Текст книги "Напряжение сходится"

Я взглядом показал, что нас запросто могут слушать.

– Ой, да забудьте. Я их уже не боюсь, – грустно улыбнулся Колобов. – За моей спиной тот самый угол, дальше которого пятиться уже некуда.

– Так что с перстнями не так? – полюбопытствовал, глядя на свои руки. – Я обещаю их снять.

– Вам посоветовали их надеть или вы решились на это сами?

– Вообще посоветовали привезти, – ограничился я частью правды.

– В них все не так, юноша. Долгорукие ненавидят Шуйских, Шуйские ненавидят Юсуповых, Борецких вырезали девятнадцать лет назад, Тенишевых вырезали Юсуповы пять лет назад, Де Лара – вассальный род Юсуповых, а вы посмели где-то найти перстень главной семьи без вассального герба; ну а уж перстень нашего правящего дома – это просто запредельно невероятная наглость! Остается клеймо Самойловых, за которое вам ничего не скажут, но вы бы знали, насколько эта семья мстительна сама по себе!

– Да что вы говорите?..

– Не ерничайте, я просто желаю вам добра. Вам бы ценить помощь человека гораздо старше возрастом, но разве дождешься от вашего поколения?

– Извините. Я просто был изрядно… удивлен.

Но перстни снимать не спешил, с интересом поглядывая на них. Действительно, необычный набор подобрался.

– Еще эта форма исполнения… Максим, верно?

– Да.

– Максим, перстни бывают нескольких видов – семейные, нарекающие, наделяющие и признающие. Вам непонятно, быть может, но нет никакой сложности. Семейные – это те, что даются по крови. Нарекающие – дарятся при вводе в семью или признании частью семьи, наделяющие – отдаются губернаторам провинций и городов, с правом действовать от имени рода, признающие – как признание услуги, их можно обменять на ответную, вернув перстень. Обратите внимание на вид закрепки и качество исполнения… Впрочем, это не важно, – отмахнулся Колобов, не желая вдаваться в подробности. – Ваши подделки весьма искусны, и будь они только признающими, да если бы вы еще смогли объяснить, какого демона вас наградили и Юсуповы и Тенишевы одновременно… Но тут целый цирк! Одно признающее, одно наделяющее, два нарекающих и целых четыре родовых, к тому же среди них – с полосой бастарда! Мастер наверняка изрядно посмеялся, – недовольно покачал головой старик.

– А ваш перстень, где он? – поинтересовался я, глядя на примеченный ранее белый след на его пальце.

Колобов тут же сжал ладонь в кулак, прижав его к обивке дивана.

– Простите за мою бестактность, – тут же сдал я назад.

– Нет, ничего, – словно сделав над собой усилие, Колобов открыл ладонь и поднес к лицу. – Вы правы, перстень был. Наделяющий. Теперь его нет, – глухо, словно текст приговора, произнес Аркадий Алексеевич.

– А что случилось? – вновь осторожно спросил я.

Но, видимо, вновь совершил лютую бестактность. Хотя все равно не ясно, с чего он сбросил очки на диван, уронил лицо в ладони и принялся его ожесточенно тереть.

– В этом-то вся и проблема!.. – с горечью простонал он, не отнимая ладоней от лица. – В том, что вы тут, в Москве, ни черта не знаете! Не знаете, что прямо сейчас в вашей стране идет война! Умирают люди! Я смотрел телевизор – ну хоть одна, хоть бы одна новость об этом! Хоть где-нибудь!.. – прорычал он, будучи в явном отчаянии.

– Аркадий Алексеевич, вы уж простите… – неловко начал я, оставаясь в непонимании причин.

– Ничего-ничего… – убрал он ладони и протер лицо платком. – Это вы мне простите эту вспышку. В самом деле, какая вам разница…

– Возможно, разница есть. Пока не узнаю, не скажу, – признался я.

– Хотя бы честно. Хотя бы без фальшивого сочувствия, – быть может, просто нашел он в моем ответе то, что хотел услышать сам.

Война идет в стране круглосуточно. Мелкая, затяжная, стычками и в полную силу – кланы имеют собственные земли, свободу, практическую неподсудность и право не платить налоги. Странно было бы переживать за то, что сосед решил отрезать у соседа клочок земли и за это получил по зубам. Простых людей, конечно, жаль.

– Так как бы вы рассказали эту историю по телевизору, если бы могли?

– Бросьте… – буркнул он, словно стесняясь своих эмоций; снова нацепил очки и прижал портфель к груди.

– Но вы ведь хотели, чтобы хоть кто-то обо всем узнал?

– Уже поздно. Уже все случилось.

– История – это ведь все то, что уже случилось, – пожал я плечами. – Рано или поздно об этом расскажут.

– Расскажут так, как хотят победители.

– Вот именно, – поддакнул я.

Не то чтобы я его уговаривал и вызывал на откровенность – попросту ожидать было скучно, а беседа коротала время. Но последний довод все же возымел действие.

– Есть такой… был такой клан на юге страны. Фоминские. Может, слышали?

– Слышал, – кивнул я, с удивлением примеряя к живому в общем-то аграрному клану слово «был».

– Шестьсот лет назад тоже был. Хороший, крепкий род. Боевой. За службу на границе быстро прирос землей, получил право основать клан. Много доблести, славы и почета. Появились вассальные семьи. Слуги с родословной, которые получили свой герб. Война с османами, новые земли… Более полутысячи лет – это немало, юноша; сложно все рассказать.

Я же и не торопил… Где-то есть начало конца этой истории, и ему лучше знать, как все так получилось.

– Максим, вы ведь не думаете, что все и всегда было хорошо? – чуть повернулся он ко мне.

– Сомневаюсь в этом.

– Мы, бывшие слуги, лучше всех это знаем. Иногда приходит хороший правитель. Иногда мот и транжира, воспитанный мотом и транжирой. Но присяга есть присяга, оттого служишь каждому верой и правдой, отчаянно надеясь, что со следующим правителем все наладится. Надо только надеяться и ждать. В этот раз не дождались, – мотнул Колобов головой, и очки чуть сбились на его носу.

– Как так получилось? – подтолкнул я его словом, устав от задумчивой паузы.

– Как обычно, – поправил он очки. – Отец искренне думал, что наследники – толковые и послушные. Умер, а те стали прожигать его капиталы. Вы не подумайте, род Фоминских достаточно богат, чтобы его капиталы не прожгла и сотня таких наследников. Тем более что сыновья у них росли на диво толковые. – Аркадий Алексеевич чуть повернулся ко мне. – Самое важное – их родителям на них было наплевать! А это, я вам скажу, великолепно – потому что мы могли обучить их всему, что понадобится настоящему правителю! И мы учили! Оставалось-то – немного подождать! Пятьдесят, шестьдесят лет, чтобы нынешние померли и на их место взошли толковые и умные! И клан бы жил! И слуги бы – тоже жили!

– Но теперь вы здесь, и без перстня.

– Да, – понурился Колобов. – Князь и его брат умудрились оскорбить высокородную деву. Она от них вместе со всей свитой и пепла не оставила.

– Одна? – впечатлился я.

– Высокородная дева, Максим, не оставит камня на камне даже от этой башни, – терпеливо произнес он. – Вы даже не представляете, какая Сила течет в крови древних семейств!

Ну почему – очень даже… Только я бы, наверное, князя с братом да свитой… хотя…

– А какой ранг у князя был?

– «Мастер», – гордо приподнял он подбородок.

– Не, ну этих можно… – задумчиво пробормотал я.

– Вы о чем, юноша? – переспросил Колобов.

– Так, теоретические размышления. Площадь накрытия, сила удара… Одна – ладно, пусть. А что остальной клан?

– У высокородных дев – высокородные семьи, – закрыл он глаза и сцепил ладони на портфеле. – Они пришли и сожгли столицу княжества. Встали на окраине и сделали то же самое, что та девчонка. Сделали, не входя даже на улицы, не подходя к защитникам и ополчению. Так мы лишились всех Фоминских за одну ночь. А эти… они ушли. Благородно решили не продолжать избиение. – Его уже потряхивало от ненависти.

– Что за семья? – поинтересовался я.

– Стародубские.

Ага, те же Рюриковичи, только в профиль.

– Но раз ушли, то… – не совсем понял я.

– То за ними пришел князь Панкратов, – продолжил он с прежним ожесточением, – и развесил везде свои гербы. Вместе с несогласными.

Ловко…

– Все на это просто так смотрели, я понимаю?

– Главной семьи нет, вассалы сбиты с толку, союзники не ведут дела с вассалами, – уже успокоившись, ответил Колобов. – А с Панкратовым у нас никто не ровня по Силе. Да и… если не он, то кто-то другой прибрал бы к рукам бесхозное. Я надеялся, что это будет император, – все же добавилось в его голосе горечи.

– Позвольте поинтересоваться, но что вы делаете здесь? – осторожно спросил я.

Судя по поведению и словам, его совершенно не вдохновляет князь Панкратов в качестве господина. Он не выглядит его новым вассалом – более того, за речи, им сказанные про князя, можно на виселицу загреметь в первых рядах. Куда понятнее было бы восхваление, пусть и насквозь лживое…

– Я, в некотором роде, потомственный казначей Фоминских, – облизал губы Колобов. – В некотором роде, потому что клана уже нет. Кланового банка, впрочем, тоже нет. Есть только бумажки, – похлопал он по портфелю. – Захочу я – вместо бумажек вернутся все клановые деньги. Не захочу – в могилу их утащу за собой.

– Ваше желание зависит от встречи с князем?

– Именно так. Именно так, – подвигал он пальцами на портфеле. – Но то, что вы обо мне подумали, – неверно.

– Я о вас пока ничего не подумал, – честно признался я. – Мне больше интересно, почему князь держит обладателя таких капиталов в приемной.

– Потому что он знает, что мы не договоримся, – поджал он губы.

– Тем не менее вы ждете встречи.

– Я попытаюсь его убедить. Он хочет деньги, и я готов их отдать, слышите? – поднял он голос, словно был уверен, что нас слушают. – Но только деньги Фоминских! Ни грошом больше! Но они хотят все! Хотят даже больше, чем все! Больше, чем деньги! Но так нельзя!

– Аркадий Алексеевич: больше, чем деньги, – это как? – спокойно, с уже привычной хмуростью выслушал я его возгласы.

– Это просто, Максим. Это очень просто. У нас на счетах кланового банка – деньги всех компаний, которые работают на нашей земле по льготным условиям. Если Панкратов их заберет, они все разорятся. Но нет, нет-нет! Он хочет сделать хитрее. Все они, князья, сделают хитрее. Ведь что деньги? Если они просто лежат, от них толком нет прибыли. Поэтому князь хочет перенести все их счета в свой банк. Мой они закроют. Все те же самые счета, тех же владельцев. Вы не понимаете?

– За доступ к деньгам что-то попросят?

– Присягу, – растянул Колобов губы в неестественной улыбке. – Свободу. Просто поклянись, и все деньги снова будут у тебя. Ты больше не будешь банкротом и даже сможешь работать на прежних условиях.

– Это как-то отличается от условий у Фоминских?

– Отличается. Мы не кабалили людей. Только налоги, никакого участия в их бизнесе, никаких приказов. Но сейчас Фоминских нет, я осознаю. Все эти люди – они разорены, потому что разорено княжество. Никто и никогда не вернет им эти деньги просто так, и не важно, кто бы подмял под себя земли – Панкратов или Стародубские! Но я хочу убедить князя поступить иначе – отдать деньги владельцам, а себе забрать только капиталы Фоминских.

– Не поймите превратно, вопрос будет не про деньги. Зачем это вам лично? – поинтересовался я.

– Я бы очень хотел, – произносил Колобов, словно через боль, – чтобы мертвый род не стали ненавидеть в веках. Чтобы не говорили, будто из-за нас они разорены или попали в рабство. Ведь честь и слава клана, как и ненависть к нему, делятся на всех слуг.

– То есть если бы нашелся человек, заинтересованный в исполнении вашего плана, вы отдали бы ему капиталы? Вот просто так?

– Юноша, ни один честный человек сейчас не возьмет эти капиталы и не притронется к этим бумагам, – поделился горечью Колобов. – А другие князья просто заберут все деньги себе. Панкратов – он хоть заинтересован в сохранении предприятий на уже своей земле. Остальным на чужих людей наплевать.

– И все же: если бы нашелся? – продолжил я настаивать.

– Вы не себя ли имеете в виду? – с грустной усмешкой произнес он. – Знаете, юноша, у меня есть чутье на людей, и быть может, вы бы не оступились на этой опасной дороге честности и долга. Но вас сомнут и растопчут. Даже меня почти растоптали. Я еле спас свою семью…

– И все же я бы хотел услышать ответ.

– Я бы сказал вам – да, если хотя бы три ваших перстня оказались подлинными, – словно закрывая тему, качнул он ладонью. – А до того – это все пустая дрожь воздуха, разминка для ума… Как бы было, если бы…

– Аркадий Алексеевич, а как проверить, подлинные или нет перстни? Вернее, как их проверяют?

– Если бы вы были одаренным, достаточно подать Силу, – откинулся он на спинку кресла и прикрыл глаза.

– Вот как… – заинтриговало меня. – Интересно…

Подал Силу в перстень Самойловых – и кольцо черного дыма крутанулось вокруг руки, на мгновение образовав передо мной силуэт сгорбленного чудовища, закрытого туманным плащом.

Надо же, и Федор молчал!..

Перстень Юсуповых – вспышка искр, тут же сформировавшихся в силуэт дракона, под треск электричества деловито усевшегося на руке и распахнувшего крылья.

Перстень Борецких – и аквамарин в перстне пошел волнами, а в ушах зашумел звук необоримой волны, уже разогнавшейся на просторах океана.

Перстень Долгоруких – дымка холодного тумана, обволакивающая ладонь.

Перстень Тенишевых – и с идеально чистого потолка вдруг падает известка, а под ногами ощущение дрогнувшей земли.

Перстень Шуйских – холод весеннего леса и его свежесть, бьющая в лицо.

Перстень Де Лара – раскаленный жар солнца, лучом пронзивший панорамное окно и прожектором озолотивший руку.

Перстень Рюриковичей – немедленно образовавшееся зеркало, из которого с удивлением посмотрел цесаревич Сергей.

– Извините, ошиблись номером… – чуть нервно улыбнулся я и стянул перстень.

Окошко пропало. Фух…

Что-то тихо как-то. Будто не хватает чего-то. Или кого-то.

Глянул направо. Увидел шокированное и ошарашенное лицо Колобова.

– Восемь – это ведь больше трех? – поинтересовался я у него, стягивая остальные перстни.

– Д-да… – только и мог он произнести.

– Тогда пойду поздороваюсь с князем. Час уже, – покосился я на часы. – Нечего нам тут сидеть, дел полно.

– Юноша… Максим… Господин, наденьте перстни обратно, умоляю! Панкратов – страшный человек! Но их он убоится! – отчего-то кинулся к моей руке Колобов.

– Бояться надо не моих перстней, – все же завершил я дело и положил их рядом с ним на диван, подхватив папку с распечатками, – бояться надо меня.

К счастью, в мире это пока мало кто понимает. Даже будущая жена – и та не в курсе.

Глава 8

Время собиралось из вязких секунд чужих решений и выводов, сокрытых за этажами княжеской высотки. Ощущение одиночества в прохладе кондиционированного зала не могло ввести в заблуждение. Нас видели, нас слышали, нас пытались просчитать еще до встречи, но аттракцион с перстнями обязан был внести коррективы в их замыслы и планы.

Значит, совсем скоро кто-нибудь возьмет на себя ответственность и примет решение. И из того, что он может сотворить на данный момент, самое ужасное для меня и правильное для них – это вежливо отменить мне встречу.

Как шулер, обнаруживший честную колоду вместо крапленой – так и здесь сошлются на срочные дела и внеплановое совещание, чтобы вывести лишнего игрока из здания и перераздать чуть позже на двоих.

Еще немного, и у них найдутся верные слова для Колобова. Еще чуть-чуть, и появится осознание, что просто деньги Фоминских – не так и плохо. Лучше, чем ничего.

Я замер возле стола секретаря и прикрыл левую ладонь телом и высокой столешницей. Гроздь ярко сияющих звездочек стекла с пальцев вниз, охотно прилипая к кабелям связи и питания, скрываясь под пластиком и резиной изоляции.

Дрогнул и замерцал свет люстр над головой, неслышно погаснув. С щелчком отключился факс на столе и выдохнул вентиляторами принтер. Жалобно пиликнул звуковой сигнал источника бесперебойного питания за столом секретаря и тут же замолчал.

Даже если решение уже принято, пусть оно немного запоздает – на количество ступеней в лестничных маршах, что нас отделяет. На длину коридоров и огромных залов. В мире без электричества и связи, даже самой острой мысли предстоит пробежаться вниз или вверх по огромному зданию.

Мне же в общем-то не нужно много времени – сразу за местом секретаря уходил круто вправо коридор к княжескому кабинету. Мне, как говорят в таких случаях, всего лишь документы передать да уточнить пару моментов.

Например, зачем Самойлов из мещан понадобился им в одном зале с упрямым Колобовым? Понадобился срочно, без типичных для таких аудиенций проверок и предварительного собеседования с чиновниками рангом ниже.

Обычному человеку этого не узнать – как не знает свою судьбу пешка, стоящая перед ладьей. И не узнает, пока не дойдет до последней клетки на шахматной доске.

Нам же такой долгий путь преодолевать не надо – вот она в конце пути, дверь из массива светлого дерева ценной породы, отчего-то подпертая бруском, чтобы не закрывалась. Странная деталь для обстановки кабинета одного из могущественнейших людей по эту сторону Уральских гор. По ту сторону гор, впрочем, у персон такого уровня тоже полно странностей. Это ж надо – отваживать от меня невест… Или пытаться меня сожрать… В общем, копеечный брусок и створка из цельного массива дерева-исполина – это еще вполне нормально.

Я прошел по коридору с мозаикой из мрамора на полу и окрашенными под известняк стенами. Ближе к середине справа находился проем персонального лифта, с погасшим по причине отсутствия электричества индикатором этажа. Проходя мимо, покосился на циферблат подаренных часов – можно. И здание заполошно вздохнуло подключенной энергией резервного источника питания – зашелестели кондиционеры, загудел лифт, отрабатывая противопожарный маневр и отправляясь на этаж подземной парковки. Перезагружались АТС, равнодушно относясь к проклятьям нервничающих людей, набирающих княжеский номер. Совсем скоро они дозвонятся, но до этого…

Я тихонько зашел внутрь кабинета. Просторное помещение пятнадцать на двадцать метров украшалось самым дорогим, что есть в этом городе, – видами на центр Москвы из двух панорамных окон, образующих угол стен справа и передо мной. Слева темное дерево облицовки закрывали карты шести континентов, выполненные в масштабе достаточном, чтобы Антарктика касалась паркета, а Арктика подпирала выбеленный потолок в шести метрах над головой. Где-то на карте даже красовались разноцветные флажки, отражая области интересов и клановую собственность, а по углам стен кантом шли гербы подчиненных городов, коих было около двух десятков. Стена же справа и слева от двери в кабинет закрывалась рядом крупных телевизоров, призванных отражать презентации и отчеты для высшего руководства. Сверху все это освещалось десятком ламп дневного света.

Обычное в общем-то рабочее пространство для приема людей со стороны и собственных подчиненных. Ничего общего с личным кабинетом, вход в который наверняка располагается здесь же, под участком фальшстены, но куда точно не приведут случайного человека с улицы. Вот там будут и стеллажи с документами и книгами, на форзацы которых любопытно взглянуть; найдется место для фотографий семьи и предков, памятных предметов и деталей, характеризующих хозяина. Тут же все было достаточно стерильно в плане влияния личности на обстановку. Обычный деловой кабинет под стандартные нужды. Должен был быть.

Но сейчас вся мебель – все эти кресла за длинным столом для совещаний, вместе с ним самим, были сдвинуты вплотную к стене с картой. В ту же сторону был скатан мягкий ковер, а пол вместо него покрывала уложенная внахлест черная пленка – точно такая, как в пакетах для мусора. Единственное, что оставалось на своем месте в кабинете по логике вещей, – это отдельный стол руководителя возле панорамного окна напротив. Только вместо документов, которые все равно накапливаются так или иначе, на нем был разложен хирургический набор из медицинской нержавейки – приборов на тридцать, закрепленных каждый в персональном кармашке специально предназначенного для такого черного чемоданчика.

Интересно.

За тем же столом обнаружился и сам хозяин кабинета, он же князь Панкратов – нестарый на вид мужчина с высоким лбом, седым ершиком волос и волевым подбородком. На нем армейская рубашка в камуфляже песочной расцветки, с нашивкой в виде княжеского герба над сердцем.

Михаил Викентьевич был занят тем, что пытался навязать свою княжескую волю компьютеру, который не хотел нормально работать, несмотря на титулы и высокий боевой ранг хозяина.

– Да включайся ты, железка! – чертыхался он, пытаясь легкими постукиваниями по корпусу и нажатиями на кнопку включения призвать электронику к благоразумию.

Электроника уходила в бесконечную перезагрузку.

– Час дня, – сверившись по часам, озвучил я информацию, стоя у самого порога и не наступая на черный полиэтилен.

– Ну надо же, заработало, – удовлетворенно хмыкнул князь, не отводя взгляда от экрана. – Час уже? Заводите этого.

– Этот уже здесь, – мягко ответил я.

– Сам явился… – Цепко посмотрел он на меня – вернее, в пространство за приоткрытой дверью. – Григорий Андреевич где?

– Снаружи, – ответил я правду, откинул брусок дерева в сторону носком ботинка и плотно закрыл дверь, – отговорился делами клана.

– Дверь не нужно было закрывать, молодой человек, – попенял мне князь, выражая тоном угрозу и недовольство, от которых невольно потянуло вернуть все как было. – Не следует распоряжаться в чужом доме.

– Прошу простить, – произнес я без особой искренности, не тронув дверь, и сделал несколько шагов в сторону княжеского стола. – Смею думать, позже вы одобрите мое самоуправство.

Под ногами хрустнула складка пластика.

– Быть может, – поднявшись из-за стола, он встал от него сбоку и задумчиво тронул пальцами длинный хирургический ланцет. – Все может быть. Вряд ли вас порадует мое одобрение… Итак, Самойлов Максим, верно? – заглянул он в листочек на своем столе.

– Абсолютно. Изволите ознакомиться с бумагами? – взял я папку обеими ладонями и обозначил движение в его сторону.

– Вы знаете, Максим, – не отреагировал он, вновь переключившись на созерцание хирургического инструмента, – по своей первой профессии я – военный врач. Полевой хирург. Спас, смею думать, сотни и сотни жизней. И еще столько же непременно спасу, – остро посмотрел Панкратов на меня. – Вы знаете, что самое неприятное в этой профессии? Даже не гибель пациента, Максим. Самое неприятное, когда тебя отвлекают по пустякам.

Если и были ранее тени вариантов, то сейчас судьба пешки проявилась четко и без альтернатив. Я же медленно зашагал в сторону князя.

– Смотря что считать пустяком, – мягко возразил я. – Является ли им жизнь человека?

– Человека, который считает свою жизнь потерянной из-за финансовых споров? – с гневом фыркнул Михаил Викентьевич. – Я дам вам сравнить ваши эмоции – сейчас и позже: с отрезанной рукой и потерянным глазом, с оторванной ногой и кишками, вываленными из живота! У нас, молодой человек, идет война. Из-за вас, из-за потерянного на вас времени умрут десятки моих людей. Я хочу, чтобы вы ответили за их смерть. – Он достал из крепления нехороший на вид нож.

Резко зазвенел телефон на столе. Легкое движение ножа – и провод телефона, расположенный в полуметре от его руки, распался надвое.

– Думаю, для вас жизнь этого человека не пустяк, – был я по-прежнему доброжелателен и сделал еще пару шагов ему навстречу. – Предлагаю посмотреть на бумаги.

– Я видел ваши бумаги, Максим. Но вы продолжайте подходить.

– Вы видели повод для аудиенции, – не согласился я. – Некоторые вещи лучше передавать лично. Я бы не доверил их даже бумаге, но словам вы бы вряд ли поверили.

– Ваши жалкие попытки выгадать себе пару секунд жизни… – с неодобрением покачал Михаил Викентьевич головой. – Чего вы хотите? Выпрыгнуть в окно? Так они бронированы, и я вас успею перехватить еще раньше.

Тело вдруг жестко обняли незримые путы, особенно сильно сжавшись вокруг шеи.

Я потянулся Силой к пуговице на детали нижнего белья, менять которую тут не посчитали нужным, и удушье моментально прекратилось, как и чужое воздействие. Все-таки правильно посчитали сестры – этот предмет одежды я точно не потеряю и не забуду, хотя сказать кому – смешно…

– Интересно, – хмыкнул князь Панкратов, опуская руку с ножом.

И на защиту навалилось нечто во сто крат более мощное, чем раньше – даже воздух пошел радужными разводами в местах соприкосновения Сил. Но дышать, продолжать двигаться и говорить я мог.

– Я бы хотел, чтобы вы заглянули в документы, – был я по-прежнему спокоен. – Раз вы все контролируете, то что изменится от секунды вашего внимания?

– Я могу посмотреть их после вашей смерти, – радужная расцветка обняла практически все пространство вокруг меня.

– Верно. Но тогда кто ответит на ваши вопросы? – протянул я ему папку, находясь в метре от стола.

– Хорошо. – Поразмыслив, Михаил Викентьевич отменил сковывающую технику и перехватил документы.

Было ли тому причиной мое упорство, или наличие артефактов, или же проблеск рассудка, который обязан был подсказать стоимость вещей, способных на время удержать «виртуоза», но князь убрал нож в сторону, облокотился на стол, дернул за тканевую завязку и распахнул картонную папку. Пробежался глазами. Резко остановился и начал читать с самого начала – на этот раз медленно и очень внимательно. Взгляд его на секунду метнулся к углу листа сверху – туда, где к первой странице была прицеплена фотография.

– Откуда это у вас? – спросил он жестко, сверля меня глазами.

– Из архива ИСБ, – не стал я увиливать. – Некоторое количество бумаг отправилось за пределы их территории вместе с мусорщиками.

И пусть понимает это как хочет.

– Вы хоть сознаете, что у меня под рукой все нужное, чтобы вытащить из вас всю информацию? – демонстративно повел он взглядом на хирургический набор.

– Вся информация и без того есть в бумагах. Город и адрес, карта, фото, – скупо ответил я.

Зазвонил личный сотовый князя, лежащий на столе. Михаил Викентьевич не глядя потянулся к нему, чтобы выключить. Затем обогнул стол и сел за него, чуть подрагивающей рукой перелистнув страницу.

А в облике жестокого господина, готового резать незнакомого ему человека, чтобы запугать несговорчивого банкира, впервые мелькнула человечность.

– Что вы за это хотите? – прикрыв глаза, коротко выдохнул он.

– Ничего, – качнул я плечом.

– Если вы посмеете этим шантажировать, – посмотрел он вновь жестко, – ваша смерть будет даже хуже той, что я планировал сегодня. Я даже поблагодарю вас за закрытую дверь, потому что крики боли, которые вы будете издавать…

– Ни у кого нет копии. Никому не будет разослано, если я не выйду из здания.

Не представляло ни малейшей сложности спокойно смотреть ему в глаза. И оттого чувство глубокого недоумения, мелькнувшее на жестоком лице, заметить было вовсе не трудно.

– Так не бывает, – выразил он честно свои эмоции.

– Понимаете, я пристально следил за тем турниром, в котором участвовал ваш сын. Это как раз тот период времени.

А о том, что участвовал, лучше умолчать. Турнир, как известно, не состоялся, а значит, победителей в нем не было, как и чествования в газетах и на телевидении.

– Что с того? – буркнул Панкратов, открывая новую страницу – на этот раз не черно-белую, а полную цветных фотографий.

Фотографий мальчишки, очень похожего на его сына.

– Он хороший парень. Удалось посмотреть на него вблизи. И команда – очень хорошая. Я думаю, ваш сын очень хотел победить на том турнире, чтобы на радостях победы сказать вам о своей возлюбленной.

Возлюбленной, которой не было в евгенической программе клана. У которой от него должен был родиться сын – что вряд ли удержало бы влиятельного главу клана от гнева. Потому что девушка эта – пусть из не бедной, но не аристократической семьи, и ставить ее первой женой означает оскорбить семьи тех высокородных, с кем давно подписаны брачные договоры.

На турнире были высоковозрастные ребята – собственно, большинство из них перешли в одиннадцатый класс и по всем стандартам считались взрослыми. А иные и сами считали себя взрослыми до конца, полагая вправе любить и быть любимыми без оглядки на родителей. И Вячеслав Михайлович Панкратов был одним из них.

– Это домыслы, – буркнул он. – Интрижка с продолжением. Алкоголь, ошибка молодости, охотница на высокородную кровь.

Но голос – он подрагивает накатывающими эмоциями. Нет у Панкратова наследников первой линии. Несмотря на возможность завести новую жену взамен некогда сгоревшей в войне – с этим он не торопился. Есть такие люди, которым второй брак – как измена погибшей супруге. Слишком сильны чувства. А без любви дети рождаются слабыми – о чем, собственно, и прослеживается тревога в голосе князя.

– Страница четыре, сведения об открытых счетах, – подсказал я. – Первые два года девушка с ребенком брала деньги из фонда, открытого вашим сыном. Потом деньги кончились. Страница пять, там фотографии в хронологическом порядке.

Последовательность жизни девушки Ольги, которую выгнали из собственной семьи. Родила в семнадцать. Не захотела брать фиктивного мужа, чтобы избежать позора. Не пожелала назвать отца малыша. Не пожелала сдать сына в детдом и уйти в монастырь – для семьи градоначальника немаленького подмосковного города, зубами держащегося за должность, вывод простой – за порог, и пусть одумается, когда есть станет нечего. А до той поры – нет и не было такого горя в его идеально чистой и незапятнанной семье и карьере, вырезано из соборных книг и никогда не рождалось. Знакомым и родне привиделось, а если станут шептать – так чин городского головы позволит быстро придушить болтунов.

Девушка переехала в другой регион, сняла квартиру и воспитывала сына на те деньги, которые у нее были. Потом на то, что смогла продать из вещей – пусть и дешевле реальной цены. На пятый год, купив для сына место в детском садике, стала работать там, где принимали людей с неоконченным средним образованием. Кассиры, посудомойки, уборщицы, официантки – и на некогда молодом и прекрасном лице начали появляться морщинки в уголках глаз и темные следы вокруг век, а улыбалась она только с малышом на руках.

– Откуда у них такие качественные фотографии? – строго спросил князь.

– Социальные сети. Открытые источники, – пожал я плечами. – Поддерживает отношения со старой подругой. Та иногда подкидывает немного денег взаймы. Плюс знакомства на работе, женский коллектив.

– Пять лет одна? – не поверил Михаил Викентьевич. – Не пыталась найти отца ребенку?

– По объективным данным, это так. Кроме того, на страницах одиннадцать-двенадцать есть распечатка попытки сотрудника ИСБ с ней познакомиться. Тоже социальные сети, встроенный чат.

– Они посмели лезть к нашей крови? – зашипел князь.

– Сотрудник настаивал, что влюблен, – деловито продолжил я, наблюдая, как Панкратов в ярости пролистывает распечатки. – Напирал на то, что ребенку нужен отец, и он готов. Там есть ответ, в самом низу…