Текст книги "Душа взаймы. Эзотерический триллер"

– Хотелось бы знать цену нашего визита, консультаций…

Он покосился на декантер.

– …прежде, чем мы продолжим. Видите ли, я не уверен, что смогу оплатить.

– Мы, – перебила его Эля, с воинственными нотками в голосе, сделав ударение на «мы», – мы не уверены, что сможем оплатить ваши услуги. И пристально посмотрела на Миху. «Я всегда сама оплачиваю свои долги», – говорил ее взгляд.

Эля всегда отличалась независимостью и твердым характером, для закаливания которого, казалось, сама Карма Судьбовна неутомимо создавала разнообразные ситуации.

Жизнь вела Элю непредсказуемым путем. То она неслась по магистральному равнинному шоссе, как сказали бы в Штатах – «интерстейт»; то вдруг устремлялась к горным вершинам неширокой грунтовкой. Кружила тропинкой, прыгала по уступам, в опасной близости от края пропасти, чтобы снова вывести в душистые долины.

Эля была младшим ребенком в семье уже состоявшихся врачей с именем, положением, репутацией и, как следствие, достатком. По советским меркам, даже и не достатком, а богатством: машина, две кооперативные квартиры. Мать – акушер-гинеколог. Работала на кафедре мединститута, работа уважаемая, но не хлебная. Не надо было – отработала в свое время оперирующим врачом, а потом всю функцию семейного добытчика взял на себя Элькин отец – хирург, и не просто хирург, а звезда. Именно для таких врачей припасены избитые выражения «хирург от Бога», «тонкие музыкальные руки хирурга», «наместник Бога на Земле». А почему избитые? Да потому, что правильные эти выражения, вот их и затаскивают частым употреблением.

Уж не знаю, какими судьбами оказался Элин отец на охоте вместе с высокопоставленными чинушами блаженной эпохи застоя.

Хотя нет! Могу догадаться: яркий человек, блестящий рассказчик, ходячее обаяние, не дурак выпить, при этом крепко «держать удар» и напоить других, да еще и врач, без которого не обойтись! Таким людям всегда было и будет место, что называется, «в обойме», при любом строе, в любой, отдельно взятой стране.

И идет себе охота установленным чередом: кто постреливает там, где егеря заботливо гонят на него зверя. Кто возлежит на импровизированных ложах в тени дерев, ведя неспешные разговоры, понятные только посвященным, под стопку – другую студеного хлебного вина, а разбитная челядь таскает угли, мангалы, звенит бутылками, укладывая их заботливо в ледяной горный ручей. Слышится гогот и звон рюмочек – это компания, разлегшаяся уютным кружочком подле костра, над которым в котелке вот-вот дойдет ушица, отмечает удачный анекдот.

– Ванька!

– А чевось, барин?

– А мне бы, вот чего-нибудь вкусненькаго, – неопределенное шевеление пальцами

– Понимаю-с-с! Момент!

А кто и удалился уже в специально отведенное и размеченное загодя местечко с многофункциональной официанткой Валечкой. Доказывает ей доходчиво, что «партия – наш рулевой»! Умиление, умиротворение разлито в воздухе вместе с ароматом цветущих вишен и гудением шмелей (смикшировано постановщиком действа до едва слышимого на заднем фоне).

И вдруг все это сминается, прерывается совершенно неуместной беготней, заполошными криками, бестолковой суетой холопов: «помочь, не помогу, но перед хозяином засвечусь, как бы помог».

– Петрович, Петрович где?!

– Какой Петрович?

– Да, хирург, врач! Блядь, мать вашу, быстро сюда его!

Пострелять и поучаствовать в беседах с официанткой Валечкой, как выяснилось, был приглашен и визирь некоего хана! Хан же правил сопредельным государством, известным своим прекрасным опиумным маком, не уступающей ему по качеству коноплей, и посему горячей дружбой с советской страной! Нет дружбы более прочной, чем построенной на совместных деловых интересах!

Визирь этот – мать его так! – вообразил себя крутым мачо. (Тут уместно заметить: не можешь пить – не мучай важный орган!). Стал стрелять с обеих рук из двух карабинов, ну и засадил себе жакан в бедро! Кровища льется, бледнеет – вот ведь, сукин сын! – на глазах. Аллаху уже шепчет помертвевшими губами. Помрет ведь, падла! Скандал! Международный скандал! Мы пригласили – мы за базар и отвечаем! А тут как раз урожай мака на подходе… со всех сторон сплошное неудобство!

Но тут – слава Богу! – находят Петровича, оттаскивают от дастархана, не дав закончить очередную байку, и бегом к басурманину! А Петрович-то на охоту приехал, а не раненых латать! У него с собой ничего нет, ну ровным счетом ни-чего!

И что вы думаете? Используя прокаленную на огне проволоку от пробки из-под шампанского, охотничий нож и суровую нитку с швейной иглой в качестве хирургических инструментов, а водку – для анестезии и дезинфекции, Петрович останавливает кровотечение, классно закрывает рану и спасает треклятого старпома ханского.

Респект и уважение всех народов Петровичу! А от хана лично – звание придворного врача и сабля, украшенная рубинами и прочими алмазами.

Очень интересная и многогранная личность Элин отец. Мог он по дороге в больницу проскочить мимо вокзала, пользуясь связями, прикупить вагон дефицита и, проехав еще полкилометра, выгодно перепродать. И тут же прооперировать, скажем, рак головки поджелудочной железы, выполнив успешно сложные обводные анастомозы.

И весь этот рассказ о лихом и легендарном Петровиче на самом деле служит лишь одной цели – дать описание той генетики, той смеси куража с лихостью, а интеллекта с трезвым расчетом, которую в полной мере унаследовала от отца девчонка Эля.

Так и текла у них жизнь, пока не притащила девочка Эля домой ужа. Она с рождения обожала животных. И заполз этот уж за пианино в поисках политического убежища. На третий день его затворничества хнычущая и ноющая Элька достала брата свои нытьем до такой степени, что он, шепча неприличные слова, в одиночку отодвинул тяжеленный инструмент от стены. И вместе со злополучным ужом появилась на свет божий и некая картонная, пухлая папка. Которую и подняла с пола Элькина мама.

Помните? Советские папки, на обложке которых пропечатано крупными черными буквами устрашающее слово «Дело №…» с завязками из тесьмы. Почему именно «Дело»? Неужели нельзя было подобрать другое, менее прокурорское название? Нет, господа, нельзя! Все в Советском Союзе должно было постоянно напоминать гражданам о бренности и недолговечности – увы! – их свободной жизни.

А в папке действительно оказался материал, если и не уголовного, то, безусловно, предосудительного характера. Это была история любовного романа её отца. Трехлетнего к тому времени романа.

И привычная жизнь кончилась, распалась. Поезд умчал отца с его молодой новой женой в далекий Город, где они и живут вместе до сих пор. Тридцать пят лет уже минуло с той поры, дай Бог им так и продолжать, долго и счастливо!

Эльку с десяти лет воспитывала мать.

Говорят, что мать-одиночка растит будущую мать-одиночку. Никто не знает, так ли это, но Эльку готовили ко всем тяготам жизни, к самостоятельности, независимости, в том числе и материальной. Она прошла полный курс молодого бойца. Если надо, могла сыграть на рояле, вышить крестиком, заштопать, бегло отпечатать на пишущей машинке, приготовить из ничего полный обед на десять человек и одновременно убрать весь дом.

Мама взялась было воспитывать у дочери бойцовский дух, но быстро поняла – ничего воспитывать не надо, силы характера, смелости, решительности ее дочери было не занимать.

Элька любила рассказывать, как однажды летом она с компанией таких же десятилетних, бесполых еще ребят, шла купаться к арыку. Пробирались к нему по раскаленной железной трубе, которая выводила к бетонной опоре в центре канала. До воды метра три. Вода течет довольно быстро, бурлит течение, что под водой не видно. Торчат ли там голодные колья арматуры? Или бетонные блоки едва не доходят до поверхности? А может, дно – вот оно, прыгнешь и сломаешь голову? А может, нет ничего, чистая, глубокая, прохладная вода? Нет никакой возможности узнать, только прыгать.

Элька скидывает с ног сланцы, поднимает их, прижимает на секунду к груди. Решительно выдыхает, размахивается и изо всех сил закидывает их на другой берег. Всё! Назад по раскаленной трубе не пройдешь – сожжешь ноги!

Вся команда осталась стоять на берегу и с любопытством смотрит на свою лидершу. Даже в носу не ковыряют. Притихли.

У Эли один только путь – вниз. Она еще раз выдыхает, гася холод в животе и дрожь в коленках, и летит головой вниз. Вода оказалась глубокой, чистой и прохладной.

С тех пор, когда надо было принять сложное, непростое решение, Эля говорила:

– Я уже бросила тапочки на тот берег!

Избыток самостоятельности, в сочетании с добротой и сильным, решительным характером, может привести к неожиданным последствиям. И приводил.

С завидным постоянством Эля порабощала, подминала под себя всех своих довольно многочисленных мужей и… сажала их себе на шею.

Первый брак, наверное, можно и не считать – детский еще брак, по любопытству. Как это: фата, гимн, кольца, свидетели? Платье – самое главное!

Брачная церемония закончилась, любопытство быстро насытилось, первый опыт семейной жизни можно было бы считать благополучно завершенным. Но, как это часто случается в ситуациях с участием двух молодых, беспечных и разнополых голов, инстинкт предохранения еще не стал безусловным.

Эля вышла из брака беременной и необычайно удивленной этим обстоятельством. Вопрос об аборте не стоял, мать-гинеколог и слышать не хотела:

– Аборт в первой беременности! Станешь потом бесплодной на всю жизнь! Даже не думай! Ребенка мы с бабушкой вырастим, родишь – и продолжишь учебу. Ничего страшного!

К этому времени училась Эля на первом курсе мединститута. Училась она всегда хорошо, во всем стремясь быть первой, и в учебе тоже. Гордыня, знаете ли. Школу окончила с золотой медалью, и поступила легко. Мамина должность на кафедре акушерства и гинекологии поступлению не помешала, как некоторые могли бы ожидать. Действительно, родила, скинула дочку в заботливые бабушкины руки, и побежала снова в институт. Словом, покачало их житейскую лодку недолго на стремнине, и вновь поплыла она по неспешному течению.

Все шло своим чередом, включая учебу, вечеринки, свидания (не ушла же она в монастырь!). Дочка росла на удивление тихая и рассудительная. Отец ее ни разу не видел, желания такого, видимо, не имел, никто этому и не препятствовал бы. Алиментов не платил, да и не надо! И где он пребывал – остался ли в городе, или подался куда, никто не знал, и никого это не интересовало.

Но в это время стали проявляться отдаленные последствия судьбоносного решения М. С. Горбачева и советского правительства в очередной раз загнать пинками страну и народ в светлое будущее.

Позволю себе небольшое отвлечение, дамы и господа! Странная ситуация сложилась в этой удивительной стране – России. Что бы ни происходило в ней, какие бы общественные катаклизмы ее ни сотрясали, Россию характеризует в любое время одна константа: неизменно темное прошлое, всегда – светлое будущее, и при этом полное отсутствие настоящего.

В республике, еще советской, но уже уверенно вставшей на рельсы мусульманской самостийности, где жили Элька и ее семья, стало возрождаться национальное самосознание. Говоря иными словами, в воздухе запахло большой национальной резней.

Эля, уже молодой специалист, врач-гинеколог, стала осваивать новые, совсем не смежные специальности.

Как, услышав в отдалении шум ревущей, неуправляемой толпы, кожей почувствовать направление ее движения и успеть уйти в сторону, прежде чем она сомнет тебя.

Как готовить коктейль Молотова и быть готовой забросать бутылками с горючкой мародеров, если они в безбашенном угаре повернут к дому.

Как привыкнуть к тяжелому запаху сырой крови из подворотен.

Как не сойти с ума от страха за своего ребенка, слушая нескончаемый шепот сплетен про расчлененных, изнасилованных и раздавленных грузовиками детей.

Они успели вырваться из города в последний момент, в чем были, в том и вскочили в попутку Судьбы. Мама, бабушка, Эля и Черешня (так Эльке нравилось звать свою Наташку). В руках только кейс с документами, по карманам рассованы наличные, теряющие ценность быстрее, чем их поезд добирался до очередного пахнущего шпалами полустанка.

А не теряющие своей ценности серо-зеленые бумажки вшиты умелой Элькой в разные, трудно заметные тайники женского костюма. Только бумажек этих кот наплакал. Жадная до них Москва смахнет в секунду и даже не заметит такой малости. А если и заметит, то только чтобы обронить с брезгливой гримасой:

– Во, нищета! Понаехали, голодранцы! – и передернуть плечиком.

Гримаса брезгливая, а руки у Москвы цепкие – вцепятся и в один-единственный доллар, с подкладкой вырвут из кармана.

В Москве планировалось быть проездом – дальние родственники не только подыскали им место по специальности в Подмосковье, но даже предложили приютить у себя для москвичей широта немыслимая! – прозрачно намекнув: на пару дней, не больше.

До родственников добрались к вечеру. Жили они на Ленинградке, недалеко от центра, в сталинском доме. Квартира обширная, им предложили довольно большую комнату, да и прием был теплый. На следующее утро Эля собралась с Черешней в «Детский мир», конечно. Погода была комфортная, хороший летний московский денек.

Элька чувствовала себя прекрасно в хлопковом костюме под леопарда, узкая обтягивающая юбка, короткий пиджак в талию, изящные лодочки на «шпильках». Хороша собой, ничего не скажешь: мужики оглядываются, облизывают взглядами. Веселая Черешня бодро прыгала рядом, плотно зажав мамину руку в своей крепкой ладошке, и болтала без умолку, не прерываясь даже на вдох или выдох. Ей было хорошо и спокойно в этом мирном городе. Но почему-то Элю не оставляло знакомое чувство опасности, готовой обрушиться на них из-за угла толпой обкуренных придурков.

– Господи, что с тобой? – прошипела Элька, злясь на себя отчаянно за эту зажатость, въевшийся в кожу страх. – Теперь всю жизнь будешь шарахаться, как параноик, от любого шороха?!

За углом мощно взревел дизель, в груди рокотнул резонансом звук двигателя. Сизый выхлоп солярки выполз из-за угла, в нем качнулось длинное дуло пушки, лязгнули по бетону мостовой гусеницы, оставляя после себя белые рваные раны. Головной танк повел за собой колонну по шоссе к центру Москвы. Черешня села на асфальт и зарыдала.

– Мама, мама, – кричала она, задрав голову и обняв Элькины колени, – война идет за нами! Война идет за нами!

В Москве стоял летний день девятнадцатого августа 1991 года.

Война действительно шла за ними по пятам, как, впрочем, и за многими перепуганными гражданами, брызнувшими в разные стороны от осколков рухнувшего СССР. Война, как образ жизни, стала неотъемлемой частью постсоветской действительности.

Неважно, какие она принимала формы: война между разными частями империи, схватки между бандитскими лихими бандами. Бескровные, но от этого не менее жестокие поединки за обладание денежными потоками. Драка между бомжами за кусок колбасы, или между клерками, чиновниками, бизнесменами за куски поинтересней. По сути, это все та же война, и все тот же образ жизни, что объединили монолитно постсоветскую ментальность, создали единую постсоветскую общность ненавидящих друг друга людей.

Элька, ее мама, Черешня и бабушка тоже пытались убежать от войны – безуспешное занятие в этой, отдельно взятой стране. И как только пародия на Октябрьский Переворот провалилась и была закидана тухлыми яйцами, понесла их электричка в дальнее Подмосковье, к подготовленному заботливыми родственниками рабочему месту.

Вот и приехали. Город Воложевск (грубо, но с русской меткой метафоричностью верно названный соседями Пиздорецк). Хрипящий громкоговоритель над перроном. Залузганный асфальт. Они остановились посреди платформы небольшой закольцованной женской группой, замкнув Черешню в свой центр, готовые отразить атаку враждебного окружения.

– Елизавета Николаевна! Эля Владимировна! – позвал их мужской веселый голос с явным кавказским акцентом.

Они резко повернулись на звук. Прямо к ним направлялся легкой походкой человека, привыкшего к тому, что его все знают, узнают и признают, мужчина среднего возраста.

– Здравствуйте! – поздоровался он, подойдя ближе. – Очень приятно познакомиться. Позвольте представиться: зам. главврача Зураб Арутюнович Торбан-заде.

Зураб Арутюнович, как истинный кавказский джентльмен, галантно вручил маме букет темно-красных бархатных роз; тепло и в меру крепко пожал руку Эльке, обозначив дистанции; выказал уважение к сединам бабушки щегольским белогвардейским полупоклоном; и улыбнулся всем одновременно. Внешне он полностью соответствовал идеалу джигита двадцатого века: светло-кремовый костюм-тройка, белоснежная рубашка с расстегнутым на две пуговицы воротником, зеркальные черные остроносые туфли. На метр восемьдесят над обувью – такого же цвета и отлива шевелюра. Седые виски, в тон вискам густые, короткие усы с проседью. Сладковатый лимон одеколона «Олд Спайс».

– В путь, дамы? – он улыбнулся, и позвал с русской зычностью, но и с кавказским орлиным клёкотом. – Виктор!

Показался рыхлый бугай – водитель больничной «Газели», с постоянной зубочисткой во рту. Нехитрый скарб был сноровисто уложен в кузов, и минут через десять ухабистого асфальта машина въехала в зеленые ворота городской больницы, взвыла мотором на крутом пандусе к одному из корпусов и остановилась.

– Ну, вот, – повернулся к ним вполоборота Зураб Арутюнович, рука на спинке сидения, кремовая подмышка пиджака потемнела, – добро, так сказать, пожаловать!

И поторопился добавить:

– Это, конечно, временное пристанище. На первое, так сказать, время. Непременно подыщем нормальную квартиру.

Заброшенный двухкомнатный инфекционный бокс. Стены выкрашены масляной краской в мертво-зеленый цвет. Подтеки краски застыли очертаниями капель. Круглые окна между комнатами и на входной двери делали бокс похожим на отсек списанной подводной лодки.

Квадратный стол посреди комнаты. Рядом с ним на стуле мать, локти в стол треугольником, поддерживают опущенную на них в невеселых мыслях голову.

На соседнем стуле – Эля. Голова упала в отчаянии на стол, руки бессильно свешены. Рядом с правой – лежит на полу брошенная в отчаянии открытая сумка. Из нее высыпались тюбик помады и раскрытое зеркальце. В ее колени зарылась уснувшая Черешня и ровно сопит во сне.

На стуле у стены сидит бабушка, идеально выпрямив спину, руки сложены на коленях двумя параллельными линиями. Взгляд прямо перед собой.

В таком состоянии мы их на время оставим. Стоп-кадр. Снято.

– Мы, – с ударением на слове «мы» повторила Эля, упрямо вздернув подбородок и посмотрев Михе в глаза, – мы не уверены, что сможем расплатиться с вами.

Она обвела комнату взглядом и неопределенно повела руками. Изящные пальцы замкнули круг, сверкнул и погас небольшой бриллиант в кольце.

– Все указывает на то, – взгляд ее скользнул по богато сервированному столу, – что ваши гонорары очень высоки.

Маг сцепил руки перед своим выдающимся носом и согласно кивнул. Мол, да, госпожа доктор, гонорары действительно поднебесные.

– Хотелось бы уточнить ситуацию, – вмешался в разговор Миха и накрыл кисть Эли своей. – Прежде чем… прежде чем мы сможем разделить с вами необычайно щедро предложенный обед, – сформулировал он с некоторым трудом витиеватую фразу, пошевелив от напряжения пальцами. – Сколько мы вам должны до настоящего момента? – Миха неосознанно выпрямился в кресле.

«Господи! – промелькнула у Эли мысль, осветив на миг лаской ее взгляд. – Мнит себя бизнесменом, крутым пацаном, а все чувства видны, как на ладони».

Она чуть качнула головой и погладила Мишкину руку. Колдун, задумавшись, опустил взгляд к полу:

– С одной стороны, вы, конечно, правы – свой труд я оцениваю очень дорого. Как правило.

Он вскинул голову, прищурив один глаз, из-за чего второй на мгновенье полыхнул в два раза ярче, и улыбнулся уголком рта:

– А с другой стороны, как вы сами видите, в деньгах нужды не испытываю. А посему, господа доктора, с вас оплаты своих услуг не потребую.

Мишино лицо застыло – в его практике отказ от денег означал нестандартную и чрезвычайно высокую плату. Эля даже слегка побелела, и оба спросили в один голос, с тревогой подавшись вперед:

– Чего же вы хотите вместо денег?!

Колдун весело и заразительно рассмеялся, видя их испуганные лица, откинувшись на спинку кресла, и даже хлопнул от удовольствия по подлокотникам.

– Успокойтесь, господа врачи, успокойтесь! Он посмотрел на Элю:

– Вам, госпожа доктор, не придется продавать душу дьяволу, или совершать еще какое-либо, богопротивное, магическое преступление.

«Мысли читает, гад! – зло подумала Эля, и тут же спохватилась. – То есть, не гад, конечно, а Маг! Маг, я хотела сказать… то есть, подумать хотела.»

Запуталась окончательно, потупила взгляд и даже слегка покраснела, что было ей совсем не свойственно – обычно она могла вогнать в краску кого угодно.

– А вам, господин доктор, не придется заниматься кражей наркотиков из клиники или оформлением банковских ссуд на свое имя.

Эля тихонечко прыснула со смеха, отвернувшись в сторону, но Миха все равно обиженно взъерошился. Встретились глазами, согласно прищурились: «Точно, мысли читает, гад!»

– Я с вас не потребую никакой оплаты, – продолжил Маг, – лишь по одной простой причине: помогать вам является моей прямой обязанностью, входит в мой, как бы это объяснить… мой Job Description, в данном случае английская терминология наиболее точно отражает положение дел. Поэтому попрошу вас по этой причине более не тревожиться.

Он ободряюще подмигнул:

– Да, и по другим причинам тоже можете не беспокоиться; у меня вам ничего не грозит.

Тут он сильно покривил душой, уповая лишь на успокоительную естественность сказанного.

– И поэтому прошу вас насладиться от всего сердца прекрасным вином, вкус которого, надеюсь, оттенит скромный обед. Нина!

Тотчас возникла Нина, а с ней и огромный поднос – как она ухитрялась его удержать? – с салатницей, похожей на отреставрированный Колизей. И тотчас образовалась уютная предобеденная суета: шорох крахмальных салфеток, глухой стук передвигаемых по столу тарелок и приборов, звук наполняемых бокалов.

Наконец, тарелки и бокалы были наполнены, возникла легкая пауза, которую прервал Колдун. Он встал с бокалом, в котором подрагивал благородный красно-фиолетовый напиток:

– Я поднимаю этот бокал за вас! Всего лишь в шестой раз за долгую…

Он со значением покачал головой, поджав губы.

– …Поверьте, весьма долгую практику! – мне выпала честь принимать у себя две Божьи Искры, соединенные в пару. – Помочь вам безвозмездно – моя прямая обязанность.

Предупреждая их порыв, поднял руку знаком «стоп»:

– Секунду терпения! Сейчас же все будет объяснено!

Он продолжил:

– Как показал опыт предыдущих пяти пар, нам удалось с честью выйти из трудных ситуаций, похожих на вашу. Поэтому я считаю, что у нас есть все основания для оптимизма. Отметем ненужные сомнения! За ваше здоровье, дамы и господа!

– Победа будет за нами! Ура, товарищи, – тихонько, но вполне различимо добавил Миха, уставившись взглядом в скатерть. Элька сверкнула на него лукавыми глазами, еле подавив смех. Колдун не отреагировал никак.

Торжественный звон огромных бокалов напомнил кремлевские куранты. Маг закрутил вино в бокале, посмотрел на свет, как по его стенкам тягуче стекают маслянистые капли, опустил в него свой нос – тот немедленно занял весь свободный объем бокала – и с наслаждением вдохнул винный аромат.

– Оохх, – протянул он, прикрыв веки, – просто праздник какой-то1010
  Тут Колдун явно пародирует Карабаса Барабаса из фильма «Золотой Ключик».


[Закрыть].

Эля отпила глоток, и на лице ее сменилась сложная гамма чувств, среди которых восторга, однако, не было.

Миха покрутил стакан, с острым прищуром посмотрел через него на свет, поднес к носу. Неожиданно явственно пахнуло графитовым карандашным стержнем и еще чем-то маслянистым. Он осторожно отпил глоток, прокатил по всей длине языка, как учил его кто-то, и проглотил.

Колдун с любопытством уставился на него:

– Ну-с, что скажете?

У Михи было несколько готовых формул, как прослыть знатоком, не имея представления о предмете разговора. Например. Утренняя конференция в отделении. Дежурный врач отчитывается о проделанной работе за ночь, выполненных операциях, реанимациях по больнице и, в частности, отмечает:

– Завтра планируется на лапароскопическое удаление желчного пузыря больной с синдромом Зоннеляйтера – Танне – Сидорчука.

По почтительной тишине в зале и опущенным в пол взглядам ясно, что никто не представляет себе, из какой области медицины это чудо. Тут надо поднять указательный палец и уверенно спросить:

– Сколько лет больному?

Выслушать ответ, который не имеет никакого значения, откинуться в кресле и, прикрыв глаза, удовлетворенно улыбнуться в такт своим мыслям. Уважение отделения обеспечено: «При чем здесь возраст? Знает ведь, сукин сын, о чем речь! Откуда он все знает?! Где время только на все берет?»

Вторая формула была предназначена для меломанов.

Когда после концерта вас ловит кто-то с горящими глазами и задает вопрос «Ну как?!», надо с отрешенной улыбкой устремить взгляд поверх голов и заметить:

– Замечательное исполнение. Хотя английский рожок, на мой взгляд, суховат.

Восхищение во взоре меломана: «Нет, но так слышать, так слышать! Английский рожок отличил! Королевское ухо, скажу я вам!»

И последняя спасительная формула… хотя нет! Сегодня Миха почерпнул нечто полезное для беседы с любителями сигар! Например: «прекрасная эстетика покровного листа» слышится весьма внушительно! Весьма и весьма, не так ли, господа?

Так вот, третья спасительная формула применялась в беседах с ценителями вин. Обязательный ритуал взбалтывания вина в бокале, осмотра через свет, обнюхивания и маленького глотка. Уход в себя. Указательный палец вверх, и:

– Мощное тело. Но конец, мне кажется, несколько закруглен.

Успех обеспечен. Но не сегодня. Мишка чувствовал, что использовать эту фразу сегодня он не будет – Колдун явно был знатоком вин. Поэтому он ответил просто – описал свои истинные ощущения без витиеватостей, как они есть:

– Странный вкус, карандашом отдает. И заслужил одобрение Колдуна:

– Совершенно верно! Характерный привкус графитового карандаша, сафьян, сушеные фрукты. Вино в теле очень плотное. Оно еще молодо, со временем часть танинов уйдет, и оно будет более эластичным. Но довольно о вине! Запейте его водой и попробуйте салат из омаров. Омары, смею вас заверить, свежайшие!

– Они еще и вкуснейшие, – заметила Эля, быстро справляясь со своей порцией. – Но не пора ли…

– Конечно! – перебил ее Маг. – Вам не терпится узнать, кто такие Божьи Искры, не так ли?

– Не то слово! – пристукнула кулаком по столу Эля. Она заметно раскраснелась, а бокал её опустел. – Это же про нас!

Миха весело взглянул на нее – свой фужер он отставил после небольшого, из интереса к вину, глотка – и энергично кивнул.

– Ну что ж, – Маг поерзал в кресле, устраиваясь в нем поудобнее, отпил из бокала вина. – Вы любите антропологию?

– Антропологию? – удивленно переспросил Миха. – Люблю? Я ее знаю постольку – поскольку… Теория эволюции. Питекантропы, неандертальцы, кроманьонцы…

Он твердо добавил:

– Я антропологию не знаю. Люблю – не люблю… Когда не знаешь, не можешь сказать, нравится она тебе или нет. Вот Элю я люблю, – несколько невпопад добавил он.

Маг вежливо покивал с улыбкой и обратился к Эле:

– А вы, госпожа доктор?

– Я, господин Маг, просто люблю людей.

Эля задумалась.

– Конечно, не всех и не всегда. Но, на мой взгляд, люди заслуживают любви. Люблю ли я науку об их происхождении? Нет, наверное. Мне как-то все равно, от кого мы произошли, и как развивались.

Колдун покачал головой:

– Во-первых, не будем обобщать. «Мы» – понятие слишком неопределенное. Кто это – мы? Доктор Эля и доктор Миха имеют одно происхождение. Отпрыск бывшей супруги господина доктора Михи – иное. А, скажем, какой-нибудь Алисий Константинович Сбодунец вообще может иметь весьма отдаленное отношение к современной человеческой природе. Ваш же бывший супруг, госпожа доктор, мог произойти из совсем другого источника. Но это мы еще узнаем, когда будем анализировать ваши воспоминания. Обязательно узнаем, да-с!

Колдун подтвердил свои слова энергичным кивком и продолжил:

– Нам очень важно знать природу вашего ближайшего окружения – это определит энергетическую суть, истинную природу ваших взаимоотношений.

– Вы что хотите сказать: что человек не произошел от обезьяны? Что разные расы… – начал было удивленно Мишка, но Колдун тотчас его прервал:

– Упаси Бог, господин доктор! Никакого расизма! Все расы равны между собой в части их происхождения.

Секундная пауза.

– Я хочу сказать только, что человек не произошел ни от кого. Он произошел от самого себя.

Эля посмотрела на него с сочувственным недоверием:

– То есть, по-вашему, человек был создан…

Колдун возвел глаза к небу и пробормотал неразборчивую гортанную скороговорку. Судя по экспрессии сказанного, лучше для всех было оставить ее без перевода.

– Я не говорил, что человек был кем-то создан, и не подразумевал этого. Не так все просто. Я сказал лишь, что он не произошел ни от кого.

Вино тяжелой струей плеснуло в его и Элин бокалы. Миша накрыл свой бокал ладонью. Он и отпил лишь крохотный глоток из любопытства – что же это такое, Великое Гран Крю? Завязка есть завязка, господа!

– Это долгая история. – Маг поднял бокал, автоматически посмотрел через него на свет, отпил: – Но совершенно необходимая для понимания ситуации.

Он повернулся к Михе:

– Кстати, доктор, ваши познания в антропологии не так уж и ничтожны, как вам представляется. Действительно, принятая до недавнего времени теория линейной эволюции утверждала преемственную схему развития человека: австралопитек, питекантроп, неандерталец, кроманьонец. Кроманьонец и есть собственно человек. Или же, распространяя идиотизм политкорректности на древнейшую историю, дабы не обидеть возможных предков, будем использовать стыдливый термин «человек современного анатомического типа».

Эля, питающая страстную нелюбовь к фарисейству, впрочем, как и все прямые, откровенные люди, съязвила:

– Я полностью с вами согласна! А вместо понятия «дебил» предлагаю говорить «альтернативно мыслящий индивид». В рамках политкорректности.

И заслужила аплодисменты слушателей.

– Но мы собрались вовсе не для осуждения греха политкорректности, – продолжил Колдун. – К счастью, в наши дни линейная теория эволюции человека не смогла выстоять под огнем новых фактов и развалилась. И это замечательно!

Маг откинулся в кресле, приподнял в приветствии бокал:

– Потому что люди приблизились к пониманию своей истинной природы!

Они с Элей переглянулись. Прозвенели радостно бокалы.

Миша грустно запивал омаров водой, не замечая особой разницы во вкусе между предложенной им высокооксигенированной и обычной минералкой.