку приготовить-ощипать, мясцо обобрать да на фаршик прокрутить. Добавь чуть молочка и обжарь, не слишком. Горячие не давай, обожжется. Можешь сметанкой помазать.

– Ты хозяйка не сомлевайся. Что мне эти котлетки сварганить! Посложней готовили. Раз плюнуть! Езжай спокойно.

Повздыхав напоследок и оставив Федотычу денег на курятину, сметану и молоко, не забыв и «наградные» за труды, адмиральша с семейством отбыли на два месяца на юга.

Отпуск закончился, и семья адмирала вернулась к месту службы. Адмиральша еще на лестничной площадке начала сиропным голоском:

– А где мой Васенька любимый? Соскучился по мамочке? Сейчас я тебя покормлю вкусненьким. Отперла дверь, но в квартире кота не обнаружила. Постучала к Федотычу-где Вася?

– Так бегает где-то, почесал мичман шею.

– Ох и шустрый он у Вас! Гулена. Придет, куда денется.

Адмиральша начала накрывать на стол, кормить семейство. Вдруг в приоткрытую на площадку дверь влетела какая-то стремительная серая тень и бросилась на кухне к мусорному ведру. Вытряхнув на пол мусор, Васька, а это был он только вдвое похудевший и имевший вид настоящего дворового забияки, выудил шкурку от колбасы и с урчанием стал ее поглощать с бешеной скоростью.

– Васенька! Ты ли это!? – запричитала хозяйка и попыталась взять его в руки. Васька рявкнул на нее, подняв дыбом шерсть на загривке, и прошмыгнул опять во двор. Вечером притащился усталый, заглотил, не разбирая оставленную ему еду и рухнул спать на подстилку. Федотыч на все вопросы отвечал уклончиво и однообразно:

– Котяра хороший, любит гулять, ест всё. Котлет не просил.

История на этом закончилась, хотя адмиральша долго поджимала губы при встрече с соседом, выражая недовольство. Соседкам она жаловалась на Федотыча:

– Испортил мне кота, месяц кормлю– не могу в вес привести. Гуляет много.

Так она и не узнала всех подробностей перевоспитания ее любимца.

Федотыч раскрыл «тайну» спустя некоторое время во дворе за домино с приятелями. И то после хорошего угощения «Московской». После отъезда адмиральши мичман на полученные за кота «подъёмные» хорошо загулял. Про Ваську вспомнил дней через десять и пошел отпирать дверь в адмиральские хоромы. Мимо него пролетел обезумевший за это время Васька. Он дня три отъедался по помойкам. Потом стал приходить в свою квартиру, находя там объедки от холостяцких ужинов. Так и жили.

– А как же котяра не сдох за десять суток без воды и пищи? Засомневались мужики.

– Дак там стояла корзина с луком, усмехнулся старый мичман.

– Так и спасся, лук весь сгрыз, паразит!

Трансформация иллюзий

Когда я размышляю над теми изменениями в своём сознании что касаются восприятия жизни, отношения к устройству государства и своего места в нем, к догматам сверху и пониманию снизу, почему-то перед глазами встает эпизод давнего студенческого прошлого. Может быть, в этом примере наиболее ярко проявилось разрушение идеалов, или идолов, и возвращение сознания к жестким реалиям повседневности.

Дело происходило на заводе «Кинап» в Одессе в начале 60-х годов прошлого века.

Цех сборки мелких серий представлял собой огромный, с половину футбольного поля, ангар с площадками сборки крупных киноаппаратов, монтажных столов, осветительных приборов и другой техники и рядов верстаков для рабочих. Представьте картину: по проходу между верстаками, подобрав полы синего сатинового халата-тогдашняя спецовка ИТР-выпучив в страхе единственный глаз и вереща диким голосом что-то похожее на «Помогите, караул, убивают!!!» несется старый, лысый, сухой как перечный стручок, мастер Исаак Моисеевич. За ним с килограммовой кувалдочкой, свирепым лицом и криками– «Убью, сволочь! Я эти деньги ЧЕСТНО!!! Заработал!» мчится, и уже догоняет, молодой рабочий Коля Микалян. До смертоубийства, слава Богу, дело не дошло. Старшие товарищи перехватили террориста. Бедного Моисеича еще долго поили водой и уговаривали не выносить сор за пределы цеха. А он всё приговаривал; – «Войну прошел, глаз потерял, но так близко к погибели не был!»

Предыстория этого события такова. В то время на дневные отделения ВУЗов принимали абитуриентов только с двухлетним стажем работы в народном хозяйстве или после армии. У меня со товарищи не было ни того ни другого. Мы поступили прямо со школьной скамьи, и нас на полтора года отправили на вечерний факультет. Распределили нас по предприятиям родственного будущей профессии профиля (мы учились по специальности киноаппаратура). За три семестра мы должны были заработать недостающий стаж и, главное, убедиться в железной необходимости тщательного усвоения институтской программы.

Мы с моим одноклассником, а теперь одногрупником по институту, Валерой попали учениками слесарей в этот цех на Кинапе. Могли бы нас с полным правом зачислить и как рабочих 1 разряда, ведь мы в школе 2 года на уроках производственного обучения прошли курс «Слесарного дела с основами материаловедения» и были аттестованы по второму разряду. Но заводское руководство сослалось на внутренние инструкции, положило нам 35 рублей в месяц ученических и 3 месяца на подготовку к экзамену на 1 разряд. Мы сильно не возражали. С ученика не требовали нормы выработки-всё что мы делали шло в зачет наставнику. Да и оплата была на целых 7 рублей выше, чем стипендия на 1 курсе.

Где-то в одно время с нами пришел в цех таким же учеником и Коля Микалян (все его, конечно, величали Микоян). Было ему уже под 30 лет. Он оказался семейным человеком с женой и двумя дочерями. Держался он скромно. С упорством осваивал азы слесарного мастерства, хотя было видно, что оно ему в новинку. С коллегами по цеху близко не сходился, тем более не «соображал» с работягами после работы. Но постепенно как то сблизился с нами и поведал свою историю. В Одессу он приехал уже семейным. Родственники и земляки устроили его на довольно денежную работу официантом в ресторан гостиницы “ Красная”, что в начале Пушкинской улицы. Это был второй после “Лондонского” отель в городе по престижу и удобствам. Ресторан славился шикарной отделкой в красных тонах и приличной кухней. Работал Коля старательно, был на хорошем счету. Но его подвела мятежная душа, жаждущая справедливости. Как всегда и везде в ресторанах значительную долю дохода официанта составляют чаевые. Но ресторанное начальство вполне справедливо считало, что оставлять все чаевые в руках тех, кто их непосредственно получает в руки, то есть официантов, слишком «жирно». Поэтому Коля и его братья по цеху должны были делиться прибылями с администратором, тот с зав. залом, далее с директором и т. д. Кто был «конечным бенефициаром» этих ручейков, текущих помимо зала еще и от оркестра, с кухни, швейцаров и т. д. не знал никто, но все догадывались, как сейчас догадываются о бенефициарах офшоров владеющих российскими банками и компаниями. Колина служба текла по давно налаженным не им правилам. Всем было хорошо. Коля приносил домой вполне приличный доход. Жена не работала. Девочки учились в хорошей школе, занимались музыкой и танцами. Семья снимала приличное жилье, и копили на кооператив.…Но внутри Колиного горячего нрава зрел и зрел протест против несправедливого, по его мнению перераспределения честно заработанных ИМ чаевых. После нескольких мелких стычек Коля инициировал грандиозный скандал. Бросил на стол заявление «по собственному» и ушел в ПРАВИЛЬНУЮ жизнь учеником слесаря с 35 рублями в месяц!

Живя на сделанные в «тучные ресторанные годы» заначки, Коля честно постигал три месяца азы слесарного мастерства и мечтал о том времени, когда он, сдав на разряд, будет честно зарабатывать своим трудом.

Когда мы в конце первого месяца работы слесарями 1-го разряда пошли «закрывать наряды» – сдавать документы с подтверждением выполненных за месяц работ-на руках мы имели нарядов примерно на 60 рублей. У меня было что-то рублей 68, а у моего друга 55. Разница зависела от ряда обстоятельств: выгодные или нет попадались работы, какие расценки были установлены на те или иные партии обрабатываемых нами деталей. Это называлось сдельной оплатой труда, непонятной и глупой выдумкой социалистической системы.

Наш мастер молча вытащил из моей стопки нарядов один, рублей на шесть, и спокойно его порвал. На мой недоуменный взгляд он лениво пояснил, что по первому разряду 60 рэ. вполне нормально, а отличную от негласного стандарта сумму «наверху» не поймут. Зато другу Валере он достал чужой пятирублевый наряд и присоединил к его стопке, тем самым подровняв несправедливости нормировщиков. Мы ничего против не имели. Шестьдесят рублей для студента это почти предел мечтаний!

Коля Микоян «накосил» за месяц аж 78 рублей. Это были его первые честно выстраданные, трудовые рубли! Не удивительна и его реакция на манипуляции, которые по традиции произвел над его нарядами его мастер Исаак Моисеевич!

После этого наши с Колей дороги разошлись. Он уволился с завода, а мы продолжали зарабатывать стаж и впитывать опыт производства. Первым делом мы выяснили, как можно приподнять разрешенный негласный порог нашего заработка. Нам с удовольствием пошли навстречу, предложив «очень ответственную работу» – обрубку и зачистку крупногабаритных изделий после литейного цеха. На серийных производствах эту черную и ужасно шумную работу выполняют бригады глухонемых. Они ни черта не слышат, зато получают хорошие по тем временам деньги. А так как у нас цех был мелкосерийный, литья было мало, глухих не заводили, а давали эту работу в нагрузку. Старые спецы с высокими разрядами чурались этой нагрузки. Тут-то им на выручку и пришли мы. Работали мы за стеной цеха во дворе. Это давало нам еще и определенную свободу. Можно было даже иногда по очереди прогулять. А если кто спрашивал, где твой друг придумать удобную отговорку-живот заболел или к нормировщикам пошел. Кстати, к нормировщикам мы заглядывали часто. Обычно получив партию литья с расценками на ее обработку-время операций и их стоимость —,мы выбирали самый корявый экземпляр и с негодованием предъявляли его девочке нормировщице. Ты что не видишь, какие бугры! Здесь пневмозубилом не возьмешь, турбинкой надо обдирать! Это часа полтора! Минимум! А у тебя 36 минут! Сама встань и покажи за 36 минут! Обычно после небольшой торговли расценки приводились «к норме» и мы на всей партии выигрывали или деньги, или не менее приятное время. Зарабатывали мы уже по 90 – 110 рублей. Могли бы и больше, но знали меру.

Так приобретался опыт реального производства, и выветривалось из головы расхожее мнение о необходимости прилежно учиться. Наблюдая за повседневной деятельностью цеховых инженеров, было ясно, что их работа и те науки, что мы грызли по вечерам в аудиториях, находятся на разных полюсах и сосуществуют как параллельные прямые, которые по Эвклиду не пересекаются. Приходила уверенность-учеба в институте есть средство добыть диплом. И не важно, что останется в голове. Жизнь ставит перед специалистом свои, неведомые чистой науке задачи. Как реализовывался проект под кодовым названием «Добыча диплома» расскажу в следующих очерках.

С Колей Микаляном судьба еще раз всё-таки свела. Года через два, уже студентами дневного факультета, гуляли мы небольшой компанией по обрывистому берегу моря в районе пляжа «Отрада». Погода была великолепная-весна в Одессе-с цветущей акацией, голубым небом, синим морем. Как всем молодым хотелось петь, веселиться, летать…и кушать. А в карманах у студентов только звон мелочи. От заводских зарплат одни воспоминания, а стипендия давно «освоена» да и не все получали. Вдруг (как часто в рассказах приходит на помощь это ВДРУГ! Иногда, правда и не на помощь). Но в нашем случае ВДРУГ было вполне кстати. Откуда-то с верхних дорожек раздался отчетливый крик-Ребята! Это Вы!? Как давно не виделись! Это я, Коля, идите сюда! Поверх кустов торчала сияющая физиономия Коли. Мы поднялись вверх по склону и нашли приличную летнюю шашлычную-павильон. Коля раздувал угли в мангале. Был он в подобающей заведению белой, слегка засаленной курточке и поварском колпаке. – Как я рад Вас видеть – повторял он, обнимая нас, – сейчас шашлык будем кушать! На наше смущение отсутствием средств он обиделся-да Вы что! Разве я с друзей деньги возьму! Угощение было великолепным, шашлыки отменными, водка холодной. Посетителей кроме нас не было, и Коля без помех поведал нам о своём житье-бытье. После заводской эпопеи все лишние заблуждения вокруг честности и справедливости у Коли выветрились. Он вернулся под опеку армянской диаспоры и преуспевал на шашлычном фронте. Полностью выплатил двухкомнатный кооператив, копит на жигули и балует жену и дочек. На вопрос отстегивает ли он «наверх» кому надо, он удивился. – Конечно! А как по– другому?

Видимо с иллюзиями он покончил навсегда.

Каникулы после первого курса института. Лето в уютном городке на Дунае. 1963 год. Мы с друзьями сидим на лавочке во дворе нашего микрорайона и обсуждаем скучный, длинный и занудный фильм чехословацкой студии. Смотрели мы его в кинотеатре накануне и еле– еле высидели до конца. Что– то из их деревенского быта…

Обсуждали мы один эпизод, как крестьяне расходились ночью из пивнушки и еле волокли ноги, падали, обнимались, пели песни совершенно пьяными голосами. Перед этим в пивной они пили пиво, и не видно было, чтобы им подносили что– то покрепче. Мнения нашей компании разошлись. Одни допускали, что и с одного пива, если много выпить, можно дойти до такой кондиции. Другие категорически не соглашались.

– Это сколько же надо кружек вместить, чтобы домой на карачках!? Недоумевал Вовка Соколов.

– Я вон два литра вина выпил, а вино– то покрепче пива, и ничего! На танцы пошел.

– Так то пиво чешское. Оно– то покрепче. Возражал Вадим.

– Пил я чешское. Кислятина! Парировал Вовка. – В «Торгмортрансе» батя брал. Ерунда.

Компания наша была, в общем– то непьющей. Все спортсмены. Но с напитками были знакомы еще со школы. Сухое вино продавалось на каждом углу в ларьках и кафе. Да и у половины одноклассников, живущих в частных домах, были полные погреба. Бессарабия – винный край. Так что наше недоумение по поводу опьянения пивом было понятно.

В нашем городке был большой торговый порт и Дунайское морское пароходство, гонявшее суда по всему Средиземноморскому бассейну и по Дунайским странам. Поэтому в ведомственной «пароходской» торговле были в продаже и импортные, редкие в ту пору напитки. Мы с Вадимом решили на практике попробовать действие чешского пива и вечером, перед танцами решили провести эксперимент.

Зашли в кафе при гостинице моряков на берегу Дуная и заказали по 2 бутылки «Старопрамен». Не спеша выпили. Пиво не входило тогда в наш любимый ассортимент, казалось горьким и не вкусным. То – ли дело бутылочка ароматной «Лидии» или «Изабеллы». Но эксперимент требовал жертв. Не ощущая даже намека на опьянение, мы взяли еще по 2 чешского. Допивали их уже с натугой. Но осилили. Ничего, кроме слегка раздувшихся животов, мы в своём состоянии не ощутили. Завершив эксперимент, обозвав чехов слабаками, а режиссера фильма оторванным от реалий обманщиком, мы вырулили на главную городскую магистраль проспект Суворова.

Вечерние гуляния были в разгаре, народ по тогдашним обычаям фланировал по тротуарам и проезжей части, которая для удобства граждан в самой центральной части закрывалась для транспорта с 20–00 до 24–00. Напротив Горкома Партии к нам подошел мужичек рабочего вида, лет 35-ти и обратился с просьбой. Он показал на горлышко торчащей из кармана брюк бутылки «Московской» и пригласил нас разделить ее содержимое.

– Сам пить не могу, а надо, получку получил.

Мы позаимствовали в автомате с газ водой стакан, и выпили теплую и противную водку под разговоры. Рассказывал в основном наш новый знакомый, а мы как приглашенные на банкет, благодарно слушали, позволяя ему выплеснуть накопившееся. Худо– бедно, но водка закончилась. Мы как благородные джентльмены предложили ответную выпивку. Пошли под брезентовые зонтики ближайшего кафе (в народе оно носило название «Рваные паруса») и взяли по два, или три стаканчика традиционного местного сухого красного. Поболтали и спохватились, вспомнив, что мы вообще– то собирались на танцы. А было уже где– то около 11 ночи.

Мы успели добежать до ближайшей танцплощадки в саду Дома Офицеров, и попали к последнему вальсу. Впопыхах нашли пару девчонок, кружившихся вместе, и «разбили» их пару. Вальс заканчивался, и врожденная галантность заставила предложить даме проводить ее домой.

– Да я далеко живу, аж на Выставке. Скромно потупившись, сообщила новая знакомая.

Я увидел, что Вадим уже пошел провожать доставшуюся ему пассию и с небрежным жестом сообщил, что расстояния настоящих кавалеров не пугают. Мы подбежали до остановки и впрыгнули в автобус.

Выставкой назвалась последняя остановка. Там действительно находилась большая площадь, где по осени каждый год окружающие колхозы демонстрировали свои достижения: коров-рекордисток, овец – длинношерсток, коз, свиней гусей и уток. Среди экспонатов были огромные тыквы, горы яблок, персиков, винограда. Стояли обязательные бочки с вином и стаканчики для дегустации. Но это осенью. В остальное время это был пустырь, отгороженный от дороги забором.

До Выставки ехать было с пол – часа. Уже после первых остановок я понял – какую ошибку допустил. Чешское пиво! Водка и вино сверху! Я сидел в полупустом автобусе рядом с девушкой, сжавшись в комок и с силой сдвинув колени. Вместо того чтобы развлекать, как положено кавалеру, попутчицу, я, сжав зубы, с каплями холодного пота на лбу считал остановки и проклинал авторов чешского фильма, сыгравшего со мной такую шутку. Наконец пытка закончилась. Автобус остановился. Водитель произнес: – «Выставка, конечная». Но я его уже не слышал. Пулей вылетев из автобуса, я поставил свою попутчицу под фонарным столбом, бросив впопыхах: – «Подожди здесь!» Сам бросился к воротам Выставки, рванул на себя калитку, прыгнул в спасительную темноту пустыря… и дальше отойти уже не мог.

Когда я облегченный и умиротворенный вышел на улицу то увидел картину, которая сделала невозможным продолжение свидания. На единственном на всю округу освещенном месте, возле столба, где я ее оставил, стояла моя новая знакомая, поднявшись на цыпочки и пытаясь уместиться на маленьком сухом пятачке. А вокруг пенясь и журча, несся рукотворный и полноводный ручей. Мне некогда было рассматривать в какую сторону от ворот идет наклон почвы.

Нет! Чешское пиво – не наш напиток!