Текст книги "Судьбы, как есть"

Глава 15

Банда.

Подмосковный город Балашиха.

Открытый жилой военный городок дивизии оперативного назначения Внутренних войск МВД России пополнялся возвращавшимися со службы офицерами, прапорщиками и контрактниками. Вечерние хлопоты приходили в каждый дом, в каждую квартиру.

В одном из пятиэтажных домов-хрущевок, в первом подъезде на пятом этаже, в двухкомнатной квартире вступала в разгар пьяная вечеринка, участников ее было четверо мужчин. Хозяин квартиры, бывший прапорщик ОДОНа, Петелин Степан, тридцати лет от роду, был чуть ниже среднего роста, щуплый, горбоносый брюнет, с начинающей лысеть головой, напоминающий чем-то лицо человека цыганской национальности, угрюмый и неразговорчивый. Поэтому его дружки и дали ему «погоняло» – кличку «Тугой». Казалось, такой замкнутый в себе человек, тихий и мухи, как говорят, не обидит. Но еще пять месяцев назад прапорщик Петелин в каптерке роты пил водку с двумя «дедами»-«дембелями», а потом с ними же приступил к воспитанию молодого солдата с помощью кулаков и пинков. Били они солдата, не захотевшего мириться с издевательствами дедов, и который хорошо дал по морде одному из «дедушек». Когда загашенный, после спиртного, прапор пинал умирающего солдата ногами, а точней ногами, обутыми в берцы, то назвать этого изверга тихим и скромным язык не повернется ни у кого. Прапору повезло, что у солдата была хорошая физическая подготовка, а также вовремя в каптерку зашел ответственный офицер по батальону и смог быстро доставить рядового в госпиталь, благо до госпиталя всего-то метров триста было. Солдат остался жить и даже продолжил служить в той же роте. А самое главное, почему никого не посадили за избиение солдата и за нанесение ему тяжелых телесных повреждений, а потому, что ротный был зятем замкомдива. Дело замяли. Прапора уволили по состоянию здоровья. Петелина на гражданке не очень-то кто хотел брать на работу, он как придет на собеседование, посмотрит пару раз из-под своих бровей, ну прямо злой чечен. Пил Степан каждый день. Через месяц жена Петелина узнала, за что ее непутевый муженек вылетел со службы.

– Скотина, как ты мог так избить мальчика? Ты вроде воевал? Интересно, с кем же такая тварь воевала, что теперь она переключилась на детей? Почему тебя еще не убил отец мальчика, я не пойму. С кем я жила? Я не могу каждый день видеть эту пьяную рожу.

На следующий день, пока Петелин спал, она вызвала такси, забрала шестилетнюю дочь, необходимые вещи, вместившиеся в два средних чемодана и кожаную сумку, и уехала к матери в город Киржач.

Все, что было нажито совместно с женой, бывший прапорщик за месяц пропил. Но на учет к участковому не попал, так как пил втихую или с кем-то, а домой возвращался ногами, под заборами не валялся. В драки не вступал, избегая их, даже намеки, как огня. Через некоторое время соседи стали замечать Петелина всегда только трезвым. Под окнами первого этажа, у второго подъезда, появился «Жигуль» девятой модели. Почти месяц в квартире ежедневно стучали, сверлили, пилили и потом затаскивали и расставляли мебель. В это время увидеть Степана Петелина было очень трудно, он жил в другом месте и уже в другом уголовном, бандитском мире. С женой он развелся без оформления документов на алименты. Но он выделил ей столько денег, что она сразу купила себе новую однокомнатную квартиру в Киржаче, провела отделку и завезла в нее необходимую мебель. Так и не поняв, откуда ее бывший взял такие деньги.

Петелин сидел в кресле, в хорошем, новом, черном в полоску костюме, который он приобрел вчера в магазине «Сударь», в новых черных туфлях и почти совсем трезвый, несмотря на то, что у него сегодня был день его рождения. Петелину исполнилось тридцать лет. Он думал о своем:

– Их бандитский «квартет» за последний месяц перешел все, наверно, допустимые грани в организации угона иномарок. Если раньше угоняли больше тихо и без мокрухи, то теперь много не выжидали, много не «вели» и никого не оставляли в живых. Выслеживали жертву порой на виду у не понимающих, что происходит людей, опыляли в машине водителя нервно-паралитическим газом. Вторым баллончиком осаживали газ в салоне, «пересаживали» хозяина машины подсевшими сзади в четыре руки на сидение рядом с водителем. Отъезжали в заранее подобранное место, чтобы исключить встречи с гаишником, делали всего лишь один укол маленьким шприцем на пять миллилитров неподвижному водителю и, поменяв уже заранее подготовленные номера вместо настоящих, имея все необходимые фальшивые документы на одного из членов «Квартета», перегоняли машину в «отстойник». С трупами занималась липовая «скорая помощь». Все было продумано, вплоть до их сжигания. Все шло без проколов, за что бригадир щедро платил убийцам. Но вчерашний инцидент, произошедший в электричке, не выходил из головы Петелина. Зачем «Светофор» пырнул мужика ножом? Когда они отрывались от вагона, на платформе им встретился вдруг мент, который мог узнать Петелина, но, видно, не узнал. Тогда, после прохода по перрону, было не смешно, а страшно, его охватило снова то чувство, когда он молил и просил Бога в первые дни после избиения солдата, чтобы тот выжил. Тогда уже прапорщик понимал, что прежней жизни не будет и что он воевал в Нагорном Карабахе, и что мотался полтора месяца в Чечне под Хасовюртом, все равно, ему никто такой проступок не простит. А те нормальные мужики, кто был с ним там, его не просто осуждали, они его игнорировали всё то время, пока решался вопрос с его увольнением из войск. Бывший прапорщик понимал, что стоит ему глазом моргнуть про знакомого мента, оказавшегося на перроне, завтра он уже не жилец, бригадир его уберет.

Первый раз они все вместе зашли в кафешку, и выпили немного водки и вот сразу приплыли по убийству мужика в вагоне. «Гадкие, долбаные уголовники, да и он тоже хорош, шлюх мало, что ли, он тоже хватал девчонку за руку».

«Это все проклятая водка», – грешил на нее Петелин и, посмотрев на братков по «квартету», отметил свое падение до уровня уголовников и хладнокровных убийц, которые убивали не врагов, а совсем ни в чем не повинных людей. Эти отморозки пристроились в военном городке благодаря ему, сидят в его квартире, пьют водку и, напившись, бывало, в открытую считают его чмырем, так как зоны он не топтал, а значит ниже их по всем параметрам. Что характерно, никто из них себя виноватым за впаянные сроки не считал и не считает. Конечно, это на людях и в разговоре, а вот деяниями своими грешными, среди зеков, не гнушались они, а кто-то и гордился.

«Светофор», по паспорту Курдюмов Григорий Иванович, такую кличку получил на зоне под городом Ковровом в Пакинской исправилке № 7, где оттрубил четыре года, виноватым себя не признавал. Но когда бывало плохо, вдруг вспоминал Бога, крестился и просил прощения за свою пакость и предательство перед матерью и отцом. Он убил мужа своей сестры. Гриша невзлюбил шурина за его порядочность и прямоту, а главное – родичи в шурине души не чаяли. Шурин неоднократно говорил:

– Какой же ты, Григорий, ленивый. Ну почему ты водишься с этими гавнюками, бездарями со двора, пойдем к нам работать? А эта блатота, что вами заправляет, доведет вас всех до тюрьмы.

И шурин был прав.

Григорий не хотел тогда его убивать, он просто хотел показать, какой он крутой и не позволит себя унижать. Это он сейчас понимает, что никто его не унижал и тем более брат сестры плохого ему не хотел. Его эгоистичный характер, вечное заступничество за все его проказы и проступки, с детства, матери привели Григория на скамью подсудимых. Он пробил шурину голову гвоздем, которого якобы не заметил на бруске, которым приложился в целях самообороны. На суде умышленное убийство отрицал, и мать нашла хорошего адвоката. Валил на шурина, будто тот ударил его первым. Дело было на даче во время очередного выезда на отдых. Сестренка была на последнем месяце беременности. После похорон мужа сестра родила мертвое дитя, мальчика, и сама еле-еле выкарабкалась с того света.

На тропу разбоя и убийств, после отсидки, его подключил бывший сокамерник «Шульц». Вор-верхолаз отбывал вторую ходку на зону и освободился на полгода раньше Григория.

Шульц, немец по матери, имел средне-техническое образование, хорошо знал немецкий, занимался самбо, знал премудрости альпинизма, имел два восхождения. Мать делала все, чтобы сын вырос нормальным самостоятельным человеком. Она добилась отсрочки сына от армии, помогла поступить в институт. Громов Иван по отцу, а у матери девичья фамилия Гросс, был смелым и решительным парнем. Мать умерла от быстрого и сильного излияния крови в коре головного мозга. Хотя при автоаварии мать получила всего перелом ноги, только водитель «скорой», на которой ее доставляли в больницу, своим маневром добил ее до конца. При обгоне выехал на встречную полосу и, резко уходя от лобового столкновения, вылетел на обочину, где завалился на бок. Мать от сильного ушиба головы при падении с носилок умерла в больнице, не приходя в сознание. Гражданин Рябиков, водитель «скорой», смог отделаться от наказания правосудия, но не ушел от наказания Ивана, сына погибшей женщины. Иван хотел его убить, но Рябиков сразу, после первого удара по голове, потерял сознание. Иван Громов к тому времени был нормальным человеком и, несмотря на сильную обиду и неправильность наказания Рябикова, лежачего добивать не стал. Суд приговорил его к трем с половиной годам лишения свободы в колонии строгого режима. Освободили Ивана досрочно, на год раньше. Однако 2,5 года на зоне не прошли даром, знакомство и дружба с вором-домушником привела Ивана к альпинизму, только через крыши на балконы, на лоджии, в форточки и снова на зону, но уже на четыре года. На второй ходке судьба свела «Шульца» с человеком, который и является сегодня у него и его братанов «квартета» работодателем-бригадиром, который дает поручения, платит бабки за исполнения заданий, крышует от неприятностей и руководит их действиями, а зовут этого «благодетеля» Давид.

Четвертого из «квартета» совсем недавно Шульц предложил называть просто «Укол», прошлая кликуха – «Фуф» – не соответствовала его нынешней страшной работе убивать, теперь он не гнал фуфло, что в детстве, в 13 лет, убил отчима, а в исправилке для несовершеннолетних грохнул вертухая. На самом деле он сидел за соучастие в убийстве. Его еще Светофор, бывало, называл доктором. Всем погибшим смертельные уколы проводил только Сафар Умаров, прошедший после гибели отца в Афганистане, а ему тогда было десять лет, детдом, колонию, тюрьму. За год, после гибели отца, мать сопьется насмерть, и ее, лишенную родительских прав он, уйдя в детдом, больше никогда не увидит.

А ведь когда-то у них была хорошая семья, отец служил сверхсрочником в штабе части, мать работала медсестрой в санчасти. Правда, когда отец уехал в Афган, мать спуталась с майором из этой же части, стала выпивать, пропадала на ночь, а то и на сутки из дома. Сафар понимал, что происходит предательство его отца, а когда мать лишали материнства, он наотрез отказался с ней жить. Часто он вспоминал хорошие моменты, когда был жив его отец, позже в душе жалел, что потерял и мать. Убив человека, он оправдывал себя тем, что его все кинули, а тот, который сегодня умер, пожил и так нормально, раз имеет такую тачку и бабло, и обязан поделиться с ним, несчастным сиротой. Однако он знал, что все эти оправдания – простые вымыслы, а на самом деле Сафар преступник и убийца-маньяк. Он понимал, что так продолжаться долго не будет и вынашивал в своей голове план, что после получения очередного гонорара исчезнет от своих покровителей и дружков навсегда.

В комнате было сильно накурено, несмотря даже на работающий кондиционер. Играла громко музыка. Самый поддатый был Сафар и все норовил рассказать новый анекдот, и он его рассказал:

– «Два лоха спешат на электричку: «Сколько до отхода поезда осталось?» – спрашивает один.

– Десять минут, – отвечает второй.

– А по моим часам – пять!

– У, значит, ты не успеешь!» Ха! Ха! Ха!..

Но почему-то смеялся только он один. До остальных его юмор недотянул.

Братаны подарили имениннику музыкальный центр, на котором можно было петь караоке. Вот он и надрывался сегодня, пока еще не поздний вечер.

 
– А белый лебедь на пруду качает павшую звезду,
На том пруду, куда тебя я приведу!
 

На столе забрякала телефонная переносная радиотрубка. Петелин вышел с ней в прихожую, прикрыв за собой дверь. Ответив что-то абоненту на том конце провода, он поднес ее «Шульцу».

– Слушаю! – сказал Шульц и услышал в ответ хриплый голос шефа:

– Ты что это, в дерьмо вляпался и молчишь? Я, думаешь, опять буду все счищать?

– Не понял? – удивленно спросил Шульц.

– А хули тут не понять, я предупреждал всех, что не на нашем пути и не в работе не трогать, не задевать, быть скромней. Распустили перья, фазаны долбанные. Ты сейчас кончай пировать и ко мне с тем, кто полкана приласкал.

– Какого?

– Да ты совсем оборзел. Я спрашиваю, кто?

Только теперь Шульц понял, о чем речь.

– Светофор!

– Ты и он с тобой, через час, у Дуськи. Понял?

– Понял! – Шульц отключил связь и положил трубку на стол.

Тугой убавил звук музыкального центра, и все вопросительно смотрели на своего «командира».

– Похоже, влипли мы, братки, по полной. Светофор, ты, выходит, завалил какого-то военного, похоже, полковника. Если так быстро об этом узнал Давид, значит, мы засветились. Кто-то нас срисовал. А если у него есть намерения слушать меня и тебя, Светик, то надо брать мыло. Собирайся, Светофор, поедем на разбор твоих полетов, и в первую очередь твоих, Укол.

– А я тут причем? – сказал Укол, скорчив гримасу на своем лице.

– Да притом. Не надо было к девчонке приставать. Все у вас, нерусей, член раньше других чешется.

– Брось ты волну гнать, командир. Давай начнем рыдать по полкану! – огрызался Укол.

– Рыдать-не рыдать, а видно, уже на наш розыск солидных людей бросают, а тогда откуда бы Давид имел информацию, ее ему от участкового или транспортной милиции не принесут, а принесут минимум из главка мусоров.

Через пятнадцать минут на черной «шестерке» Шульца Шульц и Светофор выехали в кафе «Дуся».

Кафе располагалось рядом с трассой «Москва-Нижний Новгород», днем там, как правило, останавливались водители, а вот по вечерам по-разному, для кого-то кафе закрыто, а кто-то в это время отстегивался по полной, до утра. Дуся, так звали хозяйку этого заведения, постаралась поставить хорошую звукоизоляцию помещения, и клиенты с удовольствием останавливались повторно, чувствуя себя комфортно в приятной тишине. У Дуси была и своя «крыша» – это Давид. Он часто любил назначать встречи у нее в кафе.

– Дуся, Дусенька, Дусеньчик, здравствуй! Как бьется и где бьется твое ласковое сердце, – почти пропел все это Давид и поцеловал Дусю в щечку, зайдя в кафе.

– Здравствуй, дорогой! Мое сердце под лифчиком, а лифчик на теле, а тело не твое, – ответила хозяйка заведения. – Ха! Ха!..

В зале было пусто, только за стойкой бара стояла симпатичная официантка – Света. Света, длинноногая девица, выскочила из-за стойки бара и подлетела к Давиду.

– Здравствуйте, Давид Львович! Что желаете?

– Спасибо. Тебе все скажут. Иди, работай.

Давид этим дал понять, что не настолько расположен к Светлане своим вниманием.

А Дуся тоже не удержалась и так зыркнула на Светлану, что та мигом оказалась за стойкой бара.

Дуся выглядела на тридцать – тридцать два года, хотя ей перевалило за сорок. Жгучая брюнетка с большими черными глазами больше походила на цыганку. Характер у нее тоже был под стать цыганскому, палец в рот не клади, а то всю руку откусит. Раньше это кафе называлось «Привал», но когда крыша, то есть Давид, взял шефство над этим кафе и ее обслугой, вместе с директором – Дусей, то он приказал назвать кафе «Дуся». Сразу поменяли вывеску. Что характерно, после смены названия выручка увеличилась почти вдвое.

– Что-то случилось? – спросила Дуся.

– Да так, мелочи, надо кое-что перетереть. Мы ненадолго.

Давид не имел привычки открывать свои мысли и задумки даже тем, кому доверял. В это число входили и те, кто с ним спал, он даже пьяный в мат мог держать язык за зубами.

– Дусенька, встреть, пожалуйста, моих ребят, Гансика и Светофора, да сразу проведи их ко мне без всяких прелюдий и угощений, пока я тут ни единой души в кафе не должно быть.

– Я поняла, – услужливо, с небольшим поклоном головы ответила Дуся.

Дуся после последней их встречи понимала, что надо делать вид, будто она не знает, как Давид переключился несколько раз за последнюю неделю на Светку. Она и Светке ничего не сказала и будто бы ей ничего не говорила соседка по площадке со Светланой, поставщица всего алкогольного в кафе. Кстати, Маргарита – поставщица – еще ни разу не подсунула паленого алкоголя. Но Свету, свою соседку, зная, что Давид спит с Дусей, Маргарита заложила с удовольствием. Против Давида идти равносильно мочиться против ветра. Давид всегда хорошо платил, и с его легкой руки организовывались ночные посиделки с картами и выпивкой, с богатыми и щедрыми клиентами. Один, три дня назад, так запал на Дусю, что за одну ночь отвалил ей две тонны баксов, да еще и удовольствия ей доставил выше крыши. Поэтому показывать элементы ревности не имеет никакого смысла.

Минут через десять Дуся встретила Шульца и грустного Светофора, проводив их до двери своей директорской комнаты.

– Разреши, шеф? – спросил Шульц.

– Садитесь, – и Давид указал на стулья, стоящие у стенки, напротив стола, за которым сам восседал.

Потом он резко встал из-за стола и, подскочив к Светофору, резким движением правой ноги ударил его по голове. Делать он это умел не только правильно и сильно, но и красиво, с оттяжечкой, не зря пять лет занимался каратэ, да, видимо, и на людях испытал силу своих ударов не один раз. Светофор от неожиданности не успел никак отреагировать и защититься от удара, не поняв ничего. Мгновенно ушел в отключку и «мешком» упал со стула влево.

Шульц быстро встал и попятился к двери.

– Стоять и не дергаться, – закричал Давид, – вы что себе, ублюдки, позволяете? За что порешили ветерана? А я теперь должен убрать всех вас с дела и закопать в глухом лесу?

– Этот мужик сам нарывался на нас, – оправдывался Шульц.

– Ты что плетешь? Я получил информацию, что вы пристали к какой-то девчонке, и где? В электричке, где «быдла» полно! Вам что, блядей не хватает? Уму непостижимо. Я Князю только и твердил на его сомнения о вас. Люди Шульца – это профи! Какой хрен вы профи! Не смогли без ножа с ветераном справиться. Вы, засранцы, поставили наше общее дело под удар. И что ты стоишь, подыми этого мокрушника, пусть тоже послушает.

– Понял! Понял, сейчас подыму, – и Шульц стал тормошить Светофора. Потом он прислонил два пальца к его шейной артерии. Пульс отсутствовал.

– Он не дышит, – сказал испуганно Шульц.

Давид наклонился над Светофором и, тоже проверив пульс, медленно вернулся в кресло и закурил. После недолгой паузы произнес:

– Тебе, Ганс, повезло, не придется грех брать самому на душу свою. Все равно он нежилец. А теперь он уже труп. Я твою работу сделал! Должок теперь за тобой.

Шульц ожидал любой другой расправы, но только не такой. У него от неожиданного поворота событий в горле встал комок, и он как-то стал подкрякивать, чтобы его проглотить, но тот от нервного потрясения не проходил. Вдруг на душе у него появились злость и обида, Светофор, в принципе, никого не предал. Прошлые разы, на деле, он таких быков завалил у «Мицубиси». Сам же Давид похвалил его при докладе о проделанной работе и премию пообещал в долларовом эквиваленте.

Давид прервал его мысли,

– Ты сейчас, братан, возвращайся к Тугому в квартиру, и сутки сидите тихо. Книжки читайте. Пусть Тугой сам ходит в магазин, если что-то надо купить. Его там за своего держат. И никаких пьянок, и никаких телок. Никаких самостоятельных решений, пока я не позвоню. Понял?

– Понял. А как со Светофором, по-человечески бы схоронить?

– Схороню сам без вас.

– А что мне сказать братанам?

– Скажи, что я взял Светофора для дела, чтобы исправлялся за проступок и не вякай о том, что тут произошло. Я честно тебе скажу, убивать его не хотел. Иди, Шульц. Иди.

Шульц через пятнадцать минут прибыл к Тугому на хату. По дороге заскочил в магазин и купил две бутылки водки и закуски. Он, несмотря на то, что занимался сам страшными делами, убивал людей, сейчас был потрясен неожиданной потерей своего дружка. Своим членам распавшегося «Квартета» сказал, как приказал Давид. Выпив стакан водки залпом, немного закусив и сославшись на головную боль, проинструктировав по отсидке в квартире Тугого и Сафара, молча, вырубил у них магнитофон и ушел спать в другую комнату.