Текст книги "Жестокие игры"

Глава восьмая: Говоров. «Ни все коту масляница».

После выхода статьи в американских газетах, которую тут же перепечатали все наши, мой шеф стал походить на призрак, кем-то очень здорово обиженный еше при жизни. Под глазами темные круги, взгляд затравленный, тугие щеки сдулись и теперь висели под подбородком двумя сморщенными мешочками. Разом ссутулился, ходил медленно, притаскивая правую ногу – говорят, что он её когда-то, ещё в детстве, ломал. И не мне одному, но и всем стало ясно, что этому почтенному гражданину пора подумать о вечности, чем о презренном металле. Да он и, наверняка, об этом стал подумывать. Как-то мне пожаловался:

– Зря все это. Сейчас бы возглавлял какой-нибудь институт. Много мне надо, верно? Зато душа бы была спокойна.

Поистине, тимор эст эмэндатор аспэрримус (страх – самый суровый наставник). Есть надежда, что он ещё сделает из него человека. Словом, мой шеф не был героем, не обладал мужеством и достаточными физическими данными для преодоления ударов судьбы. А умственные способности теперь у него были на уровне условных рефлексов. Теперь он постоянно звонил своим многочисленным знакомым и жаловался им на мерзкую погоду, на свой желудок, который что-то там не так переваривает, на жену, дочку, но больше всего – на американцев, оказавшихся такими непорядочными. Для себя он уже твердо решил, что никаких дел с ними больше иметь не будет.

Я продолжал регулярно снабжать его дезинформацией о планах Потаева. Танину это уже было не нужно, но он был мне благодарен за «преданную» службу. В другое время и при других обстоятелствах я, возможно, ему бы по-человечески посочувствовал. Но я был разведчиком. А слабость для разведчика – слишком большая роскошь.

А мои дела шли... Если скажу – хорошо, то слишком погрешу против истины. Он шли отлично. Судите сами. У руководства ФСБ я уже умудрился схлопотать благодарность. Танин подарил мне бутылочного цвета «шевроле» и благословил квартиру. Потаев предложил стать соучредителем новой фирмы и вложить полученный миллион в весьма выгодное дело – разработку берегового шельфа на Дальнем Востоке, где, по его словам, несметные запасы нефти, что та только и ждет, чтобы мы её взяли. Я сказал – подумаю. Этот миллион долларов принадлежал не мне, а государству в лице органов ФСБ. Поэтому оно, государство, имело право решающего голоса. Но. похоже, что мои непосредственные шефы слишком перенервничали от свалившейся на головы суммы и никак не могли решить – соглашаться ли мне с предложением или – нет. А пока я положил доллары в банк того же Потаева. Мои отношения с Майей Павловной, этой современно Цирцеей делового имблешмента, продолжались. Подозреваю, что у неё когда-нибудь лопнет терпение и она превратит эту огромную толпу беснующихся хомо вульгарис в стадо свиней Точно. А пока со стороны секса я был надежно защищен – она тут же откачивала из меня все, что едва-едва нарождалось. Я бы конечно мог их, эти отношения, прекратить. Но боялся, что меня не правильно поймут. Это же надо быть круглым дураком, чтобы добровольно отказаться от такого тела. Меня сочтут – либо за полного идиота, либо заподозрят в неполноценности. И то и другое грозило личной катострофой, почти что аутодафе. Нет, я не был еретиком. Я был, как все, – среднестатистическим гражданином, только несколько удачливее, чем остальные.

Да, совсем забыл своего нового друга Веню Агахангельского – завербованного мной агента. С ним было все в порядке. Он был счаслив, как щенок при встрече с хозяином, только-что не повизгивал, и был рад мне услужить. На меня смотрел, как на икону Божьей Матери – робко и восхищенно. Клянусь! Он состоял в резерве главного командования и должен был в случае чего меня заменить. Невидимый фронт – та же война. А на войне, как на войне. Здесь ничего нельзя заранее рассчитать и предвидеть. Те, кто был в моем положении, меня поймут, остальные, надеюсь, – посочувствуют.

Теперь я был старшим помощником по особым поручениям, имел свой кабинет и даже крохотную приемную с секретаршей. Нет, это не было продвижением по службе в прямом смысле этого слова. Просто за мои «выдающиеся заслуги» в штатном расписании должность помощника генерального директора переделали в старшего помощника. А старшему помощнику полагалась секретарша. Вот и все. Моя молоденькая секретарша Оксана работала у меня всего второй день, но уже успела зафиксировать меня наверняка «втроенным» в её очаровательные глазки фотообъективом не менее двадцати раз. Входя в кабинет, она первое что делала – демонстрировала стройные и сильные, как у иноходца, ноги. Затем умудрялась обнажить в улыбке все зубы и, полуприкрыв веки, скромно, не закрывая улыбки, говорила:

– Слушаю, вас, Максим Казимирович!

Затем ресницы распахивались, накал её глаз усиливался ровно наполовину, а взгляд откровенно говорил, что выше зыбкой границы её короткой модерновой юбченки, у неё есть нечто совершенно потрясающее. Как выяснилось – ей только-что исполнилось восемнадцать. Молодая, да ранняя. Факт. Теперь можете прдставить, – какую надо иметь железную волю и выдержку, чтобы выдержать этот напор молодой и прекрасной плоти. Представили? Посочувствовали? Спасибо!

Итак, я сидел в своем кабинете за столом и от вынужденного безделья откровенно клевал носом. Время приближалось к часу пополудни и служивый люд уже суетился, собираясь пополнить свой энергетический запас: кто – в ресторанах, а кто – в забегаловках. Все зависело от положения и личного бюджета. Мне же никуда не хотелось. Тело было дремотным и вялым. Оно наслаждалось ленью, как бомж наслаждается в мягкой постели добродетельной дамы.

В это время дверь открылась и через дремоту я увидел Оксану в светящемся ореоле молодости и красоты. Она предемонстрировала мне ноги. Сегодня они выглядели куда более загорелыми, чем вчера. Похоже, что для более полного эффекта она их обработала тональным кремом.

– Максим Казимирович, уже обед, – напомнила она.

– Спасибо, Оксана! – поблагодарил я, сделав вид, что смотрю на часы. – Ты иди. А я немного задержусь.

Но она не уходила. Стояла с потупленным взором, переминаясь с ноги на ногу – разыгрывала смущение.

– Что у тебя еще? – не выдержал я этой немой сцены.

– Ой, прямо не знаю с чего начать? – пробормотала она и стрельнула в меня глазками.

– Начни с начала, – усмехнулся я.

– Дело в том, что меня сегодня вечером пригласили в «Арагви». Будет исключительно приличная компания.

– Ну и?

– А мне не с кем туда идти. А одной неудобно. Вы бы не согласились пойти?! Чисто по дружески! – Но её вгляд откровенно говорил, что дружбой здесь и не пахнет.

От подобного предложения я окончательно проснулся. Эта молодая дневная бабочка, едва вылупившись из кокона, уже твердо знала – куда направить свои породистые ноги. Это и восхищало и огорчало одновременно. Хорошо, что девушки сейчас энергичны и заряжены на результат. Уже с пеленок усвоили истину, что пэрикулюм ин мора (опасность в промедлении) и сразу берут, как говорится, быка за рога. Удручает то, что они стали слишком практичны и ещё больше – циничны. Главное – результат. А каким образом он достигнут – не важно. И кто бы что не говорил, но мне кажется, что каждый мужчина мечтает быть рыцарем и защитником для своей любимой. А от этой не знаешь, как самому уцелеть. Впору вызывать наряд омоновцев. Холодно проговорил:

– Извини, Оксана, но сегодня вечером я занят. И хорошенько, девочка, запомни – я со своими подчиненными после работы не вступаю ни в какие отношения, ни в дружеские, ни в какие иные. Если ты, золотко, не сможешь этого запомнить, то напиши памятку и постоянно носи с собой. Это убережет тебя от больших неприятностей.

Красивая «Бабочка» мгновенно превратилась в маленькую фурию, бросила на меня такой разъяренный взгляд, будто собиралась тут же, на месте, испепелить.

– Извините, – мстительно просвистела она и вылетела из кабинета.

После этого мне страшно захотелось есть, и я отправился в кафе «Диксиленд», где я обедал и где меня уже знали. Кафе находилось в пяти минутах ходьбы от офиса. К тому же здесь отменно готовили, но цены были таковыми, что желающих было не так много. Только никак не пойму – какой шутник дал кафе подобное название? Джазом здесь не пахло вообще, а американским джазом – в частности. Из колонок звучала второсортная попса, уже всех доставшая. Но это так – мелочи, а в остальном меня все устраивало.

«Мой» столик у дальней стены был свободен. Я прошел, сел и сделал официанту заказ – все по полной программе, а сверху, чтобы его порадовать, сто коньяка. Наверняка принесет восемьдесят, а это как раз то, что мне сейчас нужно. В ожидании заказа раскрыл «Коммерсант», купленную мной по дороге сюда, и стал читать.

Минут через пять к моему столику бесшумно приблизился метрдотель и, наклонившись, заговорщицки, будто опасался разгласить государственную тайну, прошептал:

– Вы – Максим Казимирович?

Отпираться было бесполезно. Мое инкогнито раскрыто. А потому счел за лучшее признаться:

– Да. А в чем дело?

– Вас к телефону.

Я подумал, что звонит Архангельский – только он знал, где я обедаю. Я встал.

– Где у вас телефон?

– Это надо выйти из зала и пройти до конца коридора. Дверь направо.

– Спасибо.

На двери значилось: «Администратор». Ничего не подозревая, я толкнул дверь и шагнул вглубь комнаты. В тот же миг мне на голову обрушился огромной силы удар.

«Ни все коту масленица», – это последнее, о чем я успел подумать.

Глава девятая: Козицина. Новое задание.

Вчера с Сережей подали заявление в ЗАГС. Дело конечно не в ЗАГСе, но все равно приятно. Главное – он меня любит. Неужели же случилось то, о чем я так долго мечтала?! Все ещё не верится. Правда. Еще каких-то два дня я об этом и думать не смела. А сегодня хожу как чумная от свалившегося счастья. Даже неловко перед другими. Ощущение этой неловкости усилилось, когда увидела своего бывшего мужа Вадима Сидельникова. Кстати, он первым поздравил меня с помолвкой.

– Извини! – сказала я, пряча глаза.

Он удивился, сказал:

– Тебе не в чем извиняться. Ты ведь всегда его любила. Даже тогда, когда выходила за меня замуж. Ведь так?

– Да, – кивнула я.

– Я это знал уже тогда, но самонадеянно думал, что могу изменить положение вещей... А теперь я искренно за тебя рад. Честное слово! Ты для меня по-прежнему – самая замечательная женщина в мире. Еще раз поздравляю! – Он обнял меня и расцеловал в щеки.

Какой он все же замечательный человек! И вообще, мне очень везет на хороших людей.

Сережа не упустил случая, чтобы не пошутить. «Строго» спросил женщину, принимавшую у нас заявление:

– А вы до какого возраста принимаете заявление?

– Как это? – растерялась та.

– Говорят, что вышел Закон принимать заявления только до сорока лет. Это так?

Женжина недоверчиво посмотрела на него, стараясь понять – шутит он или нет. Но его лицо было бесстрастным и невозмутимым.

– Нет такого закона, – ответила она. – Уверяю вас.

– Вы это точно знаете?

– Абсолютно.

– Тогда объясните вот этой гражданке. Она только-что уверяла, что вы у меня не примите заявление.

Она отчего-то осуждающе посмотрела на меня и принялась объяснять насколько я заблждаюсь. А я едва сквозь землю не провалилась со стыда. Из всего этого поняла лишь одно – у меня впереди подобных сцен ещё много будет и мне надо как-то адаптироваться.

И все же у меня было такое ощущение, будто что-то потеряла, будто ушло из души что-то важное и нужное для меня. Может быть потому и мечты мои стали более приземленные, более практичны. Если раньше я была Марианной, виконтессой Дальской, живущей в таинственной и прекрасной Вергилии, безумно, но безответно влюбленной в мужественного рыцаря Ланцелота, то теперь я была майором милиции Светланой Козициной и мечтала съездить со своим возлюбленным в очередной отпуск на юг или ещё лучше – на Байкал. Только вряд ли это скоро случится – он слишко глубоко и слишком надолго завяз в этом уголовном деле.

При воспоминании о деле, сердце сжалось тревогой за него. Сейчас ему противостоят куда более серьезные противники, чем прежде. Но и тогда он не уберегся от двух снайперских пуль в спину. Нет, я обязательно должна быть рядом с ним. Обязательно!

Утром, когда мы пили кофе, я спросила:

– Сережа, а почему ты против моего включения в группу?

– Не говори глупостей, – пробормотал он, отводя взгляд. – Кто тебе сказал, что я – против?

Есть люди, которые совершенно не умеют лгать. Сережа – из таких. Сейчас у него было до того растерянное и глупое лицо, что я невольно рассмеялась.

– Рокотов сказал.

– Дурак он – ваш Рокотов и не лечится. Язык, как помело. А что это ты, интересно, смеешься?

– У тебя такой смешной вид.

– Вот когда истина открылась в своей ужасной наготе! Я давно подозревал, что ты согласилась выйти за меня замуж не просто так, а с вполне определенной целью. Теперь у меня появились доказательства. Тебе понадобился личный шут, который бы тебя развлекал.

Все его попытки уйти от прямого ответа были наивны и я решила в корне их пресечь.

– Так ты, значит, – не против?

– Чего – не против?

– Не против включения меня в свою группу?

– А я разве это говорил? Странно. У тебя не иначе – звуковые галюцинации. Похоже, что всему вашему управлению надо обратиться к врачу.

Его способность уходить от прямого ответа начинала меня забавлять. Интересно, я что он скажент на это:

– Так ты, что – против?

– Против чего?

– Послушай, Сережа, перестань ваньку валять! – начала я заводиться. – Я хочу работать в твоей группе. И я буду в ней работать. Понял?

Лицо его стало серьезным, даже злым.

– Понял. Только не понял – почему? Хочешь укоротить мой срок пребывания на этой славной планете?

– Ну знаешь! – задохнулась я возмущением. – Сказать такое!

– Я-то знаю. Знаю скольких лет мне стоило твое прошлое пленение этим сукиным сыном. А вот ты этого, похоже, не знаешь. Тебе мало, видите ли, рядовых будней, подавай именно героические.

– В каждой работе есть свои недостатки.

– Ничего себе – недостатки, да?! И вообще, зачем тебе все это нужно? Володя говорит, что в управлении по делам несовершеннолетних появилась хорошая вакансия. Мне кажется это бы тебе очень подошло. Ты любишь возиться с подростками.

– А почему ты сам не идешь на прокурорскую должность?

– Я? Я – это другое дело.

– Трепачи вы мужики! Только болтать любите о равноправии, а как до дела, так – «Что положено Юпитеру, не положено – быку».

Сережа решил весь наш разговор свести к шутке. Встал, обнял меня за плечи.

– Так ты равноправия захотела?! Я тебе сейчас покажу – равноправие!

Но я здорово обиделась. Чувствовала – ещё чуть-чуть и разревусь, как последняя дура. Сказала упрямо.

– Ты должен взять меня в свою группу.

Кажется, он понял мое состояние, чем это ему грозит. Он терпеть не мог женских слез и терялся, как школьник.

– Но почему ты хочешь именно в мою группу?

– Потому.

Он рассмеялся,

– Довод железный, нечего сказать. – Глубоко вздохнул, сказал покаяно: – Хорошо. Только давай договоримся – никакой самостоятельности и инициативы, беспрекословно выполнять все указания руководителя, то бишь, – мои.

– Слушаюсь и повинуюсь! – прокричала я дурашливо и... разревелась.

– Вот те раз! – растерялся Сережа. – А что же тогда плачешь?!

– Это просто так, не обращай внимания... Как ты не можешь понять, что я хочу быть всегда там, где ты. Ведь ты мне не безразличен.

– Рад это слышать, – сказал он, обнимая меня. – И как же я тебе не безразличен?

– Я тебя, Сережа, так люблю, как... Словом, очень сильно я тебя люблю.

– И я тебя – очень. – Он меня поцеловал. А потом мы ещё долго целовались, позабыв все на свете. До того долго, что кофе наш окончательно простыл.

– Сегодня в десять у меня совещание по делу. Приходи.

– Обязательно! – ответила я с оодушевлением.

* * *

Когда я пришла, то в кабинете у Сережи уже находились: мой шеф полковник Рокотов, следователи прокуратуры: Михаил Дмитриевич Краснов и Валерий Истомин, ребята из нашего управления: Колесов, Хлебнмиков, Роман Шилов, подполковник ФСБ Юрий Дронов. Я поздоровалась. Мне недружно ответили. Прошла и села на свободный стул.

– А это новый член нашей группы Светлана Козицина, – сказал Сережа, улыбаясь, – Я пологаю, что вы с ней уже знакомы? Рвется в бой. Я пытался было остановить. Но кого там. Ибо нет на земле мужчины, кто бы мог остановить на скаку женщину.

Все смущенно заулыбались, отворачиваясь от меня, так как не знали, как я смогу среагировать на очередную выходку моего возлюбленного. А Сергей Колесов вскочил и торжественно и несколько смущенно проговорил:

– Сергей Иванович и Светлана Анатольевна, разрешите от имени присутствующих поздравить вас с помолвкой!

– А от себя? – «строго» спросил его Сережа.

– Что – от себя? – не понял тот.

– Лично от себя ты поздравляешь?

– Конечно!

– Тогда спасибо! Я, Сережа, знал, что ты настоящий друг. Дай я тебя обниму. – Он вышел из-за стола, обнял Колесова и троекратно расцеловал.

И я окончательно поняла, что в семейной жизни мне скучать не придется. Точно.

– Сережа, кончай ты это... представление, понимаешь! – недовольно проговорил Краснов.

– Мрачный ты человек, Михаил Дмитриевич, – вздохнул Сережа, «с сожалением» глядя на своего друга. – К тому же зануда, каких свет не видывал. Любое естественное проявление человеческих чувств ты готов тут же опошлить и заклеймить. И что самое прискорбное – считаешь себя всегда и во всем правым...

– Ну, замолол, – добродушно усмехнулся Михаил Дмитриевич, перебивая Сережу.

– Миша, ты не прав. Еще немецкий писатель-сатирик Георг Лихтенберг говорил: «Приучи свой разум к сомнению, а сердце к терпимости». Если ты, Миша, этого не поймешь и не пересмотришь свои взгляды на действительность и окружающих тебя людей, то плохо кончишь.

– Мы зачем сюда пришли – заниматься делом, или выслушивать твои глупости? – спросил Краснов.

– Нет, это уже патология, – развел руками Сережа, обведя присутствующих насмешливым взглядом. – Мои благородные порывы спасти этого человека натыкаются на глухую стену непонимания, даже озлобленности. Правы были древние инки, когда говорили, что горбатого – могила исправит. А потому, оставим тщетные попытки и перейдем к делу. – Он вернулся на место. – Прежде всего разрешите передать всем привет от вашего общего знакомого Андрея Говорова, с которым я имел удовольствие ни далее, как вчера разговаривать по телефону.

– Как он там?! – заинтересованно спросил Михаил Дмитриевич, улыбаясь.

– Этот крутой парнишка на новом поприще делает поразительные успехи и уже успел получить благодарность от нового руководства.

– Здорово! – не выдержав, воскликнул Роман Шилов, светясь гордостью за своего друга.

– Да, – согласился с ним Сережа. – Недавние газетные публикации о сделке его патрона Танина с американской компанией «Боинг» – его рук дело. Он также сообщает, что за организацией Высшего экономического совета, который имел честь представлять на сибирской земле небезызвестный вам Кудрявцев, стоит известный олигарх Виктор Сосновский. Кстати, фиома Танина входит в финансовую империю Сосновского. Следовательно, за всем, что происходит сейчас в нашем городе, стоит также он. Этот серый «кардинал» обладает исключительным влиянием на президента и его администрацию. Это, естественно, не может нравиться остальным финансовым воротилам, а потому в их лагере произошел раскол. Результаты этого должны скоро сказаться. Наша задача – использовать это противостояние, чтобы сыграть свою партию.

– Круто, – сказал Рокотов.

– А иначе нельзя, господин подполковник. С крутыми и бороться надо по крутому. В открытом противостоянии мы заранее обречены на неудачу, что, кстати, мы уже проходили. А теперь я хотел бы послушать Сергея Петровича о том, что сделано по информации нашего нового агента Афанасия Ступы. Мы вас слушаем, господин подполковник.

Колесов встал, одернул китель, откашлялся.

– Значит так. Нами установлены те, с кем Ступа поддерживал постоянную связь. Это заместитель директора охранной фирмы «Законность» Владимир Степанович Обушков и начальник претензионного отдела этой фирмы Юрий Сергеевич Мотыль. Есть основания полагать, что именно эти двое организовали убийства капитана ФСБ Полунина, воровского авторитета Безбородова и покушение на Бесбородова. В настоящее время их разработка продолжается. Телефон сотовой связи, по которому Ступа связывался с боссом, зарегестрирован на имя Людмилы Яковлевны Верхорученко.

– Каким же образом её телофон попал этому боссу? – спросил Рокотов.

– Этого мы пока не знаем. Об этом могли бы сказать Обушков, Мотыль или сама Верхорученко. Но вы, Владимир Дмитриевич, сами запретили кого-либо задерживать или допрошивать. А без этого трудно выйти на босса.

– А кто такая Верхорученко? – спросила я.

Колесов ответил:

– Тридцать два года. Вдова. Очень красивая. Была замужем за бывшим директором фирмы «Законность» Верхорученко Павлом Андреевич, который год назад умер от инфаркта. Сама же Людмила Яковлевна владеет салоном красоты «Зимняя вишня» на Богдана Хмельницкого.

– А что это за салон? – заинтересовалась я. Это не прошло незамеченным Сережей. Он делано строго сказал:

– Светлана Анатольевна, вы мне клятвенно обещали не проявлять инициативы.

– А я и не проявляю. Но, как член группы, я вправе кое-что для себя уточнить.

– Если именно так обстоит дело, то я не против – уточняйте, – согласился Сергей. Повернулся к Колесову. – Господин подполковник, удовлетворите любопытство дамы.

– Это даже не салон, а целый комбинат красоты, – ответил тот. – Кроме парикмахерской, косметического кабинета, там есть спортивный зал с различными тренажерами, стоматологический и даже хирургический кабинет, где делают пластические операции. Словом, там из любой дурнушки могут сделать красавицу.

– И туда могут записаться все желающие? – спросила я.

– Да, – кивнул Колесов. – Но там такие цены, что не все это могут себе позволить.

Мною уже полностью завладела идея непременно посетить этот салон.

– А сама Верхорученко, кроме заведования, ещё чем-то занимается?

– Да. Она ведет две группы. С одной занимается спортивной аэробикой. с другой – аутотренингом.

– А что это такое? – спросил Краснов.

– Понятия не имею, – пожал плечами Колесов.

– Это – сеансы психотерапии, Миша, – ответил Сережа. – Они проводятся для того, чтобы избавить человека от комплексов. Очень советую тебе их посетить.

– Только после тебя, Сережа, – ответил Михаил Дмитриевич.

– После меня тебя не примут.

– Это ещё почему?

– По кочану. Какой же дурак после меня рискнет ещё иметь дело с работниками прокуратуры.

– Подождите, – остановил пикировку друзей Рокотов. Мне кажется, что у Светланы Анатольевны есть какое-то предложение. Я прав, Светлана Анатольена?

– Да. Я хотела бы посетить этот салон, а заодно – познакомиться с его владелицей.

– И поставить под угрозу всю операцию, – тут среагировал Сережа. – Уверен, что они тебя очень быстро вычислят.

– А я и не собираюсь скрываться.

– Не понял? В твоем репертуаре это что-то новенькое. Обычно ты представляла весьма одаренных молодых актрис. Ты что же, хочешь туда заявиться в форме майора милиции?

– Ну зачем обязательно в форме. Просто, не собираюсь скрывать место работы. Работник милиции тоже может быть женщиной и, как всякая женщина, хочет быть красивой. Верно?

– Одного желания здесь недостаточно, – двусмысленно проговорил Сережа.

Но я решила не обращать на него внимания. Продолжала:

– Это, наоборот, должно убедить Верхорученко, что она вне подозрений. Наоборот, если она связана с мафией, узнав кто я, она сама захочет со мной поближе познакомиться. Таким образом я надеюсь войти в круг её близких друзей.

– Не знаю, как кому, а мне, лично, план Светланы Анатольевны нравится, – сказал Рокотов.

– Это больше похоже не на план, а на очередную авантюрю, – проворчал Сережа. – Я чувствовал, что этим все кончится. – Он обвел взглядом присутствующих: – Кто ещё согласен с Козициной и с, примкнувшем к ней, Рокотовым?

Мой план одобрили все, даже осторожный Михаил Дмитриевич.

– Та-ак! – глубокомысленно проговорил Иванов. – Похоже, что я остался один и вынужден подчиниться. Только не обольщайтесь, господа, относительно своей победы. История как раз свидетельствет об обратном – в большинстве случаем правым оказывалось как раз меньшинство.