Текст книги "Частный доктор"

«Живые» больные немедленно покидали ГПМЧ. Их теперь окружали своей постоянной и чуткой, как волчье ухо, опекой только два человека – знакомые уже нам Катя Лифшиц и Инесса.

Картина «ГПМЧ за работой» отличалась унылой статичностью. Неизменные четыре спины в гипсокартонных загончиках, одинаковые наушники на головах. Различить затылки можно было только с помощью парикмахерского искусства – слабая, честно говоря, надежда в наши дни.

Сейчас все четыре девушки застыли – они привыкли слушать спиной, как кузнечики ногами. Спины выдавали напряженное и сладострастное ожидание публичной казни сотрудника. Любимое развлечение конторского люда всех времен и народов.

– Местный – это еще хуже! – рявкнула Инесса. – Местный получает медицину за копейки, если вообще не даром! А наш Назарбеков решил, что ему открыли глаза на факт его развода, словно последнего лоха!

Инесса сверлила взглядом переносицу злосчастной Ленки Доллар. Выдержала паузу.

– Выводы? – спросила Инна.

Лена посмотрела в сторону ГПМЧ. Спины девушек мгновенно и непреклонно выпрямились. «Поддержки нет и не будет!»

– Виновата я, Инна, – скорбно вздохнула Лена.

– Дурочку не строй! – поморщилась Инна. – Он вернется в свой Урюкгвай и прикажет всем абрекам забыть про ворюг из «Исцеления». И кому помогут твои извинения?

– А чего делать? – шмыгнула носом Доллар, не отрывая глаз от паркета.

– Вот уж точно не то, что подумала! – съязвила Инесса. – Не путай жанры!

Ленка покраснела. Впрочем, умеренно.

– Раз. – Инна одернула блузку, критически осмотрев ее на предмет микроскопических пятен, и осталась довольна. – Летишь в гостиницу к этому Махмуду Эсамбаеву, падаешь в ноги и везешь его сюда. Поняла? – И не дала даже открыть Ленке рот: – На такси за свой счет! – Взгляд переместился на блузку бичуемой. Инесса брезгливо наморщила носик. – Два! Привезешь его в контору и отдашь Катьке. Дальше – не твоя забота, поняла? – И, не дожидаясь ответа, махнула рукой: – Тогда вперед!

– Уже бегу! – вскочила обрадованная легким исходом дела Ленка.

– Да! – добавила ей вслед Инесса: – Тысяча шекелей с твоей зарплаты снимается в счет оплаты неурочной Катькиной работы. Письмо с предупреждением ложится на стол Хозяину на подпись. Второе письмо – приказ об увольнении. Если не согласна – увольняйся хоть сейчас, публично. Мне лично все равно!

Плечи Зеленович поникли.

– Нет-нет, Инна, все нормально…

Инесса уже шелестела клавишами ноутбука, забыв про сам факт существования белкового тела по кличке Ленка Доллар. Спины ГПМЧ выразили Ленке свое ликующее (хорошо, что не я!) сочувствие.

Вдруг Инесса резко вздернула голову, прислушалась, глаза ее ожили за мгновение до того, как дверь офиса распахнулась уверенно, по-хозяйски, и веселый Лешкин голос пророкотал:

– Ну что, бездельники, соскучились?! Я сделаю из вас честных людей!

Инна встала, одернула кофточку. Спины ГКМЧ еще усердней отразили рабочее рвение.

– Инесса! Можно вас на минутку?

– Иду, доктор Романов!

19

Изначально Леша не собирался уделять большого внимания дизайну кабинета – все просто. К дереву он относился равнодушно, мебель признавал только темно-красных тонов. Таким и виделся ему кабинет в новом офисе – клон кабинета офиса старого. Но когда обставляли старый офис, не было Сандры.

– Алексей, ваше видение… – Она прижала руку к груди, туго затянутой в нечто напоминающее солдатскую гимнастерку. С той только разницей, что гимнастерки не имеют глубокого декольте. – Не обижайтесь, оно очень типично для советского прогрессивного чиновника или, что одно и то же, постсоветского миллионера. Но у них, Леша, возможности куда больше ваших, не в обиду сказано!

Леша пожал плечами: мол, какая разница.

– Никаких проблем в старом офисе не было! Они и так понимают, что я им не чета.

Сандра посмотрела на него с укоризной, ему показалось, и с сожалением.

– Вот в этом, Алексей, ваша проблема. Вы как бы сравниваете себя с ними, равняетесь на впереди идущих товарищей. Но вы – другой. Никакой общности с клиентами. «Мы разной крови!» – вот что говорит ваш кабинет посетителям. И от непривычности такого обращения их уверенность в себе снизится – чужая, непривычная территория!

Леша недоверчиво и довольно хмуро посмотрел на Сандру.

– Леша, положитесь на меня! Только светлый африканский орех в массиве. Рисунок подберем – красота будет необыкновенная! Стол массивный с передней стенкой до пола – полностью отсекает от посетителя. Чтобы панель не смотрелась тяжело – создадим на ней древесным рисунком своего рода картину в рельефной раме.

– Компьютер… – заикнулся Романов.

– Алексей! – Офисная техника была сметена небрежным жестом. – Прошу вас! Компьютер сейчас есть у любого. Книги, Леша, книги! Мощный, во всю стену и до потолка книжный шкаф. Множество томов по медицине – толстых, с названиями, написанными яркими буквами. Много альбомов живописи. Музеи Ватикана, Прадо, д’Орсе и тому подобное…

– Я живопись люблю, – вставил Леша.

– Тем более… На стене напротив – конечно же, молитва врача.

– Клятва Гиппократа?

– Нет, Алексей, – вздернула она подбородок. – Молитва врача на иврите!

– Клятва Гиппократа на русском! – отрезал Леша.

– Хорошо! – вздохнула Сандра. – Пусть будут обе. Дальше, в углу – красивый салонный винный холодильник с хорошо подобранной коллекцией элитных вин… Не очень большой, средний холодильничек, – улыбнулась Сандра, поймав испуганный Лешин взгляд. – Рядом стеклянный шкаф, простой, как бы для хранения медицинских инструментов, в котором виски, коньяки, бокалы и, конечно же, сигарный хьюмидор.

Леша застонал.

– Все-все, – рассмеялась Сандра. – Не нервничайте, Алексей, мы почти закончили потрошить счет вашей компании. – И цепко прищурилась: – На стене за вашим креслом… Кстати, о кресле. У вас есть достойное кресло? – спохватилась она.

– Есть, есть! – заторопился Леша. – Бренд нью, стиля хай-тек. Сплошь хромированная сталь, всё движется в трех плоскостях и четырех измерениях, со всеми возможными степенями свободы.

– Да-а? – недоверчиво протянула Сандра. – Ладно… На стене за вашим креслом развесим ваши многочисленные дипломы и сертификаты.

– Их есть у меня, – улыбнулся Леша. Улыбка вышла невеселая с поминальным оттенком.

Диплом Первого московского меда, лицензия на право врачебной практики в Израиле (их первая с Серегой большая победа), диплом Национальной ассоциации анестезиологов (вторая их большая победа) … И пошло-поехало: разные витиеватые американские сертификаты, удостоверяющие, что их обладатель прошел, прослушал, подтвердил. Европейские – оформленные строже, но свидетельствующие о том же.

Отдельно от остальных красовался диплом «Лучшая научная публикация года», за статью, написанную в соавторстве с Лазари. Писал он, а Сережа, закусив губу, рубил несчастных крыс – безвестных солдат науки, чьи бесчисленные тела устилают путь прогресса.

– Очень хорошо, – одобрила Сандра, – вот все мы и развесим. Остается создать пару ярких цветовых пятен с помощью картин, желательно абстрактных…

– «Крик», – перебил ее Леша.

– Простите? – вскинула голову Сандра.

– «Крик». Картина…

– Эдварда Мунка. Поняла. Недурно-недурно… – насмешливо заломила бровь: – Ну что ж, сто двадцать – сто пятьдесят миллионов долларов, если владелец согласится продать…

– Сандра, ладно вам подкалывать! Репродукция, конечно!

– Милый, милый Леша! – в голосе прорезались нотки сочувствия культурного человека к деревенщине. – Репродукции на стенах – признак дурного вкуса…

– Одной из картин будет репродукция Мунка, – твердо сказал Леша. – Не штамповка. Художник напишет. Хороший художник. Должно же быть что-нибудь мое в этом кабинете.

Тогда впервые Сандра посмотрела на него с интересом. «Крик» – лицо, состоящее из одного рта, взорванного ужасом и болью одиночества…

Потом было приглашение на банкет в честь открытия нового офиса, которого она никак не ожидала, – достаточно было одного взгляда на Инессу, которая, не скрывая, едва ее терпела и только не рычала, стоило Сандре приблизиться к Хозяину. Угроза ее территории, ее фирме. Конечно, это Романов включил ее в список – больше некому. Собственно, только поэтому она решила пойти на банкет – подразнить, позлить, показать язычок – и уйти! Романов ее не интересовал. Ну, почти не интересовал. Он, безусловно, яркий харизматичный лидер. Видный мужчина. Но весь ушедший в служение золотому тельцу. Ей хорошо был знаком этот типаж с золотым отсветом в глазах, когда деньги становятся самоцелью и подчиняют себе личность. Потерянные люди. Отомстим за надменность и уйдем! Но на приеме оказался этот напыщенный придурок, Эрик. В глазах Романова отразилось столько боли, детской растерянности, когда она пошла с этим дураком пить виски, что Сандре стало его искренне жаль. Но главное – Лешу окружала некая тайна, чье-то незримое присутствие. Словно еще один мир участвовал в приеме, незаметный никому. Кроме нее. Сандра это присутствие распознавала мгновенно. С некоторых пор. С момента ее Возвращения. Наверное, именно поэтому совершенно неожиданно для самой себя она дала согласие на его давнее приглашение. Дизайн квартиры, не так ли? И только…

20

Дверь распахнулась со стремительной готовностью, вызванной нетерпеливым ожиданием.

Она была пугающе красива. Черные волосы взлетали вверх тугим хвостом, перехваченным блестящей стальной, с шипами, спиралью и рассыпались локонами на плечи. На выбеленном, словно у гейши, лице – кровавая помада губ, черная, поблескивающая слеза, застывшая у внешнего угла глаз, превращенных тушью в око тайфуна. Черное с белым платье слилось с телом, повторяя его изгибы, открывая стройные ноги, алый лак ногтей, хрупкость тонких каблуков. Она была желанной и недоступной одновременно – как Снежная Королева.

Леша оторопело отступил на шаг, что можно было счесть за приглашение войти.

– Ну что, доктор Романов? – Сандра подошла, легко коснулась поцелуем губ. – Ты ведь так представлял дизайн квартиры?

Секс был великолепен, первозданен и чист.

Потом, когда время вернулось в свои права, они действительно обошли квартиру. Сандра шествовала в белой тоге из простыни – наместница богини правосудия. Ответчик шел впереди, показывая владения.

– Ничего менять нельзя, – вынесла вердикт Сандра, завершив обход.

Романов приосанился – левая рука скользнула за обшлаг халата, правая – в карман.

– Увы, треуголки нет, мой император, – иронично подметила она и продолжила: – Ибо если менять, то сносить все и делать абсолютно иначе. – Присела в реверансе: – Вот так, мон сир. – И, не дав Леше расстроиться, прильнула к нему, поцеловала и шепнула: – На самом деле все очень неплохо. Очень. Просто – не мой стиль.

21

– Да-а… – озабоченно покачала головой Инесса, – вид у вас, Алексей…

– Уставший?

– Замученный, я бы сказала.

– Неудивительно… – Лешка передернул плечами. – После бессонной ночи-то. Годы мои уже не те.

– Зато спасли положение. Поплаков свеж и бодр. Полон желания обследоваться.

– План обследования готов?

Инна взглянула с укоризной:

– План был готов заранее. Сегодня с самого утра связала врача-куратора с Левоном, и после беседы в план были внесены необходимые коррективы. Расписание составлено. Все очереди заказаны. Господин Поплаков прилетает завтра утром. Люкс-апартаменты ждут, как он любит, в «Хилтоне». Встречает в аэропорту Ави. Все. По-моему, ничего не упустила.

– Как всегда, – улыбнулся Леша, – как всегда.

– Ваше решение, Алексей, поехать в Эйлат было абсолютно правильным, ничего не скажешь.

– Да… – потянулся Леша. – Ох-х! Правильным и перспективным. Весьма.

Инесса вопросительно подняла бровь, но Леша уже сменил тему:

– Завтра у Поплакова свободный вечер?

– Секунду… – Ее пальцы заскользили по планшету, листая расписание. – Да.

– Очень хорошо. Проведу его вместе с ним. Передайте Элле, чтобы заказала столик. На двоих.

– В «Китчен Маркет», полагаю?

– Да. Оптимальный вариант.

22

Когда все началось? С его полета к Поплакову? С его «Мы сделаем вам предложение, от которого вы не сможете отказаться»? С совместного ужина в ресторане?

Ресторанчик со второго этажа бестолкового амбарного строения наблюдал широкими окнами за жизнью базара на первом этаже. Часть столов располагалась в зале, выходящем витринами на море: маяк, набежавший на него бурун, косая полоса паруса, и все это на фоне пламенеющей готики облаков заката и шороха прибоя. Классика жанра для влюбленной слезоточивой пары. Очередь на лучший стол в левом углу веранды – минимум две недели. Второй зал был обделен этим великолепием, смотрел, как уже было сказано, на рынок, пусть и гурмэ, но все ж – не вид на море! Недостаток этот хитроумные хозяева компенсировали названием «VIP-зал».

Место это Лешка открыл для себя случайно – бродил с Ингой (тогда был еще ее период) по разным закоулкам города в поисках пищи для взгляда или ума. Оба они были очарованы непринужденной атмосферой, классной кухней, гомоном толпы под ними, текущей меж разноцветных овощных развалов, духанов, огромных сковородок, скворчащих маслом, сырных бутиков. Потом уже выяснилось, что это ресторан высокой кухни, весьма популярный в городе. Леша избрал его своей резиденцией для приемов гостей и бизнес-встреч. Стол для него находился всегда.

Он пришел раньше времени – день выдался очаровательно бездельный. Такие дни надо смаковать, словно бокал редкого вина, налитого тебе неожиданно скупым коллекционером из старой запыленной бутыли, – берег себе, берег, и вдруг решил бесшабашно раскупорить!

Заказанный столик был уже накрыт, через распахнутые двери доносился из соседнего зала морской бриз, колыхал легкой волной скатерти. В ресторане царила ленивая сиеста. До прихода гостя оставалось с полчаса. Леша присел, удовлетворенно вздохнул и отпил из бокала с холодным коктейлем. Соседние столы были заняты бездетными парами, и тихий их говор не прерывался неистовыми детскими требованиями.

В этот момент в зал и вошел Лазари. Поискал взглядом, кивнул Лешке – будто и не ожидал его повстречать! – и подсел к столику. Скрип черной толстой кожи мотоциклетной куртки, запах бензина.

– Привет, Серый!

– Привет, дружище!

– Нам удается видеться чаще? – спросил Лешка. Сережа пожал плечами:

– Не знаю. Не я решаю. В этом плане я ничего не могу видеть. Ладно, давай к делу. Поплаков придет с предварительным договором. У него нет желания искать нового партнера, поэтому подними свой процент с двадцати пяти до тридцати пяти. Начинай с пятидесяти. Покажи ему мышцы. Но тридцать пять – это последнее слово. Замнет разговор и найдет вместо тебя еще кого. Свято место, сам знаешь.

– Понял.

– Схема, которую он тебе даст, выглядит нереальной. Но с его возможностями она легко осуществима. И будет осуществлена. Как только подписанный договор уйдет в Москву, ты почувствуешь, как завертятся колесики. – Посмотрел Леше в глаза – как всегда, по коже пробежал холодок – и повторил: – Почувствуешь.

Леша выдавил улыбку:

– Скажи, про Сандру что знаешь?

Лазари помрачнел:

– Ничего. Ничего не знаю и не вижу. Все закрыто. Странно, впервые так. – Пожал плечами. Растерянно? Нет, наверняка показалось. – Ничего не могу сказать.

– С остальными как?

– Без изменений.

– Включая Инессу?

Сережа сверкнул глазами:

– Что – Инесса?! Инесса преданна тебе и ждет не дождется выйти за тебя.

Леша вздохнул:

– Б-ррр! Даже не думай! – передернул плечами. – Ты что – и это видишь?!

– Нет, не вижу, – хмуро ответил Лазари.

– Ну, слава Богу! – облегченно вздохнул Романов. – Оставь ты эту тему с Инессой.

– Как скажешь, – неожиданно легко согласился тот. – Я тебя предупредил.

– Угу. Спасибо! – махнул рукой Леша. – Лучше про Сандру посмотри.

Он поймал себя на том, что боится. Боится зыбкости их отношений с Сандрой, которую так ценил во всех предыдущих своих отношениях с женщинами, шедшими рядом в тот или иной отрезок его жизни.

Они просто шли вместе – иногда быстро, иногда медленно, иногда долго, иногда коротко, – он всегда оберегал отстраненность и тщательно соблюдал вежливую дистанцию. Потом неизбежно наступало время перекрестка. Точнее, он сам возникал из ниоткуда, иногда по обоюдному желанию, но чаще – по горячему желанию Леши. Так или иначе, разбегалось дрожащее миражом дорожное полотно в разные стороны. Теплая улыбка, короткий кивок, и бывшая попутчица, оглянувшись, могла видеть лишь силуэт Лешки, обозначенный вдали небрежным мазком кисти импрессиониста.

Сам Романов не оборачивался никогда, максимум мог вздохнуть философски: пришло время.

– Время, – констатировал Лазари и встал.

Как всегда, где бы они ни находились – в каком-либо городе или стране, в ресторане с мишленовскими звездами или в простом пабе, – вокруг них не спеша, но вместе с тем и неуклонно формировалось безлюдное пространство, некая зона отчуждения, как назвал ее Сережка, и они приняли это название в свой лексикон.

Вот и сейчас оживленный говор и смех стали стихать, прерываться паузами, а потом и вовсе сошли на нет. Официанты быстро разнесли счета. Зал опустел. Новые посетители обрадованно улыбались, видя свободные столы, торопливо входили, но останавливались у входа, недовольно морщась, и предпочитали подождать, но получить столик в другом зале. Менеджер растерянно моргал и окидывал VIP-зал встревоженным оком.

– Да. Время, – согласился Леша. – Так с Сандрой…

– Тема закрыта.

Ушел, обозначив прощание, как обычно, тычком в плечо.

Оживились официанты. Потянулись посетители. Степенно вошел Поплаков, сопровождаемый Ави Кутником. Ави отсалютовал боссу и спустился ждать в машине.

– Ну, вероятный партнер, выпьем, закусим, побеседуем… Пардон, только закусим да побеседуем, – поправил себя Поплаков, широко улыбнувшись.

– А как же! – ответил такой же улыбкой Леша. – Непременно!

23

С тех пор прошло… Какая разница? В каких единицах считать время, когда оно может сжимать годы и растягивать секунды до бесконечности? Или же терять всякий смысл, как произошло с ним, когда ушла Сандра… Нет, с того момента жизнь утратила вкус. А изменилась она раньше. Наши решения меняют жизнь незаметно, накапливаясь по крупицам, пока их количество не переходит в качество, и тогда всё летит в тартарары или, наоборот, взмывает ввысь. Совершенно, казалось бы, непредсказуемо. Ан нет! Очень даже предсказуемо – просто незаметное количество внезапно перешло в заметное качество – так истребитель с громовым ударом пересекает звуковой барьер.

Изменился ли он с рождением фирмы? В какой-то степени да… Но это малое изменение, лишь начальное звено в цепи его превращений…

Пятнадцать лет. Пятнадцать лет назад перед ними на кухонном столе в квартире Лазари стояла легендарная бутылка виски Canadian Club. Легендарной она была вовсе не из-за качества или древности напитка, нет! Легендарной сделало ее происхождение. Бутылка была украдена преступной группой, состоящей из врачей отделения, из кабинета заведующего! В группу входили неразлучная связка Романов – Лазари и примкнувший к ним Духин.

Духин выманил начальника из кабинета под благовидным предлогом консультации сложного больного. Таковой действительно существовал, был припасен, взлелеян загодя и приглашен на предоперационную проверку в заранее оговоренное шайкой время – не выглядеть же идиотами в глазах заведующего – умницы и знатока медицины!

Романов стоял на атасе, а Лазари своровал бутылку, благо стояла она в незапертом шкафу.

Дело было не в бутылке. Никто не помнил, как именно и у кого родилась идея спереть у начальника бутылку виски, чтобы распить ее только после удачной сдачи экзамена «Шлав бет» – грозного и тяжелого, как машинный пресс, финального экзамена на звание специалиста-анестезиолога.

И – наконец! – это свершилось! Экзамен, о необходимости сдать который они так долго говорили, сдан! Впереди – светлые перспективы избавления от пятилетнего ярма рабства и дедовщины резидентуры; впереди колышутся в ожидании серпа пышные хлеба частной практики!

Преступная троица в полном составе собралась в квартире Лазари исполнить задуманное.

Сама квартира находилась в состоянии перманентного ремонта, к тому же хаотично и непрестанно меняющего свое направление – итог неистощимой фантазии хозяина. Ремонт и в опытных руках – дело опасное и непредсказуемое, а уж если его проводит сам и только сам хозяин…

– Ну не сварщики мы, понимаешь? – проникновенно нашептывал Лазари, зашивая рану на голове Романова, – сваренная им на балконе высоченная конструкция из металлических прутьев – каркас будущего розария – развалилась, стоило пытливому Леше подергать ее, проверяя на надежность.

– Не каменщики мы, понимаешь? – подмигнул он Лешке, когда выпавший бордюрный камень из сложенной им стойки бара задел слегка, по касательной – слава Богу! – Лешкину ногу.

Вперемешку со стройматериалами по квартире были разбросаны прочие экзотические атрибуты кипучей и бесшабашной жизни Сергея Лазари:

– Каталоги фирмы, производящей воздушные шары для обзорных полетов над городом.

«Романыч, прикинь! Берем ссуду в восемьсот тысяч баксов, выкупаем площадку вблизи от Старого города в Иерусалиме, завозим шар… та-ак, по сорок человек в гондолу, поднимаем – опускаем, работаем по ночам тоже… РОМАНЫЧ!!! Это же сумасшедшие бабки!!!»

(Проект был похоронен Лешей немедленно, на стадии предварительного обсуждения – трудно представить себе более лакомую и эффектную мишень для РПГ террористов, чем огромный шар, неподвижно зависший в иерусалимском небе.)

Велосипедная рама с уныло повисшими на ней цепями.

В начале израильской жизни у Сережи родилась идея переезда в Америку, и, не раздумывая дважды, он рванул туда, прихватив в багаже велосипед (Манхэттен в пробках, а мне пофиг, старик!), на котором объездил весь Нью-Йорк. Заблудившись в огнях большого города, пронесся кометой по закоулкам «Джамайки» – единственное белое пятно на абсолютно черном фоне. Невероятность самого зрелища, абсолютная сюрреалистичность происходящего ввергли аборигенов района в шок и временное оцепенение, благодаря чему Сереже удалось выскочить оттуда живым и невредимым. «Старик, ну не негры мы, понимаешь? Я и не думал, что могу так быстро ездить. Веришь?»

Останки странного аппарата – мертворожденного гибрида наркозного аппарата, респиратора и автогена.

Чудесный реквизит для съемок фильма по мотивам произведений Жюля Верна! Лазари увлекся идеей самому воссоздать акваланг заново, много дешевле и интересней готового. Воплощенная в материю творческая мысль полностью соответствовала двум указанным требованиям. Во всем остальном, и в особенности в части надежности, конструкция вызывала здоровый скепсис. Романова особенно тревожил резиновый баллон от списанной дыхательной машины – тревожил своей невероятной емкостью и пугающе черным, траурным цветом. Его предназначение было неясно и Леше, и, судя по невнятному определению «резервуар для стравливания», самому создателю. Аппарат должен был очищать выдыхаемый воздух от углекислого газа при помощи абсорбента, обеспечивая за счет рециркуляции низкий поток свежего газа.

Два дня кряду Романов и Сережкина жена тщетно хватали Лазари за руки, падали на колени и трясли его за грудки в попытке отговорить «человека-лягушку» от практических испытаний в морской стихии, благо пробное погружение в ванне прошло успешно и этого-де вполне достаточно для удовлетворения творческого тщеславия. На третий день Леша осознал тщетность дальнейших попыток и сдался, поставив три безоговорочных условия капитуляции:

Первое – они идут вместе.

Второе – Романов страхует ныряльщика накрепко привязанной к его поясу веревкой, концом, по морской терминологии.

Третье – глубина погружения не более трех метров.

Условия были приняты.

Вечернее море было безмятежно, и ничто, как пишут в женских романах, не предвещало беды. Леша зашел в море по пояс, вытравил метров пятнадцать веревки. Друзья сурово посмотрели друг другу в глаза, и Лазари мужественно направился в объятия седого океана, покачиваясь под тяжестью агрегата. Вот вода стала ему по грудь, он повернулся, помахал рукой Лешке. Тот стиснул зубы, покрепче зарываясь ногами в донный песок.

Лазари опустил забрало маски и стремительно исчез под водой, увлекаемый бездушным механизмом.

Леша затаил дыхание. Пару минут ничего не происходило. Затем вода в омуте запенилась, забурлила – вспомнилась опешившему Романову фраза из какой-то сказки. На поверхности взбух огромный водный пузырь, прорвав который, на волю, словно ракета, выпущенная из лихой субмарины, вырвался невероятных размеров черный шар. За ним из воды показалась бледная задница в красных плавках и ноги в ластах, молотящие воздух не хуже лопастей лодочного винта. Шар с оглушительным треском лопнул, с издевкой, от души, оттянув Лазари по жопе куском толстой латексной резины. Лешке показалось, что сквозь толщу воды до него донесся яростный вопль

«Бляяяя!!!». Всхлипнув от накатившего смеха, повалившись в воду и захлебываясь морем и хохотом, он изо всех сил потянул веревку.

Повторных погружений не было, несмотря на увещевания друзей и заверения предприимчивого Романова в том, что продажа билетов на выступления обеспечит Сережке безбедное будущее. «Ну не Кусто мы, старик, понимаешь?»

Рядом с аквалангом капитана Немо валяется том инструкций по планеризму – неугомонный Лазари полетал и на них, вкрадчиво совращая Леху примкнуть к нему. Романов удачно сослался на плохой вестибулярный аппарат и избежал полетов.

Тут же ворохом накиданы интернет-распечатки мотоциклов, придавленные балластным мешком с воздушного шара – на нем Сережка тоже побывал в небе.

Рядом пристроилась толстенная лоция. Сережка вознамерился управлять судами, пройдя шкиперский курс.

Особняком стоял огромный черный пластиковый чемодан. Тяжелый, как гранитный монолит. В нем разместился удивительно ладно собранный Сережкой и работающий, как швейцарские часы «Bregget Marine», портативный наркозный аппарат (составные части были позаимствованы Романовым и Лазари в разных клиниках, дело прошлое, Бог простит!) с монитором ЭКГ и оксиметром. Машина, совершенно необходимая в деле будущей частной практики.

«Старик, общая анестезия в израильской стоматологии вот-вот расцветет пышным цветом, и полностью автономный анестезиолог будет просто нарасхват».

Как Сережкиной жене удавалось поддерживать функционирование систем жизнеобеспечения в этом вечно кипучем бедламе, оставалось для других жен загадкой. Их мужья не задавались этим вопросом вовсе.

Сейчас весь этот хлам был сдвинут в стороны, освободив место для стола, где стояла лампой Аладдина бутылка вышеупомянутого виски, в янтаре которого плескались их желания и устремления, еще не родившиеся тостами.

В качестве прелюдии к основному блюду были использованы две бутылки модной тогда водки «Бриллиант», чьи обезглавленные и обескровленные тела покоились под столом. Водка шла под «курятинку» – московское скоропомощное выражение, означающее банальное курево, – и ненавязчивый закусон из одного огурца, двух помидоров и трех ломтиков сыра. Соотношение закуски и алкоголя ниже оптимального привело к тому, что лица участников застолья стали красными, мимика – экспансивной, а речь – спутанной.

Прелюдия закончилась. Сокровенная бутылка открыта. Сережка принес из кухни, чуть покачиваясь на поворотах, специально купленные им бокалы для виски.

Все встали. Лазари поднял бутылку и аккуратно наполнил стаканы до краев. Упала тишина. Напиток подрагивал, играл желтыми искорками. Непонятное напряжение наполнило воздух сладкой тоской – это судьба незримо вошла в комнату и незаметно стала рядом, готовясь исполнить их повеление.

– Ну что? – неуверенно сказал Духин. – За нас с вами и…

Сережа и Леша поморщились.

– Это не то, мелковато будет. Это же заветная бутылка, Алексашка! – Лазари укоризненно покачал головой и сохранил равновесие, вовремя схватившись за спинку стула. – Давайте за наточенную косу, которой мы будем рубить капусту… – Он посмотрел на друзей, сбился, разом утерял мысль и даже чуточку протрезвел. – Романыч, ты чего?

Леша уставился вперед отсутствующим взглядом, словно смотрел невидимое для остальных, только ему предназначенное немое кино. Кожа стала гусиной, а волосы на руках напряглись проволокой. Алкоголь ли был тому причиной, нервное ли истощение от тяжелого экзамена и изматывающего марафона подготовки к нему или же всё вместе – неважно и значения не имеет.

Потом Романов скажет, что его посетило видение. Словно на полотне проектора в формате Power Point и в виде слайд-шоу, в пространстве перед ними запестрили картинки, диаграммы, надписи. К нему снизошло со слайдов Будущее.

Однако никогда, ни при каких обстоятельствах, трезвым или пьяным, он никому не расскажет о привидевшихся ему вдали, за прозрачным полотном экрана, смутных силуэтах – мужском и женском, взявшихся за руки в попытке предостеречь? Остановить? Наоборот, поддержать? Он не разгадал ни тогда, ни сейчас. Одно он знал определенно и никогда после не усомнился в своем интуитивном знании: это были отец и мать.

Леша вздрогнул, выходя из состояния, которое у шаманов, медиумов, пифий и берсеркеров называется транс.

Друзья, синхронно сведя брови, встревоженно смотрели на него, их взгляд все отчетливее приобретал профессиональный прищур психиатра. «Белка?!» – легко читалось на их лицах.

– Слушайте меня внимательно, пацаны, и не перебивайте, – Лешин голос налился той силой убеждения, которую дает истинное знание. – Я скажу вам, за что мы выпьем. – «Я» прогремело приказом. – Мы выпьем за нашу будущую… нет, уже настоящую совместную фирму. Фирму, которая будет диктовать больницам, клиникам, директорам, профессорам и просто всем врачам Израиля, кого, когда и где обследовать, лечить, оперировать. Фирму, которая принесет нам дома и пентхаусы, «мазерати», отдых в Куршавеле и на Мальдивах! Мы выпьем за нас в ипостаси миллионеров!

Он прервался, вздохнул и посмотрел на друзей.

Лазари слушал, как мог слушать только он: глаза сверкают, рот полуоткрыт, казалось, коснись Сережку раскаленное железо – он и не заметит. Лицо Духина, как всегда, выражало настроение скептического аналитика.

– Частная практика, стоматология – это все мелко, господа! Рабский труд…

– Скажешь тоже! – фыркнул Духин. – Рабский!

– Любой почасовой труд по принципу больше работаешь – больше получаешь является рабским! – отрезал Романов. – Он может дать крепкий достаток, а мы, мать вашу, хотим разбогатеть! – Махнул резко рукой и покачнулся.

Лазари согласно кивнул и тоже покачнулся. По лицу Духина последовательно пробежали сомнение, неуверенность, неопределенный страх человека перед недобрыми знамениями, но в слова так и не прорвались.

– Не туда смотрим, не туда! – продолжил Романов. – Мы все приехали из Совка. Тысячи врачей, которым надо было переучиваться, доказывать себя. И все мы, как один, – ну, те, что не дураки, конечно! – поняли, что медицину в Совке учили хреново. Так?