Текст книги "Судьбы, как есть"

Уваров всячески пытался у имеющихся на тот момент пленных узнать что-нибудь о десантниках, но их быстро отправили вертушкой на Моздок. Зеленин все больше понимал, что его затея найти сына без помощи руководства – это его погибель. То, что при первой вылазке он отделался растяжением, это – удача! Благо, он остался на этом свете, а не ушел в другие измерения. Нога приковала его к постели, информации никакой, что есть нового у Цветкова, он не знал, и узнать нет никакой возможности. Через два дня он стал потихоньку ходить. Бойцы где-то достали ему полукостыли. Торжественно вручили, как боевой трофей. «На вечную память», – подшучивала молодежь. Шутили, смеялись, а в спортзальчик «Деда» не звали, но сами в нем, падая, охали да ахали, значит, проще говоря, отрабатывали приемы.

На третий день Уваров принес для полковника плохую новость.

Глава 6

Генерал Цветков. Измена.

Генерал второй день в Моздоке, а результаты по поиску Егора Зеленина плохие. Сегодня он опять спал всего-то чуть больше трех часов и в шесть, проведя утренний туалет, вышел на улицу, поджидая водителя, подумал, глядя на деревья, покрытые инеем:

– Десять градусов мороза, да это разве мороз, вот в Монголии или Забайкалье это морозы, от сорока до пятидесяти градусов доходило.

Владимир вновь подумал о Марине. Он всегда, как только вспоминал о холоде, почему-то вспоминал и Омск, и Монголию, и Забайкалье, а с ним и свой нежданный приезд из Борзи и как его встретила жена Марина.

«Ту-104» приземлился благополучно на бетонку взлетно-посадочной полосы Омского аэропорта. Владимир, когда стюардесса объявила о прибытии самолета и температуру за бортом, посмотрел на часы, на которых стрелки приближались к двадцати двум часам местного времени. В Чите, когда он дожидался своего рейса, хотел все-таки дать срочную телеграмму о своем вылете Марине, но потом снова передумал. Что-то его сдерживало, а сдерживало ее молчание. Ему страшно хотелось повидаться с дочкой, а на Марину все-таки была некая обида. Обида глушила напрочь его пылкую и безудержную тягу к жене, особенно первые два месяца пребывания в новой обстановке, суровой погоде, среди новых и чужих людей, где так хотелось кому-то искренне поделиться. «Вот есть же семьи, которые приехали в Борзю вместе с мужьями, без всякой разведки. А моя вечно брыкается, все что-то доказывает наперекор. Вечные неудовольствия и все новые запросы, – и он почему-то снова вспомнил тот отпуск на Сахалине: – Что тогда я ее одну домой не отправил? Пусть бы катила в Омск, а он бы спокойно догулял отпуск дома и приехал. Зато бы и характер свой показал».

Владимир тогда по прилету с аэровокзала взял такси, в которых недостатка не имелось, и поехал на улицу Ленина, к родителям Марины. По дороге в голову лезли всякие нехорошие мысли: «А вдруг ее нет дома, однако ее мать точно знает, где дочь. А вот его дочь Татьяна наверняка у них, любимая внученька все же».

Двери открыл удивленный отец Марины. Тесть сначала даже растерялся, видимо, так как долго смотрел в глазок и не сразу открыл дверь. Теща явно не спешила выходить из спальни, хотя была суббота, а в субботу в 22.30 спать еще как-то рановато ложиться. Марины, как он и предполагал, дома не оказалось. Потом тесть засуетился, давай на стол еду ставить, выпивку и засыпать попутно вопросами о службе, перспективах, здоровье, климате, погоде и т. д. Тесть вынес свою похвалу за новое назначение своего зятя. На вопрос Цветкова: Где Марина? – сказал, что не знает: «Надо, мол, у жены спросить». А когда якобы обрадованная теща целовала троекратно зятя, она, видимо, уже придумала ответ в защиту дочери, «басню про белого бычка»: – Марина много работает, устает и пошла с подружкой в кино на какой-то новый фильм, а потом останется у нее ночевать.

В целом, эта сказка Владимиру нравилась, так как она еще оставляла надежду. Однако внутренний голос кричал: «У мужика она! У мужика!». Но Владимир умел сдерживать свои эмоции и дал понять родителям, что они его убедили.

Он долго стоял у кроватки дочери. После выпитого спиртного с тестем за поздним ужином Владимир почувствовал страшную от поездки усталость. Он по-доброму поблагодарил родителей и ушел в комнату, где многое ему напоминало о Марине. Его прогноз, что Марина ему изменяет, постепенно входил в силу. Он долго не мог уснуть. Выходил два раза курить. Слышал разговор родителей Марины из их спальни на повышенных нотках. Тесть, как всегда, в целом был на стороне Владимира, но, видимо, влияния на дочь последнее время не имел, а значит, и информацию от дочери и жены получал мизерную и не всякую.

Цветкову вдруг захотелось пойти и искать, найти и застукать. А может, она действительно у подружки? Но чтобы у ее подруг дома не было телефона – это полный абсурд, не дружила Марина с такими подружками. Правильно говорил мой Батя: «Не женись на девушке из богатой семьи да из столичных городов, она, эта москвичка, все норовить будет сбежать из гарнизона в свое метро да в театр, а ты ей там, где это все возьмешь? А где побег, там и измена, а не измена, так причина, лишь бы не ехать к ненормальностям офицерской жизни. Вот так, сынки», – наставлял он своих сыновей.

– Но любовь – это сильная правда – размышлял лежа Цветков, – вскружит голову победой первой в постели, потом ласками, потом гордостью, что, мол, такой красавицей завладел. И пойдет, и поедет. Но разве мы слушаем старших? Надо самим проверить, попробовать, шишек набить, а потом еще и детей учить неправильно. Снова так же вдалбливать, вместо спокойных и рассудительных поучительных рассказов из жизни преподносить это как бы, между прочим, все портим нравоучениями. А надо бы терпеливо, грамотно преподносить, с примерами. Но, опять но! «На ошибках учатся, – сказал ежик, слезая с половой щетки», – размышлял Владимир, – Любовь, наверно, это когда ты всегда хочешь видеть эту женщину», – с этими мыслями Владимир уснул.

Проснулся Цветков около пяти часов. Все еще спали. Голова почему-то раскалывалась на части, хоть и выпил-то совсем ничего, при тесте скромничал, а ведь так хотелось напиться вчера. Владимира мучила какая-то гадкая навязчивая идея съездить в Черемушкинский военный городок при училище. Ключи от их квартиры у него есть. Он быстро оделся, взял листок бумаги и написал: «Мама, папа! Я у товарища по училищу, буду к обеду. Так надо. Владимир».

Тихо, стараясь никого не разбудить, Владимир вышел на улицу, по которой никто еще не ходил, хотя где-то в соседнем дворе журчал движок «Москвича» и по улице Ленина проскакивали редкие легковушки. Свободное такси подвернулось сразу, и вот он мчится по знакомым местам Омска. А вот и родное училище, танкист на постаменте при входе в учебный корпус, напротив березовая роща, где стояли когда-то палатки для абитуриентов.

Городок спал. Еще не было шести утра, а он уже поднимался на третий этаж, где находилась их первая квартира с Мариной.

Черемушки.

– Это хорошо, что в квартире нет телефона, а то бы мать Марины уже предупредила дочь, – рассуждал, подходя с плохим предчувствием к своей квартире Владимир. Он остановился у двери, достал ключ и, прежде чем попытаться открыть дверь, стал размышлять и прислушиваться.

– А что, если, действительно, она с мужчиной. Что делать? Развернуться и уйти? Избить мужика, если получится? А получится – это точно. За последние полгода он не вылезал из спортзала в любой свободный час. С водкой завязал почти накрепко. Сам любовался собой другой раз в зеркало, да заглядывал, крадучись, к телефонистке на квартиру. Силушка перла по утрам, просто караул! Надежда, которая год, как развелась со своим майором из КЭЧи и жила в двухкомнатной квартире в соседнем подъезде со своей четырехлетней дочкой, Владимира за его приходы боготворила и всегда ждала. Приходил он не часто к ним, да всегда после двадцати трех, и уходил до шести часов утра.

Почему он сейчас об этом вспомнил? Наверное, какой-то стопор держал его ревность от страшного поступка. А ведь она имеет полное право так же бегать к мужикам. Хотя нет, она ведь жена офицера. Да, странные у меня рассуждения. Мне можно, а ей нельзя. И все-таки ей нельзя. Да, мне можно, я ведь в лишениях и не за себя я, что ли, на этом танке сидел за рычагами, я, что ли, был руководителем вождения? От всех этих мыслей, от этой какой-то неразберихи стало не по себе. Только бы сдержаться, только бы не натворить беды. Да что это я так уверен, что Марина в квартире и не одна?

Владимир вставил ключ в скважину замка и пытался провернуть его, но он не проворачивался. Владимир вспомнил, что сам ставил такой замок, и на ночь он всегда фиксировал флажком поворотный механизм. Что делать? И он, не раздумывая, нажал на звонок. Каждая секунда стала минутой, минута – часом. Глазка на двери не было. За дверью тишина. И когда он хотел нажать снова на кнопку, то услышал:

– Кто там?

Это была Марина. Это был ее до боли родной и любимый голос.

А дальше, как в кино. Он ответил ей, и наступила снова тишина. Казалось, так тихо и не бывает, что даже слышно, как часы его тикают. Мелькнула мысль надавить на дверь и войти, так сказать, внезапно вломиться, с заменой потом замка. Но вместо этого он снова нажал на кнопку звонка. За дверью еле слышны голоса, но их было двое. Когда дверь распахнулась, то Марина, уже немного пришедшая в себя и успевшая набросить на себя свой оранжевый халатик, была бледна и испугана, ну, просто очень напугана.

– Владимир, ты как это? Почему не сообщил? – сказала каким-то уже не своим голосом она.

Владимир аккуратно отстранил ее в сторону и зашел в комнату. У окна он увидел бывшего командира второго взвода капитана Красносельцева. Наверное, он уже был майором, а может, еще и капитаном. Красносельцева тогда курсанты уважали. Он занимался атлетизмом, играл классно в волейбол, имел разряд не ниже первого по лыжам и боксу и вообще был доступен и справедлив. От такой встречи Владимир растерялся. Можно было допустить все, но не встречу с Красносельцевым. Красносельцев стоял у окна, тоже был бледен, как и Марина, успев надеть брюки и майку.

– Ловлю левых на лету, – сказал Владимир и обратился к жене,

– Это что за дела, жена? Мы, кажется, с тобой еще не развелись.

Марина встала перед ним и уже была не бледная, а, наоборот, в глазах ее горел огонь и летели искры, а лицо стало красным и даже злым и говорившим: «Ну, что, мол, ты завалился на наш праздник без приглашения?».

– Марина, не надо унижаться, – вдруг произнес Красносельцев.

– Мы сами все обсудим, ты только скажи ему, что выйдешь за меня замуж и подаешь на развод.

Красносельцев – честный мужик и поэтому решил поставить все по своим местам.

Владимир же, таким его хладнокровием был потрясен. Мало того, что они тут трахались, на его постели, мало того, виноваты, так они еще и правы. Они, видите ли, поженятся.

– Майор, – сказал Владимир. – Ты понимаешь, что хоть сказал?

– Да, я хочу сказать тебе, старлей, что люблю Марину.

– Ошибаешься, майор, капитан я, да и не технарь уже, а командир разведывательной роты.

– Поздравляю и хочу извиниться перед тобой за то, что был с Мариной в твоей квартире, не дождавшись развода.

И тут Владимир поймал себя на мысли, что он, действительно, не туда и не в то время пришел.

– Ну, что же тогда мне остается делать? – сказал он тихо, еле-еле сдерживая свое раздражение и подавляя желание врезать Красносельцеву по физиономии. – Я ухожу, но через полчаса вернусь. Прошу мне никому из вас сегодня тут и в городке не попадаться. Я выпью и за себя не ручаюсь. А ты, шалава, – обратился он к жене, – езжай к дочери домой, тебя родители ждут, ведь я думал, что приехал к семье, а семьи-то и нет уже.

Он развернулся на сто восемьдесят градусов и вышел в коридор. Захлопнув за собой входную дверь и закурив на лестничной площадке, стал переваривать увиденное, словно какой-то жуткий сон.

Ведь он еще при сборах в дорогу предчувствовал это. Будто все шло по сценарию, задуманному им еще раньше, правда, с некоторыми поворотами, и финал чудной: не он кого-то выкидывает из своей квартиры, а его выкинули, вернее, он вынужден был уйти. На душе было до того противно, что все те какие-то дела по службе, радость встречи с Омском, училищем и дочерью померкли и стали незначительными. Дело-то в том, что он любит, по сей час, свою жену, а то, что ее трогал другой, переворачивает все его внутренности наизнанку, несмотря на то, что там, в Забайкалье, осталась женщина, которая его даже очень устраивала в сексе, да и не только. Но что это с ним? Он поймал себя на мысли поговорить с Мариной и если Марина попросит у него прощения, то он ей все, наверняка, простит.

После, около получасовой прогулки, Владимир снова вернулся и вошел в квартиру, которая когда-то была так для него желанна. В холодильнике он нашел початую бутылку водки и залпом выпил полный стакан. Закурил. Дым поплыл по кухне, ускользая в открытую форточку, а там растворяясь в утреннем и свежем воздухе.

За столом сидел ужасно обиженный человек, несмотря на свои двадцать шесть лет, он выглядел на все тридцать пять. Видимо, те все свои мысли, которые он вез из ЗабВО с собой, плюс эта измена и уход от него жены оставили отпечаток не только на его лице, но они могут оставить отпечаток на всю его карьеру. Что он скажет Дронову, когда вернется домой? Что скажет секретарь парторганизации полка? Еще до отъезда, месяца за три, Закржевский интересовался, где жена? Бродят уверенные слухи о его женщинах, и вообще, не надо, мол, злоупотреблять добрыми отношениями командира и терпением коммунистов.

«Тоже, мать твою, отец родной нашелся, во все свой нос сует. А ведь он прав», – тупо уставясь в этикетку на бутылке, думал Владимир.

Глава 7

Артем Шмелев. Поселок.

После ужина Артем зашел в палату и сразу позвонил жене.

– Люда, что нового по Егору?

– Вчера звонил Цветков из Моздока, насколько я, его поняла, сказал позвонить Зеленину и аккуратно сообщить, что есть некоторые данные, что Егор и лейтенант живы. А как, где и что не сказал.

– Ты звонила Виктору?

– Да! Его не застала. Передала соседу, они с ним в какой-то договоренности.

– В какой?

– Ну, вроде Виктор во Владимире и должен завтра подъехать, а дочь и Татьяну он сказал не беспокоить. Он что-то об этом говорил, когда ночевал прошлый раз у нас.

После разговора Артем в раздумьях прилег на кровать и анализировал услышанное от Людмилы.

– Виктор не может в такие минуты пропасть, для него сейчас кризис в информации хуже смерти. Это значит, он что-то придумал. Виктора Артем любил не только, как друга, но в нем он порой видел, как в технаре, повадки своего отца, которого очень уважал при жизни и страшно переживал, как великую трагедию, когда он умер всего в шестьдесят два года. Имя Виктор – это и имя его отца. Имя, с которым связано его детство, настоящая мужская дружба сына и отца. У отца было трудное детство, с девяти лет рос без отца, но столько в нем было мужества и мудрости, что Артем до сих пор мысленно советуется с ним. Правильно ли он поступил, а что бы сказал Батя? А начиналось все с поселка Широкая Падь на острове Сахалин.

Поселок Широкая Падь располагался южнее города Александровска на сто пять километров и являлся районным центром. В те времена по берегам Сахалина было много поселков, и у всех были улицы Советская, Комсомольская, Береговая. Связь с поселками – в основном по морю. Постоянно сновали рыболовецкие суда, торговые с баржами и пассажирский катер «Алябьев». По нечетным дням недели он ходил на юг до Пилево, а по четным – на север до Трамбауса. Базировался он в Александровском порту.

Поселок Широкая Падь расстилался от берега моря по распадку вдоль речки и состоял как бы из двух частей: поселок рыбаков, а далее – колхоз «Октябрьский». Строения в поселке были в основном одноэтажные бревенчатые, а здания райкома и школы – двухэтажные. Зимой выбираться из него было сложно. До Пилево – двадцать пять километров вдоль берега и по вырубленной дороге в береговых скалах. Мотались мужики в Пилево на мотоциклах, а в основном на подводах. В Пилево был небольшой аэродром для «Ил-14» и «Ан-2». Это было начало пути на большую землю или, как говорили сахалинцы, на материк, через Южно-Сахалинск.

Жители поселка держали скотину для мяса, сажали огороды, то есть надеялись больше на свои осенние запасы. Колхоз поставлял молоко, масло, творог, сыр. Рыбокомбинат – рыбу. В целом поселок сам себя кормил и государству отстегивал, будь здоров. Работа находилась всем. Моряки, чьи катера и семьи пришвартованы к поселку на время закрытия навигации, работали в колхозе в рембазе, на электростанции, ходили в лес на пушного зверя, в основном на соболя и лисицу. Волков в тех местах не водилось. Медведи спали в берлогах.

Поселок весело справлял праздники. Ну, словом, было все, как в большой деревне. Да еще был в поселке пограничный отряд, который имел свою конюшню, стрельбище и три пограничных катера.

Поселок находился в лощине и защищен был от боковых ветров сопками, которые, уходя по распадкам, сливались в Камышевый хребет, над которым возвышалась гора Китоус. Говорят, что в хорошую погоду материк был виден через Татарский пролив. С приходом навигации лед уходил. Подготовленные катера стаскивали буксирами и тракторами в море. Поселок преображался. Деревья, а которых в нем было в двадцать раз больше, чем домов, покрывались листвой, летом поселок утопал в зелени. Рыбокомбинат с мая работал на полную мощность. Сейнера, не уходя далеко в море, тралили камбалу, треску, краба, сельдь и другую морскую живность, выстраивались в очередь для сдачи груза у рыбного пирса. Цеха работали в три смены. По сдаче рыбопродукта государству широкопаденцы всегда были в передовиках. Дело в том, что впадина из поселка уходила глубоко в море и там, в морской долине скапливалось очень много рыбы. Тянулась она, поперек Татарского пролива, километров двадцать. Поэтому сейнера не тратили горючку, в поисках рыбы и не ходили для сдачи ее на плавбазы, в другие бухты и порты. Была полная экономия времени, труда с высоким качеством сдаваемого продукта.

Зарабатывали рыбаки хорошо. На лето, на путину в поселок приезжало очень много вербованных с материка, жили они в бараках женских, мужских и семейных. По воскресеньям и в выходные дни, как всегда, пили, веселились, а потом дрались, то с местными, а то с моряками, и все драки начинались из-за женщин, которых среди вербованных было раза в три меньше. Дрались толпа на толпу. Бывали и серьезные жертвы. Потом где-то к июлю стабилизировался относительный порядок, местные занимались огородами в свободное время, а в целом все работали на выполнение установленных норм и планов. Колхоз гонял скот по пастбищам, заготавливал силос и сено. Рыбокомбинат перерабатывал горбушу, сельдь, краба, треску, камбалу, скумбрию, минтая.

Так было в 50-60-х годах.

Отец. Лето 1948 года. Поселок.

Витька Шмелев, моторист рыболовецкой шхуны «Ольга», с матросом Юрой Сопрыкиным, которому в этот день исполнилось девятнадцать лет, гладили клеши и всю свою морскую форму к походу в местный клуб на танцы.

– Витя, а у тебя что, в городе так и нет зазнобы? – спросил Юра.

– Была да сплыла, прошлым летом я ее проплавал или проходил, да ну ее, – махнул рукой Виктор Шмелев.

В кубрике было пусто. Моряки ушли в увольнение к женам, любовницам и друзьям, как только причалили к пирсу.

Сегодня суббота, и вечером в клубе танцы под духовой оркестр, а потом под пластинки.

Когда друзья начистили обувь и подошли к вахтенному, чтоб засвидетельствовать свой выход на берег, Юра вспомнил о своем дне рождения и спустился в кубрик за деньгами.

Они шли, молодые, наглаженные, сверкая полосатыми тельняшками и начищенными ботинками. Ветерок трепал ленты на бескозырках.

Виктору Шмелеву было тоже девятнадцать лет. Он был крепкого телосложения от природы. Слегка горбинкой нос, черный, как смоль, кучерявый чуб, волевой подбородок, горящие голубые глаза и играющая довольная улыбка на губах. Ростом он был пониже Юры, но смотрелся великолепно.

– Витек, ну ты просто адмирал, – сказал, улыбаясь, Юра.

– Ничего, сойду за боцмана, – парировал, смеясь, довольный собой, Виктор.

Да, они были молоды и красивы и слегка пьяны. Юра угостил, перед выходом за свой день рождения Виктора припасенным спиртом, который они развели, как учил их это делать старпом Антоныч. Правда, он же всегда говорил: «Вам, салаги, надо учиться пить, помните, всю водку не выпьешь, а вот перебрав, можно сразу прихватить всю жизненную дурь и натворить того, что и в никаких снах не привидится».

Танцы были в разгаре. Юра наклонился к уху Виктора и сказал:

– Ты смотри, какие крали у правой стенки. Я пошел.

Играли вальс «На сопках Манчжурии».

Виктор посмотрел на четырех девушек, и одна из них так улыбалась красиво при этом, что-то рассказывала подружкам. Наблюдая за ней, у Виктора сердце «запрыгало», как после стометровки. Он хотел идти и пригласить ее, но не успел, осталось только смотреть, как ловко Юра вальсировал с ней по кругу зала.

– Странно, три других подружки тоже были хороши собой, – размышлял Виктор, а он стоял как вкопанный и не решался подойти к ним. Еще десять секунд, и они уже танцевали с местными ребятами.

– О, да тут не зевай, – подумал Виктор и отошел к выходу, возле которого таких, как он зевак было достаточно. Хорошо, что я не пошел, а то бы опростоволосился. Местные увели бы даму из-под носа, как пить дать. Он ведь не Юра. Так бы и остался в зале один.

Он осмотрелся. Кружило всего-то пар двенадцать-пятнадцать, а остальные созерцали и «базарили» между собой.

– Да, с женским полом тут не густо, – размышлял он. – Мужиков-то в три раза больше. А когда он, проанализировав, понял, что и мореманов всего ничего, то пришел к выводу, что не дадут им сегодня местные, с девчонками погулять.

Закончился танец, и Юра, раскрасневшийся, подскочил к Виктору с этой красивой девушкой и, запыхавшись, сказал:

– Знакомься, адмирал, это Анастасия.

– Виктор Шмелев, – представился он и опустил глаза, будто ему больше и нечего было сказать. Да и что скажешь, если такая девушка стоит и улыбается рядом с его другом.

– Вы друзья или вместе работаете? – спросила Анастасия.

– Друзья, – сказал Виктор и посмотрел на нее. Он посмотрел, так открыто любуясь ею и даже как-то виновато, но тут же добавил: – А я вижу, у вас таких, как вы, красивых больше нет.

– Ну да что вы, нашли красавицу. Вон мои подружки, смотрите какие симпотные, а вы теряетесь, – и она рассмеялась.

Юра встрял тут же:

– Витек, давай швартуйся к ним, пока не поздно.

В этот момент упитанная дама лет сорока вышла на середину зала и произнесла:

– А сейчас танго. Дамы приглашают кавалеров!

Оркестр заиграл. Юра что-то хотел сказать Анастасии, но она посмотрела на Виктора и протянула ему руку.

– Извините, – идя за ней, говорил он. – Какой я танцор?

– Ничего, научимся.

– Спасибо, – сказал он. – Я вам очень благодарен, так как сам я бы не решился к вам подойти.

– Почему?

– Не знаю, но я оробел.

– Оробел? – она смеялась и танцевала легко и правильно.

– Да, я как зашел в клуб и только вас увидел, то больше не увидел никого.

– Да что вы говорите? Конечно, вы поскромней, не то, что ваш друг Юра. Вон он уже с Аней танцует и рукой вам машет. Но вы и не такой скромник.

– Это он, наверно, вам машет? – сказал Виктор.

Анастасия улыбнулась и опять засмеялась.

– А Вы могли бы со мной уйти с танцев? – вдруг сказал Виктор и начал краснеть прямо на глазах у своей партнерши.

– Зачем? – удивилась она. – Мы пришли потанцевать с девчонками и вдруг уходить?

– Я боюсь вас потерять. На моряков плохо смотрят ваши местные парни.

Она снова засмеялась и потом сказала:

– Вот это да! А не боязно по поселку с незнакомой девушкой и при местных драчливых пацанах будете гулять, тем более освещение не везде у нас хорошее.

– Нет, я не боюсь! – спокойно и уверенно сказал Виктор.

– Очень смело! Ладно, пойдем. Только еще немного потанцуем.

И вдруг, когда закончилась музыка, там, где стояли три подруги Анастасии, образовалась драка, в центре стоял Юра. Потом кто-то ударил его сзади. Юра упал. Виктор на ходу сунул бескозырку девушке и рванулся на выручку. Он сбил с ног одного из нападавших, потом второго. Кто-то зацепил его больно по ноге, а вот и первый пропущенный удар. Вот тут-то и прилив сил пришел к Виктору. Практика уличных боев в Мгачи и Александровске пригодилась. Обидчик получил ответный удар, да такой сильный, что вылетел на середину зала и распластался «замертво». Виктор ногами не бил, это было негуманно и недостойно. Он нанес еще один удар ближайшему мужчине, и тот, завалившись на бок, громко застонал.

Что было бы дальше, нетрудно представить, как только через зевак у входа проскочили три матросика на подмогу, то тут же на них полезли человек десять местных.

И тут зычный голос, женщины объявлявшей танцы, громко зазвучал:

– Прекратить драку или я закрываю танцы.

Сразу появились два дружинника с красными повязками и остановили разгоряченных и уже получивших по физиономиям людей. Словом, драка погасла.

Юра, вытирая кровь, которая обильно шла из носа, шел за Виктором, который подошел к трем морячкам и сказал:

– Надо уходить, нас мало. Они не остановятся, я знаю.

Те, ничего не возражая, согласились и пошли к выходу. Все пятеро молодых моряков вышли из клуба. А дальше дорогу им преградили восемь человек местных мужчин, но не те, что были в зале, а уже другие, и чувствовалось, это были не молодые парни, а лет под тридцать-тридцать пять, уже бывалые мужики.

Виктор сразу сориентировался и сказал двум морячкам:

– Держать двери.

Оба моряка быстро двинулись к дверям и закрыли их, чтобы из зала не вышла толпа местных.

Юра, Виктор и самый высокий из моряков стали спиной друг к другу, заняв круговую оборону, и, не договариваясь, намотали ремни на руки.

Первого, самого здорового и плечистого, который попытался подойти, Виктор бил не ремнем, он сделал обманное движение в сторону и нанес удар левой прямо в челюсть. Амбал – здоровенный мужик – охнул и осел на колени, заваливаясь немного на левый бок от боли. Второму он бляхой, видимо, сильно поранил руку, и тот тоже присел на корточки от боли. Юра барахтался уже на земле с третьим. Четвертого уложил высокий, тоже, видимо, не первый раз участвующий в драках моряк. Еще двое стояли, не делая попыток сближения. И тут кто-то из зевак крикнул:

– Атас, мужики! Толпа идет. Мореманы плывут.

Моряков было человек десять – это ребята со спасателя «Грозный». Они были оповещены еще на подходе к клубу, что тут идет драка, и они, как в сказке про 33 богатыря, выплыли на свет от висячего на столбе фонаря, а не из морской пучины, в готовности разнести всех и все в пух и прах, как умели делать их отцы и деды на войне.

Один из них сразу узнал Виктора – они вместе учились в ремеслухе.

– Шмель, что за хрень тут идет? Вас били?

– Да вот эти решили нас побить, – ответил Виктор и показал на корчившихся еще двух мужиков перед ним в двух-трех метрах.

Сокурсник подошел к подымающемуся Амбалу и спросил:

– За что ребят бьете?

– Это они нас бьют, – сказал Амбал, подымаясь и делая несколько шагов назад, ближе к своим.

Сокурсника звали Иван. Он что-то хотел сказать своим ребятам, но тут дверь, которую держали двое морячков, распахнулась, и разъяренные местные мужики ломанулись на выход.

– Стоять! – заорал вдруг Амбал. – Кто первым затеял драку, а ну иди сюда.

Тут впереди выходивших появилась Валентина – начальник клуба – и сразу, подскочив к Амбалу, сказала:

– Федя, это опять братья Степановы набузили. Они мне все танцы портят. Морячки их первыми не трогали. Это они из-за девок зареченских наехали.

– Давай Степановых сюда, – скомандовал Амбал, которого звали с рождения Федором.

– Да тут мы, – раздался чей-то голос из толпы.

Братья предстали перед Федором. Один из них, носом, видимо, нарвавшись раньше в клубе на кулак Виктора, был еще в крови.

– Идите отсюда, – сказал Амбал. – Пусть люди танцуют. Предупреждаю всех: моряков не трогать. Это парни с «Грозного», они наших рыбаков прошлым летом спасли. Хотите махаться – идите к вербованным. Все, Валентина, включай музыку, а то сейчас участковый нарисуется со своими дружинниками. А ты, малой – обратился он к Виктору, – где так бить научился?

– Жизнь научила, – тихо сказал Виктор.

Двор у клуба стал пустеть. Морячки с «Грозного» пошли в клуб. К ним присоединились и те трое, что помогли в трудную минуту Виктору и Юрию.

Виктор с Юрой отошли к оградке, где приткнулась колонка для набора воды. Виктор держал рычаг, а Юрий смывал кровь с рук, с лица и с формы.

Солнце ушло за горизонт, но было еще не очень темно. Кто-то из местных пацанов, которому явно нравились моряки, принес бескозырку Юре. Тут Виктор вспомнил про свою, ведь он оставил ее у Анастасии.

– Подожди меня, Юра, я сейчас, – и он пошел к клубу.

У входа стояла Анастасия.

– Ваша фуражка, – сказала она, протягивая ему бескозырку.

– Спасибо, извините, что так вышло.

– Мы всякое тут выдели, но я честно скажу, что очень испугалась. Это все Степановы, вечно они до кого-нибудь докопаются. Здорово ты старшему братцу врезал. Все девчонки видели, как ты дерешься. Ой, извините, Виктор, что на «ты» с вами.

– Да нет, ничего, даже правильно, какой я там «вы».

– Тогда и меня зовите на «ты».

– Ну, вот и договорились. Да, вы, то есть ты обещала погулять со мной?

– Хорошо, пошли. Я только Ане скажу и подойду, и она быстро пошла в клуб. Юра подошел к Виктору:

– Ну, ты братишка, даешь. Я с ней познакомился. Первый начал танцевать, а ты раз – и в дамки. Не по-дружески, Витек.

– Прости, дружище. Нравится она мне, да и согласна со мной погулять.

– А я как? В кубрик, на шконку?

– Не знаю, – сказал Виктор и опустил голову.

Юра махнул рукой и пошел в клуб. Через минуту вышла Анастасия.

– Твой друг меня, чуть не сшиб в проходе. Что с ним? – спросила она.

– Ревнует.

– К кому?

– Тебя ко мне.

– Ну, вот еще. Я ведь ему ничего не обещала. Да и не нравится мне твой друг. Высокомерен и болтлив. Да ладно, пошли, – сказала она и улыбнулась.

Это была ночь, даже не ночь, а затянувшийся летний вечер. Они гуляли по поселку часа два, потом стояли у калитки ее дома и отмахивались ветками от назойливых комаров. И все о чем-то говорили и говорили.

За полночь Виктор вернулся на шхуну. Он не шел, он летел. Летел, как летают все настоящие влюбленные.

В кубрике горел дежурный свет. В дальнем углу храпел дядя Саня. Почему он здесь, Виктор не понимал. Храпит, значит, пьяный. Наверное, облом с его подругой вышел, к которой он вторую путину бегает.

Виктор еще долго не мог уснуть. Потом вышел на палубу, закурил. Небо чистое и все в звездах. В поселке свет в основном горел на столбах ближе к морю и то редко. Юра не появлялся. Но за него у Виктора волнений обычно не было. Виктор достал вторую беломорину, закурил, а затянувшись, как бы снова услышал голос Анастасии: