Текст книги "Страх"

Глава третья: Беркутов. Версии.

Ну что ты будешь делать! Только соберусь упорядочить свою жизнь, вовремя ложиться спать, делать по утрам зарядку, как обязательно либо введут ночные дежурства, либо, как вот сейчас, телефонный звонок начальства прервет сладкий сон, выдернет из теплой постели и заставит сломя голову бежать на очередное ЧП. Это, блин, не работа, а сплошной атас. Так и форму потерять недолго. Плохому танцору всегда что-нибудь мешает. Это обо мне. Определенно.

Недавно стал папой. На радостях упился сам и упоил своего лучшего друга Сережу Колесова так, что у него после этого неделю руки тряслись, как у алкаша со стажем. Правда, радость эта была несколько подмочена – я ждал сына, а Светлана подарила мне дочь. Но зато какую! Четыре килограмма восемьсот грамм и ростом в пятьдесят четыре сантиметра! Великанша! Словом, все путем. Теперь меня будут окружать три дамы. Охо-хо! Нет в жизни справедливости. Точно.

Шеф по телефону сообщил, что в своем коттедже пришили воровского авторитета Степаненко по кличке Бублик. Этого пахана я знал, как облупленного. Двенадцать лет назад мы с Сережай так его раскрутили, что от этого «бублика» одна только дырка осталась. Точно. Но Степаненко в тот раз явно повезло со следователем. До того оказался бестолковым, что умудрился развалить все, что мы с Колесовым с таким трудом добыли. А Бублик отделался легким испугом, получив два года за мелкую квартирную кражонку. Но после освобождения быстро пошел в гору и скоро возглавил Заельцовскую преступную группировку. Разъезжал в «мерседесе», имел личную охрану. Словом, кум королю и сват министру. Однако, кажется, допрыгался авторитет до той самой дырки.

«За что же Ванечку Морозова?» Мафиозная разборка? Я закрыл глаза и представил, как однажды проснусь и узнаю, что эти козлы поголовно друг друга перестреляли. Мечта идиота, да? Но лично я против этого бы не возражал. Меньше народа – больше кислорода. А сейчас ломай голову – кто, зачем и почему? Ничего, разберемся. И я стал собираться на внеочередной подвиг. Он у меня был запланирован на пятницу, а сегодня только среда. Но ничего не поделаешь, надо так надо. Его я посвящу своей дочурке Ульяне. А Светлана не обидется? Не должна. Я для неё столько этих подвигов совершил, что хватит на всю оставшуюся жизнь.

– Не лезь на рожон, – попросила меня Светлана, целуя на прощание в щеку.

– Не буду, – пообещал я, хотя и знал заранее, что обещания своего не выполню. Герои – они потому и герои, что лезут на этот самый рожон. Они и профессию выбирают соответствующую. Иначе бы записались в бухгалтера или что-нибудь в этом роде. Определенно.

Напротив подъезда на стоянке меня поджидал испытанный друг «Мутант». Сколько мы с ним исколесили дорог родной области, накрутили на колеса километров? Много. Очень много. Умелые руки моего соседа Толяна вдохнули в него вторую жизнь. После капитального ремонта он стал таким франтом, что даже блондинки «вольво» от него тащились. Что уж говорить о «татрах» и прочей мелкоте. Он их просто игнорировал и презрительно фыркал, если какая-нибудь к нему прилабунивалась. Словом, мы стоили друг друга.

Коттедж, в котором проживал Бублик, и где закончил свою активную и небезупречную жизнь, находился в пятнадцати километрах от города в районе, так называемых, «обкомовских дач». Прежде здесь проживали партийные бонзы, сейчас – воровские авторитеты. Все правильно. Жизнь не терпит пустоты. Партийные короли почили в бозе. Да здравствуют короли воровские!

Коттедж Степаненко был окружен вековыми соснами и представлял собой этакий белый «двухпалубный пароход», рассекающей зеленое море тайги. Отчего всякого рода темные личности так любят белый цвет? Белая яхта, белая вилла, белый смокинг, грудастая блондинка? Непонятно. К коттеджу вела широкая асфальтированная дорога.

У парадного крыльца толпились знакомые все лица. Начальник следственного управления областной прокуратуры Иванов, мой шеф Рокотов, Вадим Сидельников, наш «малыш» Рома Шилов и конечно же мой друг Сережа Колесов. С тех пор, как его назначили начальником нашего «убийственного» отдела, в его облике что-то явно изменилось. Распрямился весь как-то, в движениях повилась вальяжная медлительность, уже не глотал окончания слов, как прежде, а выговаривал их очень аккуратно, а на собеседника смотрел с чувством собственного достоинства. Правильно говорят, – не человек портит место, а место – человека. Воистину так. Сергей подошел ко мне, протянул руку.

– Здравствуй, Дима! Ты помнишь Бублика? Помнишь, как мы его брали?

– Привет! – Я пожал ему руку. – А помнишь, Сережа, как его сожительница Людмила Петрова расцарапала твой анфас до неузнаваемости?

Взяли мы тогда Степаненко ещё тепленького в постели у его сожительницы Петровой, разомлевшего от её крепких объятий. Может быть поэтому, он не оказал никакого сопротивления при задержании, вел себя довольно смирно. Зато Людмила взъярилась, будто фурия набросилась на Колесова, пустив в ход свое самое главное оружие – длинные ногти. Мы едва с ней тогда справились. За это она могла спокойно схлопотать срок. Но мы были молоды и великодушны, решили, что ей хватит и пятнадцати суток.

– Было дело, – добродушно рассмеялся Сергей. – Это сейчас вспоминать смешно. А тогда мне было не до смеха. Не женщина, а стихиное бедствие. Досталось тогда мне.

– У тебя, я смотрю, уже не трясутся руки?

– А причем тут мои руки? – насторожился он.

– Да нет, это я так просто спросил, – невнятно ответил я, отводя взгляд.

– Ты ничего просто так не спрашиваешь, – завозникал Колесов. – При чем тут мои руки?!

– Послушай, ты что прикалываешься?! – «возмутился» я. – С тех пор, как тебя назначили начальником, с тобой невозможно стало общаться.

– Я прикалываюсь?!

– А то кто же? Пристал, как банный лист со своими руками. Заколебал! А я почем знаю, отчего они у тебя трясутся?! Слишком любишь пить на халяву.

– Та-а-ак! – Колесов выдохнул наверное с кубометр воздуха. Взгляд стал жестким, лицо волевым. – Сколько я тебе должен? – Он демонстративно полез в карман.

– Не надо ля-ля, Сережа. У тебя там, – я указал на его карман, в котором друг пытался что-то нащупать, – кроме десятки на столовку для малоимущих, ничего отродясь не водилось. И даже за эту десятку с тебя Ленка требует отчет в письменной форме.

Его жена была моим козырным оружием – била без промаха. Но на этот раз произошла осечка. Он лишь добродушно рассмеялся и покачал головой.

– Ну ты и змей, Дима!

Я отметил, что с новой должностью, он будто надел дополнительный бронежилет – все мои приколы отскакивали от него словно семечки.

– Там кошмар какой-то? – Колесов кивнул на коттедж авторитета. – За что они его так?

– Видно, за дело. Пойду, поздороваюсь с начальством.

– Только не выпендривайся, а то шеф сегодня что-то не в духе, – предупредил Сергей.

– Нынче все мы немного не в духе, – ответил я философски и направился к группе товарищей. – Здравствуйте! – вежливо поздоровался.

– Что-то долго собираетесь, Дмитрий Константинович, – вместо приветствия, хмуро проговорил Рокотов, подозрительно осматривая меня с ног до головы угрюмым взглядом, будто надеялся обнаружить у меня под курткой взрывное устройство или на худой конец «лимонку».

– Это не я. Это Мутант, – уныло ответил я и, для большей убедительности, тяжко вздохнул. – Спросонья попер не в ту сторону. Пока я его остановил, пока объяснил, что наш любимый шеф Владимир Дмитриевич приказали быть там-то и там-то. Ну вот и… Так получилось. Мой Мутант готов нести за это ответственность.

Все, кроме шефа, заулыбались. Он безнадежно махнул на меня рукой, проговорил раздраженно:

– Когда вы научитесь быть серьезным?!

– Как прикажите, товарищ полковник! – четко ответил, вытягиваясь во фрунт и «верноподданнически» заглядывая в глаза начальству. – Готов выполнить любой ваш приказ, даже самый трудный.

– Ну и фрукт! – восхищенно проговорил Иванов. – Ты, Володя, не очень наезжай на парня. Подобных юмористов нужно беречь и оберегать от дурного влияния таких пессимистов, как ты.

– Может быть, себе возмешь? А то он вот где у меня со своим юмором. – Рокотов провел ребром руки по горлу.

– У меня уже есть Говоров. Двоих для одного управления слишком много. И потом, ведь не отдашь. Он ведь у вас генератор идей, титан мысли, ас импровизаций. Я правильно говорю? – обратился ко мне Иванов.

– Нет, Сергей Иванович, извините, но вынужден с вами не согласится, – ответил я. – Никакой Владимир Дмитриевич не пессимист. Он очень даже понимает юмор. Просто у него сегодня неважное настроение. Но ведь это с каждым может случится, верно?

– Подхалим, – теперь заулыбался и Рокотов. – Ступай в дом, там тебя Говоров дожидается. Вы с ним будете отвечать за это дело. Вот с ним и поупражняешься в остроумии. Как понял?

– Чего уж тут не понять, – пожал я плечами. – Видно, дело действительно гиблое, если на него бросили лучших специалистов.

– Ты от скромности не умрешь, – рассмеялся шеф.

– И не надейтесь, – ответил я и направился к дому.

Ё-маё! Открывшаяся мне картина впечатляла! В большом холле в лужах крови «плавали» два трупа телохранителей Бублика: один – у входа, другой – у настежь распахнутой двухстворчатой двери, ведущей в зал. Они были буквально изрешечены пулями. Но это была лишь, так сказать, прелюдия. В центре зала на ковре лежал труп самого хозяина. То, что от него осталось, мало похожило на воровского авторитета – до того основательно поработали над ним заплечных дел мастера. На левой руке отсутствовали фаланги трех пальцев – среднего, безымянного и мизинца. На правой сорваны все ногти. Было отрезано правое ухо. Лицо его представляло собой нечто, отдаленно напоминающее бифштекс. Да, досталось Бублику. Определенно. На что уж я видел, перевидел всяких трупов, но от этой жуткой картины и меня стало подташнивать. Его страшная смерть вызвала к нему жалость. Хоть он, Бублик, и был порядочным свинтусом при жизни, но тоже как-никак живое существо, а потому вправе рассчитывать на сочувствие. Верно? За что же его так? Вероятнее всего, он был носителем какой-то очень ценной информации, а его палачам не терпелось о ней побольше узнать. Добились ли они своего? Скорее – да, чем – нет. От подобных пыток и статуя Свободы заговорит. Одет был Степаненко в светло-коричневый замшевый пиджак, черную сорочку и черные брюки. На ногах модные туфли. Похоже, что убийство совершено вечером, когда Бублик вернулся с какого-то званого ужина и прямиком попал в объятия незваных гостей. Очень похоже.

Над трупом хлопотал судмедэксперт Поливанов, с которым я давно и хорошо знаком. Этот эскулап впервые научил меня пить медицинский спирт неразбавленным. Тогда я ещё был молодым и зелемым, но страшно хотел повзрослеть. После первых попыток, едва не закончившихся летальным исходом, я таки научился пить этот национальный напиток аборигенов севера, чем сделал первый шаг к своему возмужанию. Два технических эксперта нашего управления сантиметр за сантиметром обследовали зал. На диване мучились страхом две старушки, похожие друг на друга, как сиамские близнецы. Они замороженными взглядами смотрели в угол на икону Божьей матери и беззвучно шевелили помертвевшими губами – вероятно, просили у неё помощи и поддержки. В кресле за журнальным столиком сидел Андрей Говоров и записывал в протокол осмотра все, что диктовал ему Поливанов.

– Привет честной компании! – проговорил я с воодушевлением.

Все, кроме старушек, (те уже были не в состоянии реально воспринимать окружающий мир и, тем более, возникающие в нем «предметы») недружно поздоровались. А Говоров со свойственной ему ехидной улыбкой проговорил:

– О, метр! Как нам вас не хватало?

– Знаю, юноша, знаю. Потому-то так спешил, – ответил я снисходительно. – Поздравляю с ценной находкой. – я кивнул на труп Бублика.

– Со свойственным мне великодушием готов ею поделиться.

– Принимается, – кивнул я. – Только давай договоримся на берегу: тебе – награды, мне – премии.

– Метр, не держите меня за глупого медведя. Я был о вас лучшего мнения. Но, как говорил великий Гёте, – «хотеть недостаточно, надо действовать». Финис коронат опус (конец венчает дело).

– Это мы понимам, чего уж там, – согласился я. – И в кого ты, Андрюша, такой умный?

– Книг надо больше читать, Дима, умных и разных, а не зацикливаться лишь на криминальном чтиве.

– Спасибо за совет. Но ведь ты сам имеешь самое непосредственное отношение к этому чтиву?

– То были ошибки молодости.

– Кто сообщил об убийстве?

– В городскую дежурную часть позвонил какой-то мужчина, отказавшись представиться. Я думаю, что это был один из убийц.

– Самоуверенные ребята. Даже не побоялись оставить нам свой голос.

– Дежурный полагает, что голос был изменен.

– Понятно. Кроме этих троих бывших наших сограждан, в доме ещё кто-нибудь есть?

– Есть ещё одна бывшая. Девица лет двадцати. В спальне на втором этаже. Изнасилована и задушена.

– Ни фига, блин, заявочки! Дела! Веселенькое утро сегодня выдалось. Определенно. Пойду, посмотрю.

– Сходи. Но учти – мы её ещё не осматривали.

– Учту.

Я поднялся на второй этаж. Спальню нашел по открытой двери. Здесь все ещё горел торшер. На широченной белой деревянной кровати поверх атласного опять же белого порывала лежал труп довольно симпатичной девушки. Ее платье было разорвано в клочья, обнажая спортивное тело. В том, что здесь произошло не приходилось сомневаться. Кто она такая? То, что не жена, это точно. Бублик был холост. Может быть, сожительница? Внимательно огляделся. Нет, не похоже. Здесь ничто не указывает на постоянное присутствие женщины. Я подошел и стал тщательно осматривать её платье, но не смог обнаружить ни одного кармана. Следовательно, у неё должна быть дамская сумочка. Обязательно должна быть. Да, но где же она? Сумочку я нашел под кроватью. Раскрыл и осторожно высыпал её содержимое на прикроватную тумбочку. Я всегда поражался – как такие маленькие сумочки могут вмещать в себя такую прорву всевозможных предметов? Поразительная способность! Бог мой, чего только здесь не было: три тюбика губной помады, лак, пробные французские духи, набор косметических инструментов, клипсы, жевательные резинки «Дирол», презервативы, ключи от квартиры, приличная пачка сторублевок, фотография какого-то качка с лицом законченнного злодея. Отсутствовало лишь то, что меня в первую очередь интересовало – документ удостоверяющий её личность или на худой конец записная книжка с телофонами знакомых. Вот, блин, нет в жизни счастья! Определенно.

Как же на неё выйти? Думай, кретин, думай. Ведь не украшения ради носишь ты на плечах эту самую штуковину, которой гордишься, а пользы дела для. Или твои умственные способности ограничиваются лишь дохлыми приколами над порядочными людьми? Похоже на то. Очень похоже. И все же надо попытаться. Иной альтернативы у меня нет. Итак, судя по длинным загнутым ногтям потерпевшей, выкрашенным в жуткий темно-зеленый цвет, она не занималась переносом тяжестей и не стояла у станка на заводе, не была она и медсестрой, машинистом землеройной машины, бульдозеристом, продавщицей мясного отдела, архивариусом, бухгалтером, научным сотрудником (ученые обычно не носят презервативов в дамских сумочках. Впрочем, здесь я могу ошибаться), водителем троллейбуса, сантехником. Вряд ли она вообще занималась каким-либо продуктивным трудом. Скорее всего, её профессия непосредственным образом была связана с её красивым телом. Необходимо дать задание художнику нарисовать её прижизненный портрет, размножить его и разослать во все райотделы. При её профессии она не могла, не имела права не стать объектом внимания оперативных работников. Пожалуй, это самый продуктивный метод.

Я спустился вниз, где Говоров заканчивал описывать труп Бублика.

– Судя по вашему оптимистичному виду, метр, проговорил Андрей, елейно улыбаясь, – цезар цитра рубиконэм (Цезарь по ту сторону Рубикона). Поздравляю! И кто же те злодеи, совершившие все это?

– Спешите, юноша, спешите. Запомните, в нашем деле спешка также вредна, как рюмка водки для хронического алкоголика, – может привести к весьма печальным последствиям.

– Спасибо за совет, метр! Как вам при вашей, мягко говоря, не совсем праведной жизни удалось эквам сэрварэ мэнтэм (сохранить ясный ум)? Ваши замечательные слова наверняка будут высечены на скрижалях истории.

– И перестань пудрить мне мозги своей латынью. Это в конце концов неприлично – пренебрегать родным языком.

– Я обязательно учту ваше замечание, метр. Разрешите продолжить? – Говоров кивнул на протокол.

– Продолжайте.

После окончания осмотра наше высокое начальство собрало всех нас в ажурной беседке, выкрашенной опять исключительно в белый цвет. Генерал от прокуратуры Иванов окинул нас насмешливым взглядом, спросил:

– Ну что, питомцы гнезда Владимира, какие есть соображения по поводу сей печальной истории?

Вопрос завис в полном молчании. Тишину нарушало лишь веселое щебетание какой-то пичушки, призывающей нас разделить с ней радость земного бытия. Нет, у каждого из нас конечно же было что сказать, но никто не отваживался начать, опасаясь попасть на острый язычок Сергея Ивановича.

– Они у тебя всегда такие скромные? – обратился Иванов к Рокотову.

– Нет. Только в нестандартных ситуациях, – ответил тот.

– С вами все ясно. – Сергей Иванович повернулся к Говорову. – А представителю прокуратуры есть что сказать?

– Ему есть что сказать, – ответил тот. – Но он бы хотел сначала послушать других.

– Вероятнее всего, это очередная разборка, – отважился наконец Вадим Сидельников. – Неподелили что-то паханы, ну и… В общем, ясно.

– Кому ясно, товарищ майор? – нарочито ласково спросил Иванов.

– Мне, разумеется.

– Тогда так и говори – мне тут больше делать нечего, беру шинель, иду домой. Что ж, не скажу, что версия отличается особой оригинальностью, но отрабатывать её нужно. Вот ты, Вадим Андреевич, ею и займешься. Ты как, Володя, не возражаешь?

– Не возражаю, – ответил Рокотов.

– Инициатива всегда наказуема, – проворчал Вадим.

– А что скажет наш аналитический ум? – обратился ко мне Иванов, хитро щурясь, будто мартовский кот на солнце.

– Он пока пребывает в состоянии анабиоза, – скромно ответил я.

– В таком случае, спросите у своего Мутанта, – сказал мой шеф. – Может быть он проснулся.

Все рассмеялись. Я отметил, что в присутствии Иванова Рокотов всегда пытался шутить, и иногда вполне даже удачно. Сказывалось благотворное влияние друга.

– Я бы, товарищ полковник, непременно воспользовался вашим советом, но, увы, мы нынче в ссоре, дали друг другу обет молчания до завтра. Вы сами его спросите. Он вас уважает и где-то по большому счету даже любит. Он вам обязательно ответит.

– Мне кажется, что это не простая разборка, – подал голос мой друг. Положение начальника отдела обязывало его не молчать. – Перед смертью Бублика, простите, Степанеко пытали. Следовательно, он являлся носителем какой-то очень опасной информации.

– Это-то и козе понятно, – не упустил я случая подколоть друга. Он бросил на меня выразительный взгляд, долженствующий, по его мнению, если не испепелить меня, то лишить права голоса.

– Тут это… – смущенно проговорил «малыш» Шилов. – Тут соседка Виноградова… – Решив, что может сказать не то и не так в столь высоком собрании, Шилов окончательно сконфузился и замолк, казалось, навсегда.

– Смелее, Рома, – ободрил друга Говоров. – Что же такого интересного сказала эта Виноградова?

– Она это… Она в половине двенадцатого прогуливала своего добермана и и видела, как приехал Степаненко… Вот.

– И что же она ещё видела, Рома?

– Он приехал не один. Кроме его «мерседеса» были ещё две иномарки.

– А что же ты до сих пор молчал?! – возмутился Говоров.

– Вот, говорю.

Я понял, что настало время моего выхода на сцену. Маэстро, туш! Ох и врежу я им сейчас по мозгам! Ох, врежу! Я им покажу, блин, Мутанта. Они сами будут считать за счастье с ним советоваться. Определенно. Вялым, бесцветным голосом, не предвещавшем никакой сенсации, проговорил:

– Я конечно дико извинясь, но если мне и моему Мутанту будет позволено высказаться…

– Мы все внимания, коллега, – перебил меня Иванов. Подмигнул собравшимся. – «Выходят на арену силачи».

– Прошу без аллегорий и глупых сравнений, товарищ генерал, а то ведь мы можем и обидеться.

– Простите, Дмитрий Константинович! Бес попутал, – смиренно сказал Иванов. – Больше подобного не повторится. Мы вас слушаем.

– Мы убеждены, что здесь никакой разборки не было.

– А что же было? – озадаченно спросил шеф, чем вызвал мою снисходительную усмешку.

– Мы ведь говорим ни то, что было, а чего не было, товарищ полковник. О том, что было мы пока можем строить лишь предположения.

– И все же, вернемся пока к тому чего не было, – заинтересованно проговорил Иванов. – Я лично тоже так считаю, но хотелось бы услышать вашу версию.

– А мой Мутант считает, что коллеги Бублика по бизнесу тут вообще не при чем.

– Это ещё почему? – Иванов сделал вид, что не обратил внимание на довольно беспардонное начало моей фразы.

– Потому, что вы не учитываете личности самого Бублика. Он был не просто главарем преступной группировки, паханом братвы, именуемый ласково «папа», он ещё был вор в законе. Да?

– Да, – согласился Сергей Иванович. – И что из этого следует?

– А то, что они могли его убить, но издеваться над вором в законе – ни за что на свете. Это исключено.

– А ведь верно! – удивленно воскликнул шеф. – Молодец!

– Ну так, – ухмыльнулся я. – Самое печальное, что мне постоянно приходится это доказывать.

– Каков нахал! – одобрительно проговорил Иванов. – Кто согласен с версией Беркутова?… Та-а-ак! Молчим, значит? Ну, ну. Только смею вас заверить, коллеги, что это не тот случай, когда молчание – золото. А что скажет нам Андрей Петрович? Что-то он сегодня непривычно неразговорчив.

– А он это… Как все он, – очень удачно скопировал Говоров Шилова. – Скажи, Рома?

Малыш густо покраснел, насупился и исподтишка показал другу увесистый кулак.

– Параноидальный синдром с полной деградацией личности, – печально вздохнул Иванов. – А ведь такие, сукин сын, подавал надежды. А как бывало он шпрехал по этой самой латыни?! Заслушаешься! Сущий этот… Как его? Птичка такая махонькая, серенькая?

– Соловей, – подсказал мой шеф.

– Вот-вот, он самый. Таким соловьем заливался. А что от него осталось? – Иванов братился к Рокотову: – На кого, Володя, мы с тобой оставим любимое дело, Родину-Мать?

– Не говори, Сережа, – поддержал друга тот. – Я сам в последнее время над этим часто задумываюсь. Не на кого. Слишком они несерьезны, чтобы им доверять такое.

– Да, да, – закивал Сергей Иванович, – я с тобой полностью согласен. Что будет со страной и всеми нами? Страшно подумать.

– Хотел промолчать, но не могу, – решительно проговорил Говоров, – когда дискрэпант факта кум диктис (факты не согласуются с речами). А судьи кто?! Вы ведь хоминэм нон оди, сэд эюс вициа (не человека видите, а его пороки).

– Смотри-ка, заговорил! – радостно сообщил Рокотов.

– А может быть это всего-навсего неполная ремиссия, так сказать лучик света в его темном сознании? – высказал предположение Иванов.

– Шут его знает, – пожал плечами Владимир Дмитриевич. – Все может быть.

Смотреть на этих обремененных высокими званиями и должностями мужиков, разыгрывающих тут перед нами черт знает что, было по меньшей мере забавно, а по большому счету – приятно. Нет, правда. Этих не испортит ни власть, ни почести. В любой ситуации они останутся самими собой. Словом, кондовые мужики, свои люди, свои в доску. Нам с Андреем здорово повезло на шефов. Определенно.

– Зачем столько слов, господа? – нарочито удивленно спросил Говоров. – Будем взаимно вежливы. Если вы не бережете свое время, то хоть поберегите наше. Вэрбум сат сапиэнти (умному довольно одного слова). Будем считать, что у меня наступила полная ремиссия. Верно, Рома?

– А при чем тут это?! При чем тут я?! – возмутился Малыш, чем вызвал всеобщее веселье.

– Ты, Рома, как, впрочем, и я тут совершенно не при чем. Просто наше начальство, предъявляя нам с тобой претензии, забывает, на мой взгляд, одну простую истину – а бовэ майёрэ дисцит арарэ минор (у взрослого вола учится пахать подрастающий). А чему, Рома, мы сможем научиться у своих начальников? Тому, как унижать личное достоинство своих подчиненных?… Ты отчего, Рома, молчишь? Неужели тебя не оскорбляет и не возмущает то, как из твоего лучшего друга здесь делают какого-то ущебного хомункулюса (человечка)?

– Ты это… Ты кончай, – вконец растерялся Шилов. – Шею намылю. – И вновь пригрозил Говорову кулаком.

– А тебе, Володя, не кажется, что он не совсем безнадежен? – одобрил выступление Андрея Иванов.

– Он у тебя молодцом, – откликнулся Рокотов.

Андрей сделал вид, что не обратил внимание на слова боссов и со значительным лицом продолжал:

– Если мне будет позволено, то я бы тоже хотел высказать свои предположения относительно этого дела.

– Бога ради, – усмехнулся Сергей Иванович. – Мы тебя внимательно слушаем.

– Во-первых, я полностью согласен с Беркутовым – воровские авторитеты здесь не при чем. Во-вторых, исполнителей убийств, как и их заказчиков, я думаю, нужно искать либо среди представителей спецслужб, либо среди власть имущих, либо на самом верху политического имблишмента.

– Эка ты хватил! – удивленно воскликнул Сидельников.

– И, наконец, в-третьих, Степаненко каким-то образом стал обладателем информационной бомбы такой разрушительной силы, что это кого-то очень напугало. Потому-то к нему и были применены подобные пытки, а когда результат был достигнут, убили.

– Что ж, твоя версия, Андрей Петрович, не лишена оснований и очень даже любопытна, – задумчиво проговорил Иванов. – Я и сам все больше склоняюсь к тому, что за всем этим стоит наша общая знакомая – мафия. С этой беспардонной особой нам ещё придется хлебнуть по самую, как говорится, маковку. Поэтому, шутки в сторону, надо готовиться к серьезной, бескомпромиссной борьбе. Кто этого ещё не понял, может сойти с «поезда» – время ещё есть.

Иванов обвел нас всех насмешливым взглядом. А это означало, что сам он уже при полном боекомплекте и заряжен на борьбу с мафией по полной программе. Определенно.