Текст книги "Частный доктор"

16

В честь открытия офиса Романов устроил небольшой прием, человек так на сто. Друзья, нужные люди, никого из сослуживцев по ПМЦ, никого из сотрудников «Исцеления», кроме Инессы. Живая музыка: блюзы и рок его молодости. Изысканный кейтеринг, дорогие напитки.

Сам он пришел за час до начала приема. Официанты уже заканчивали сервировку. Тонкий звон бокалов о металл столовых приборов. Тихий перебор настраиваемых гитарных струн под шелест беседы и смех персонала.

Три венецианских кресла были сдвинуты к стене, освободив место для столов. Леша подошел к ним, хмыкнул и сел в среднее, как на трон. Да, трон и есть. Справа, одесную, сидел бы сейчас Лазари, а ошую – конечно… Он вздохнул и заставил себя мысленно произнести имя, которое вычеркнул из памяти…

«Добро пожаловать!» – на белом фоне монументальными кумачовыми буквами было написано, словно высечено, на стене Зала ожидания для новоявленных граждан

государства Израиль. И от кумачовости этой повеяло на Лешу знакомым духом советского Первомая и «Взвейтесь кострами». От ужаса передернуло – неужели за что боролись, на то и напоролись?!

Сходство дополняли канцелярские столы, расставленные по залу, и сидящие парами за ними сотрудники эмиграционной службы с выражением легкой брезгливости на лицах. Не хватало только примкнувшего к ним Шепилова.

В целом было тихо – пугливые советские граждане привычно замерли перед лицом номенклатуры. Там и сям возникали в тишине бунтарские вспышки детского плача, подавляемые в зародыше напряженными родителями.

Романов чувствовал себя неуверенно. Вокруг него все переговаривались со значительными лицами, полунамеками, понимающе щурясь и кивая головой в ответ на реплики собеседника. Сыпали словами, значения которых он не понимал, хотя и осознавал со страхом, что должен был хоть чуть-чуть подготовиться к такому перевороту в своей жизни, а не ехать в новую страну наивным дурачком: «Здрасьте! Я к вам пришел навеки поселиться…»

– А я говорю – только в Тель-Авив, и никуда больше! Иерусалим молится, Хайфа работает, а Тель-Авив – живет!

– Не, товарищи, я-то знаю, как себя с ними вести! У меня тут двоюродный брат уже пять лет…

– Да меня на работу из аэропорта выхватят…

– Надо из них сразу выбивать мерказ-клиту1717
  Мерказ клита – общежитие для новых репатриантов.


[Закрыть]…

– Они смотрят – мезузу1818
  Мезуза – кусочек пергамента с отрывками из Торы, прикрепляемый к косяку входной двери.


[Закрыть] целуешь или нет. Я, конечно, подошел так, поцеловал небрежно. Вижу, они так переглянулись, заулыбались мне, конечно…

Если замечали, или им казалось, что замечали, постороннее чуткое ухо, резко переходили на полушепот, отходили в сторонку.

Единичные товарищи словно отгородились невидимым барьером от остальных. К ним подбегали служащие, шептали неслышно под завистливые взгляды всех прочих, равных между собой.

И тут Леша с ужасом осознал звенящую пустоту в голове во всем, что касалось государства Израиль, его устройства, языка, культуры… Да хрен с ней, с культурой этой! Мирские, насущные вопросы, например нужны ли здесь врачи, и если да, то какие?

Ноль, полный ноль! Нет, какая-то обрывочная информация текла тоненькой струйкой, а порой просто капала ржавыми каплями на всех этапах эмигрантского тракта. Но только теперь Леша с тоской понял, какие это ничтожные крохи! За глухими стенами ждала его полная и, похоже, не очень дружелюбная неизвестность…

В животе заныло, Лешка нащупал в кармане куртки пачку «Мальборо» – купил, не смог удержаться, на пересадке в Будапеште. Поплелся в курилку в углу зала. (Благословенные времена! Кури, где хочешь!)

– Извините, можно попросить сигарету?

Лешка оторвал невидящий взгляд от цементной стены, усеянной черными пятнами – надгробиями загашенных бычков. Лысая голова, карие, с грустной поволокой глаза, черные густые усы. Помесь Розенбаума с золотистым ретривером.

Лешка протянул пачку.

– Последнюю даже вор… – замялся Розенбаум-ретривер, шевеля неловко нависшими над пачкой пальцами.

– Да что вы! – поморщился Романов. – Берите, выйдем же отсюда в конце концов! Куплю.

– Спасибо! – Два пальца нырнули в пачку, аккуратно вытянули сигарету.

– Вы случайно не гинеколог? – поинтересовался Леша, следя за процессом.

– Да, – Розентривер вскинул на него удивленные глаза. – А как догадались?

– Пальцы. – Леша повторил жест, сложив пальцы в клешню. У него это вышло совсем не так изящно. – Очень характерно.

– Просто Шерлок Холмс! – Быстрый оценивающий заново взгляд, рука протянута для пожатия. – Александр Духин. Саша.

– Очень приятно! – Руки сошлись. – Алексей Романов. Просто Леша.

– Коллега, подозреваю? – прищурился Духин.

– Да, тоже доктор. Кардиолог.

– Только правильнее сказать – бывшие коллеги, – уточнил Духин. – Вы ведь в курсе…

– Может, перейдем на «ты»? – предложил Леша. – Люди мы еще молодые.

Духин согласно кивнул:

– Ты ведь в курсе, что нам надо подтверждать диплом? Сдавать экзамены?

– Слышал что-то такое, – пренебрежительно махнул рукой Леша. – Ты, прости, откуда?

– Питер. Первый Мед. А ты?

– Москва. Тоже Первый.

Они тепло, с пониманием кивнули друг другу. Атмосфера Незримого Братства Двух Столиц. Единственные стоящие города СССР, во веки веков, аминь.

Невидимые нити симпатии, как черточки в формулах учебников по химии, пока еще слабые, не валентные, протянулись от одного к другому.

– С семьей? – поинтересовался Духин.

– Нет, – отрицательно качнул головой Романов. – Один, как перст. С чемоданом и коробкой книг. А ты?

– Я с женой и ребенком. Вон там, видишь, – и показал в отдаленный угол. На грани тени и света одинокий солнечный луч, косо упавший из узкой щели окна под потолком, выхватил неясный женский силуэт, склонившийся над детской коляской.

– Дочка. Света. А жена – Аня. Пойдем, познакомлю.

Леша кивнул. В этот момент динамик захрипел и громко позвал:

– Алексей Романов. Романов. Стол номер три. Лешка вздрогнул, торопливо бросил сигарету, чиркнув ею по поминальной стене.

– Всё. Пошел!

Духин прищурился:

– Хоть знаешь куда, зачем и почем?

– Ни малейшего представления! – быстро дернул головой Леша. – А что?

– Он еще спрашивает! – закатил глаза Саша. – Короче, никуда, кроме Беэр-Шевы, не соглашайся. Понял? Стой насмерть!

– Романов! – с раздражением позвал динамик.

– А что? – оборачиваясь на ходу, спросил Романов.

– Это единственное место в стране, где есть нормальные курсы для врачей, понял? – бросил вслед Духин. – Ни на что больше не соглашайся! Потом «спасибо» скажешь! Стой не на жизнь, а на смерть!

17

Леша вынырнул из воспоминаний. Криво улыбнулся: «Стой не на жизнь, а на смерть!» Вот и выстоял. Выстоял, как и приехал – один, как перст. Правда, вместо чемодана и коробочки книг – миллионный пентхаус и роскошная бибика под задницей.

Входная дверь распахнулась, влетела Инесса. Волосы красиво уложены в каре, черное длинное платье в блестках, бархатные красные туфельки, красная сумка на золотой цепочке.

«М-да, – рассеянно подумал Леша, – откуда у нее восточный вкус? Все блестящее и золотое. И ведь не скажешь – обиду только причинишь и отношения разрушишь».

Вздохнул и сверкнул улыбкой:

– Ну, хозяйка, правьте балом!

Инесса вспыхнула от удовольствия и понеслась между столами, поправляя сервировку и отдавая четкие указания официантам. Персонал, почувствовав хозяйскую руку, подобрался. Прекратился громкий смех. Ансамбль переглянулся. Ударник отдал команду: «Раз, два, три!», слаженно зазвучал первый ритмичный блюз. Открылась дверь, впуская первых гостей. Первые восторженные, с оттенком зависти, дамские возгласы. Первые уважительные, с тем же оттенком, кивки мужчин.

– Добро пожаловать, дамы и господа, в компанию «Исцеление»! Ура генеральному директору, доктору Романову!

Вечер удался, чему немало способствовали в равной степени вкусная еда и прекрасный ассортимент напитков. Ровный гомон, смех, чей-то пьяный бас, тщетно пытающийся перекрыть музыку, звон фужеров, тосты за здравие, пожелания дальнейших успехов и долгих лет – банкет входил в колею. Романов неспешно прошелся по офису: кому руку пожал, с кем обнялся, от кого стойко вытерпел пьяный слюнявый поцелуй, где пришелся к месту пикантный, а где и менее тонкий анекдот. Уф-ф! Всё! Банкет прошел острую фазу начала, качнулся на распутье. Леша кожей почувствовал момент. Подозвал тамаду – указал на буйного гостя; подскочил к музыкантам – полилась лирика медленного танца; мигнул Инессе – та, скромно улыбаясь, под аплодисменты вывела на танцплощадку важную персону.

Любое торжество в своем развитии проходит через стандартное начало к перекрестку. Это самый сложный момент. Как дальше сложится событие, зависит от множества факторов: состава и интеллигентности гостей; возраста и числа провокативно одетых дам и свободных мужчин; энергии, агрессивной или доброй, разлитой в вечере, в свою очередь, тесно связанной с фэн-шуй зала.

С перекрестка торжество может свернуть на одну из трех дорог: «европейская тоска», «русский разгуляй» с мордобоем и «классно посидели». Вот в этот критический момент его надо подтолкнуть в нужном направлении.

Вечер качнулся, направляемый чуткой Лешиной рукой, и… свернул на колею «классно посидели»! Уф-ф! Теперь можно и себе чутка налить, расслабиться.

– Доктор Романов, какой-нибудь смешной случай из вашей практики?

Журналистка популярной ежедневной газеты «Взгляд». Коренастая упитанная бульдожка лет сорока пяти, грубый смех, желтоватые прокуренные клыки; отсутствие украшений призвано подчеркнуть мужественность и оттенить женственность второй половинки лесбийской пары – тонкой, голубоглазой блондинки с выражением постоянного недовольства на лице.

Леша усмехнулся.

– Пожалуй… В начале «эйтмохута», помню, только-только начал ставить «эпидуралки» роженицам. Боялся, конечно! Две опасности. Первая – не пройти иглой слишком глубоко, проколоть твердую спинномозговую оболочку, тогда из иглы брызнет «ликвор» – жидкость, окружающая спинной мозг. Может привести к тяжелым головным болям. Но это не так страшно – боли могут пройти сами, если нет – есть эффективное лечение. Вторая опасность – задеть нервные корешки. Это хуже. Последствия могут быть длительные. Идешь медленно длинной иглой, и в ожидании парестезий…

– Простите? – не поняла журналистка.

– Парестезии. Ощущения, возникающие в нерве при касании инородного тела. Чаще всего будто электрический ток пробежал.

– Понятно, – кивнула блондинка.

– Стою сзади сидящей, напрягшейся в схватках молодой женщины, аккуратно веду иглу и спрашиваю у роженицы, точнее, думаю, что спрашиваю:

«Ат маргиша зерем бэ реглаим?1919
  «Ты чувствуешь „ток“ в ногах?» (ивр.)


[Закрыть]» А иврит еще слабенький. И вместо этой фразы выходит у меня: «Ат маргиша зера бэ реглаим?2020
  «Ты ощущаешь сперму, стекающую по ногам?» (ивр.)


[Закрыть]» Сам-то не понимаю, что спросил. Вижу только медленный поворот головы и два огромных, очумелых глаза, в ужасе уставившихся на меня.

Блондинка прыснула и уткнулась с хохотом в грудь подруги. Сейчас та решает, поддел ли я их сексуальную ориентацию, подбиваю клинья к партнерше или невинно рассказал смешную историю. Придет к последнему заключению.

Лицо журналистки сменило быстрым калейдоскопом несколько выражений, разрешившихся веселым проблеском глаз и коротким смешком.

– Хорошо отдохнуть, девушки! – улыбнулся им Леша и пошел дальше с бокалом рома «Пират-ХО. Резерв». Лучший напиток для таких вечеров.

– Алексей! – Инесса спешила к очередному гостю с приветственной улыбкой, но словно споткнулась на полпути, замерла рядом с Романовым. – Госпожа дизайнерша пожаловала без приглашения?

Приветственная улыбка застыла на ее губах, обернулась неприязнью. Повеяло холодом. Ром горячил Леше кровь, музыка волновала душу, и он беспечно ответил, выискивая взглядом Сандру:

– Почему же без приглашения? Я не нашел ее в вашем списке, представленном на подпись. Сам и вставил. Имеет право полюбоваться на свое произведение.

– Угу, – туго сжав губы, кивнула Инесса. – А то не налюбовалась за время работы. Не успела. Занятая, стало быть, девушка.

Сандра поймала его взгляд, браслеты скользнули золотым переливом по поднятой приветственно руке. Темно-синее платье до пола, белая кожа бедра в высоком разрезе, черные шпильки босоножек на красной колодке. Все вместе создавало впечатление яркой фертильности без единого намека на вульгарность.

– Лабутены, небось, на наш гонорар куплены, – презрительно фыркнула Инесса.

Леша пропустил и слова, особенно подчеркнутое «наш», и тон, каким они были сказаны, мимо ушей. Ничего не поделаешь – мужские уши! Женские мигом бы уловили, распознали и сохранили бы в памяти – и слова, и тон. В первую очередь тон.

Он лишь кивнул рассеянно Инессе и протиснулся через толпу гостей к Сандре.

– Рад, что нашли время!

– Интересно же! – улыбнулась она. – Интересно, как круг ваших знакомых отреагирует на мою работу.

– Ну, я общаюсь с самыми разными людьми…

Веселые лучики сверкнули в ее глазах:

– А мне они все показались одинаковыми. На первый взгляд во всяком случае…

– Леша, милый, познакомишь с красавицей?

Эрик, худощавый брюнет со скандинавской бородкой физика-атомщика, трубкой капитана дальнего плавания в углу рта и театральными манерами, подчеркнутыми шелковым шейным платком. Застарелый холостяк, любитель тенниса и женщин и в свободное от этих занятий время заместитель министра туризма.

– Сандра. – Она первая протянула руку.

– Сандра – дизайнер, вдохновитель и строитель… – хотел пояснить Романов, но Эрик его перебил:

– Всей этой красоты. Слов нет, как замечательно, с каким вкусом! А я…

– Я знаю, кто вы, Эрик, – кивнула Сандра, – я смотрю телевизор. Иногда.

– Меня практически не показывают. – Эрик был явно польщен, только не зарделся, что красна девица. – Показывают министра…

– В то время как вы денно и нощно трудитесь на благо страны. – Сандра была абсолютно серьезна, ни тени иронии.

Эрик смешался:

– Э-э, а не выпить ли нам в честь, так сказать, знакомства. – Кашлянул. – Можно обсудить возможные заказы. Для такого мастера, как вы… – Он широким жестом обвел офис, словно он был его собственным, а сейчас, с его широкой руки, переходил в безвозмездный дар Леше. – Всегда найдется…

– Я пришла развлечься, а не работать. – Сандра качнула головой. – Деловые предложения не сегодня. А от предложения выпить не откажусь.

Эрик просиял:

– Что будете пить?

– Односолодовый островной виски. Двойной.

– Слушаюсь, – склонил Эрик голову в притворной манере официанта. – Сейчас исполню…

– Идемте вместе, господин стюард! – рассмеялась Сандра, первой направляясь к стойке ресепшен, временно превращенной во вполне сносную барную.

– А я-то думал, вы пришли изучать повадки моего круга общения, госпожа дизайнер! – кисло бросил в пространство Леша. Развернулся круто на каблуках, вернулся к своим обязанностям радушного хозяина.

Не раз еще на протяжении вечера бросал взгляды в сторону Сандры, болтающей весело и легко со множеством гостей, почти исключительно мужчин, не подозревая, что все они до единого были перехвачены Инессой.

– Алексей!

Леша обернулся. Музыка гремела, все изрядно выпили. Гул голосов, гомон разгуляя. Веселье достигло пика.

Сандра легко коснулась его плеча. Одна. Без Эрика.

– Я ухожу. Пора.

– Жаль, – с сухой вежливостью ответил Леша.

– Позвоните мне завтра в офис, в одиннадцать, ладно? Поедем смотреть вашу квартиру. – И снайперски сощурилась: – Поддается ли ее интерьер спасению.

Леша от неожиданности быстро мотнул головой, словно ребенок в страхе, что отберут обещанное.

– Чудесно! Не провожайте, оставайтесь с гостями.

И ушла. Точнее, исчезла, растворилась разом в шумной толкучке танцующей молодежи, грациозно скользнула, никого не задев.

Леша подмигнул неизвестно кому и лихо влился в танец.

– Вы, мужчины, существа примитивные. – Инесса опустошила рюмку водки и поставила ее перед барменом. Кивнула – наливай! Какая она по счету? Все равно!

– Примитивные, да! – Бармен согласно кивнул.

– А современные мужчины еще и пош-шловатые… Еще одну!

Бармен кивнул и налил.

– Хотя… Наверное, с момента сотворения и были пошловатыми. Ведетесь на всю эту броскую дрянь – корсеты там всякие, пояса с ажурными чулоч-чками! – Она неопределенно повела руками в области таза: – Вся эта похабщина вас притягивает, не так разве?

Бармен скорбно вздохнул – да, мол, падки мы на это, что поделаешь!

– Вот-т, я и говорю! – Погрозила Инесса пальцем. – Женщина-вамп. Летите вы на этот образ, что мотыльки на свет. – И усмехнулась жестко: – Единственное ваше отличие от чешуее… от чешуекрылых в том, что вы осознаете неизбежность сгорания, а все равно ведь летите…

Бармен сочувственно кивнул.

– Ладно, не бери в голову…

Инесса порылась в сумочке, вытащила ключи от машины.

– Может, вам такси вызвать? – встревожился бармен.

– Ты за меня не волнуйся, мальчик! – Инесса растянула губы в механической улыбке. Бармен опустил глаза. – Меня ничем не возьмешь!

Грузно слезла с высокого стула и твердо стала на ноги:

– Я пошла, а ты тут следи за порядком.

Леша еще и не подозревал, а «Период Сандры» уже вступал в свои права.

Он привык давать названия отрезкам своей жизни по именам женщин, шедших рядом в каждый из них. Это придавало его хронологии определенную схожесть с Всемирной метеорологической организацией, присваивающей разрушительным ураганам женские имена: «Катерина», «Вера», «Дженни»… Теперь есть Сандра. Неистовый ураган с локальными последствиями. Ураган не разрушающий, но… Какой? Леша не знал ни в тот момент, когда Сандра впервые появилась на его пороге, ни сейчас. В одном он был уверен – жизнь его обрела… звучание? Да! Некую неясную вибрацию в глубинах души. Обретет ли музыка свою гармонию, станет ли она минорной или зазвенит мажором? Партитура только пишется.

18

За длинной стойкой полированного черного дерева, с золотым геометрическим, естественно, орнаментом находилось рабочее место Кати Лифшиц, прозванной Лешей Лапшенниковой по аналогии с булгаковской «секретаршей редакции Лапшенниковой со скошенными к носу от постоянного вранья глазами».

Катя, бойкая, разбитная девица тридцати пяти лет, узкая талия, черная челка, мать-одиночка: поджарая лисичка, растящая дочь. Одна из ключевых фигур в компании «Исцеление».

Все больные, ступившие ногой на Святую землю, находились под ее неусыпной опекой, пока шасси серебристых лайнеров, уносящих их домой, не отрывались от этой самой земли под ее вздох облегчения. Фирма развивалась бурно, больные сменялись все чаще, и вздохи облегчения переросли в нервную одышку.

Все проблемы, все недовольство (иногда и благодарность, но недовольство чаще) первым делом обрушивались на Катю. Она должна была держать удар, обволакивая клиента патокой вежливости, поглотить взрывную волну, находя (выдумывая) любые объяснения, обращая в итоге все на пользу фирме: «Видите, Михаил (Сергей, Елена и т. д.), как все удачно для вас сложилось?»

Скажем, забыли глупые девчонки сопровождения проследить за отменой аспирина, и больной продолжал глотать его беспечно, а теперь хирург матерится, отменяя в последний момент операцию, и все прячут глаза от стыда.

Как ответить на исконные вопросы русской души: «Что делать и кто виноват?»

А Катя уже летит по коридору навстречу черным грозовым тучам и первым багровым всполохам, предвестникам беды:

– Господи, Петр (Алена, Дмитрий, Шахназар)! Как все удачно сложилось – и аспирин не прекратили, и кардиолог наш хоть и дал разрешение на операцию, но для полной уверенности хотел бы сделать дополнительно ЭХО сердца! Оно, конечно, все прошло бы чудесно и без него, уверяю вас! Но у нас – Святая земля, и неспроста, значит, судьба вот так распорядилась. Вдумайтесь, Фома, в ее веления! Вот сделаем ЭХО, отменим аспирин со спокойной совестью, и через пять дней – вуаля! – просим вас покорно на операцию… Господи, как я за вас, Евдокия, рада!

И т. д. и т. п… Катя была прирожденным психологом и импровизировала блестяще, находя для каждого свой подход.

«На ходу подкорку режет!» – уважительно поджимая губы, отзывался о ней Романов.

Приемную было принято называть комнатой отдыха. Черные плоские кожаные поверхности диванов и кресел в обрамлении полированной стали. Низкий стол черного стекла, на который всегда так неудобно ставить кофейные чашки, – никак не дотянуться с дивана, натыкаясь на собственные колени. Приходится сидеть с чашкой в руках – тоже не комфорт. Есть элементы некоего пыточного садизма в современном офисном дизайне, согласитесь. Три кресла, стилизованные под Средневековье, удачно перекликались с этой концепцией. Три кресла – в середине высокое и два пониже по бокам – у просвещенных пациентов рождали ассоциации с Венецианской республикой, Дворцом дожей и мостом Вздохов. Пациенты попроще задумывалась о сталинской тройке. Кто усматривал в связи с болезнью олицетворение Божьего суда… Так или иначе, но пациенты в кресла эти садиться избегали, в них обычно усаживалась Катя, что придавало дополнительный вес ее словам.

Стена напротив пыточного уголка была занята черной зеркальной поверхностью, в которой загорался экран огромного телевизора, а под ним мерцали искусственные поленья в камине и вился эрзац дыма, химический пар, немедленно поглощаемый системой рециркуляции.

Из приемной выходил коридор и после короткого разбега упирался в массивную дверь темного дерева со сверкающей сталью надписью, выдавленной в деревянном массиве: «Генеральный директор, доктор Алексей Романов».

– Таблички на дверях – фи! – сморщила носик Сандра. – Табличка намекает на эфемерность вашего здесь пребывания. Выдавленная металлом надпись внушает: вы здесь навсегда.

Справа от этого символа власти и мощи компании Сандра исхитрилась не только выстроить предбанник секретарши, но и впихнуть в него кроме секретарских обыденностей еще и неожиданные, но очень оживляющие саму секретаршу орхидеи.

Эллочка Маневич – серая юбка, розовая в рюшечках кофта и вечно испуганные карие глаза – результат частого общения с Инессой. Была принята на работу в основном из-за сочетания имени и фамилии. Леше оно – сочетание – почему-то слышалось идеальным для секретарши интеллигентной еврейской фирмы.

Отличалась умением латать прорехи и неувязки в живой паутине адженды босса, говорить и писать на высоком иврите, английском и, что большая редкость для поколения наших гортанных детей, на великолепном русском. Да! И ухаживать за орхидеями, конечно.

Сразу за приемной слева находилась комната заседаний: черный стеклянный стол, дорогие кожаные кресла на колесиках, итальянские плоские вазы, заполненные непонятного назначения шариками разноцветного стекла. Из низко нависших над столом никелированных ламп лился холодный хирургический свет. Проектор Эйч Ди. Торжество стиля хай-тек.

Справа кабинет первичного осмотра терапевта – гибрид Четвертого главного управления (ковры и тяжелый диван, кожа в золотых пампушечках) с приемной доктора Хауса (красивая аппаратура пастельных тонов, вся в зеленых огоньках).

Всё. На этом пыль в глаза исчезала и вплоть до кабинета Леши не возникала. Дальше все было не предназначено для взыскательного клиентского ока, поэтому просто и функционально: дверь налево, дверь направо, налево, направо…

В одной из этих скромных комнат на самом деле – средоточие нервных волокон фирмы, ее оперативный центр, определяющий судьбу как компании, так и каждого ее сотрудника, – отдел продаж и связей с больными. Там и находился простой и строгий, как сталинская шинель, стол Инессы.

Инесса Вайс. Она же Кане-Корсо, она же Канька, она же заместитель генерального директора Романова, преданная ему так, как может быть предан только внутренний орган собственного организма.

Природа этой преданности обсуждалась не раз.

Выдвигались самые разнообразные гипотезы.

Практические – непомерный размер зарплаты, исключающий саму возможность измены.

Романтические – невероятная, безответная страсть ее к Леше. Все стены ее квартиры (в которой никто из сотрудников, включая, кстати, и самого генерального, ни разу не был), уверяли новичков, увешаны его фотографиями. Также новичкам намекали расплывчато на наличие в квартире алтаря, над которым висел портрет Романова в «зеленке» анестезиолога со стетоскопом на шее и скрещенными на груди руками. Якобы об этом рассказала неизвестно кому сама Инесса, находясь в сильном подпитии. Факт бредовый хотя бы потому, что Инессу, выпивавшую легко на спор бутылку водки, пьяной не видел никто. Гипотеза, навеянная мексиканскими сериала ми: Инесса – результат внебрачной связи Лешиного отца, обожает сводного брата и вырастила его сама (sic!). Леша об этой теории не знал, а жаль! Повеселился бы от всей души! Отец его – интеллигент, профессор, математик-задохлик, зашуганный властной Лешкиной мамой, мог дать фору фашистской Германии по полноте и безоговорочности капитуляции.

И у него связь на стороне?! Бред!

Гипотеза, навеянная американскими сериалами: Романов – подставная фигура, а на самом деле все деньги и фирма принадлежат Каньке, которая и управляет марионеткой. Однако достаточно увидеть, как Инесса подтягивается при появлении Хозяина, чтобы понять – либо она великая актриса, либо гипотезе место на свалке истории.

Гипотеза мистическая: Инесса – реинкарнация Лешиной мамы (и мать, и отец сгинули бесследно в бездне «Нахимовского» кораблекрушения).

Так или иначе, но Инесса действительно была предана фирме, – пресловутое Романовское везение (тоже притча во языцех).

Она отказалась от кабинета (а Леша планировал его не меньше своего, урезав на чертеже оперативный зал) и предпочла стол в центральном, по своей значимости, подразделении фирмы.

Отсюда она правила, слегка натягивая или, наоборот, ослабляя невидимую паутину, опутавшую сотрудников, сотканную из ее пяти чувств. И интеллект – как шестое.

Кнут и пряник, слитые воедино в одушевленном виде… Кстати, небезынтересно было бы рассмотреть дихотомию кнута и пряника как национальное российское воплощение идеи Инь и Ян.

Сейчас перед Инессой сидела – ни жива ни мертва – недавно принятая на работу сотрудница по сопровождению больных, Елена Зеленович, прозванная Лешей в цвет ее фамилии Ленка Доллар.

– Скажи, Лена, – задумчиво поинтересовалась Инесса, не отрывая глаз от карандаша, который она медленно и равномерно крутила в руках, – почему наш пациент, господин Назарбеков, вдруг заинтересовался ценой своих обследований и требует предоставления ему… – Инесса аккуратно отложила карандаш, покопалась в бумагах на столе, нашла нужную и, отставив лист от себя – жест, выдающий дальнозоркость, – зачитала: – «Я требую предоставления мне как лечившемуся в настоящем у вас лицу…» – Инесса оторвала глаза от письма: – Авторский стиль и пунктуация полностью сохранены.

Зеленович на всякий случай хихикнула.

– «…необходимой и полной денежной информации по стоимости всех обследований, как проведенных мне, так и в будущем…»

Подняла лишенный всякого выражения взгляд на Зеленович. Ленка нервно сглотнула.

– Учитесь, Киса! Хорошо излагает! – И вернулась к письму: – «…так и в будущем. Информацию прошу предоставить непосредственно от лечебного учреждения (Клиника ПМЦ), на фирменном бланке с круглой печатью». Бла-бла-бла… Дальше неинтересно. Так вот, гражданка Зеленович! – Безразличие во взгляде Инессы сменила сталь, пока еще в ножнах. – Почему господин Назарбеков написал компании «Исцеление» такое письмо? Как ты думаешь?

Ленка пожала плечами, не поднимая глаз. Хотела сказать с вызывающей бравадой: «Ничего не думаю, Инесса!», но только тоненько пискнула, остро ненавидя себя за трусость.

– А вот у меня ответ есть! – И сталь покинула ножны. – Потому что госпожа Зеленович забыла свои обязанности и вместо того, чтобы отсекать всякие попытки контакта с больным любых посторонних лиц, трындела по мобильнику…

– Я… – попыталась вставить Лена.

Тр-рах! Тяжело хлопнула по столу рука Инессы.

– Сейчас хоть помолчи и не перебивай! Трындела по мобильнику, счета за который оплачивает, между прочим, все та же многострадальная компания и лично господин Романов! А господин Назарбеков, предоставленный самому себе, в это время активно общался со всеми, кто понимал его русскостанский язык! – В ее глазах замерцал нехороший огонек: – И догадайся, о чем он спросил первого откликнувшегося доброго самаритянина?

– Инесса, да он вовсе не из Самары был, дурак этот! – вскинулась Лена. – Местный, наш, «русский» израильтянин.

Инесса прижала пальцы – кстати, длинные, ухоженные, с дорогим маникюром – к вискам и то ли застонала, то ли засмеялась.

«Кадры решают все», – отметил в свое время И. В. Сталин. Это было гениальное прозрение проблемы медицинского туризма в Израиле!

Огромный спрос на действительно великолепную, а возможно, и лучшую медицину в мире породил то, что только и мог породить такой спрос, помноженный на людское отчаяние и желание спасти здоровье, а может, и саму жизнь, – ничем и никем не контролируемое предложение.

На этом хлебном поле не резвился лишь ленивый! Кадровый голод замаячил в полный рост, как на плакатах о страданиях Поволжья раннего советского периода.

Всем остро были нужны сопровождающие. При своей внешней невзрачности функция это была важная, и солидные компании относились к ней с особым вниманием. Лучше всего на эту роль подошел бы Фигаро: «Фигаро здесь, Фигаро там, Фигаро здесь, Фигаро там… Фи-га-ро-о!»

Здесь просиять, там подмигнуть; здесь замять, там утрясти. Улыбнуться, ужом извиться, проскочить, всюду успеть, разрулить, перевести с еврейского на «человеческий».

Разбитная/ой, миловидная/ый…, а ну ее – эту политкорректность! Конечно, «-ая», а не «-ой»! Готовых таких не было, каждый кроил из подручного материала, стремясь к идеалу. Получалось же – как всегда.

На глазах зарождалась новая профессия, и у Романова даже возникла бизнес-идея: организация курсов по сопровождению больных, или, по его терминологии, курсов «медицинских ассистентов» – в таком варианте ассоциаций с древнейшей профессией не возникало. Пока же выбирать не приходилось. Альтернативой гражданке Зеленович была – увы! – лишь другая гражданка Зеленович.

Спинами к Инессе и лобному месту сидели четыре «телефонные барышни». Они могли увольняться, меняться, говорить фальцетом или грудным басом – для Леши они оставались все теми же «Галкин, Палкин, Малкин, Чалкин», или ГПМЧ.

Интернет-девочки, их функции – ответ на запрос, вопрос. Первый ответ – желательно, живой, по телефону! «Компания „Исцеление“ благодарит вас! Доверив нам свое здоровье, вы оказали нам неоценимую честь. Но доверие это зиждется на заслуженно высокой репутации фирмы. Заверяем вас – мы сделаем все возможное для восстановления вашего здоровья! Вы только что осуществили выгодное капиталовложение, инвестировав ваше здоровье в солидные фонды!»

Примерно так звучало обращение для бизнесменов, банкиров. Для чиновников было продумано несколько иное обращение, для их жен – совсем другое. Менялись и интонации телефонных барышень: от чуть ироничных до вкрадчивых, с неуловимым хрипловатым обещанием. Неизменным оставалось лишь слово «здоровье», звучащее постоянным рефреном. Никаких упоминаний о болезни! Здоровье, здоровье, «Исцеление», вновь здоровье. И начинает виться-биться под коркой, где-нибудь в районе мозжечка, мысль: «А ведь здоровье свое лишь с „Исцелением“ обрящешь!» Потом мысль прорывалась в действие, выталкивая больных из глубин интернет-виртуальности в реальную жизнь. Они обретали имена, паспорта и первые свои клички – они «оживали».