Текст книги "Душа взаймы. Эзотерический триллер"

Миша понял, что он задыхается, его разум отступает, распадается под бешеным натиском воспоминаний.

И тут его захлестнул Запах. Все запахи, начиная с нестерпимой вони разложившихся трупов, которых он препарировал студентом на судебке, и заканчивая ароматом последнего, купленного им в duty free Московского аэропорта одеколона «Hermes – Voyage». Вся нескончаемая палитра запахов в одном флаконе безумного Парфюмера.

Голова закружилась, в глазах стремительно темнело. «Я умираю», – только и успел осознать Миха. Перед веками полыхнула багровая вспышка.

Тишина… Покой… Стерильно чистый воздух. Миша смог приоткрыть глаза. Он лежал на своей кушетке в пустом центре пузыря, по радужной мыльной поверхности которого неслись неслышно смутные образы его жизни.

Рядом с ним стоял Колдун… стоял?! Разве здесь можно стоять?!

Мишка опустил взгляд. Внизу простиралась гладкая поверхность, похожая на матовое зеркало. Всем надежный на вид, крепкий пол, за одним исключением – при каждом движении по нему разбегались круги, как по воде.

– Где Эля? – первая мысль, и сразу вторая, тревожная. – Что с ней?

Мишка рывком приподнял голову. Ремень не дал ему сесть, он смог лишь слегка приподняться на локтях. Эля сидела справа от него на своем лежаке. Руки сжаты в кулаки, прижаты ко рту. Черные дорожки туши, как у грустного клоуна. Ресницы слиплись от слез. Увидев его движение, рванулась к нему, но Маг взмахом руки остановил ее порыв:

– Стоп, стоп, стоп! Вам, доктор, вставать к нему нельзя! Поверьте, все в полном порядке, и врач ему совершенно не нужен.

– Уффф! – с облегчением пробормотал Миха и уронил голову на изголовье. – Слава Богу, с тобой все нормально…

– Ох, Мишенька, – с глубокой жалостью прошептала Эля. – У тебя было такое лицо…

– Да ладно! – бодро улыбнулся Миха, вышло, правда, кривовато. – Уже всё пучком, всё супер!

Колдун поправил и без того идеальный узел галстука, он явно чувствовал себя неловко:

– Я, конечно, должен был предупредить вас, Миха, о том, что испытывает человек, когда вспоминает сразу, одним махом, всю прожитую жизнь.

Нос его смущенно поник, Колдун откашлялся:

– Я посчитал – ошибочно, сознаюсь, – врачебную вашу специальность талисманом, гарантом, надежно предохраняющим от таких потрясений.

Он чуть склонил голову в намеке на поклон:

– Прошу меня простить!

Умение приносить извинения явно не было его сильной стороной. Посчитав инцидент исчерпанным, он подошел к Михе и расстегнул пряжку «смирительного» ремня:

– Присядьте, но на пол не вставайте. Это не совсем пол. Это выстроенный мной барьер от ваших же воспоминаний. Наподобие естественного, о котором я говорил уже. Меня он держит.

Он посветил Михе в глаза фонариком, проверил реакцию зрачков на свет и остался доволен:

– Но к вам, господин доктор, тропность вашей памяти намного выше! Барьер просто прорвет. Да и Эля, человек вам близкий, может повлиять на его стабильность. Поэтому рисковать не будем. Каждый остается на своем месте.

Он повернулся к ним лицом. В нем мало осталось от того денди, с бритвенной складкой брюк, который потчевал их сигарами. Разве что только та самая складка. Полная собранность и отрешенность:

– Итак. Два с половиной месяца тому назад Создатель соединил две Божьи Искры.

– Господи! – досадливо сморщившись, начал было Миха. – Как вы уже с этими Божьими Искрами…

Но тут Колдун прищурился, присмотрелся к калейдоскопу воспоминаний, высмотрел необходимое, лишь ему понятное. Его рука метнулась вперед, мгновенно вытянулась, удлинилась невероятно и…

Миха услышал легкий всасывающий звук…

Прохладный воздух коридора для персонала. Миха шел мимо машин, выдающих «зеленку» – зеленую операционную форму, к курилке-балкону, единственному месту курения во всем недавно выстроенном монстре частной клиники «П.М.Ц».

Сознание его раздвоилось. Он совершенно четко знал, что сидит, не двигаясь, на этой психоделической кушетке Колдуна. И в то же время идет по коридору своей клиники. Он знал сегодняшнюю дату – 16 октября. Но одновременно сегодня был на дворе приятный весенний день 14 мая. Миха попробовал остановиться. Куда там! Как шел, так и продолжал идти.

Оба Михи – или же он был один? – точно знали, что сейчас произойдет. Из-за угла, возвращаясь с балкона, выпорхнула Эля. Они чуть не столкнулись.

– Привет! – пропела Эля колокольчиком. У нее всегда был чистый, чуть звенящий и очень добрый голос. И глаза. Тоже добрые, кокетливо-лукавые.

Миха, тот, что шел по коридору, просиял в ответ. Элька была необыкновенная. Всегда летящая, всегда с улыбкой, всегда любимая всеми… Ну, почти всеми. Многие бабы, конечно, завидовали страшно.

– Господи! – простонала Эля номер 2, или все же она номер 1? – короче, та, что сидела сейчас в кабинете Колдуна, рядом с Михой. Она утонула в своих ладонях, голос звучал глухо, явно умирая от стыда.

– Какая же я толстая-я-я! Не смотрите никто!

Мишка вновь ощутил дурноту. При всем своем раздвоении личности, физически он все-таки был в одном экземпляре. А Эли были две! Одна комментировала где-то за кадром. Миха ее не видел, но ощущал ее присутствие справа от него. А вторая – а может, первая? – стояла напротив него в больничном коридоре.

– Я ей точно симпатичен, – подумал тот Миха, и вспомнил этот Миха одновременно. – Хочет, наверняка, со мной трахнуться.

И действительно, у той Эли, что из воспоминаний, глаза потемнели и стали глубже.

– Ну, ты и жопа с самомнением! – прошипела Эля из настоящего, ее глаза потемнели и превратились в тигриные:

– Не хотела, не планировала и не собиралась с тобой трахаться!

И тут у Михи перехватило дыхание, с сосущим холодком в низу живота он понял, что невозможно утаить от Эли и Колдуна ничего из его воспоминаний. И с шальной мыслью: «А-а! Будь, что будет!» – припал в поцелуе к элькиным губам.

Они дрогнули и приоткрылись в ответном поцелуе.

Всамделишный, не из воспоминаний, Мишка отчаянно забился внутри Мишки из прошлого, пытаясь взять команду на себя и остановить действие – он точно знал следующую свою мысль из воспоминаний. Но куда там! Процесс пошел, как справедливо выразился в свое время Минеральный Секретарь ЦК КПСС, он же Сокин Сын, М. С. Горбачев.

Как и обещал Колдун, изменить воспоминания, несмотря на страстное желание, не было никакой возможности. И вот одна половина Мишки самодовольно подумала:

– Точно она меня хочет! Надо трахнуть!

А вторая половина напряглась и прикусила губу в ожидании реакции. И она не заставила себя ждать:

– Ты не просто жопа с самомнением! Ты чванливая, самодовольная и толстая жопа! Просто жопа, наконец!

Элю, казалось, подбрасывало в воздух от желания добраться до Миши. Впрочем, чем бы это закончилось, неизвестно – вместе с веселой яростью в ее глазах плескались и другие чувства.

– Стоп! – произнес Колдун тоном режиссера, отснявшего дубль.

И Миха с несказанным облегчением вновь обрел способность управлять собой, своими мыслями, чувствами. Теперь он смог посмотреть на себя со стороны. Лысоватый, полноватый… Но какой же он был счастливый, сколько внутреннего света, сияния от него исходило!

– Мы проводим обследование, – сухо обратился Колдун к ним обоим. – Не для того, чтобы вы, как дети, предъявляли обоюдные претензии к прошлому. Оно, в конце концов, уже случилось. И именно это прошлое привело вас к именно этому настоящему.

Он выждал паузу.

– Мы проводим анализ воспоминаний, чтобы выяснить, кто, когда, с чьей помощью и каким методом нанес Мише смертельный удар.

Он обвел их своим неуловимым взором:

– А именно, каким обрядом было запущено смертельное проклятие!

Цель была достигнута: сосредоточились, присмирели, а самое главное – вернулись в настоящее.

Прошлое – ведь очень опасная сущность. Засосет – не отпустит, и будешь блуждать по нему, живя прошлым до самой смерти, так и не распробовав вкуса настоящего.

– А почему мы начали с моих воспоминаний? – съехидничал Миха. – Почему не с Элиных? Может, причина в ее воспоминаниях? Может, этот магический убийца нанес удар с ее стороны?

– Может быть! – согласно кивнул Маг. – Но, рассуждая логически, намного больше шансов выявить преступника, начав с вас. Посмотрите сами, у Эли наиболее вероятная кандидатура – ее брошенный муж. Мотив для мести, безусловно, сильный: любимая женщина, жена, совершенно неожиданно сообщает, что полюбила другого мужчину и уходит к нему. Ревность, злость, боль утраты, обида – все это сильные чувства, способные всколыхнуть душу и поднять с ее дна все зло…

Колдун поднял указательный палец:

– Если душа есть! Это вовсе не непреложный факт… но об этом позже! Вернемся, Эля, к вашему мужу. У него есть намного более сильная причина для ненависти и мести, чем все перечисленные, взятые вместе – голод, своего рода энергетическая ломка. Под влиянием голода совершались самые жестокие преступления! Но! – Колдун в раздумье, морщась, стал разминать правый бицепс, как обычно массируют солдаты свои старые раны, ноющие перед плохой погодой:

– В мировой магической статистике процент мужчин, обратившихся за помощью к черным магам, очень мал, по сравнению со слабым, – он саркастически усмехнулся, – но прекрасным полом. Кроме того, господин доктор! Со стороны Эли всего одна вероятная кандидатура на роль преступника. Вы же, – Колдун наклонился и с улыбкой похлопал Миху по руке, – вы, господин доктор, со всех сторон окружены любящими вас людьми: ваша бывшая жена, ее отпрыск и, наконец… – драматическая пауза, – ваша теща!

Миха поежился. Теща, гранд-дама, твердой рукой управляла своей семьей, то бишь обширной семьей его бывшей жены, и, особенно в первые годы их совместной жизни, настойчиво пыталась руководить и его семьей тоже. Тяжелые бои с переменным успехом, скрытые рейды в тыл противника и прочие семейные радости, хорошо знакомые всем.

Колдун даже уважительно склонил голову:

– Вокруг вас, Миха, просто бурлит океан страстей! Раз! – Маг согнул мизинец левой руки. – Страшная обида женщины, оставленной после двадцати лет внешне совершенно благополучного брака. Это чувство само по себе энергетически сильное оружие, способное наносить раны, без обращения к магическим силам. Два! – согнут безымянный палец. – Злость невероятной силы со стороны ее отпрыска. Это, безусловно, и желание отомстить за свою мать. Но за этим якобы благородным фасадом кроется еще что-то, мне пока неясное, но очень темное…

Маг задумчиво пожал плечами:

– Не могу пока понять, но очень темное и жестокое. Я думаю, станет ясно после энергетической компьютерной томографии.

Он посмотрел на них и улыбнулся:

– А-про-по, вам, врачам, думаю, будет интересно посмотреть на трехмерную энергетическую томографию… Три! – пришел черед среднего пальца, – самый сильный и извечный мотив всех времен и народов! Деньги, Миха, деньги!

И его указательный палец выстрелил Михе в грудь:

– Что скажете, Миха? Ваша фирма, поток пациентов? Миха только пожал плечами:

– Господи! Все же деньги шли в семью! Я никогда не делал заначек, ни от кого ничего не утаивал. Кому из близких это могло помешать?

– А это мы сейчас узнаем, – согласно кивнул Колдун. – Но хватит пустых разговоров! Продолжим, пожалуй! Я вызвал к жизни именно это воспоминание…

Сцена застывшего поцелуя закружилась, понеслась каруселью, повинуясь взмаху его рук:

– …Потому что здесь вы оба находитесь в своем естественном энергетическом состоянии, но уже близко к границе перелома. Кроме того, эмоциональный подъем снял всю обычную защиту. То есть, соблюдены все необходимые условия для проведения энергетической томографии.

– Ну-с! – Колдуну не хватало накрахмаленного белого халата и, пожалуй, пенсне для полного сходства с профессором Преображенским. – Начнем-с!

Он подошел к кружащимся фигурам. Они вдруг отодвинулись друг от друга и понеслись вокруг Колдуна, каждый по своей орбите. Скорость вращения постепенно нарастала, воздух задрожал, словно горячее марево окутало вращающиеся фигуры, к дрожанию присоединилось низкое, вибрирующее гудение. От него, как от бормашины, заныли зубы, заставив Эльку зажать ладонями щеки. К гудению присоединился мерный стук.

– Это что – магический магнитно-ядерный резонанс, МРТ? – сыронизировал Миха. Но тут же прикусил язык.

Прямо на глазах их образы из воспоминаний стали меняться. Первой побледнела и стала истончаться кожа. Вот она истаяла вовсе, и стали видны обнаженные красно-бурые мышцы с идеальными контурами, сухожилиями и беловатыми футлярами фасций. Пульсирующие артерии, мощный, как секвойя, ствол аорты, хитросплетения неисчислимых капилляров, черно-синие вены.

Секунда! И вот уже исчезли и мышцы. Мелькнуло, через густое облако нервов, бьющееся сердце, сжатое мерно дышащими легкими, и тоже пропало. Гудение стало стихать, а вращение быстро замедляться, прекратился и металлический стук.

Стоп!

Элька восторженно ахнула. Два контура человеческих тел состояли из бессчетного множества пылающих чистыми цветами линий и плотных пульсирующих шаров теплого огня. В нижней части тела – красное пламя. Устремляясь кверху, оно меняло свой цвет на желтый, распускалось дальше зелеными листьями. Кончики листьев, истончаясь, голубели, становились небесно-синими. Лазурное пламя срывалось с них и розовым потоком уносилось в бесконечность.

Колдун переводил взгляд с одного контура на другой. Под движениями его рук области пламени то густели, сжимались и начинали вращаться в одну сторону, то, наоборот, бледнели, расширяясь, и меняли плоскость и направление вращения.

– Вайшамья? – с сомнением пробормотал Колдун. – Свадхистана…

В нижних частях энергетического контура обоих фигур загорелись два красно-желтых солнца.

– У-гу… – прищурился Маг. – Видите, нижняя свадхистана у вас обоих пылает, энергия идет вниз. Это и ожидаемо, конечно.

Он встрепенулся:

– Позвольте, позвольте… Аджна!

В обоих контурах забил вверх поток розового света.

– Ага! – вскричал Колдун. – А где же нижняя направленность?! Муланхара… Интересно, аджна не трансформирует энергию муланхары?! Нет, не может быть.

Он внезапно замолчал, по лицу пробежало озарение:

Абхаса-аварана55
  Санскрит: заблуждение по поводу своей собственной природы.


[Закрыть]! Да, конечно, абхаса-аварана! И, естественно, авидья66
  Санскрит: непонимание, невежество, отсутствие истинного видения.


[Закрыть]. Два анвешамана77
  Санскрит: ищущий, стремящийся познать в себе Атмана.


[Закрыть], но почти отчаявшиеся и дошедшие до анади88
  Санскрит: не имеющий надежды, отчаявшийся.


[Закрыть].

Колдун посмотрел на них с восхищенным любопытством и покачал головой:

– Могу вас обрадовать – до начала событий ваши эфирные тела находились еще в достаточно устойчивом состоянии. И это несмотря на невероятное потребление вашей эфирной энергии! Как вас такими темпами еще не высосали досуха, не превратили в энергетические «тени» – просто редкий клинический случай! Заслуживает публикации! Поздравляю, дамы и господа – вы Божьи Искры с огромным потенциалом!

Он развел руками:

– Наверное, здесь и кроется причина того, что вам ниспослано Прозрение! Учитывая, сколько вашей энергии было съедено, выпито и просто отобрано – вы оба великолепно выглядите!

Эля и Миха переглянулись – они так не считали. Последний месяц, после того, как произошел тот страшный скандал в семье Михи, их состояние постепенно, но по нарастающей, ухудшалось. Первым возникло давящее чувство вины. Оно не покидало ни на минуту и все усиливалось и усиливалось. Лишало способности думать, желать, радоваться жизни. Любить друг друга, наконец!

Чувство вины давило на плечи многометровым слоем соленой от слез воды. И двигаться можно было с трудом, как водолазы на дне моря, преодолевая его тяжесть. Лишь многолетний врачебный опыт спасал их от ошибок на операциях. И лишь знание жизни, и понимание того, что они остались одни, подвешенные в воздухе, зависящие один от другого, как сиамские близнецы, хранило их от ненависти друг к другу.

А если чувство вины и покидало их ненадолго, то только для того, что смениться чувством жалости. Жалости к себе, к своей, вдруг дотла сожженной жизни, к исчезнувшему, годами создаваемому комфорту, достатку, благополучию. Жалости к оставленным ими близким людям, которые никак не заслужили такого скотского, нечеловеческого отношения. «Мы выжгли вокруг себя все души напалмом» – кто из них это сказал, не помнили, да и авторство в данном случае не важно.

Они садились каждый вечер на балкончике своей наспех снятой квартиры и выговаривались один другому. Взаимный психоанализ. Сигареты (они тогда еще курили безудержно!) были для них, что бензин для машины.

Как сняли квартиру, честно говоря, не помнили. Это отдельная история. Зашли, быстро обежали комнаты, почти не вникая в гортанный речитатив хозяйки. Эля безостановочно говорила по телефону с другом своего мужа, объясняла, что совершенно невменяем, обложился ножами, точит их с перекошенным лицом. Квартиру она смотрела, но не видела – не до того ей было.

Миха взял на себя непривычную роль. Пытался осмотреться, но больше вслушивался в ее беседу. Потом махнул рукой, перебил ошалевшую от них хозяйку – сколько? Ни хрена себе! Скидка? Нет? Ну и ладно! Подписать договор у адвоката? Не вопрос!

Сграбастал плачущую Элю и убежал…

Сидели на балкончике все вечера, вели разговоры. Когда долгие – по пятницам весь вечер свободен. А когда и не очень, после «длинных» операционных дней. Работая с семи утра до двенадцати ночи, не очень-то поболтаешь, вставать назавтра снова в пять, ни свет ни заря.

Беседовали, выслушивали друг друга. Вдвоем, и луна напротив.

Рассуждали, убеждали. Убеждались.

Впрочем, и так было ясно, без размышлений: жалость и тяжесть вины – чувства разрушающие, а не созидательные. Они пригибают, давят к полу, хватают за руки. С ними не построишь, а только сам снесешь то, что еще их окружению снести не удалось.

А если посмотреть непредвзято? Со стороны? Не они первые, не они последние. История, которой столько же лет, сколько человечеству. Да, два уже не молодых, проживших свои разные, но как потом выяснилось, достаточно схожие жизни, вдруг увидели друг друга. Увидели после трех лет работы в одном отделении, после трех лет ровных, хороших и больше ну никаких отношений.

Ее вдруг увидел мужчина пятидесяти с плюсом лет. (Хотя, между нами, господа, какой же это «плюс»? В нашем возрасте это уже «минус»! ) Все еще обаятельный, остроумный, но издерганный, с напряженным лицом, постоянно висящий на мобильнике с его напряженными и беспрерывными звонками-разговорами. Очень нервный, лысеющий, чуть полноватый, но с еще пропорциональной и неплохой для его возраста фигурой.

Дом – полная чаша. «БМВ» под жопой, «Патек Филипп» на руке. Добавьте сами необходимые атрибуты успешной, в вашем понимании, жизни.

Врач. Генеральный директор им же созданной компании лечебного туризма «ИзЦеление». Деньги. Гостиницы. Полеты. Застолья переговоров. «Выходных точка нет». Двадцать лет счастливого брака. Жена. Забота, любовь, опека. «Старик, как тебе повезло!». Да, только это «повезло» досталось в боях. «Жизнь удалась», пойманная за хвост потом и кровью.

Только вот глаза у Михи, как сказал уже после всего один из друзей: «Сколько тебя ни видел, дружище, глаза у тебя были грустные, загнанные». Где же он был раньше?

А его вдруг увидела женщина сорока пяти лет.

Совсем недавно уверенно полневшая – толстевшая – старевшая, но резко свернувшая с этой проторенной тысячелетиями и миллионами депрессивных дам дороги. А сейчас изящная, помолодевшая. Да здравствуют сексапил и эстрогены!

С очень добрыми желтыми глазами, полными лукавства, завидущими, одним словом, глазами. Со звонким, чистым и очень приятным на слух голоском. Мать Тереза всех бездомных животных. Симпатия, обаяние и эмпатия. Безоговорочная любовь всего, ну почти всего, персонала. Очередной брак. Счастливый, благополучный, стабильный.

И обоих, как они потом выяснили, не покидало ощущение прожитой уже жизни, в сухом остатке которой уже не может произойти ничего нового. Легкое и комфортное доживание отпущенных дней, на радость детям и внукам:

«Миша, Миша! Иди сюда… Господи, вот ведь наказание… Деточки, идите, разбудите дедушку. А то ведь замерзнет в шезлонге. Пень старый!»

Скромное очарование буржуазии, господа!

А потом, неожиданно для них обоих, случился этот поцелуй. Хулиганский, лихо сорванный Михой, при полном попустительстве Эли.

Подумаешь, поцелуй! Кому из нас не приходилось целоваться украдкой, или на виду, трезвым или хмельным, мучаясь угрызениями совести или начисто без них? Согласитесь, бывало! Поцеловались и забыли. А может, и не забыли, а прошли чуть дальше по пряному пути греха. Ну и что? Ничего страшного, взрослые ведь люди! Все понимаем, все объясняем, и все находит у всех понимание. Если все шито-крыто, скрытно и с соблюдением необходимых условий и условностей. Взрослые ведь люди!

Что, теперь из-за такого пустяка всем жизнь ломать? Легкий трах, перепихон. Чистая физиология, помноженная на любопытство и на страстное желание не отпускать свою, уже и не то чтобы молодость, а хорошо выраженную зрелость. А то ведь отпустишь, а свято место пусто не бывает! И придет вместо зрелости старость. А это, господа, уже грустно!

И направляемые такими мыслями, поплыли они по ленивому и безопасному течению служебного романа людей в возрасте, умудренных жизненным опытом. Между прочим, и без особого желания. Случилось так, ну и ладно. Само пройдет.

Не проходило. Не разгоралось, но и не гасло. Вот и славно, удобное приключение. Немного греет кровь и разнообразит жизнь.

А потом никто из них, ни Миха, ни Эля не смогли ни вспомнить, ни объяснить, откуда налетел на них бешеный вихрь, свихнувшийся, сошедший с рельсов экспресс, который подхватил их, швырнул в безумие молодости и потащил неизвестно куда!

Сколько ни сидели на своем любимом балкончике, пытаясь вспомнить начало, определить момент своего безумия – не могли! Но он был! Оба были согласны в этом – да, был! Прогремел выстрел или же гром? А может, стрела мелькнула неслышно?

Никто из них, как ни старался, вспомнить не мог, как их сразила, притянула друг к другу некая могучая стихия, сопротивляться которой было так же бесполезно, как бороться с цунами. Единственное, что они успели, прежде чем волна накрыла их с головой и потащила за собой в водоворотах событий – посмотреть друг другу в лицо и сказать твердыми, лишенными сантиментов голосами:

– Мы взрослые, мудрые, и даже немного циничные люди. Мы хорошо знаем жизнь. Мы никогда не наделаем глупостей. Мы никогда не причиним боль любящим нас людям. Мы никогда не причиним вред нашим семьям.

И бурун обрушился на них.

Полетели со свистом дни, когда работаешь по семнадцать часов без усталости, просто потому, что видишь друг друга.

И есть не надо, потому что – зачем?

Сон вообще дело дурное, спишь только, чтобы прогнать быстрее прочь это немыслимо длиннющее время, когда не видишь его или её.

И назвать это время сном – значит погрешить против истины. Короткий период забытья, наполненный предвкушением встречи. Будильник можно и не ставить, все равно вылетишь из постели на час раньше.

Они взялись за руки, посмотрели друг на друга, подмигнули и прыгнули назад в детство. Беззаботное, счастливое, веселое детство первой любви.

Дела заброшены. Спроси:

– Эй, Миха, как там твой миллионный бизнес? Как туристы из России? Едут ли?

Тряхнет только головой в попытке вернуться в реальность, махнет рукой, просияет своим мыслям и побежит дальше. Искать ее. Давно не видел – минут двадцать.

– Эй, Эля! А как амбиции, карьера?

Остановится, улыбнется, пожмет плечиками со смехом малиновым:

– А, никак! Не знаю! – и побежит дальше. Искать его.

Давно не видела – минут двадцать.

Детство – это пора ошибок. Они и совершали ошибки, безумства, просчеты. Понимали, что за все в жизни, в том числе и за радость любви, надо платить.

Ну, когда это еще будет! А пока… пока живем бесшабашно, как дети.

А за возврат в детство цена очень взрослая: полная, без скидок и отсрочек платежей. Взрослые дяди и тети подошли, молча постояли, посмотрели на детишек. Перелезли через забор, прошлись по песочным замкам, захрустели под ногами игрушки…

Однако, хватит о грустном, господа! Вернемся из прошлого в настоящее. Как там Эля и Миха сейчас?

– А сейчас, – продолжил Колдун, – возвращаемся домой! Ремни на обратном пути можно и не пристегивать – тут уже никаких неожиданностей не предвидится.

– И что – это все обследование? – с подозрением спросил Миха. – Вы хотите сказать, мы закончили?

У Эли в глазах застыло выражение разочарования, как у женщины, которую соблазнили семидесятипроцентной скидкой на платья «Шанель», но вместо этого подсунули изделия фабрики «Большевичка».

– Ну, что вы! – с негодованием отмел подозрения Колдун. – Мы только начали! Мне хотелось, чтобы вы, так сказать, акклиматизировались, а я пока провел небольшую разведку боем! Согласитесь, было достаточно впечатляюще? – обратился он к Михе.

Пришлось согласиться – да, впечатлило, ничего не скажешь.

– Энергия ваших эфирных тел в Мире Памяти расходуется с огромной скоростью. Как кислород в баллонах неопытных ныряльщиков. – Он насмешливо прищурился. – Или, правильнее и стильно сказать на модном новоязе – дайверов? Суть не в этом. Энергию необходимо восполнить, иначе вас надолго не хватит. Начнется апатия, головокружение, амнезия…

Он улыбнулся:

– Попросту говоря, настало время ленча, дамы и господа, основательного ленча!

И немедленно Миха понял, как зверски он проголодался, в животе заурчало, и голова действительно закружилась.

– Я сейчас, наверное, слона съем! – простонала Эля.

– Увы, вынужден огорчить – слона не будет, – заметил Колдун, – но смею надеяться, ленч не обманет ваших ожиданий.

И он хлопнул в ладоши. Сверкающий мир мыльного пузыря мигнул, подпрыгнул и ринулся на Миху. Он вжал голову в подушку, зажмурив глаза и до боли стиснув зубы. Сейчас снова на него обрушится весь этот кошмар в одно мгновение увиденной, услышанной и прожитой жизни!

Он почувствовал легкий толчок, распирание в висках. Услышал всасывающий звук, с каким в ванне уходит вода. И все!

Он раскрыл глаза.

Шорох догорающих поленьев в камине, свечной полумрак, багровый отсвет пламени на стекле напольных часов в углу. Миха порадовался солидности паркетного пола в кабинете Колдуна: не дрожит, не бежит водяными кругами при малейшем движении.

– Дамы и господа! – Нина стояла в дверях в кружевном переднике и белоснежном чепчике. – Кушать подано! Садитесь жрать, пожалуйста! – с интонациями «Джентльменов удачи» не к месту брякнула она.

Колдун досадливо поморщился:

– Сколько веков обучения – и все зря!

Посмотрел в их застывшие лица и добавил:

– Хорошо сохранилась, правда? Идемте, трапеза ждет, а это абсолютно недопустимо!

Столовая скрывалась за одной из дверей в уже знакомой им приемной. Комната была относительно небольшой, как раз такого размера, чтобы в ней могли уютно разместиться человек восемь за квадратным столом, покрытым темно-красной скатертью.

Собственно, больше в комнате ничего и не было: стол, восемь удобных стульев с подлокотниками и спинками, удобно изогнутыми под спину, а не прогибающими позвоночный столб под себя. Стены цвета слоновой кости, отраженный от потолка свет из спрятанных за карнизом светильников. Вот и вся обстановка.

– Прошу вас, располагайтесь! – жестом радушного хозяина Колдун пригласил их за стол. – У меня нет определенного места, так что располагайтесь, где вам удобно!

Эля и Миха сели, как школьники за парту, по одну сторону стола. Колдун, как учитель, занял место напротив, и сразу же потянул накрахмаленную белоснежную салфетку из начищенного до зеркального блеска серебряного кольца.

– В обеде все должно быть прекрасно, – перефразировала как-то Эля для себя слова великого русского классика, – и еда, и напитки, и сервировка.

Сервировка стола была слабостью Эли. Каталоги, музеи, магазины – могла стоять и смотреть. Покупать не обязательно. Но стол должен быть накрыт даже для завтрака. Элементарно: скатерть, фарфор, столовые приборы. Даже после шестнадцатичасового рабочего дня. Даже в пять утра.

Несомненно, сервировка этого стола получила ее полное молчаливое одобрение. Сервиз был необычайно изящен: тарелки тончайшего фарфора особого белого оттенка, края припорошены золотом и превращены мастером в кружева.

«Чуть вычурно, но в пределах хорошего вкуса», – решила про себя Эля. Столовые приборы выглядели массивными и внушительно возлежали на подставках подле тарелок.

«Серебро? – подумал Миха, и приподнял нож. – Да, похоже, серебро!»

– Рад, что вам понравилась сервировка, – поймал Маг одобрительный взгляд Эли. – У меня даже был небольшой конфликт по этому поводу с Де Ламери99
  Посуда марки De Lamerie берет свою историю с начала восемнадцатого века от своего основателя британца Поля де Ламери, столовая посуда работы которого до сих пор «взрывает» аукционы, где она появляется.


[Закрыть]. Фирму характеризует довольно тяжелое рококо, и убедить выпустить вот такой, относительно удобный в быту, сервиз, представляло некоторые, э-э… трудности.

Он задумчиво, но довольно улыбнулся, а правая кисть описала в воздухе некое выкручивающее движение.

– Впрочем, – спохватился Маг, – негоже потчевать любезных гостей пустыми разговорами, вместо сытной трапезы. Нина, меню!

Двери распахнулись. В проеме, приняв позу уездного конферансье, застыла Нина с отпечатанным листком в руках.

– Ланч! – провозгласила она. – Принимая во внимание детективную подоплеку происходящего, а именно: любовная история, месть, деньги, руководство процветающей фирмой, заговор, наговор, вуду и простое колдовство, меню составлено по поваренной книге известного сыщика и гурмэ Ниро Вульфа. Итак! Первое блюдо: бразильский салат с омарами. Промежуточное блюдо: креветки по-бордолезски. Главное блюдо: телячьи птички в кастрюльке. Хлеб по Фрицу с маслом и овощами. Вино. – Нина откашлялась и выдержала торжественную паузу. – Вино: Шато Лафитт Ротшильд. Винтаж 1996 года.

Колдун поднял палец, прервав ее:

– Пожалуй, первый отличный винтаж после 1990 года. А с 91-го по 93-й я бы назвал откровенно слабыми. То есть, слабыми винами для левобережного Премьер Гран Крю! Продолжайте, Нина, прошу вас.

– Сортовой состав: Каберне Совиньон, Мерло, Каберне Фран, Пти Вердо.

Нина присела в полукниксене:

– В знак уважения к Великому Вину из напитков на стол подается только вода. Хозяин предпочитает норвежскую Voss, а вам я бы порекомендовала Oggi – содержание кислорода в ней в 25 раз выше, чем в обычной воде.

Она подмигнула:

– После обеда кислород вам точно понадобится! – и продолжила: – На десерт черничный грант.

Миха нервно прокашлялся. Он, безусловно, не был сомелье, но что такое Премьер Гран Крю, представлял. И сколько может стоить бутылка Шато Лафитт 1996, тоже!

– У меня вопрос к вам.

– Конечно! – благожелательно улыбнулся Колдун. – Слушаю вас.

Нина уже ввозила шуршащий шинами сервировочный столик. Негромко перекликались, позвякивая, бутылки с водой. В благородной отдаленности от них высился декантер с черно-фиолетовым вином, рядом с ним, на серебряном блюдце, лежала винная пробка.

Миха сплел пальцы, немножко подался вперед, выдавая неуверенность напряженной позой: