Текст книги "Евангельские притчи вчера и сегодня. Культурный контекст, толкования святых отцов, исторические свидетельства"

Подводные камни аскетизма

Услышав слово «аскеза», многие из нас сразу же представят себе седого монаха-подвижника; живя в пустыне, он день и ночь проводит в молитве, питаясь одними просфорами и святой водой. Однако в дохристианской Античности «аскеза» обозначала гимнастику, упражнение для тела, ума и воли – то есть самодисциплину, необходимую для здорового развития каждого здравомыслящего человека. Фарисей из притчи был настоящим аскетом. Все, что он перечисляет в качестве своих заслуг, – прекрасно, можно только мечтать, чтобы в наших храмах было больше прихожан, которые добровольно, а не принудительно совершали бы такие дела благочестия!

Общеобязательным постным днем для всех иудеев в то время был День Очищения (Йом Киппур), к нему добавлялись четыре однодневных поста в воспоминание национальных трагедий: начала осады Иерусалима, завоевания Иерусалима, разрушения Храма и убийства Годолии. В случае наступления тяжелых бедствий – засухи, угрозы неурожая, эпидемии смертельных болезней, нашествия саранчи, военного нападения и т. д. – объявляли особые посты. Добровольные посты рассматривались как дело личного благочестия. Еженедельный двухдневный пост изначально объявлялся в случае наступления засухи как подкрепление молитвы о даровании дождя, и его, согласно Талмуду, соблюдали раввины и книжники. Однако некоторые из них продолжали поститься таким образом в течение всего года, независимо от погодных явлений. Из слов фарисея, который хвалится своим постом перед Богом, явствует, что это не было общеобязательной практикой. В евангельском тексте не говорится, что это были за дни, иудейские авторы называют понедельник и четверг – именно как противопоставление иудейскому посту в конце I в. возникает христианский пост среды и пятницы. Вряд ли кто-то из нас хотя бы отдаленно приблизился к фарисею по строгости поста: у нас пост качественный, т. е. подразумевает воздержание от определенного вида продуктов – мяса, молока и т. д., а у фарисеев он был количественным – они вообще не ели и не пили до вечера. Так что перед нами пример очень серьезной, недостижимой для большинства аскетической жизни.

Десятину нужно было уплачивать только с некоторых видов приобретаемых товаров, но фарисей, вновь превосходя требование закона, отдавал десятую часть от всего, что покупал. Так он старался предотвратить нарушение заповеди Божией продавцом, которой мог и не заплатить положенную десятину. Жертва фарисея шла на храм или на оказание помощи бедным. Многие ли из нас могут сказать, что ежемесячно жертвуют десять процентов своего дохода в храм или на благотворительность? Фарисей действительно жил «не как все», он предъявлял к себе особые требования, не желал приспосабливаться к религиозному безразличию и равнодушию. Религиозно-нравственные основы определяли его бытие и принципы, к соблюдению которых он относился с трепетом. Фарисей совершал больше, чем должно, и это было замечательно. Он добровольно отказывался от земных радостей, руководствуясь высшим идеалом. Всю свою жизнь он посвящал тому, чтобы напоминать народу о Боге и Его законе. Он стремился посреди теплохладной толпы исполнить закон и призвать к этому других – не принуждением, а силой личного примера и убеждения. Но делал все это с неправильным внутренним настроем. И эта опасность подстерегает многих из нас.

Христос обращает призыв отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною (Мф. 16: 24) не к сверхчеловекам, а к каждому из нас, независимо от возраста, пола, национальности, уровня образования и социального статуса. Христос приходит в мир для того, чтобы дать нам полноту жизни, то есть жизнь с Богом. Поэтому аскетизм – лишь средство, орудие для достижения цели: мы призваны к святости, к тому, чтобы стать причастниками Божеского естества (2 Петр. 1: 4), реализовать в своей жизни слова апостола Павла уже не я живу, но живет во мне Христос (Тал. 2: 20). Правильное использование православных аскетических практик может приблизить нас к этой цели; но если средство вытесняет цель, такой самодостаточный аскетизм может нанести огромный духовный вред. Не случайно притча о мытаре и фарисее читается в православных храмах именно в подготовительные недели Великого поста, предупреждая о том, что главные аскетические составляющие – молитва, пост, милостыня – могут стать источником крайнего индивидуализма и эгоцентризма, ненависти к живущему «не по уставу» ближнему.

Пост часто воспринимается нами как «православная диета»: мы тщательно контролируем содержание тех или иных ингредиентов в продуктах, забывая, что пост – прежде всего время изменения своей жизни.

О том, что при полном внешнем соблюдении постных предписаний внутренняя сущность поста может быть искажена до неузнаваемости, напоминает нам святитель Иоанн Златоуст: «Ты не ешь мяса, но зато клеветой терзаешь плоть брата своего. Какая прибыль в том, чтобы не увеселяться вином и упиваться богатством? Какая польза не есть хлеб и опьяняться гневом? Какая прибыль изнурять себя постом и в то же время злословить ближнего? Какая польза воздерживаться от пищи и похищать чужое? Какая необходимость иссушать тело и не питать алчущих? Какая польза изнурять члены и не оказывать милости вдовам и сиротам? Какая выгода проводить время в созерцании и сокрушении – и в то же время не оказывать покровительства сиротам, удрученным несчастьями? Ты постишься? В таком случае избегай клеветы, избегай лжи, злословия, вражды, богохульства и всякой суеты. Ты постишься? Тогда избегай гнева, ревности, клятвопреступления и всякой несправедливости. Ты постишься? Избегай объядения, порождающего всякое нечестие, которое удаляет нас от Бога, низвергает в пучину гибели. Если ты постишься ради Бога, то избегай всякого дела, которое ненавидит Бог, и Он примет твое покаяние с благосклонностью».

Сегодня верующими почти напрочь забыта одна из важнейших изначально составляющих христианского поста. Пост – это особо благоприятное время для совершения дел милосердия, для помощи ближним. В древности христиане постились количественно, т. е. отказывались от завтрака и обеда и отдавали еду или сэкономленные деньги бедным, сиротам, вдовам – либо напрямую, либо через епископа, который распределял средства среди нуждающихся членов общины. В мире много несчастных – больных, заключенных в тюрьмах, тех, о ком говорит Христос в евангелии о Страшном Суде (см.: Мф. 25: 31–46). Хорошо бы не только верующие, но и наши приходы оглянулись в поисках тех, кому нужна наша помощь. Речь не идет о масштабных благотворительных проектах – ведь даже небольшой знак внимания, доброе слово, посильная лепта умножит плод нашего поста.

Каждый год перед праздником Пасхи Церковь предлагает нам сорок дней поста для того, чтобы притормозить ежедневный сумасшедший ритм жизни, выключить звучащий фоном телевизор, открыть Священное Писание, прийти в храм на глубочайшие по своему содержанию великопостные службы, задуматься о жизни. В общем, заняться тем, что является самым главным, но на что нам постоянно не хватает времени, – нашей душой.

Синагога в Капернауме IV–V вв., построенная на фундаменте синагоги I в. Состояла из трех частей: молельного зала (20,4 х 18,65 м), внутреннего двора (11,25 м ширины на внешней стороне) и крыльца вдоль фасада здания, которое было обращено на юг к Иерусалиму. Вдоль фасада существовало пять входов, три вели в молельный зал и два во внутренний двор на востоке.

Но пост принесет плод только в том случае, если, по слову святителя Василия Великого, будет достигнуто соответствие между воздержанием телесным и духовным: «Вместе с телесным постом должен быть и душевный. Есть пост телесный, есть пост и душевный. При телесном посте чрево постится от пищи и пития; при душевном посте душа воздерживается от злых помыслов, дел и слов. Настоящий постник воздерживается от гнева, ярости, злобы и мщения. Настоящий постник воздерживает язык от празднословия, сквернословия, пустословия, клеветы, осуждения, лести, лжи и всякого злоречия. Словом, настоящий постник тот, кто удаляется от всякого зла. Видишь, христианин, каков пост душевный?»

В среду и пятницу можно объесться постной картошкой, упиться постным алкоголем и в очередной раз провести вечер перед постным телевизором – ведь ничего из этого наш устав не запрещает! Формально предписания выполнены, но цель не достигнута. И тогда нет никакой принципиальной разницы между нами, не вкушающими мясо в среду и пятницу, и теми, кто много столетий назад в далекой Палестине проводил в полном воздержании от пищи каждый понедельник и четверг.

Первый в списке грехов

Аскет-фарисей своей молитвой демонстрирует нам яркий пример самого опасного греха – гордости; об этом грехе мы редко задумываемся и проявлений его обычно не замечаем. Конечно, мы можем гордиться нашей страной, и в этом нет ничего плохого, однако есть и другой, «личный», вид гордости, об опасности которого предупреждает не только эта притча, но и вся христианская традиция. Отличительные особенности гордости – самовлюбленность, эгоизм, высокомерие. Погибели предшествует гордость, и падению – надменность, – читаем мы в Книге Притчей (Прит. 16: 18). Библейская история человечества начинается с яркой иллюстрации этих слов: именно гордость, желание быть как боги, знающие добро и зло (Быт. 3: 5), становится началом грехопадения Адама и Евы и их удаления от Бога.

Об этой тесной причинно-следственной связи прекрасно говорит святитель Тихон Задонский: «Видишь, когда приближается солнце, тень становится меньше. Так и благочестивое сердце: чем ближе приходит к нему Бог со Своим светом и дарованиями, тем более оно познает свое ничтожество и смиряется перед Богом и людьми, считая себя недостойным. Напротив, чем дальше отходит солнце, тем большая бывает тень, а когда солнце заходит, тень удлиняется. Зайдет солнце – исчезает и тень. Так и человек: поскольку удаляется от него Бог, постольку возносится и величается он в сердце своем; поскольку же человек возносится, постольку от Бога удаляется и Бог от него. И как тень исчезает, когда солнце скрывается, так исчезают и эти, которые мнят себя великими, когда скрывается Бог».

Было бы очень интересно и полезно проследить за собой в течение дня: сколько раз мы произносим слово «я»? Некоторые говорят только о себе, совершенно не замечая этого. Гордого человека легко заметить, но ему самому оценить тяжесть положения очень и очень сложно. Притча ставит перед нами вопрос: кто же я такой? Часто он звучит как вопрос волшебному зеркалу из сказки: «Свет мой, зеркальце, скажи – я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?» И мы хотим услышать один ответ: да, я лучше всех. Но такой подход отделяет нас от Бога, поскольку делает самодостаточными, и мы сами незаметно занимаем в своей душе Его место.

«Горделивому праведнику, то есть грешнику, не видящему своей греховности, – пишет святитель Игнатий (Брянчанинов), – не нужен, бесполезен Спаситель… Самомнение и гордость, в сущности, состоят в отвержении Бога и в поклонении самому себе. Они – утонченное, трудно понимаемое и трудно отвергаемое идолопоклонство».

Лидерство в любой сфере несет в себе опасность гордости, и религиозная жизнь – не исключение. Именно поэтому Христос обращается к «религиозным ревнителям» той эпохи, ведущим образцово-показательный образ жизни, с очень суровыми словами: Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что поедаете домы вдов и лицемерно долго молитесь: за то примете тем большее осуждение. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что обходите море и сушу, дабы обратить хотя одного; и когда это случится, делаете его сыном геенны, вдвое худшим вас. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру; сие надлежало делать, и того не оставлять. Вожди слепые, оцеживающие комара, а верблюда поглощающие! Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что очищаете внешность чаши и блюда, между тем как внутри они полны хищения и неправды. Фарисей слепой! очисти прежде внутренность чаши и блюда, чтобы чиста была и внешность их. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты. Так и вы по наружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония (Мф. 23: 14–15, 23–28). Наверное, именно в религии особенно легко, увлекаясь внешними формами, забыть о внутреннем содержании и даже из заповедей Божиих сотворить идолов. Идолы постепенно вытесняют Бога из нашей души и создают в ней жертвенники, на которых воскуряет фимиам гордыня. Тогда происходит опасная и на первый взгляд незаметная подмена: христианство воспринимается не как следование за Христом, а как система уставных предписаний, исполняемая с тщательностью, которой вполне могли бы позавидовать фарисеи.

Система координат

Гордость всегда самодостаточна; наверное, многим доводилось слышать выражение «я слишком горд, чтобы просить о помощи». Если человек горд, ему не нужен Бог, поскольку подсознательно он уверен, что и так обладает всем необходимым. Гордость ищет ошибки других и питается ими; к собственным промахам человек становится слепым, а чужие падения видит словно в увеличительном стекле. Для фарисея внешнее исполнение заповедей и собственная праведность важнее, чем окружающие, и даже если он упоминает людей, речь идет не о них, а о его собственных заслугах. Еженедельный пост у фарисеев предполагал среди прочего умилостивление Бога за грехи «непросвещенной массы» израильтян, однако внутренне фарисей презирал эту массу. Он заботился о законе, но не о человеке, милосердие в его сердце умерло, внешняя праведность ожесточила его.

Авва Дорофей приводит прекрасную иллюстрацию взаимоотношения нашей связи с Богом и ближними, используя образ круга: «Представьте себе круг, начертанный на земле… Предположите, что круг сей есть мир, а самый центр круга – Бог; радиусы же, то есть прямые линии, идущие от окружности к центру, суть пути жизни человеческой. Итак, насколько святые входят внутрь круга, желая приблизиться к Богу, настолько, по мере вхождения, они становятся ближе и к Богу, и друг к другу; и сколько приближаются к Богу, столько приближаются и друг к другу; и сколько приближаются друг к другу, столько приближаются и к Богу. Так разумейте и об удалении. Когда удаляются от Бога и возвращаются ко внешнему, то очевидно, что в той мере, как они исходят от средоточия и удаляются от Бога, в той же мере удаляются и друг от друга; и сколько удаляются друг от друга, столько удаляются и от Бога. Таково естество любви: насколько мы находимся вне и не любим Бога, настолько каждый удален и от ближнего. Если же возлюбим Бога, то сколько приближаемся к Богу любовью к Нему, столько соединяемся любовью и с ближним; и сколько соединяемся с ближним, столько соединяемся с Богом».

Наши отношения к Богу и к ближнему неразрывно связаны друг с другом: чем ближе мы к Богу, тем ближе мы к брату своему, чем дальше от него, тем дальше от Бога.

Второе действующее лицо притчи, мытарь, никого ни с кем не сравнивает, он приходит как есть, и масштаб для него – Сам Бог. Греческий текст молитвы мытаря очень выразителен: в словах «Боже, будь милостив мне, грешнику» слово «грешник» стоит с определенным артиклем, т. е. мытарь видит перед Богом только себя, других людей в этот момент для него не существует, и он искренне считает себя величайшим грешником. Многих смущает молитва перед причащением, где говорится: «я – первый из грешников». Может быть, это ложное смирение, ведь не настолько же мы плохи? Однако это цитата из великого апостола Павла, которого сложно заподозрить в ложном смирении: Верно и всякого принятия достойно слово, что Христос Иисус пришел в мир спасти грешников, из которых я первый. Но для того я и помилован, чтобы Иисус Христос во мне первом показал все долготерпение, в пример тем, которые будут веровать в Него к жизни вечной (1 Тим. 1: 15–16).

Сравнение себя с другими – неправильный, ложный подход: «Надо крайне беречься сравнивать себя с другими в каком бы то ни было отношении, а ставить себя ниже всех, хотя бы ты и действительно был в чем-либо лучше многих или равен весьма многим. Все доброе в нас – от Бога, не наше» (святой Иоанн Кронштадтский).

Бог соизмеряет человека не с другими, но со Своей волей, которую мы призваны выполнять. В молитве фарисей, напротив, ясно отделяет себя от всех остальных людей, которых он называет «грабителями, обидчиками, прелюбодеями», тем самым огульно навешивая ярлыки и предвосхищая суд Божий. Осуждая других, мы теряем правильный взгляд на ближних и на самих себя. Фарисей смотрит на людей сверху вниз, и, значит, он сам, а не Бог устанавливает приоритеты: на первом месте он, потом остальные. Самостоятельное установление порядка, при котором на первом месте находится мое «я», есть извращение порядка Божьего и причина грехопадения.

Притча тесно связана с нашей жизнью, поскольку мы, осознанно или нет, сравниваем себя с другими и в духовном, и в других отношениях: «я не такой, как этот алкоголик», «разве меня можно ставить на одну доску с этим неучем» и т. д. На исповеди можно услышать: «Я в общем-то неплохой человек, не убиваю, не краду, не прелюбодействую, как другие». Конечно, по сравнению с Чикатило или Гитлером мы кажемся себе высоконравственными, близкими к этическому совершенству. Однако, сравнивая, мы должны выбирать правильную систему координат, считать точкой отсчета Христа, ориентироваться на святых – они были такие же люди, как мы, но смогли воплотить свою веру в жизни, на деле.

Паисий Святогорец пишет: «Христиане должны не только не поддаваться влиянию мирского духа, но и не сравнивать себя с людьми мира сего. Сравнивая себя с мирскими, христиане начинают считать себя святыми, затем расслабляются и в итоге доходят до того, что становятся хуже тех, с кем они себя сравнивали. Образцом в духовной жизни должны быть святые, а не люди мира сего».

Какая заслуга христианина в том, что он или она чуть-чуть лучше «среднестатистического» россиянина? Ведь Христос призывает нас не стать немного лучше, а изменить качество жизни: Вы – соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Она уже ни к чему не годна, как разве выбросить ее вон на попрание людям. Вы – свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного (Мф. 5: 13–16).

Голос кающегося сердца

Поведение мытаря принципиально отличается от молитвенной позы фарисея. Положение тела говорит о внутреннем состоянии человека, и в данном случае перед нами яркое выражение чувства собственного недостоинства. Мытарю и в голову не пришло бы встать впереди, на виду у всех, он стоит «вдали». Фарисей молится, внутренне удаляясь от сообщества других людей; стоя в удалении, молится и мытарь – однако это удаление внешнее, выражающее принадлежность к грешникам, отпавшим. Он молится в притворе храма, не решаясь войти внутрь и даже поднять глаза к небу, не простирает руки, что было обычным во время молитвы, но бьет себя в грудь, словно скорбя о покойнике или прося о помиловании, как осужденный на смерть. Он не обращает внимания на других, поскольку все его мысли устремлены к Богу. Мытарь видит бессмысленность, пустоту и греховность своей жизни, но при этом не ищет взглядом в храме кого-то, о ком он мог бы сказать: «Этот еще хуже меня, так что все не так уж и плохо». Он понимает, что его ситуация действительно критическая, и других для него не существует – есть только он и Бог. В такой перспективе можно лишь задаваться вопросом, насколько наша жизнь соответствует воле Божией. И сколько бы добродетелей у нас ни было, мы всегда ясно увидим разницу между нами «реальными» и тем образом человека, который дан нам в Евангелии.

Паисий Святогорец пишет: «Настоящая молитва – это не удовольствие, не «нирвана», она начинается с боли. Что за боль? Человек мучается в хорошем смысле слова. Ему больно, он стонет, страдает, о чем бы он ни молился. Знаете, что значит «страдать»? Да, он страдает потому, что соучаствует в общей человеческой боли или же в боли какого-то конкретного человека. За это соучастие, за эту боль Бог воздает ему божественным радованием».

Мытарь ищет Бога – и находит Его. Фарисею Бог, по большому счету, не очень-то и нужен: он сосредоточен на самом себе и доволен собой, поэтому его молитва скорее напоминает карикатуру, чем истинный диалог с Богом.

Мытарь, конечно, не постился дважды в неделю, не отдавал Богу десятину, да и вообще большая часть его дохода была получена неправедным путем, поэтому испытывать к нему симпатию непросто. Однако Бог смотрит на сердце человека, и Его оценка часто совсем не совпадает с нашей земной системой ценностей. Мы живем в обществе, которое ориентировано на достижение успеха и результатов. Хотим мы этого или нет, но оно часто редуцирует нас до уровня того, чего мы можем добиться. Чем большего достигает человек, тем более он признан и ценен в глазах окружающих. Общество достижений живет сравнением и соревнованием. Если благодаря моему успеху в жизни люди решают, хорош ли я, достоин ли внимания, уважения, любви, значит, я должен быть лучше, чем другие (а все остальные – мои потенциальные конкуренты). Тот, кто определяет и утверждает себя, основываясь на личных достижениях, должен постоянно, в страхе стать «номером два», доказывать свою успешность. У Бога все не так. Хотя Бог ценит и вознаграждает наши дела (чему в Библии есть множество примеров), Он взирает за пределы мертвых монументов наших достижений. Он измеряет нас не столько по тому, чего мы достигли, сколько по внутреннему расположению.

Именно поэтому Он хочет, чтобы молящееся сердце по-настоящему искренне обращалось к Нему: «Хорошо иногда на молитве сказать несколько слов своих, дышащих горячей верой и любовью ко Господу. Да, не все чужими словами беседовать с Богом, не все быть детьми в вере и надежде, а надо показать и свой ум – сказать от сердца и свое благое слово; к чужим же словам мы как-то привыкаем и хладеем» (святой Иоанн Кронштадтский).

Из молитвы мытаря видно, что искреннее обращение к Богу не обязательно должно быть длинным, включающим в себя сложные богословские термины или возвышенные эпитеты. Бог слышит и самую простую молитву, главное, чтобы она исходила из сердца, независимо от того, где мы молимся.

Святитель Иоанн Златоуст говорит: «„Помилуй меня“ – краткое слово, но оно нашло море человеколюбия, потому что где милость, там все блага. Даже когда ты бываешь вне церкви, взывай и говори: „помилуй меня“; говори хотя не двигая уст, но взывая умом; Бог слышит и тех, которые молчат. Для этого требуется не место, а прежде всего душевное настроение».

Именно поэтому молитва мытаря открывает утреннее молитвенное правило, настраивая нас на правильный лад. Она, как и подобные краткие молитвы, должна наполнять нашу повседневность, чтобы мы могли принести Богу самую высшую жертву – жертву нашего сердца и ума.

Модель Иерусалима I в. Фрагмент. Музей Израиля. Иерусалим

Святитель Феофан Затворник обращается к верующим: «Моление краткими молитовками внимание собирает… и все нужды духовные перебирает… Не всё готовые молитвы читайте, а и своими словами сказывайте Богу, что у вас на душе, и просите помощи: „Видишь, Господи, что у меня! И то, и то… Справиться с собой не могу. Помоги, Всемилостивый!“ …Младенчество в молитве, как и вообще во всем строе душевном, есть самое лучшее настроение, и берегите его… Дети подходят к отцу или матери и, ничего не говоря, только увиваются около них оттого, что им сладко быть при них. Так себя имейте, чтобы в простом сердце всегда увиваться около Господа…»

Именно к такой доверительной молитве призывает нас Христос, говоря: Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно (Мф. 6: 6).

Каждому из нас – много лет находящимся в Церкви и делающим в ней первые шаги – нужно учиться молитве, поскольку только она может создать правильные отношения с Богом и близкими. Именно она может вывести нас за пределы нашего эгоизма; но этот болезненный путь требует времени, тишины, сосредоточенности. Нельзя пройти его быстро, однако если мы пойдем по нему, то по-новому откроем себя в зеркале любви Божией. Мы поймем, что между нами и нашими достижениями нельзя поставить знак равенства, так как мы чрезвычайно далеки от Божественного идеала.

«Пока нерадит человек о себе самом, дотоле думает в сердце своем, что он друг Божий. Когда же освободится от страстей, – стыдится возвести очи свои на небо пред Бога, видя себя крайне отдаленным от Бога» (преподобный авва Исаия).

Такое осознание будет болезненным, но только оно сможет освободить нас от мира иллюзий, в котором мы пребываем. Постепенно будет изменяться наш взгляд и на других людей, начиная с близких и заканчивая дальними, поскольку нам откроется истинная ценность человеческой личности независимо от масштабов ее достижений, от того, что человек делает или не делает. Тогда мы начнем понимать, что каждого Бог любит невзирая на отношение к нему окружающих. Конечно, такая молитва должна не только интеллектуально, но и деятельно изменять нашу жизнь, иначе она останется бесплодной и не будет услышана Богом: …разреши оковы неправды, развяжи узы ярма, и угнетенных отпусти на свободу, и расторгни всякое ярмо; раздели с голодным хлеб твой, и скитающихся бедных введи в дом; когда увидишь нагого, одень его, и от единокровного твоего не укрывайся. Тогда откроется, как заря, свет твой, и исцеление твое скоро возрастет, и правда твоя пойдет пред тобою, и слава Господня будет сопровождать тебя. Тогда ты воззовешь, и Господь услышит; возопиешь, и Он скажет: «вот Я!» (Ис. 58: 6–9).

Следуя по этому молитвенному пути, мы поймем возвышенные слова святого Иоанна Кронштадтского: «Молитва – исправление жизни, мать сердечного сокрушения и слез; сильное побуждение к делам милосердия; безопасность жизни; уничтожение страха смертного; пренебрежение земными сокровищами, желание небесных благ, ожидание всемирного Судии, общего воскресения и жизни будущего века; хождение перед очами Божьими; блаженное исчезание перед воссоздавшим и всеисполняющим Творцом; живая вода души; молитва – вмещение в сердце всех людей любовью; низведение неба в душу; вмещение в сердце Пресвятой Троицы, по сказанному: придем к нему и обитель у него сотворим (Ин. 14: 23)».

Возрастая в вере, мы должны осознавать, что идем рядом с теми, кто только начал свой путь к Богу и, возможно, впервые вошел в храм, встал перед Богом и произносит первые неумелые слова молитвы. Фарисей и мытарь стоят в храме рядом – как и в наших приходах стоят рядом и вместе молятся люди разного жизненного и церковного опыта; но «сильные» обязаны помогать «слабым», а не выпячивать себя на их фоне, поскольку и тех, и других спасает только Бог, а не самодостаточная личная праведность.

В этой притче важна и тема общины, точнее, ее отсутствия, характерная для современной церковной жизни. Два человека молятся в одно и то же время, в одном храме, одному и тому же Богу, но остаются совершенно чужими друг другу. Разве это не ужасно? Разве молитва не есть нечто связующее, ведь мы говорим о нашем соединении в ней «единым сердцем и едиными устами»?