Текст книги "Мои грехи, моя расплата"

Глава 3

Хук справа, свинг слева, апперкот… Удары сильные, быстрые, и, как ни оборонялся Ефим, некоторые из них достигали цели… Это был не просто бокс, в этом поединке в ход шли не только руки, но и ноги. А его противник находился в прекрасной физической форме, чем Ефим, увы, похвастать не мог…

Телегин решил испытать Ефима на прочность, поэтому и выпустил на ринг против сильного соперника. Против Болека, о мастерстве которого в недавнем прошлом Ефим судил с оттенком пренебрежения. Но времена изменились, за два года Болек многого достиг.

Но как бы ни силен был Болек, Ефим все же держался с упорством спартанцев в Фермопильском ущелье. Два раза побывал в нокдауне, но все равно продолжал огрызаться, и его контратаки нет-нет, но достигали цели, заставляя противника осторожничать… Он мог бы продержаться еще пару раундов, но их было шесть, и вряд ли он сможет удержаться на ногах до конца. Силы уже на исходе, голова похожа на колокол: каждый удар отдается тяжелым гулом. После четвертого раунда он понял, что у него есть только один шанс с достоинством выйти из боя. Только нокаут мог спасти положение, поэтому, выбрав момент, Ефим ринулся в решающую атаку, но… Убойный джеб на противоходе по эффективности своей мог сравниться с выстрелом из противотанковой пушки. Кулак врезался точно в подбородок, и Ефим «поплыл». Но рефери не остановил бой, и, воспользовавшись моментом, с разворотом в прыжке Болек влепил ему пяткой под ухо. Это был полный разгром.

В себя Ефим приходил в раздевалке, куда и зашел авторитетный тренер. Недорогой, ладно сидящий спортивный костюм, на груди – круглый двухкнопочный секундомер. Сам он был средних лет, заурядного роста, умеренной комплекции; в его внешности не просматривалось ничего устрашающего – удлиненная голова с выпуклым лбом и выдающимися скулами, глубокие залысины, выразительные глаза, короткий узкий нос, большой рот, влажные губы. Мягкий невзыскательный взгляд, приветливая улыбка… Но при этом он обладал подавляющей энергетикой; глянув на Телегина, Ефим испытал желание подняться ему навстречу. И даже попытался это сделать, но, не удержавшись на ногах, снова опустился на скамью. Находившийся с ним Джек поспешил покинуть раздевалку.

– Как самочувствие? – добродушно спросил Телегин.

Голос негромкий, шелестящий, убаюкивающий.

– Спасибо, ничего…

– Ничего – это когда вообще ничего. Ты должен отвечать конкретно, хорошо или плохо.

– Хорошо, – завороженно кивнул Ефим.

– Вот и я вижу, что хорошо. И против Гуревича ты держался хорошо. Для своего нынешнего состояния. Ничего, будешь заниматься, вернешь себе форму… Или бокс тебе не интересен?

– Бокс – да, а у вас тут, я посмотрю, кикбоксинг…

– Кому-то нравится первое, кому-то – второе, а самый оптимальный вариант – и то и другое…

– Как скажете, Виктор Яковлевич, так и будет.

– Вот это уже разговор, – покровительственно улыбнулся Телегин. – Как я скажу, так и должно быть… А что я должен тебе сказать?

Ефим благоразумно промолчал. Он человек маленький, в его положении нужно больше слушать и меньше рассуждать…

– Женя Лебедихин говорил мне, что ты хочешь быть с нами, – тренер говорил все так же тихо, но голос его затвердел, а взгляд стал колючим.

– Хочу, – кивнул Ефим.

– Ты хоть понимаешь, что это такое?

– Да, Женя мне говорил.

– Что он тебе говорил?

– Говорил, что вы охраняете коммерсантов, ну не безвозмездно, конечно…

– Корысть – это шпалы, на которых строится дорога прогресса. Пока человек нуждается во благах, общество обречено на дальнейшее развитие… И все же деньги – это не самое главное. Есть еще и второй кит – власть и уважение… Но это для тех, кто наверху. А ты начнешь снизу, и твой кит – чинопочитание и дисциплина. Отсюда вопрос: готов ли ты подчиняться мне беспрекословно?

– Да, – не раздумывая, ответил Ефим.

Как это ни странно, но Телегин усомнился в его искренности.

– Возможно, ты не совсем понял мой вопрос, – покачал он головой. – Ты служил в армии, ты привык подчиняться. Но ты служил в армии мирного времени, где разгильдяйство – норма, где можно послать командира очень далеко и тебе за это ничего не будет… Или скажешь, что я не прав?

– Ну, все зависит от командира…

Ефим служил в роте, где командир первого взвода был гораздо более уважаем, чем ротный – генеральский сынок, сопля и карьерист. Слово старшего лейтенанта Осокина – закон, а капитана Заколодного никто не боялся, хотя орать он умел так, что уши закладывало. Приказы ротного исполнялись через раз, и ничего. Наряды вне очереди не в счет, этим особо никого не напугаешь. А на гауптвахту посадить проблематично: там то ремонт, то амнистия, то еще какое-нибудь безобразие. Впрочем, Ефим там однажды побывал, но ведь живым оттуда вышел и даже здоровым…

– Но, в общем-то, вы правы, Виктор Яковлевич, – не смог не согласиться он.

– Прав. Потому что я знаю жизнь, потому и прав… В армии военного времени все по-другому, неисполнение приказа – трибунал и смерть. Что расстрел, что штрафная рота – как ни крути, смертный приговор… Считай, что у нас армия военного времени…

От его слов повеяло могильным холодом, и Ефим невольно поежился.

– Ты меня понимаешь? – жестко посмотрел на него Телегин.

– Кажется, да.

– Кажется бабе, когда «красные дни» не приходят… Что, страшно стало? Не хочешь под трибунал?

Тренер говорил едко и строго, и у Ефима мысли не возникло, что с ним шутят. Хотя, казалось бы, какой мог быть в спортзале трибунал?..

– Мое слово – закон, – продолжал Телегин. – За неисполнение – смертный приговор. Вот и скажи, готов ли ты к такому?

Ефим угнетенно молчал.

– Вот видишь, не все так просто, – разочарованно сказал тренер, медленно поднимаясь со своего места.

– Готов! – собравшись с духом, выпалил парень.

И Телегин снова сел на скамью, с мрачной иронией посмотрел на Ефима.

– Пойми, у нас очень серьезная организация. И у нас, как в армии, есть свои секреты. Еще в армии есть формы допуска к секретной работе, форма один, форма два, я знаю, что говорю. Первая форма выдается на десять лет, вторая – на пятнадцать, без права выезда за рубеж. У нас – особая форма, пожизненная и без права выхода за пределы нашей организации. Вход есть, а выхода нет… Вот и подумай, нужно тебе это или нет?

Тренер пристально смотрел на Ефима. И с ответом не торопил.

А он должен был дать ответ. Потому что хотел быть заодно и на равных со своими друзьями, которые, кстати сказать, не побоялись принять жесткие условия совсем не детской игры. Он хотел иметь такую же кожаную куртку, как у них, носить золотую цепь, ездить на «девятке». И еще ему нужен был такой вес в обществе, чтобы ради него Дана отказалась от своего Макара…

Ефим набрал в легкие воздуха, как будто собирался погрузиться в морскую пучину.

– Я все понял, – выдохнул он. – И я согласен.

Телегин улыбнулся, как Мефистофель в момент, когда прикладывал коготь к пергаменту, где только что кровью доктора Фауста был составлен дьявольский договор.

– Одного согласия мало. Поклянись, что согласен.

– Клянусь!

– Что ж, я согласен принять твою клятву, – поднимаясь со своего места, сказал он.

В дверях остановился и, не оборачиваясь, через плечо бросил:

– Да, и еще, у нас, как у волков, сильные загрызают слабых. Не будь слабаком, будь сильным, всегда держи себя в тонусе…

Немного подумав, он добавил:

– Это я о тренировках. Гуревич правильно понял мою политику, он занимается как черт. Но ты можешь его побить. Даю тебе для этого три месяца. Хочешь, ночами занимайся, но его побей…

После того, что было сказано раньше, эта установка показалась Ефиму чем-то сложным, но выполнимым, а потому совсем не страшным. Спортивная борьба – занятие благородное, но если бы только это ждало впереди! Он загрустил, подумав о том, что ему не миновать грязных боев без правил на ринге жизни…

Глава 4

Ночью людям полагается отдыхать, а боксом надо заниматься в дневное время. Так думал Ефим, нещадно избивая тяжелую грушу. Условия для тренировки аховые – крохотное помещение под склад, запах плесени, духота. Зато здесь ему никто не мешает.

– Вот, стою здесь, смотрю на тебя, и мне уже страшно, – голос Болека прозвучал неожиданно насмешливо.

– Бойся, если страшно.

Ефим еще несколько раз ударил по груше, чтобы Болек не подумал, будто застал его врасплох.

– Телегин – голова, а ты, извини, олух, – продолжал ерничать Гуревич. – Он тебя со мной стравить хочет, а ты этого не понимаешь. Принцип у него такой, разделяй и властвуй. Мы в одной команде, мы друзья, а он хочет, чтобы мы грызлись друг с другом. И чтобы стучали друг на друга…

– За это не бойся, стучать я не буду, – развернувшись к нему, сказал Ефим. – А то, что побить тебя хочу, так это нормально.

– Реванш за поражение? Ну-ну… Разогрелся?

– Как видишь.

– Тогда пошли. Джек зовет…

Джек встретил Ефима на пороге небольшого кафе, расположенного в самом центре барахолки. Это была своего рода штаб-квартира, откуда он смотрел за рынком и прилегающей к нему территорией. Ефим по-прежнему воспринимал его как друга, хотя уже вынужден был признать, что непринужденность в их отношениях осталась в прошлом. Джек был бригадиром в команде Телегина, и под его «командованием» числилось восемь бойцов, включая самого Ефима, которому приходилось безоговорочно подчиняться, иначе… Ефим старался не думать о смерти, но плохое предчувствие уже витало в воздухе, пока еще достаточно высоко, но уже над ним. Законы в команде суровые, и он уже слышал об исчезновении трех парней, которые в той или иной степени провинились перед Телегиным. Никто из его друзей-товарищей толком не знал об их судьбе, но все догадывались, что живыми их больше не увидеть…

– Физкульт-ура, – вяло и с начальственной ноткой в голосе поприветствовал его Джек. – Чего это ты с утра начал? Самым крутым быть хочешь?

– Ты же знаешь, форму набирать надо, – угрюмо посмотрел на него Ефим.

И законы у Телегина были жесткие, и распорядок – на уровне святой реликвии. Тренировка полагалась каждый день, кроме выходных; больной, хромой, не важно, не можешь идти, приползи в спортзал и отработай назначенные два часа. Поэтому и не нравилось Джеку, что Ефим искал и находил возможность для внеурочных занятий, хотя и знал о предстоящем бое-реванше с Болеком.

– Пошли, покажу, где форму надо набирать…

Крутанув головой, чтобы размять шейные позвонки, он двинулся в гущу народа. Как ледокол крошит мерзлую толщу над океаном, так и он расправлялся с людской толпой, безжалостно расшвыривая несчастных, случайно угодивших под его «форштевень». Ефим и Болек молча следовали за ним в расчищенном фарватере. Больше никого Джек с собой не взял. О чем очень скоро пожалел.

Он остановился возле цветочного ряда, где в окружении роскошных букетов возвышался смуглый кавказец с ястребиным носом. Чуть в сторонке, перетаптываясь с ноги на ногу, стояли два его соотечественника в неброских клетчатых рубахах и лоснящихся от жира шерстяных брюках. Один нервно курил, и оба перебирали четки, исподлобья посматривая на грозного вида троицу.

– Этот, что ли? – спросил у Болека Джек.

– Маму, сказал, мою топтал, – ответил тот.

И вдруг, высоко выпрыгнув вверх, с разворота ногой ударил нерусского в голову. Однажды Ефим на себе испытал силу такого удара, но в этот раз у Болека что-то не сложилось, и цветочник устоял на ногах. Тогда за дело взялся Джек. Схватив кавказца за грудки, он злобно дыхнул ему в лицо:

– Ты, чурка, ты что о себе думаешь?

Торговец был напуган, но это не помешало ему дать отпор. Неожиданно для всех он ударил противника головой в переносицу.

Джек легко выдержал этот удар, но руки разжал. Зато не упустил свой шанс ответить ударом на удар. Хук в живот сложил торговца пополам, а коленом в лицо Джек завершил разгром.

Но, как оказалось, это было только начало. Сначала на помощь поверженному земляку бросились двое с четками. Одного встретил Ефим – кулаком в челюсть, другому досталось от Болека. Но пока они возились с непрошеными смельчаками, откуда-то из закоулков набежала целая толпа нерусских заступников.

Кто-то сзади ударил Ефима черенком от лопаты, и он едва удержался на ногах. Махнув рукой за спину, он отскочил в сторону, развернулся к опасности лицом и шикарной боксерской «тройкой» уложил взбешенного горца. Следующий удар в спину все-таки сбил его с ног, но он сумел подняться. В этот раз ему пришлось отбиваться сразу от двух противников, один из которых в отчаянии выхватил нож… Ефим справился и с ними, но в жертву победе пришлось принести свою руку, которую острый клинок рассек до кости…

А кавказцев становилось все больше. И если бы не подмога, которую привел за собой расторопный Заз, Джеку и Ефиму с Болеком пришлось бы худо.

– Урою, суки чернозадые! – в ярости орал Джек.

Он пострадал больше, чем Ефим. Ему ножом располосовали грудь и рассекли снизу ухо, что и взбесило его до помутнения рассудка.

Когда свора кавказцев была разогнана, он устроил на рынке форменный погром. Досталось и азербайджанцам, и армянам, и грузинам. На землю летели цветы, апельсины, рвались в клочки кофты, футболки, переворачивались целые ларьки со всякой мелочовкой. Джек не обращал внимания на кровь, да и Ефим, поддавшись погромному настроению, забыл про раненую руку. Остановить их смогла только усталость.

– Чурки охреневшие! – грохотал Джек, вытаскивая из машины дорожную аптечку. – Чтобы ни одной мрази здесь не осталось!

Болек помог ему снять футболку; осмотрев порезы на груди, густо смазал их зеленкой, приложил бинт.

– Это ерунда, а ухо зашивать нужно… В травму надо ехать.

– Пусть травма сама сюда едет, – ухмыльнулся Джек.

– Ну да, пусть гора идет к Мамеду… Только какой ты Мамед, если сам всех мамедов разогнал… Как бы айзеры нам теперь войну не объявили… В травму надо, а то как бы не наехали…

Джек подумал немного и согласился. Забрал с собой всю бригаду и отправился в больницу. Там ему зашили ухо, а Ефиму – руку. Там и нашел их всех Телегин. Позвав Джека в свой «Мерседес», он устроил ему разнос.

Из машины Джек вылез с видом побитой собаки.

– Хана дело, – сказал он, тускло глянув на Заза. – Айзеры толпу к нам на рынок пригнали. Сколько там и чего, не знаю, но за ними «речные» стоят…

– Демид своего не упустит, – деловито и с непринужденным видом влез в разговор Болек. – «Речные» с айзерами только момента ждали, чтобы рынок взять. Или не ждали, взяли да подсунули нам этот момент. Чего это мамеды платить нам отказались? А того, что так надо… Хорошо, что мы с рынка слиняли.

– Хорошо?! – взвыл от возмущения Джек. – Да нет, хреново!

– Сколько сейчас айзеров на Дзержинке?

– Телегин сказал, что человек двадцать, а тебе что?

– И еще «речные» на подхвате, – не моргнув глазом, определил Болек. – Нас бы там в грязь втоптали…

– В грязь меня Телегин втоптал. Меня!.. Ты тут такой грамотный, а он мне такое в уши вдул!

– Что он тебе вдул? Делай что хочешь, но рынок верни?

– Да! Делай что хочешь!.. А что делать? Их много, а нас всего шестеро, ну, завтра восемь будет…

– Баранов в стаде тоже много, а одного волка хватит, чтобы всех разогнать, – хищно усмехнулся Болек. – Волк нам нужен… Саблезубый волк… Или просто сабля. Калибра семь шестьдесят два…

– Что, умный такой? – на последних остатках вредности спросил Джек.

Судя по кровожадному блеску в его глазах, идея с «огнестрельной саблей» ему понравилась. Да и и Ефим понимал, что проблему на кулаках не решить.

Глава 5

Оружие обладало странным свойством раздваивать сознание, обнадеживать и тревожить одновременно. Ефим то любовно поглаживал вороненую сталь автомата, то нервно постукивал пальцами по лакированному прикладу. С такой огневой мощью, казалось бы, нечего бояться, но как по законам физики «плюс» притягивает «минус», так, по закону войны, боевое действие вызывает столь же убойное противодействие. И плохо, если у тебя всего лишь автомат, когда у противника – крупнокалиберный пулемет. Азербайджанцы – народ серьезный, и они вполне могли оказать достойное сопротивление. К тому же их было больше. Телегин помог Джеку с оружием, но из людей выделил только трех бойцов.

– Говорят, у айзеров спецбригада появилась, – подлил масла в огонь Болек. – Боевики из Карабаха, эти все умеют, и стрелять, и убивать…

– Много ты знаешь, – нервно огрызнулся Джек.

Встреча с азербайджанцами была назначена в районе Краснотуевского озера, на Плешивой поляне. Девятый километр Свердловского шоссе, мрачный сосновый лес, полный отрыв от цивилизации. Машины уже шли по тряской проселочной дороге.

– В Карабахе война вовсю идет, – продолжал он, нервно всматриваясь в зеленые заросли. – И если кто приехал к нам оттуда, так это трусы и дезертиры…

– Какой такой Карабах-Барабах? – через силу взбодрил себя Заз. – Войска дяди Васи знаю, а этих и знать не хочу. Там, где ВДВ, там враг не пройдет!

Его натянуто-бравурный тон вызвал у Ефима кислую насмешку. Ложка хороша к обеду, а такой лозунг к настоящему бою, за правое дело… А здесь какая правда? Лить кровь из-за какого-то вшивого рынка, в угоду какому-то Телегину?..

– Тогда флаг тебе в руки, – криво усмехнулся Болек.

Он не служил в армии, но автомат в руках держал уверенно. А может ли он стрелять, покажет время… Ефим поморщился и мысленно сплюнул через плечо. Не хотелось ему геройствовать во имя бандитской славы. Работал бы сейчас на заводе, налаживал бы станочное оборудование, получал бы свои честно заработанные копейки. Сегодня суббота, выйти бы с отцом во двор, сесть за доминошный стол, забить «козла» под стаканчик дешевого винца…

– Атас, братва! Айзеры уже здесь! – набатом прогудел Джек.

Кавказцев было не так уж и много, как ожидалось, десятка полтора против неполной дюжины Джека. Но держались они очень уверенно. И расположились по-хозяйски: на берегу озера дымил мангал, шашлычник в белом халате крутил мясо на шампурах.

На дереве у самой воды висел вниз головой баран. Живой. Увидев подъезжающие машины русских, бородатый толстяк в папахе подошел к дереву, одной рукой схватил барана за голову, другой вынул из ножен кинжал и круговым движением полоснул по горлу. Струя крови выплеснулась прямо в озеро… Ефим понимал, что это было ритуальное убийство, нечто вроде акта устрашения. Дескать, то же самое ждет и вас, русских. Кровью зальетесь, будете умирать в агонии, как несчастный барашек. Понимал, и все ж ему стало не по себе, и он опустил голову, инстинктивно прикрывая горло.

Шашлычник остался у мангала, а боевики уже собрались в кучу. Среди них выделялись двое – толстяк-бородач в папахе и бритый налысо борец-тяжеловес в спортивном костюме. Остальные – неказистые на вид, средней комплекции. Но все с оружием – автоматы, помповые ружья…

– Все было, – тихо и напряженно сказал Заз. – А такого не было…

Джек уже вывел своих бойцов из машин, вытянул по фронту напротив кавказцев. Рядом с Ефимом стоял татарин Эльмир, храбрый паренек, дерзкий, отчаянный, но сейчас его колотила нервная дрожь, было даже слышно, как постукивают зубы. И самого Ефима взял мандраж; в животе ледяная пустота, руки тяжелые, пальцы плохо гнутся. До стрельбы дело еще не дошло, но автомат в руках, казалось, уже был раскален до красноты: хотелось бросить его и бежать… Если бы за Родину кровь проливать, а так…

– Спокойно, братва, спокойно, все будет хорошо, – отогнав от себя панические страхи, но все еще дрожащим от волнения голосом сказал Заз.

– Если что, всех положим, – поддержал его Ефим.

Ужас продолжал сковывать его мысли и движения, но все же он нашел в себе силы произнести эти слова.

– Заз, остаешься здесь, – мрачно изрек Джек и вместе с Болеком двинулся к азербайджанцам.

– А почему Болек? – вырвалось у Ефима.

Он всерьез считал, что в бригаде Гуревич котировался на уровне рядового бойца, да и Джек никогда не выделял его особо. Но сейчас он выступал в роли авторитета, правой руки бригадира…

– А ты посмотри, он же ничего не боится, – сказал Заз.

И действительно, на губах Болека играла дерзкая улыбка; глаза хищные, движения четкие, уверенные. Скорее всего, он боялся смерти, но страх перед ней не держал его за горло. А ведь он шел на встречу с вражескими авторитетами, он все ближе подходил к азербайджанским бойцам. А кавказцы озлоблены, оружие у них на изготовку, никто из них не верит, что дело закончится миром. Их старшие идут к центру поляны очень медленно, чтобы не уходить от своих далеко. Эта грубая хитрость делала русских авторитетов более уязвимыми фигурами. И Джек это понял, он первым сбавил ход, начал притормаживать и Болек. В этот момент азербайджанцы вскинули оружие.

– Суки-и! – заорал Ефим.

Что-то щелкнуло в его голове, мир сфокусировался в узкий фрагмент перед глазами, а время как будто замедлилось. Но вместе с тем исчез и сковывающий страх. Вскинув автомат, Ефим присел на одно колено и нажал на спусковой крючок.

Джек вовремя оценил опасность, упал на землю, крутнувшись вокруг собственной оси, дал первую очередь. Что делать в таких случаях, знал и Заз. Но Болек незнаком был с тактикой общевойскового боя, он застыл как вкопанный в зоне огневого поражения. Но автомат из рук не выпустил, выдал длинную бестолковую очередь. Джек не растерялся, прыгнул на него, сбил наземь, и, если бы не это, Болек уже был бы мертв.

В пылу боя, в грохоте автоматных очередей и ружейных выстрелов, Ефим быстро потерял «сцепку» с Зазом слева и Эльмиром справа. Он стрелял, катался по земле, меняя положение, пока не оказался под прикрытием небольшого бугорка, откуда смог взять на прицел толстяка в папахе. Короткой очередью Ефим уложил его в траву, как грудную мишень на учебном стрельбище.

Но это был настоящий, не полигонный бой, и он еще раз убедился в этом, когда над головой просвистел целый рой пуль, а рядом взметнулись два земляных фонтанчика. Азербайджанцы умели стрелять, и тактика огневого боя была им знакома. Враждующие стороны «обрастали» трупами. В конце концов кавказцы не выдержали, отступили к лесу, постреляли оттуда для острастки и скрылись. Свои машины они оставили на поле боя, но тела погибших забрали с собой. Остался только труп неосторожного шашлычника.

Эльмир лежал на земле, мертвой хваткой вцепившись в свое ружье. Пуля попала ему в лоб и на выходе вырвала кусок затылочной кости. Ефим тупо смотрел на него, испытывая низменно-предательскую радость, оттого что сам не оказался на его месте.

– Ну чего сидишь? – услышал он знакомый голос.

Болек шел по поляне в полный рост, не обращая внимания на опасность со стороны леса. Еще не факт, что азербайджанцы ушли окончательно; возможно, притаился где-то за деревом стрелок, прикрывающий отход. Не волновала Болека и залитая кровью рука.

– Уходить надо! Забирай этого! – распорядился он, показав на Эльмира.

Ефиму не понравилось, что Болек раскомандовался.

– А где Джек? – спросил он.

– Зажмурился Джек, – как о чем-то само собой разумеющемся, сказал Болек.

– Шутишь? – возмущенно уставился на него Ефим.

– Какие к черту шутки? Давай жмура забирай. И Джека тоже в машину…

Лебедихин лежал на земле, безжизненно устремив к небу глаза. Одна пуля вошла в ухо, так и не зажившее после недавнего ранения, другая продырявила бок в районе печени.

– Как же так! – не в силах поверить в происшедшее, простонал Заз.

– А так! Мы ближе всех были! Потом поговорим… Уходим! Быстрей, быстрей!

Помимо Джека и Эльмира, был убит еще один боец, двое получили серьезные ранения – первому пуля чиркнула по голове, второму раздробила ключицу. У Болека в руке застряла картечина, но он пока не обращал на это внимания.

Раненым помогли сесть в машину, трупы уложили в багажники.

– И шашлычника заберем! – решил Болек.

– Зачем? – Заз удивленно расширил глаза.

– А затем, что такая война! На три стороны! – отчеканил Гуревич. – На одной – мы, на другой – черные, на третьей менты. Труп – это уголовное дело, тебе это нужно?

Он четко вбил свой довод в голову Зазу, и тот послушно пошел за шашлычником.

Бедняга лежал на перевернутом и дымящемся мангале, подмяв под себя и шампуры с бараниной, и раскаленные угли. Ефима едва не стошнило от противного запаха горелой плоти.

И это тело сунули в багажник. Можно было уезжать, но Заз не торопился садиться за руль.

– А с этими тачками что делать? – спросил он, кивком головы показав на две брошенные «Волги».

– А что ты предлагаешь? – с непонятной жесткостью отозвался Болек.

– Сжечь к чертям собачьим, и все дела.

– А тебя потом за жабры, за порчу чужого имущества! Не забывай о ментах, Заз!

Устами Болека говорило само благоразумие, но Ефим и не думал благодарить его хотя бы мысленно. Это была его идея сойтись с кавказцами в огневом бою, это из-за него погиб Джек… И ради чего? И ради чего мог погибнуть Ефим?..

Раненых отправили в больницу, шашлычника похоронили в лесу – слегка припорошив землей и щедро засыпав прошлогодней листвой.

– Что с Джеком будем делать? – хмуро спросил Заз, обращаясь к Болеку за советом.

– Здесь, в лесу, пока оставим, – ответил тот деловито, ничуть не сомневаясь в правильности своего решения. – И стволы оставим: они свое дело уже сделали. А сами на рынок. Поставим свой флаг, а ночью сюда!

– Там же черные, – настороженно посмотрел на него Заз.

– Подвинутся. Мы на коне, а они под хвостом… Кровь в багажнике надо замыть…

Оказалось, что Болек подстраховался не зря. При въезде в город их остановили на посту ГАИ. Машину и пассажиров обыскали с пристрастием, но ничего не нашли. Сам Болек был в спортивной куртке, рукав которой скрывал повязку на правом предплечье. Менты чувствовали, что с ним и его друзьями не все ладно, но, поскольку не было улик, их пришлось отпустить.

До рынка доехали беспрепятственно, но прежде чем сунуться туда, дождались парней, что занимались ранеными. И у них все было в порядке: медики не стали сразу поднимать шум – менты в больницу не нагрянули. Все это будет, но потом. А пока нужно было вернуть свою территорию.

Их было всего пятеро, но и этого вполне хватило для того, чтобы отбить рынок. Завидев русскую братву, азербайджанцы без шума растворились в толпе и бесследно исчезли. В кафе «Агдам» Болек входил на правах победителя и, что уж говорить, бригадира. Никто и не пытался оспаривать его право на первенство. Когда-то Заз относился к нему с легким пренебрежением, а сейчас ловил каждое его слово. Ефим и вовсе не переживал по этому поводу, ему было уже все равно, кто командует кровавым парадом…