Текст книги "Юмор, но – смешно!"

Партнерша

Слово-то какое загадочное – партнёрша. Не портниха, не полотёрша, а партнёрша. Кто она? Любовница? Или так, на сцене стоит, любовь изображает. Вот пусть думают, гадают.

Моя не изображала, она делала.

Вот идёт по улице репетиция парада. Генерал кричит: «Равнение – нале-во!» А весь полк смотрит направо. Там на балконе моя партнёрша зарядку делает нагишом.

Генерал снова: «Полк! Слушай мою команду!» А партнёрша моя ножку закидывает на перильца балкона и делает шпагат. Шире, чем сама Волочкова! Генерал тихо шепчет в свой мегафон: «Отходим организованно. К следующему дому. Без паники! Мелкими перебежками.» Хорошо, хоть не закричал, спасайся, кто может!

Каждый день – от неё сюрприз. Уроки изысканного секса! А сегодня, говорит, у нас шопинг, в универмаг. Я думаю, а там-то где? Она нашла – в примерочной. Мне 5 штанов дала, себе – 5 юбочек. Зашли в соседние кабинки. Между ними – только занавеска. И понеслась примерка. Без подробностей. Единственное скажу, там очередь собралась, но никто не возмущался. Просто все по очереди подходили, в щёлку заглядывали и отходили, мол, примеряют ещё. И очередь шла организованно. По кругу. Посмотрел – вставай в хвост. Без очереди никого не пускали. Я ей говорю, давай хоть раз в приличное место сходим. Она говорит, куда? Я говорю, куда-куда? Куда приличные люди ходят? – Ну, хоть в подъезд.

Хохочет: «Банальный секс меня не интересует.»

Я возражал, какой же он банальный? Всё натурально, никаких бананов. А она, не-е-т, говорит, секс должен быть изысканным и неожиданным.

Давай, говорю, как обычно, – в кино, на последнем сеансе, на последнем ряду…Нет, говорит, ты ещё детские грибочки предложи. Сегодня мы встречаемся… на кладбище. В полночь. Ну, сумасшедшая! Потом думаю, хорошо, хоть не в морге. Только про это ей не говорите! Она у меня сразу.

Приходим на кладбище. Тишина… как на кладбище. Только эти совы – ух! ух! ух! У-у-ух, как всё непросто. Подходим мы с ней к самой страшной могилке, там земля свежая ещё, я пощупал. А она говорит, тут нас никто не побеспокоит. Это тебе не примерочная. И целует меня при лунном свете прямо в мои холодные губы. Я говорю, может сменим могилку. Вон там под фонарём – площадка с памятниками. Бандиты, наверное, бывшие. Они, как люди. Спасут, если что. А она прямо топит мои слова в поцелуе. Я чувствую, вроде стало отпускать. И тут из могилки этой страшной высовывается рука. Я задёргался, а она ещё крепче меня сжала. Я вижу, что гора цветов на могилке зашевелилась. И тут вылазит из цветов человек в костюмчике «от Армани». Отряхнулся и говорит:

– Давайте знакомиться, я Иван Степаныч, директор всего вот этого праздника жизни, этого благополучия.

И кладбище рукой обвёл.

Я говорю, а я не помню, кто я.

А партнёрша моя хохочет и говорит, ну ты же хотел с папой познакомиться. Вот и знакомься.

Я дар речи потерял и молчал всю дорогу. И вспоминал, кто я? Думал, никогда уже не вспомню. Только когда уже к их дворцу подъехали на их лимузине, я заорал: – Геннадий! Геннадий я! Вспомнил!

Ищите своих партнёрш, хороших и разных! Они везде.

Так доживем!

(Нашёл письмо в бабушкином архиве. Она Лужкову писала. Героические люди были – наши бабушки.)

Дорогой Юрий Михайлович!

Это же надо – до чего довели страну! Мэр Москвы по телевизору жаловался – зарплата у него один миллион рублей в месяц. (Не номинированных, тогда) Всего! Это как у нас с дедом пенсия на двоих. А у него-то семья поболе будет. Вот и решила я ему помочь. Советами.

Послушайте меня старую, ху́да я не насоветую. А как от зарплаты до зарплаты дожить, подскажу.

Перво-наперво, на еде не экономьте. Но и шибко не тратьтесь. Исхитряться надо. Сейчас в батончике «Марс» один ломтик бесплатный. Идите в киоски – пусть вам отломят бесплатные ломтики. Мне, правда, почему-то не отломили. Но вы же начальник, вам отломится.

Слыхала, вы коровку держите на своем садовом участке. От! Это правильно! Большой приварок к бюджету. Если самому некогда, пусть жинка ваша сметанку, творожок да в Кремле-то и предложит кому. Да подороже. Они там сидят, поболе, поди, нашего с вами получают.

А то и так бывает. Кончились денежки, а до пенсии еще неделя. Дак в этом случае мой Никодим гармонь под мышку и айда на вокзал. А вернется, любо-дорого смотреть: и пьяный, и с деньгами. Опять же экономия, поить его в этот день уже не надо. А в Москве вон их сколько, вокзалов-то. Знай играй себе, наяривай.

Ежели сейчас экономить да подрабатывать, прожить можно. Даже с нашей с вами зарплатой.

Но, конечно, пока еще много уходит на выпивку. Вроде и пьем редко – раз в месяц. Зато весь месяц подряд. Никодим мой давеча другана свово хоронил, Степана. Дак тот вообще первый раз в жизни отрезвел, когда уж помер. Но экономить и на выпивке можно. Вы гостей к себе не зовите. Их на дармовое-то всегда много желающих. Говорите им, мол, болею, жена болеет, теща с Казахстана приехала. А сами-то к ним и ходите. Поди, не выгонят. Зашел к нему, спросил между прочим, ну как тут у тебя дела в центральном округе? Он и поставит бутылочку.

А уж если нельзя отказаться от гостей, из Кремля кто припрется без спросу или из правительства, вы им коньяки-то заморские не наливайте. А в эти бутылки – водки, да подешевле. Какая им разница? Все равно, поди, выпивши приходят, не учуют. А вам экономия.

К нам тоже Степан, когда жив был, никогда трезвый не приходил. Дак его хоть мозольной жидкостью пои – все вкусно. А когда он стакан-то сразу хлобызнет, тут уж не до закуски. И вы своим сразу по полному наливайте, чтоб закусок не спрашивали.

По себе знаю, где выпивка, там может проскользнуть и любовница. Это самая вредная для бюджета зараза. Испытала. Когда Степан еще живой был, а значит, пьяный, они с моим Никодимом тоже завели себе в городе, на вокзале. Дак ты попользовала мужика, да и иди себе. Так ить – не-ет! Она ко мне приехала и 200 долларов требовала. Чтобы я, значит, рассчиталась за ее услуги. Пришлось рассчитаться лопатой по задней части.

А Никодим-то какой молодец, не заплатил. Не совсем дурак. Так что лучше уж без них. Но если что, то вы хоть адрес свой обратный не давайте. И пусть бесплатно. Скажите ей, что зарплата мала, что семья на два месяца без еды останется. Че ж она, не поймет, что ли? Женское сердце – оно доброе. Я бы поняла.

И на наряды для жены зря не тратьтесь. Научу, как надо. Я давеча тряпку половую пошла в чулан искать. Старая стерлась. Думаю, сейчас я из своей старой одежды выброшенной тряпку себе и подберу. Гляжу, кофточка. Выбросила я ее еще до перестройки. Вгляделась в нее повнимательней, а она лучше, чем на мне. На мне-то четыре дырки, причем две – навылет. А в выброшенной – всего две, вот тут на грудях. Никодим за 40 лет протер, видать. Порылась еще в барахле – юбку нашла. Тоже почти новая. Такое добро раньше выбрасывали! Я с себя кофту и юбку на тряпки определила сразу. Никодим пришел с похорон – глазам не верит. Я стою – вся с иголочки одетая, в туфлях на высоком каблуке. На одном. Он говорит, Настя, это, что ли, ты – в молодости?

Я как закричу на него:

– Иди в сарай, дурак. Ходишь в рванье. А помнишь ты тряпье для мотоцикла туда унес? Еще до перестройки.

Вернулся он из сарая – хоть под венец с ним иди. Правда, мотоцикл этим костюмчиком он несколько раз вытер. Но все равно же лучше. Красавцем стал.

Лучше по сарайчикам да по чуланчикам пошукать, чем в магазинах тратиться. Какие уж магазины с нашими-то деньгами.

И очень много съедает сейчас телефон и электричество.

У нас-то в деревне три телефона: у директора, у агронома и у меня. То ли по ошибке мне поставили, то ли для отмазки, что передовые трудящие у нас телефонизированы. Я принципиально никому не звоню. Мне, бывает, кто и звякнет, по ошибке, раз в год. А платить за него надо. Я в «скорую» раз звонила, в город. Жар, говорю, страшный жар. Приезжайте. Приехали пожарники. Водичкой вспрыснули, мне и полегчало. А так отказываться надо от телефонов.

А с электричеством бороться еще проще. Мне внучок прибор ночного видения подарил. Дак я, как кошка по ночам меж горшками прыгаю. А Никодим у меня тоже норовистый бывает по настроению. Давай, говорит, Настя, в кошки-мышки играть эротические в темноте. Я бегаю по избе – все вижу. А он пока все косяки лбом не соберет, успокоиться не может. А электричество я запрещаю включать из экономии.

И телевизор мы включаем, только когда вас показывают, Юрий Михайлович. Такой вы справный да проворный, а вас голодом кормят. Не дадим вас в обиду, Юрий Михайлович. Да мы всей деревней скинемся рублей по́-сту и вышлем вам. А если задержки в выплате у вас случаются (нам пенсию частенько задерживают), то телеграфируйте, будем слать регулярно.

И еще. Мы не знаем, какая зарплата у президента. И может, тоже ему задерживают? Скажу твердо, президента в обиду тоже не дадим. У нас с войны в деревне немецкие каски остались. Если надо, мы привезем и будем стучать касками Западу. Пусть помогают, раз заварили кашу.

Титаник

Юбилею дефолта посвящается.

Кино Титаник я посмотрел (крестится). Позавидовал! Красиво люди жили! По-богатому. Порадовался за них. А катастрофа – так себе. Скучновато. По их меркам может это и катастрофа, а по нашим – обычные серые будни.

Но вот чертовщина, после фильма всё и началось. Получаю я письмо. Правительственное! Пишут: “Поздравляем Вас с присвоением Вам почётного звания “Трижды ограбленный России”.

Но позвольте! Почему “трижды”?.. По моим подсчётам, всего “дважды”.

Нет, если считать, что грабили меня ежедневно и все, кому не лень, то это одно. Тут и жулики… и налоговая… и жена… и любовница… и дети. А если считать, когда грабили по-настоящему, по-государственному, до самого конца, то я считал – всего “дважды”. А они пишут “трижды”. Конечно, им там наверху виднее. Но я всё-таки решил сходить в банк, уточнить. Глянул на календарь – 17 августа. Пришёл. Увидел. Уточнил. Плакали денежки. И толпа. И я прослезился. Но не из-за денег! А от гордости! За государство! Впервые оно мне сказало правду: “Трижды, а не дважды”. И главное, сообщили вовремя. Когда денег из банка уже не взять.

Я проникся и сел за ответ.

“Дорогое правительство! РэФе! Благодарю за моё очередное звание “Трижды ограбленный”. Хочу уточнить, не полагаются ли мне за это определённые льготы?”

Приходит ответ:

“Да, звание это очередное, и дай вам бог, не последнее. А льготы предусмотрены. А именно: цены будут выше, зато зарплата меньше.”

Пишу им опять:

“Ладно, согласен. Но почему мне к этому званию не выдали значок?”

И что вы думаете? Приходит здоровенная посылка. В описи ценностей написано: значок. Доплатил я за лишний вес и вскрыл. Значок в форме булыжника. Обвязанный верёвкой. На камне высечено: “Трижды”… Ну в общем, звание. Приложена инструкция по эксплуатации значка: где носить – на шее, когда носить – когда тяжело.

Первое время было не тяжело. Ну денег нет – картошка есть. Я её у соседа по участку выкопал. Своевременно, т. е. пораньше. И водка в цене пока держится. Пусть даже из последних сил. Правда, купить её не на что. Зато сосед банкир есть, Николаич. Занять можно.

Потом стало похуже. Картошка кончилась… Но извёстка на стенах ещё осталась! Кальций же, витамины.

Но тут банкир впервые отказал. Не дал взаймы!

Наступило самое страшное – трезвость! Начал я на значок поглядывать. Но Лизавету жалко. Она вторую неделю на диване лежит, не движется. Калории экономит. Исхудала! Осталось в ней всего-то килограммов… сто. Ну чуть больше.

Да нет, думаю, пора! Надел значок на шею – и в парк, на водоёмчик. Гляжу, а там на крутом бережке уже Николаич сидит, банкир. Тоже со значком. Но у него значок побольше. Весом с пуд и надпись: “четырежды”. Он постарше меня.

Я говорю, давай закурим перед стартом. Он говорит, всё кончилось, и сигареты, и жизнь тоже. Стрельнули мы у старичка. Он сам подошёл. Тоже со значком. Причём, значок больше, чем старичок.

Закурили. Сидим. Три Муму. Николаич говорит:

– А у меня сегодня праздник. Моему банку ровно десять лет. Было бы.

А старичок добавил:

– И у меня праздник. Мне ровно сто лет. Было бы.

А я говорю:

– И у меня праздник. Давно на речке не отдыхал.

В общем, на счёт “три” мы бросились в водоёмчик одновременно. С крутого бережка. Я воздуху побольше взял. Думаю, поживу ещё пару минут под водой. Помечтаю без суеты. Лежу на дне, как Горький какой-нибудь, жизнь вспоминаю. Вроде жил долго, а на память пришли только три фамилии: Гайдар, Чубайс и Гитлер. Из зарубежных стран вспомнился Китай. Их полтора миллиарда!.. китайцев. А нас 150 миллионов… человек! И такие ребята тонут! А те живут. Правда, и Черномырдина вспомнил. Только он знает выход из кризиса. Потому что только он знает вход.

Рыбки в нос тыкаться начали. Щекотно. Я глаза открыл – Николаич рядом лежит. Молчит, как рыба. Интересно, о чём он мечтает? Наверное, о деньгах. Смотрю, задёргался Николаич. Пузыри пустил. Первые. Может, ему надо чего? Может, пить хочет?

И тут меня вытаскивает из воды какая-то сволочь. Ну конечно, Лизавета моя. Весь праздник испортила.

А Николаич вредный оказался. Вытащим его – он обратно в воду. Три раза. Во-как увлёкся.

Потом стали старичка по дну шарить. Нет старичка. Ни значка, ни старичка. Как в воду канул. А он с крутого бережка:

– Здеся я. Не взлетел я со значком. Уж не та подъёмная сила. А вас сторожил, чтоб не всплыли.

Лизавета отчитала его:

– С разбегу надо было. Со значком.

И добавила резко, по-ленински:

– Дураки! Вас ограбили, и вы ограбьте.

… Гениально! Опять по кругу?..

Маэстро! “ Марш утопленников”!

Старичок впереди встал, а мы за ним. И пошли домой с песнями:

“Вставай, проклятьем заклеймённый, весь мир голодных и рабов!”

Клава – мой президент!

Скажите, может у нас нормальный человек любить своего президента?.. А я могу. Клава – мой президент. У-у-у! Моя Клава – она даже не президент, она хуже президента. У неё на знамени на чёрном – герб: сковорода и скалка, крест – на – крест. А внизу – моя голова. Знамя она вместо фартука носит: гербом наружу, мне в лицо!

И что обидно, президент она законный, снять её я не могу. Если даже она будет издеваться надо мной каждый день, всё равно я должен по закону терпеть её четыре года. Потому что после нашей свадьбы у нас ещё были выборы.

Демократические. Два кандидата: я и Клава. Два избирателя: Клава и я. И урна – одна штука. Я её принёс с улицы, окурки вытряхнул. Проголосовали: 50 % за Клаву, 50 % – за меня. Второй тур – то же самое. Что делать? Пришлось обратиться к нашей Думе. А Дума у нас из трёх фракций: кот, собачка и попугай. Хотели медведя включить в Думу, но передумали. Он пока плюшевый, а уже такой подлый.

Обратились к фракции попугая. Клава с ним хорошо поработала. Он сказал: ”Однозначно! Клава – наш президент”.

Кота не могли разбудить. Обратились ещё к независимой фракции. Она у нас числится как объединение Груша. Ну, наша тётя Груша. Она сразу сказала, сами разбирайтесь, я – против всех, против – всегда и против – везде.

Осталась собачка. А она у нас, ну такая лайка. Причём, не просто лайка, а пусто лайка. В общем, спикер, то есть, сеттер.

Клава говорит, к чьему бюллетеню собачка подойдёт, тот и президент. Я только потом понял, что свой бюллетень она чем-то подмазала. Заходит собачка. Бюллетени на полу. Она на мой даже не взглянула. Как рванула к Клавиному! И сожрала его на месте. И всё! Клава вступила в должность. Пока я с открытым ртом стоял, Клава дала клятву честно служить народу. То есть мне. Клялась на голове этой собачки – подлючки.

Когда я в себя пришёл, говорю, Клава, ты хоть тогда дай мне портфель… министра… обороны. Она говорит, хватит с тебя и министра самообороны.

– Ну тогда отдай хоть культуру, что ли, ядрёна вошь.

Она говорит, забирай её на хрен. Я сразу сказал, только ты меня профинансируй. Без денег культуру не поднять. Она говорит, а сколько?

– Ну, на пару пузырей надо.

Она дала, и я пошёл. Понёс культуру в массы.

А как пришёл домой – не помню. Утром просыпаюсь, Клава смотрит на меня, как… президент. На министра культуры. А я всё-таки уже второй день в большой политике, хитрый стал, говорю ей:

– Клава, а давай закажем, чтоб с тебя слепили статую. Статую Свободы.

Она молчит. Я дальше льстю:

– И поставим её на видном месте… в нашем огороде.

Смотрю, она оттаивает. А я дальше жму. Уже по Дарвину. Кто настоящий мужчина? Тот, кто встаёт рано утром, из постели, снимает с себя костюм, ботинки и лезет к своей жене… И Клава простила мне культуру. Правда, из неё выгнала. Так и сказала, вон – из культуры! На телевидение!

Я сразу – пультик в руки и давай щёлкать по программам. Сижу, руковожу телевидением. Всё просто. Тут главное – кто пальчик на копке держит. Нужную кнопку нажал, а там мальчик, уже запрограммированный, говорит, что все честные люди – они воры. А все воры – они честные люди.

Поэтому вора из обвиняемых надо перевести в свидетели. И дальше – из свидетелей – в потерпевшие. Чтобы ему же и возместить материальный ущерб. То есть, если он украл полстраны, то ему надо срочно возместить ущерб и отдать вторую половину.

А Клава всё сериал просит. Я говорю, Клава, ну ты же президент, вникай в большую политику. Она: нет, сериал. И отобрала у меня пультик – скинула с телевидения. Перевела в свои пресс-секретари.

Соседка спрашивает по телефону, как себя чувствует ваша супруга? И я докладываю:

– С утра рукопожатие моей Клавы было крепкое. А удар сковородой по моей щеке был мягкий. Но мой профиль на той сковороде получился чёткий. После этого здоровье Клавы улучшилось и её отвезли на скорой в резиденцию “Ямки-9”. Работать и лечиться с документами. Из документов она взяла с собой паспорт.

А здоровье у Клавы и правда пошатнулось. Потому что, как только она стала президентом, запила сильно.

А как протрезвеет, в отпуск норовит, то в Сочи, то в Карелию. Из отпуска приезжает выпивши. Думу гоняет по квартире. Кот орёт от голода. Собачка Клаве вообще импичмент хотела устроить, за руку её укусила. Но не до импичмента. Потому что попугай помешал, крикнул, гад: “Клава – наш президент!”

А тут как-то к подруге поехала в Долматово, правда, не самолётом, а поездом. Да тут 100 км. Но всё равно проспала. В Шадринске только проснулась.

Я говорю, Клава, ты чё-то как-то не того. Давай готовь себе преемника. Думаю, кроме меня – некому.

А Клава говорит, преемник уже готов. И тут звонок в дверь. Я открываю, а на пороге – тёща. С вещами. Преемник. Фартук Клавин с гербом взяла, перед моим носом потрясла и на себя надела.

Утром говорю Клаве нежно, может ты погорячилась с преемником, с отставкой? Клава говорит, а я в отставку не пойду. Просто я пойду на повышение. Теперь я не президент, а царь.

И вот я сейчас в большом раздумье, кого на выборах избирать. Или преемника Клавы – тёщу? Или плюнуть на них вместе и пойти выбрать себе новую Клаву.

Снежная человека

Что случилось с группой Дятлова на Урале – никто не знает, снежный человек знает. Он до-олго живёт, всё помнит. Об этом написал в редакцию его работник по хозяйству, мажордом Машраб.

«Я, когда в Таджикистон жил, снег не видел вабще! А теперь здесь, я снежная человека вижу каждый день. Она хорошая. Она – мужик! Она с женой живёт, оба два живут: снежная человека – мужик, и снежный баба – тоже человек. Баба вабще красавица: барада, усы, мех польностью на тело с ног до голова. Шуба не нада, сапожьки не нада, нижний бельё ненада. Всё свой, натуральный. Я у них – сын приёмный, любимый, потом расскажу.

Северный Урал – кушать целый год есть много всегда: шишька есть, лягушька есть, грыб, цветочек, ягодка – многа, мох везде есть всегда, ягель. Вон муравей бежит – кушай его сколька хочешь, витамины.

Квартира-пещера у человека есть, пять комнат, центр тайги, участок – пять Франций. Прихожяя есть, потолок – 7 метров. Снежная человека здоровенная такая – 3 метра, а голова – целая всегда.

Спальняя есть, баба сидит мех чешет, расчёска есть, зеркало есть. Морду мажет крем от лица. Муравьиный моча с мёдом, шерсть лучше растёт, тепло всегда.

Снежная человека, мужик, в кабинет сидит, телевизора смотрит, передача «Пусть говорят» Малахов любит. «Кривое зеркало» смотрит, хохочет. Думу смотрит – плачет, Валуева жалко, усыновить его хочет.

Випить есть всегда. Ракета летит, ступень рухнул, бак отпал – выпить есть. Ракетный топливо пьёт, водка – не может. С водка на другой день голова болит, ничего не помнит. А топливо пьёт – всё помнит, ничего не болит. Толька немножька желудок бурчит, живот пучит. Он на улица вышел, реактивная тяга включил и – нет его. Обратна прилетел – свежий совсем.

Русский язык знает лучше, чем я. Я его учил. Он стихи пишет, книжьки вслух читает. Больше всех Бармалей нравица. Страшный сказка любит – Кащей Бессмертный, Лихо Одноглазый. Бабу Ягу боится, на жену оглядываеца. Самый страшный сказка – «Как девки на беседе сидели». Он толька пад адеялом её читает. Девок боится.

В квартире всё есть – ванна джакузи шесть на шесть. Ремонта я делала. Всё палажила акуратна – кафель, плитка, асфальт, щпала… Сверху руберойд, битум, смола – купайся, не протечёт.

Гаражь есть. В гаражь двенадцать штук транспартный средств стоят. Двенадцать белый медведь стоят – кушать не просят… Жрать хочут, мяса любят. Мужик их в упряжку собачью зацепил, в сани сел – паехали за мясом! Медведи тюлень наловил, сам покушал, мужику дал, бабе дал, мне дал, я сало не ем. Я травку пожевал, покурил, понюхал – всем весело.

Снежная человека сама медведи ловила, дрессировала. Долга искала. Туда пошёл – нет хороший медведь. Сюда пошёл – ещё хуже, то не белый, то не медведь. Кошька проста бежит. Манси сказала один, хорошая медведь на дороге не валяется. Нада в Америка идти за медведь. Северный Урал, северный Америка, прямо через полюс. Там родня манси живёт, народ наваха. "Танцующие сталбы" рядом совсем. Падходим мы к "Танцующим сталбы", народ наваха нету, записку некому передать. Одни толька белый медведь, двенадцать штук, танцует вокруг эти каменные сталбы на задних лапах. Снежная мужика подходит к белый медведь и гаварит, это ты белый медведь? Это ты – вожак стаи? За ухо его взяла, от земли подняла и спрашивает:

– Сабакой будишь?

Медведь залаял, ав, ав, ав, буду сабакой. Описялся чуть-чуть.

Народ наваха вышел из-за сталбы, записку прочитал, сани нам давал, упряжьку давал. Домой быстра доехали. Медведь лает, быстро бежит, на снежный мужик оглядываеца. На привалах медведь, 12 штук, тихо сидят. Кто в туалет хочет, отходит к торос, ногу заднюю поднимает. Все научилися, правильна писяються.

Мужик Прима курит. Баба не даёт в пещер курить. Ругается, иди на улица кури, кричит, разведусь, имущество заберу и иди опять в свой Гималай. Вам тут не Гималай, говорит, тут центр тайги, Северный Урал. Панаехали тут. Виганю, гаварит, где ты такую же найдёшь? Руки в боки стоит, ноздри, как пылесос дышит, барада торчит. Я её вабще боюсь! А снежная человека мужик, она такая добрая, идёт курить на гору Отортен – "не ходи туда» – переводится. А она ходит туда и курит, и выпьет с горя, там заначка есть. Баба белый халат ему дала, говорит, не пугай ребят, кури и всё.

А манси стоят под горой, подглядывают. Говорят, вон они боги наши – в белом ходят, трубки курят, кольца пускают.

А боги есть, я сам видел. Три бога один раз, мы курили сидели, они пришёл, спрашивают:

– Мужики, дай закурить.

А как ты не дашь? На улице нет никого. Мы дали, они дальше пошли. В белых халат, на лыжах, с автоматами. Палец к рот прикладывают, тише! – гаварят.

Я на зона был когда, в Ивдель, итальянский мебель делал: табурет, полочка, скамья, ручка для лопата, проста дощечка гладкая, в хозяйстве пригодится. Всё делал. Начальника зона говорит, всё, ты свободен, иди кури своя травка на воля. А куда? Он показал, туда иди. На юг иди, домой иди. Я сумка взял и пошёл туда. Да не туда. Начальника ошибся. Или пошутил. На север показал. Шёл, шёл, шёл я… и пришёл. Дальше не помню. Глаза открыл – снежная человека, баба, меня на ручках качает. Кричит:

– Папа, папа, он глазки открыл, улыбается.

Мужик подбежал, гаварит, сын, сын. На бабу показал, это мама твоя. Исцеловали меня всего. Вверх пад паталок подбрасывает, кричит, чу-кик, чу-кик! Харашо, паталок – 7 метров, галава целая. Усиновили меня. Я думал, если они так меня любят, может, не съедят. Я долга им не мог говорит, мама, папа. Толька-толька привыкаю.

Я к маме падбегаю, гаварю, мамачка! Мы с папой гулять пошли, курить пошли. Он меня за ручку повёл. Она как закричит на папачку:

– Ты куда ребёнок голый повёл на мороз? Сматри, какая у него шерсть тонкий, как у обезьянка. Его толька в Африка можна водить с такой шерсть.

Одела меня в олений шуба, олений штаны, олений трусы. Она говорит, новый всё, вчера сшила. Мы пашли, ко мне сразу олень подбежал, с рогами, нюхает меня, нюхает, не отходит. Мы идём и он идёт. Может, шкура – из его оленихи любимой? А может, в меня влюбился? Снежный мужик, папа, взял его за рога, покрутил над головой, поставил на место. Олень убежал и опять прибежал. Ещё олени привёл, сани привёл, упряжка олений. Мы сели, быстра поехали на перекур. Так и ездим: на охоту – на медведях, курить – на оленях. Как хорошо, кагда тебя любят!

Плоха стало, когда Малахов сказала, снежная человека виновата, ребят напугал. Мама с папой вальнуется, плачет, иди сын в редакцый, скажи, мы ничего не знал. Пусть берёт съёмочный группа, приезжает. Малахов усиновим… Дорогой редакцый! Памагите искать брат Андрей Малахов! Будем за правдой ехать. Мама-папа в беде выручать.»