Текст книги "Страх"

Глава четвертая. Олигарх беспокоится.

Адриатика, адриатика. Какая в принципе… Разница какая. Море там, небо, эти, ага, летают… Везде одно. Надоело. Ничего не того… Не радует ничего. Устал. А на душе эти того… Кошки ага. Такая злость, что не приведи кому. Все внутри сожрала к этим… К шутам сожрала. Аж колотит всего. Так бы всех… Надоели. Сволочи! Ведь никто ничего… Не могут ничего. А только – дай, дай… Сколько можно? Дармоеды. Холодно. Камин вон ага, а ему не того… Мороз по коже. Знобит. И голова что-то. Может быть заболел? Этого только… Не хватало этого только. Не ко времени. Впрочем, у него всегда… Некогда, ага. Болеть некогда. Ничего некогда. Все бегом. Забегался, ага. Может выпить чего?

Виктор Ильич встал с дивана, нашел в аптечке таблетки «Анальгина», выпил, вышел на веранду, где столкнулся с одним из своих многочисленных телохранителей.

Этот ему нравился. Экий крепыш какой. Гришей кажется… Или Димой?… Всегда он с этими… С именами с этими. Памяти нет… На имена, ага. Какая в принципе… Разница какая, как там их. Слуга – и все. Все слуги. От президента до этого вот. А как же. Кто платит, тот и музыку. Главное, что б служили того, верно, ага. А этот молодцом! И лицо хорошее, не нахальное и все такое.

– Здравствуй, дружочек, – Сосновский похлопал телохранителя по плечу. – Как того… Как дела? И вообще? Как настроение?

– Здравствуйте, Виктор Ильич! – почтительно, но с чувством собственного достоинства ответил телохранитель. – Спасибо! У меня все хорошо.

– Хорошо – это хорошо. Ха-ха-ха! Ага. Как жена, детишки?

– Я холост, Виктор Ильич.

– А почему того? Сколько, лет сколько?

– Тридцать два.

– Вот и я смотрю… Разошелся?

– Нет. Еще не женился.

– А чего?… Так чего? – насторожился Сосновский. Он терпеть не мог гомосексуалистов и следил, чтобы в его команде их не было. – Проблемы с полом?

– С каким полом? – озадачился телохранитель. Но тут же догадался, что имеет в виду босс. – Ах, вон вы о чем. Нет. Никаких проблем, Виктор Ильич. Просто не нашел подходящей девушки. Все такие шалавы.

Сосновский невольно поморщился. Он не любил всяких там вульгаризмов, жаргонных словечек. Впрочем, как и матерных слов.

– А-а, ну-ну… Тогда того. Ищи тогда. Ты вот что, дружочек… Ты ступай давай. Я тут подышу. Воздухом, ага.

Телохранитель ушел. Виктор Ильич сел в кресло качалку. С веранды открывался прекрасный вид на море. Сегодня на море был полнейший штиль. Ровная поверхность искрилась в лучах заходящего солнца.

Красиво, ага. Природа. Но от моря веяло этой… Враждебностью. Веяло враждебностью, ага. Чужое. Все чужое. И море чужое и все такое. Зачем? Ведь и в Сочи ни сколько ни того. Такие места есть, что… Или в Крыму. Там за бесценок можно. Зачем такие деньги. Непонятно, ага. Эту дачу в Италии посоветовал ему купить Лебедев. Престижно. У него, Сосновского, этого… Престижа этого. Хоть отбавляй, ага. А тут зачем? Деньги такие зачем? Этому дураку не жалко… Не свои, не жалко. Вот купил. Два года как того. А много он здесь? Первый раз всего. А охране плати, прислуге плати. Деньги, они тоже счет… А как же? А то никаких ни того. Зря купил и вообще. Приехал, думал… Отдохнуть думал. Кого там. И здесь никого, ничего. Этот стал каждую ночь, ага. Дьявол или как там его. Сядет, уставится этими… Как их? Красными… Зрачками, вот. Уставится красными зрачками и ещё издевается. Нахал! Им там чего… У них время не меряно. А тут… Тут каждая минута на вес этого… Как его? Золота, вот. На вес золота. А попробуй не поспи? Это одну… А если каждую? Тут не то, чтобы… И бросить нельзя. Не на кого это… Не на кого положиться. Все сам. Вот выкроил… Недельку выкроил. Но и здесь тоже самое. В первую же ночь этот, ага.

Виктор Ильич поймал себя на мысли, что думает о ночном госте не как о плоде своего больного воображения, а как о реальном персонаже в его жизни.

Черт знает что! Так и с ума можно, ага. А что если правда?! Что если он правда он? На самом деле?! Что тогда? Тогда отвечать и все такое?

И Сосновскому стало совсем нехорошо. Так нехорошо, что хоть ложись и помирай. Вспомнились годы, когда он ещё был мэнээсом.

Вот было время. Денег от получки до получки. Да разве в них того?… Зато на этой… Зато на душе было… И думалось. Легко думалось. И по ночам. Не то что. А сейчас вокруг телохранители, своя эта… Своя система безопасности, ага. А страшно. Как ночь, ага, так страшно. Измучился. Может, к врачам? Нет. Просочиться, засмеют. Скажут – олигарх того этого. Нет, к врачам не того. Что же, ага? Делать чего? О-хо-хо! Здесь запсихуешь. А тут ещё с кассетой этой? Может быть провокация? Кто его, ага… Кто знает. Кто-то продать подороже? Все на всем, ага. Дармоеды! Работать не того, а деньги дай. Любым способом. А все равно нехорошо, тревожно и все такое. Неужто завелся кто? Ведь на тысячу раз, пока в команду, ага. Неужели просмотрели? Варданян говорит, что эта… Как ее?… Информация, вот. Говорит, что информация точная. Попадет к тому же Потаеву, ага. Так распишут – себя не узнаешь. И Лебедев встревожен. Если чего, то он тогда. Все раскроется. А так красиво было, задумано было. С оппозицией этой. Красиво! Как бы там чего, а у них все равно все… Под контролем все равно. А эти дураки поверили. Но если кассета – правда, то все может того… Наружу может. Этого допустить не того… Никак нельзя.

Сосновскому очень захотелось закурить. Вообще-то он был некурящим. Но в такие вот минуты позволял себе выкурить сигарету.

– Дружочек, – позвал он.

Через мгновение рядом появился телохранитель.

Будто из-под земли того… Вырос, ага. Виктор Ильич всегда поражался их способности вот так вот. Школа!

– Слушаю вас, Виктор Ильич, – почтительно сказал телохранитель.

Как же его? Гриша? Нет, все же, пожалуй, Дима. Впрочем, какая в принципе. Имярек. Служит исправно, и пусть себе.

– У тебя, дружочек, сигаретки… Не найдется сигаретки?

– Конечно, Виктор Ильич. – Телохранитель достал пачку «Мальборо», протянул Сосновскому.

Тот взял сигарету. Проговорил:

– Больно дорогие куришь. Сигареты куришь.

– К хорошему быстро привыкаешь, Виктор Ильич. – Телохранитель чирнул зажигалкой, поднес Сосновскому. Руки его заметно дрожали.

Виктору Ильичу это нравилось. Когда почтительность, когда вот так вот. Нравилось.

– А чего руки? Кур что ли? – пошутил он, прикуривая.

– Это от волнения, Виктор Ильич.

– От волнения – это нормально. Плохо, если того… Если с похмелья. А? – Сосновский рассмеялся.

– Да, – кивнул телохранитель. – Я с вами совершенно согласен.

– Спасибо тебе, дружок! Ты того… Ты ступай, ага.

Телохранитель исчез. У Сосновского заметно поднялось настроение.

Вроде и разговор так себе. Зряшный, ага. А настроение, того. Экий молодец! Надо ему премию. Выписать надо. Таким надо. Не жалко.

И море теперь не казалось Виктору Ильичу враждебным. Оно было ласковым, безмятежным, успокаивало.

Может, искупаться? Уже три дня, как, а ни разу. Надо плавки, ага. Зачем? Здесь все его – и дом, и пляж. Можно и так.

И Сосновский быстрыми шажками засеменил к морю. Следом направились трое телохранителей. На берегу он разделся. Телохранители, переглянувшись, последовали его примеру. Виктор Ильич широко раскинул руки, подставив ладони солнцу, закрыл глаза, долго стоял без движения. Это он называл медитацией. Обнаженное его тело являло собой жалкое, даже удручающее зрелище, особенно в сравнении со стройными и мускулистыми телохранителями. Так Кукрыниксы в свое время изображали америаканских империалистов. Массивное, одутловатое тело с рахитичным животиком, казалось, едва удерживали короткие, тонкие да к тому же кривые ножки. Большая лысая голова из-за короткой щеи, была будто посажена прямо на плечи. Подвижным лицом с тонкими губаи, острым носом и черными, беспристанно бегающими глазками, он походил на филина или сыча. Глядя на него, не верилось, что это тот самый человек, промышленный магнат, могущественный олигарх, без участия которого не проходило ни одно более-менее значительное событие в стране.

Медитация Сосновского продолжалось не менее получаса. Наконец, он глубоко вздохнул, проговорил с воодушевлением:

– Хорошо как! Хорошо! – и вошел в воду по пояс. Принялся приседать, выражая свой восторг возгласами: – О-хо-хо! А-ха-ха! Замечательно, ага! Великолепно!

Плавать он так и не научился. Сколько пробовал, но ни того… Никак. Он испытывал перед водой прямо-таки мистический, ага. Бежал от нее, как черт от этого… Как его? От ладана. Бежал, как черт от ладана. Говорят, что если человек боится, воды боится, то обязательно того… Утонет, ага. Но ему не грозит. Вон сколько вокруг… Слуг вокруг. Каждый за честь и все такое.

Виктор Ильич вышел на берег. Один из телохранителей, тот самый, Гриша или Дима, предупредительно протянул ему махровое полотенце.

– Вот, Виктор Ильич, совершенно свежее.

– Спасибо, ага, дружок! – поблагодарил Сосновский, беря полотенце. Крепко растерся, оделся и бодро зашагал к дому. Настроение заметно улучшилось.

Выпив кофе, Виктор Ильич поднялся к себе в кабинет, набрал номер телефона начальника службы безопасности Варданяна.

– Варданян слушает, – услышал Сосновский знакомый голос.

«Дурацкая привычка того представляться ага», – с неудовольствием подумал Виктор Ильич.

– Здравствуй! Ну, чего там что? Рассказывай.

Голос Варданяна сразу стал почтительным, даже заискивающим. Алик Иванович прекрасно понимал, что босс последнее время, особенно после проколов с братьями Татиевыми и мнимым подполковником ФСБ Кольцовым (Варданян только-что узнал, кто скрывался под этой фамилией) был очень недоволен его работой. Да тот и не скрывал этого. А это могло привести к тому, что генерал мог её потерять. А что значит – потерять такую работу с его-то информированностью? Нет-нет, только не это. Потому, он, как мог, пытался загладить свою вину.

– Здравствуйте, Виктор Ильич! – воскликнул он радостно, будто все время сидел у телефона и ждал звонка любимого шефа, и вот, наконец, дождался. – Как отдыхаете?!

– Да ладно… Чего там, – недовольно проворчал Сосновский. – Ты того… Ты дело, ага.

– Прямо не знаю с чего и начать, Виктор Ильич.

– А ты этого… Начни с главного. Нашли эту… Как ее?

– Нашли, Виктор Ильич. Моим ребятам это стоило больших трудов.

– Это хорошо, ага. Это молодцы! И что там? Действительно, как в письме? Действительно?

– Да, Виктор Ильич.

– Ты смотрел, да?

– Я ведь должен был удостовериться – та ли эта пленка, – будто в чем оправдываясь проговорил Варданян.

– А ещё кто? Еще кто-нибудь смотрел?

– Нет-нет, лишь я один. Я ведь прекрасно понимаю, что к чему.

– И как там? Что там? Все так?

– Да, Виктор Ильич, от начала до конца.

– Ты вот что давай. Ты приезжай давай. Что б одна нога того, а другая… Вот именно. Завтра что б. Сам хочу. Посмотреть хочу. До свидания, ага.

Сосновский положил трубку. Откинулся на спинку кресла, расслабился.

Вот и на этот раз все того… Все прояснилось, ага. Устал. Сколько можно? Спать что-то. Может выпить коньячка и часок другой? Нет, тогда ночью не того. А вот коньячка стоит. Очень даже стоит.

Сосновский встал и засеменил к бару. Но он не знал, что Варданян в телефонном разговоре сознательно упустил многие важные моменты. Если бы Виктор Ильич сейчас о них знал, то не был бы столь благодушен.

Глава пятая: Еще одно убийство.

Вадим Сидельников с какого-то времени потерял интерес к жизни. Ну, не то, чтобы совсем потерял, но только какой-то пресной она стала, совсем пресной. Если раньше он просыпался бодрым, заряженным, сознавая, что впереди его ждут увлекательнейшие события. То теперь и просыпаться-то было лень. Кроме шуток. Нет, работу свою он выполнял. Довольно профессионально выполнял. Но так, скорее по укоренившейся привычке делать все на совесть. А вот радости или удовлетворения, как прежде. не испытывал. Но днем ещё ладно. Днем работа, ребята. А по вечерам совсем было кисло, совсем невмоготу. Так было порой нехорошо, что ничего не хотелось, жить не хотелось. Иногда срывался – надирался, как горький пьяница, плакал, костарил всех и вся, а потом долго ещё испытывал от этого угрызения совести. Так вот и проживал безрадостные, однообразные дни, будто себе и другим одолжение делал. Понимал, что дальше так нельзя, что нужно со всем этим что-то делать, но ничего не получалось. Раньше он считал себя крутым парнем, а на поверку вышло, что его не только крутым, но и парнем назвать, язык не поворачиывается. Кроме шуток. Так, слизняк, дерьмо собачье – вот кто он такой. Слабак – и этим все сказано. Горько это осознавать, но только это так и есть. Да, долбанула его Светлана, здорово долбанула. Сколько раз он давал себе обещание выбросить её из головы, забыть, но ничего не получалось. Сколько женщин перебывало в этой квартире. Были среди них и красивые, и даже очень. Но только эти встречи ничего, кроме опустошения и угрызений совести, не принесли. Видно, таким однолюбом он уродился. А «горбатого», как говорится, только могила исправит. Точно. А может, не в Светлане дело, а в нем самом? Может быть, может быть.

В Светлану Козицину он влюбился с первого взгляда. Правда. Впервые увидел её на совещании у Рокотова и сразу по уши. Он даже не предполагал, что такое возможно. И вот случилось. Светлана относилась к нему нормально, как к товарищу, но не более того. Он это понимал и любил молча, безнадежно, не лез со своими признаниями и всем прочем. Кто знает, чем бы все кончилось, если бы Светлана сама не предложила ему пожениться. Лишь позже он понял, что её толкнуло в нему отчаяние неразделенной любви к Иванову. А тогда был на седьмом небе от счастья. Впрочем, и тогда он понимал, что она его не любит, но очень надеялся, что это случиться. Но, увы, не случилось. Это как в той песне: «Повстечалися два одиночества, развели у дороги костер, а костру разгораться не хочется. Вот и весь разговор». Точно. Вместе они чувствовали себя даже более одинокими, чем прежде. Долго это продолжаться не могло, и они разошлись. Узнав, что Светлана выходит замуж за Сергея Ивановича он искренне за неё порадовался. Кроме шуток. Хорошо, что хоть у неё жизнь склеилась. Иванова он очень уважал. Вот уж кого жизнь не щадила. Сам едва выбрался, можно сказать, с того света, любимую жену потерял. Выдюжил, не потерял вкуса к жизни. А он, Сидельников… Он слабак. Как не горько осознавать, но только это так. Черт те что и с боку бантик. Лишь до поры до времени изображал из себя крутого уокера, но на первом же повороте слетел с катушек. Да и что он? Такими, как он, сейчас хоть пруд пруди. Устраиваются же как-то в жизни. Может быть и у него ещё что-то получится. Не должно так продолжаться вечно. Не должно.

Зря он вылез со своей версией на совещании у Иванова. О её несостоятельности он понял сразу после выступления Димы Беркутова. Вот парень! Прямо-таки фейерверк идей. Молоток! Но, как бы там не было, но и его, Сидельникова, сверсию отрабатывать кому-то надо. Верно? А уж коли он с ней сам вылез, то ему и сам Бог велел. Все правильно.

Вадим взялся за дело с изучения всей имеющейся у них информации по преступной группировке Степаненко. Возникла она в начале девяностых и объединяла почти всех воров Заельцовского района, была поначалу что-то вроде прежней воровской малины. Но вскоре, благодаря изворотливому уму и энергии Бублика группировка взяла под контроль почти весь преступный бизнес в районе. Ладил Степаненко и с главарями других группировок, был у них даже кем-то вроде идеолога. На совещаниях сидел по правую руку от самого Коли Яценко по кличке Хват, вора в законе и большого авторитета. В группировке Степаненко милиция имела своего человека Юрия Кузовкина по кличке Тузик, регулярно поставлвшего иформацию о готовящихся, либо уже состоявшихся преступлениях. Информация была так себе и часто не подтверждалась. Тузик был неавторитетным вором, шестеркой и ему мало доверяли. В милиции он значился как Туземец. Странная кличка агента. Тузик был таким же туземцем, как, к примеру, абориген острова Новой Гвинеи членом палаты лордов. Четыре года назад Кузовкина взяли на мелкой квартирной краженке, но, учитывая, что он уже имел две судимости за кражи, светило ему по меньшей мере года четыре, никак не меньше. Тузик же недавно переболел двухсторонним воспалением легких и понимал, что попасть в лагерь с его слабыми легкими, верная смерть. Потому очень охотно согласился работать на милицию.

Сейчас Вадим на конспиративной квартире ждал прихода Кузовкина. Прежде он с ним никогда не встречался. С Туземцем работали оперативники Заельцовского РУВД. Сидельников посмотрел на часы. Полчаса четвертого. Агент опаздывал на полчаса. Не случилось ли с ним чего. И в это время в дверь раздался условный стук.

Кузовкин оказался высоким худосочным мужиком с худым нервным лицом. Кличка Тузик ему удивительно шла. Неряшливый, лохматый, обросший недельной щетиной, он очень походил на бездомного беспородного дворнягу. Впрочем, кличка Туземец ему тоже шла.

– Привет, начальник! – пробасил он, ощерив темные, никогда не видевшие зубной щетки зубы. – Я тут того, этого… Проспал чуток. Извини. Вчера Бугай подмешал мне в пиво какой-то дряни. Ну я и того, этого… всю ночь почту гонял.

Вадим поздоровался, представился и попросил Туземца рассказать о причинах убийства Бублика, что говорят об этом в группировке.

– Что говорят? – Кузовкин энергично почесал затылок. И этим ещё больше стал походить на Тузика. Так дворняга пытается нескрести надоедливых блох. – Дак того, этого… Разное говорят, начальник.

– Мог его убить кто-то из своих?

– Исключено, начальник, – категорически ответил Кузовкин. – Папа был авторитетом, его все любили.

– Тогда может быть кто-то из других группировок?

– Нет, – замотал головой Тузик. – Он со всеми был в корешах. Братва говорит, что это дело рук залетных.

– А что за причина?

Кузовкин, прежде чем ответить, вновь долго чесал затылок.

– Точно не знаю, но говорят, что Бублик обещал навести большой шухер.

– В каком смысле?

– В смысле устроить кое-кому подлянку.

– Это касалось кого-то из местных?

– Вот чего не знаю, начальник, того не знаю, – развел руками Кузовкин. – У тебя бутылки пивка случайно нет?

– Случайно нет. А кто знает?

– Дак того, этого… Те, кто знает, мне не докладали, начальник, – вновь ощерился Кузовкин. – А чая у тебя нет? А то голова, что качан, ни хрена не соображает.

– Нет. А другие паханы могут знать?

– Наверное, – пожал плечами Тузик. – Говорят, что Бублик на сходняке авторитетов заявлял устроить кипеш.

– Когда это было?

– Недели две назад.

– Что тебе ещё известно об этом?

– Больше ничего, начальник.

– Хорошо. Можешь идти.

Кузовкин медленно встал и, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, просительно проговорил:

– Мне бы аванес, начальник. А то меня вчера Бугай всего обшмонал. Здоровый падла. Издевается.

– Сколько?

– Дак того, этого… Мне бы сотнягу.

Вадим достал сотенную купюру, протянул Кузовкину.

– Вот, возьми.

– Порядок, начальник! – сразу повеселел Кузовкин. Молниеносно выхватил сотенную и спрятал в карман. Острый кадык на его тонкой жилистой шее пару раз дернулся в предвкушении похмелья. – Покедова! – Он пулей вылетел из квартиры.

После ухода Кузовкина Сидельников долго размышлял над полученной от него информацией. Несмотря на её скудность, было ясно, что Степаненко обладал какой-то серьезной информацией и намеревался либо использовать её в своих целях, либо обнародовать. Знает ли кто, что это была за информация? Если кто и знает, то это может быть лишь Хват. Ведь недаром на сходках Бублик сидел по правую от него сторону.

Сидельников решил встретиться с Геной Яценко и обо всем перетолковать. Почему Гена, а не Геннадий? Вадим не знает, что у него там в метриках, а в паспорте собственными глазами видел, так и записано: «Гена Иванович Яценко». Кроме шуток. То ли родители Яценко были большими чудаками, то ли он сам к шестнадцати годам стал таким оригиналом, что пожелал до конца дней своих оставаться Геной, но факт есть факт.

Люди, далекие от юриспруденции вообще и от работы милиции в частности, считают, что арестовать главаря преступной группировки проще паренной репы. Еще и возмущаются: «Продались менты авторитетам! Как есть продались, Ведь знают же всех главарей наперечет. Тогда почему медлят, почему не арестовывают? А потому, что продались!» Сидельников же по собственному опыту знает – насколько это трудно сделать. Знать – одно, а доказать вину – совсем даже другое. Во-первых, братва ни при каком раскладе не сдаст своего пахана, не даст против него показаний. Во-вторых, если оперативникам и удастся собрать на него достаточные доказательства, то его «сынки» выставят целую армию подставных свидетелей, которые с пеной у рта будут утверждать, что обвиняемый не мог находится на месте преступления, так как в это время был на годовщине свадьбы троюродного племянника. Недавно Верхъовный суд Италии оправдал всех главарей «Коза Ностра». По мнению нашего воинствующего обывателя – члены суда поголовно куплены мафией. Но причина более чем тривиальна – у суда не хватило доказательств, а те, что были, уничтожены полчищами лжесвидетелей. Вадим с ребятами пробовал прищучить того же Яценко, но эта попытка кончилась полным провалом. Хват имеет в городе пятикомнатную квартиру в двух уровнях, за городом – «пятизвездочный» коттедж со всеми удобствами, разъезжает на шестисотом «мерседессе». Все это, как он утверждает, куплено им на доходы вполне легальной фирмы «Ксения», занимающейся поставкой бижутерии. Яценко и налоги платит исправно в установленный срок. Нет, такого голыми руками не возьмешь.

Зная, что Хват днем обычно находится в офисе фирмы, откуда и руководит своим преступным сообществом, Сидельников позвонил его референту, назвал свою фамилию и попросил к телефону Яценко.

– Гена Иванович в курсе вашего звонка? – спросила референт довольно мелодичным голосом.

– В каком смысле? – не понял Вадим.

– Он знает, что вы должны ему позвонить?

– Нет, но… – начал в замешательстве Сидельников, но референт его перебила:

– В таком случае, очень сожалею, но Гена Иванович занят. Вы оставьте свои данные, я вам обязательно позвоню, как только он освободится.

Подобного развитя события Сидельников явно не ожидал. Вот так вот, скоро к воровскому авторитету надо будет записываться за неделю на прием. Разозлися.

– Вот что, дамочка, – раздраженно проговорил, – Если вы считаете, что у меня много свободного времени, то очень ошибаетесь! Скажите своему боссу, что с ним хочет переговорить майор милиции Сидельников из управления уголовного розыска. Как поняли?

– Извините! Одну минутку, – пробормотала референт, а ещё через несколько минут Вадим услышал недовольный голос её шефа:

– Яценко слушает.

– Здравствуйте, Гена Иванович! Вас беспокоит Сидельников.

– Юрка! Корефан! Когда приехал! – радостно взревел Яценко, да так, что Вадим был вынужден отстранить трубку от уха. – А что у тебя с голосом?

– Никакой я вам не корефан, Гена Иванович, а майор милиции Сидельников.

– Ах, это вы, – сконфузился авторитет. – Извините! Вадим Андреевич, кажется?

– Он самый.

– Здравствуйте, Вадим Андреевич! Неужто вы опять по мою душу? Хотите взять меня за эти… за жабры? Но только заранее предупреждаю – не получится. Теперь тем более не получится.

– Нет, я совсем по другому вопросу. Мне необходимо с вами переговорить.

– А о чем будет разговор? Или это секрет?

– Да нет, никакого секрета нет. Я по поводу убийства Степаненко.

– Что ж, в таком случае, приезжайте. Жду, – сухо и лаконично прогворил Хват и положил трубку.

Сидельников не виделся с Яценко пять лет, и, надо сказать, они не прошли для того даром. Как же он за эти годы раздобрел, стал гладким и ухолженным. Одет с иголочки в добротный твидовый пиджак, белоснежную сорочку с ярким модным галстуком. На безымянном пальце правой руки массивная золотая печатка, а на лице столько самодовольства, что его с лихвой бы хватило всем операм страны. Кроме шуток. А ведь этому Хвату уже ничего в жизни не надо, он достиг всего, чего желал. И Вадим почувствал, как в груди возбуждается черная энергия, закипает такая лютая злоба на всех этих Хватов, Сватов, Белых, Серых, Слонов и Носорогов, ставших вдруг хозивами жизни. Как же такое могло случиться, что эти козлы жируют, а учительница падает на уроке в голодный обморок? Кто довел страну и людей до такого состояния? Может быть и его хандра и апатия вовсе не из-за Светланы, а от бессилия что-либо изменить, как-то повлиять на ситуацию. Действительно, все их усилия напоминают мартышкин труд – они трудятся в поте лица, а этих паразитов становится все больше и больше.

Вадим с трудом взял себя в руки, нарисовал на лице добродушие, прошел к столу, протянул руку авторитету.

– Здравствуйте, Гена Иванович! И вы здорово изменились с момента нашей последней встречи.

– Здравствуйте, Вадим Андреевич! – Яценко привстал, пожал Сидельникову руку. Снова сел, откинулся на спинку кресла и, ослепительно улыбаясь, заранее приготовившись на комплимент, спросил: – Ну и как я вам?

– Сильно потолстели, – ответил Вадим, улыбаясь в ответ.

Лицо Хвата разом как-то потускнело.

– Да-да, вы правы. Расчебучило меня малость, – проговорил он обиженно. – Так что же вас интересует, Вадим Андреевич?

– Что вам известно об убийстве Бублика?

– Это не ко мне. Это к нему. – Хват воздел указательный палец, указав на потолок. – К Нему обращайтесь. Ему все известно. А мы… Мы сами теряемся в догадках. Кому это не угодил Юра Бублик? Он был таким душкой, со всеми умел ладить.

– Говорят, что он обладал какой-то очень ценной информацией?

– Кто говорит? – настороженно зыркнул на Сидельникова Яценко. Полное лицо его напряглось, стало злым, отстраненным.

– Многие. Я потом вам представлю развернутый список, Гена Иванович.

Яценко громко рассмеялся. Шутка Сидельникова ему понравилась. Лицо его смягчилось, подобрело, столо доверительным.

– Список это хорошо. – Просмеявшись, серьезно сказал: – Он, Бублик, был шибко большим патриотом. Помню, как он однажды сказал: «Ну и что, что я вор в законе. Это вовсе не мешает мне любить свою Родину. Я за неё кому угодно пасть порву».

– А при чем тут его патриотизм? – недоуменно спросил Сидельников.

– В нем-то как раз все и дело. Осенью прошлого года человек Бублика, специалист по гостиничным номерам, обшмонал в «Сибири» номер какого-то крутого и вместе с вещами забрал видеокассету – думал парнуха. А дома включил, а там тягомотина какая-то. Так у него эта кассета и валялась дома. А месяца полтора к нему в гости пришел Бублик. Выпили. Парень решил показать ему новый американский супербоевик, да перепутал кассеты и включил ту самую. Хотел заменить, а Бублик, как заорет: «Не трожь!» и к экрану будто прилип. Не досмотрев, забрал кассету и ушел. А после этого в него будто бес вселился, стал кричать, что в Москве все козлы, суки пархатые, что они давно предали Россию и распродают с молотка, что надо всем патриотам объединяться и спасать страну. Ну вот и, похоже, довыступался. – Хват печально вздохнул.

– А вы сами выдели эту кассету?

– Нет, Юра никому её не показывал. То ли боялся, то ли ещё чего.

– А о её содержании говорил?

– Нет. Лишь общие слова о предательстве и прочем.

– А что там и кто был снят?

– Тоже не говорил.

– А кто тот парень?

– Какой парень? – не понял Яценко.

– Тот, кто украл кассету?

– Ах, этот… Как же его? Мне Бублик называл его кликуху, но я запамятовал. Помню, что смешная какая-то… Постойте, кажется Бумбараш. Точно. Бумбараш.

Сидельников распрощался и покинул кабинет авторитета, намереваясь сегодня встретиться и поговорить в этим самым Бумбарашем. Тот наверняка видел хоть часть кассеты и сможет сказать, кто на ней изображен.

По милицейской картотеке он узнал, что вором по кличке «Бумбараш» был двадцатипятилетний Сергей Дежнев. Установив его адрес, Вадим отправился к нему домой. Проживал он вместе с матерью в так называемой Ельцовке, некогда рассаднике преступности. С трудом отыскал полуразвалившуюся деревянную лачугу Денжневых, по всему, доживавшую свою жалкую жизнь. На небольшой островок убогих домишек мощным фронтом наступали двух и трехэтажные особоняки новых русских. В доме он застал лишь мать Дежнева Марию Ивановну, пожилую женщину, со скорбным, давно увядшим лицом. Седая голова её была повязана черным платком. Узнав о причине визита Сидельникова, она горько расплакалась.

– Схоронили мы Сереженьку-то, гражданин хороший, – проговорила она, всхлипывая. – Вот уже неделю, как схоронили.

– А что случилось?

– Погиб в автомобильной аварии. Гонял, как оглашенный. Я ему все говорила: «Сереженька, не гоняй. Так ведь и до беды недалеко». Только разве ж они нас слушаются. Вот и накаркала я, старая дура, беду. О-хо-хо! Как теперь жить, ума не приложу. Один он у меня был. Больше никого нету.

– Где это произошло?

– Чего говоришь?

– Где случилась авария?

– Да тут недалеко, на проспекте Дзержинского, наспротив техникума.

Утром следующего дня Сидельников был в Дзержинском РУВД, где из материалов уголовного дела узнал, что полторы недели назад, Дежнев остановил свои «Жигули» напротив здания Электротехнического техника и открыл уже дверцу, чтобы выйти из машины, как в машину на полной скорости врезался КамАЗ, угнанный преступниками утром того же дня. Дежнев умер сразу же на месте. А двое парней выскочили из КамАЗа и скрылись. Установить их пока не удалось.

Вне всякого сомнения – это было убийство, замаскированное под автоаварию.

Вадим позвонил в отдел милиции Железнодорожного района и поинтересовался – заявлял ли кто им о краже из гостиницы «Сибирь» осенью прошлого года. Дедурный ответил, что такой записи в журнале регистрации заявлений и сообщений о совершенных преступлениях нет. В самой гостинице Сидельникову также сказали, что никто из проживавших в гостинице осенью прошлого года им не заявлял о краже из своего номера. Ниточка обрывалась. Что теперь делать, он откровенно не знал. Отрабатывая свою версию, он лишь подтвердил версию Димы Беркутова. Как там у него?