Текст книги "Свой среди чужих, или Гауптман с Олерона"

Гауптман Янек подбросил монетку, поймал на руку, прикрыл ладонью.

– Ну, Джек, как думаешь?

– Да что там думать – орел.

Янек отдернул руку:

– Точно, орел, ты опять угадал. Как тебе это удается?

– Волшебство.

– Ладно, забирай живей своих, тебе дольше добираться, к обеду можешь не поспеть. Отощаешь еще, – сказал офицер Джек. Янек скомандовал:

– Первый, второй, третий взвод, слушай сюда. Меня зовут гауптман Пликанец, вам выпала честь служить в лучшем подразделении звездной пехоты – «Дикие ягуары».

– Ну ты загнул, лучшее подразделение, с каких это? – сказал Джек. – Солдаты, не верьте ему, никого нет круче «Королевских кобр».

«Сколько им лет, – подумал я, – ненамного старше нас, еще в попе детство играет, препираются, как два пацана». Офицер Пликанец продолжил:

– «Дикие ягуары» круче, это я вам официально заявляю. С каждым из вас я познакомлюсь позже, на месте, в процессе службы. А сейчас подойдут грузовики, быстренько грузитесь в них, нам еще на обед поспеть надо. Есть, я так понимаю, все хотят. Наверняка в звездолете кормили всякой хренью. Повезло вам, ребята, у нас повар на гражданке в ресторане готовил. Будете есть его жаркое – пальчики себе по самый локоть откусите.

Подъехали три бронированных закрытых грузовика, раскрашенные в бледно-зеленый, защитный, камуфляжный цвет. В будке, куда помещался личный состав, были только смотровые щели и бойницы для автоматов. Три взвода достаточно быстро расселись по грузовикам. Разбитной гауптман Пликанец, вскочив на подножку головной машины, пытаясь перекричать шум взлетающего шаттла, проорал нашему:

– До встречи, Джек.

– Давай, удачи, Янек. На жаркое особо не налегай, а то вон брюхо на нос лезет.

– Пошел к черту, – ответил Пликанец, садясь рядом с водителем и захлопывая бронированную дверь.

Помнится, я пожалел, глядя вслед удаляющимся грузовикам, что не попал в роту к гауптману Пликанецу, наверняка большому любителю пива и шпикачек. Тогда я еще не знал, что попав на войну, твой уже жребий брошен. Никому не стоит завидовать, потому что у каждого здесь свой путь и своя судьба. Твоя фамилия попадает в гигантский дьявольский барабан, наподобие того, в котором разыгрывают лотерею, который раскручивает сама старуха смерть, вытаскивая своей костлявой рукой бумажку с твоим именем, она никогда не проигрывает в этой жуткой лотерее, у нее постоянный фарт, каждая вытащенная бумажка с именем – это ее персональный выигрыш, ее трофей. Наших три взвода так и не доехали до места дислокации, не попав на обещанный шикарный обед. Буквально через полчаса прорвавшиеся танки сепаратистов устроили на шоссе засаду, в которую попали три грузовика гауптамана Пликанеца. Вначале расстреляли прямой наводкой, как в тире, грузовики, после этого танки выдвинулись вперед, раскатали оставшихся в живых, наматывая на гусеницы внутренности ребят, с которыми ты служил бок о бок два месяца и которые не успели в ответ сделать ни одного выстрела. Танки, сделав свое дело, удалились, оставив после себя кровавую кашу, в которой опознать кого-то было невозможно. Еще через час подъехало похоронное отделение, робот своей лопатой отскоблил от грунта и собрал месиво, которое раньше было людьми, со своими мечтами и надеждами, впрочем, они тоже прилетели сюда не бабочек разглядывать, а убивать. Просто их убили раньше. Затем доставленную кашу из людской плоти в ангаре-морге рассортировали по вживленным чипам, раскидали ровными частями в заранее подготовленные девяносто четыре гроба. Гробы погрузили в боксы. Шаттл переправил их на звездолет. Ребята, пробыв на Олероне менее часа, отправились в обратный путь, на Землю, но тогда, стоя на бетонке аэропорта, глядя вслед отъезжающим грузовикам, я еще всего этого не знал.

Глава 20

Наш гауптман откашлялся, приосанился, уже строго посмотрел на нас. В его взгляде появилась сталь, как будто это не он пару минут назад дурачился и балагурил.

– Смирно. Солдаты, теперь моя очередь представиться. Меня зовут гауптман Хартли. Служить вы будете под моим командованием, в подразделении «Королевские кобры». Хочу сразу сказать, служба в звездной пехоте не сахар, трусов и маменькиных сынков не жалую. Сейчас мы проследуем в часть, где вы будете распределены по взводам. Ветераны и унтер-офицеры разъяснят вам более буквально все требования, которые предъявляются к бойцу подразделения «Королевские кобры». Надеюсь, вы будете служить достойно и не опозорите честь мундира. Иначе я вас лично расстреляю.

Офицер еще раз окинул нас всех тяжелым взглядом, заглядывая каждому в глаза, пытаясь уяснить, достаточно ли внятно он все объяснил и все ли мы поняли и прониклись. Но для порядка поинтересовался:

– Всем все понятно?

– Так точно, гер гауптман!

– Умнички, – улыбнулся Гауптман своей белозубой улыбкой. – Вольно. Сейчас подойдет наш транспорт. Дик, подгоняй свою колымагу, – буркнул он в рацию.

Через пару минут подкатил грузовик, точная копия тех, которые совсем недавно забрали первые три взвода. Сзади распахнулась бронированная дверь, отъехал вниз микролифт подножки, приглашая нас усаживаться в нутро грузового автомобиля. Я сразу уселся возле смотровой щели, хоть обзор был неважный, но хотелось хоть что-то увидеть. Внутри машины было светло и прохладно, работал климат-контроль. Гауптман заглянул в будку.

– Ну, вроде все. Никого не забыли?

– Никак нет, все, – ответили мы.

– Ну, тогда поскакали, – с этими словами гауптман нажал на кнопку сбоку. Подножка поползла вверх, а дверь закрылась. Грузовик резко газанул с места.

Оказывается, зря я старался усесться возле смотровой щели – внутри будки по кругу были экраны, как только машина тронулась, экраны заработали. На них можно было наблюдать все то, что происходило снаружи. Довольно длительное время ехали по космопорту, поэтому картина долго не менялась: ангары, погрузчики и шаттлы. Подъехали к массивному КПП, оттуда вышли два автоматчика, проверили документы у гауптмана, затем заглянули в будку, пересчитали нас, сверив количество голов по документам – все совпадало. Козырнули, пожелав счастливого пути. Открылся шлагбаум, и мы выскочили на широкое – три полосы в одну и три полосы в другую сторону – шоссе. Наш водитель опять резко набрал скорость.

Вначале пейзаж за бортом был совсем грустный – что слева, что справа опаленная жгучим олеронским солнцем, короткая, пожухлая, светло-зеленая трава. Позже я узнал, что вся растительность выше десяти сантиметров была специально сожжена химикатами на несколько километров от шоссе, чтобы вражеские лазутчики не могли подкрасться. Навстречу на высокой скорости двигались мощные груженые электрокары, спешащие на выгрузку в космопорт. Затем пейзаж начал понемногу меняться. Вдалеке слева мы увидели олеронский лес, судя по всему, деревья были просто гигантские. Справа шел крутой обрыв, далеко внизу под нами начал виднеться океан, поистине прекрасное зрелище – огромная тяжелая, медленно катящаяся лазурно-голубая волна, натыкаясь на берег и разбиваясь о каменный мол, поднимает вверх метров на семь столб белых брызг, как будто кто-то невидимый откупорил гигантскую бутылку шампанского. Брызги опадают, волна стыдливо и быстро утекает маленькими ручейками обратно в океан, ей стыдно оттого, что от ее былого величия остался один пшик. За ней гордо и шумно набегает на берег другая волна, уверенная в том, что уж ей-то точно удастся поглотить земную твердь. На эту вечную борьбу стихий, этот сказочно красивый, завораживающий круговорот в природе можно смотреть неотрывно, часами.

Мы начали удаляться от океана, впереди стали проявляться контуры Нью-Олерона. Шоссе номер три упиралось в город. Город был придатком космопорта, здесь в основном жили люди, которые посвятили себя работе в космопорте: пилоты, диспетчеры, докеры, слесаря, водители грузовых электрокаров и прочий рабочий люд, без которого никак нельзя обойтись. Перед въездом в город мы встали в очередь из каров на досмотровом КПП. Мощное сооружение, выстроенное из бетона, с двумя башенками. Из амбразур в башенках на дорогу выглядывали стволы крупнокалиберных пулеметов, рядом, зарытые в бетон по самую башню, стояли два танка «леопард», на одном сидели трое танкистов, разморенные на солнце, они с откровенной скукой рассматривали остановившееся кары для досмотра.

Подошла наша очередь, дверца распахнулась, вначале в проеме показалось дуло штурмгевера, за ним протиснулось лоснящееся мурло хорошо откормленного патрульного в форме военной полиции. Масленые глазки не столько считали нас, сколько шарили по углам в поисках хоть какой-нибудь поживы.

– Ничего запрещенного в город из товаров не ввозите? – с робкой надеждой в голосе поинтересовалось мурло у нашего гауптмана.

– Ты считаешь солдат звездной пехоты, направляющихся на фронт, запрещенным товаром? – презрительно хмыкнул гауптаман. – Ничего запрещенного не везем, можешь проверять.

Лицо патрульного разочарованно скуксилось. Копаться в нашей машине ему не хотелось. Обладавший, видимо, экстрасенсорными способностями, выработанными за многие вахты стояния на КПП, он понял, что особо поживиться у нас нечем, на лапу тоже не дадут. Весь его мыслительный процесс читался у него на лице. Можно, конечно, покопаться в личных вещах солдат, но что там найдешь. Долго все это и муторно, плюс гауптман у них, видимо, мужик строгий, уж лучше пойти потрясти грузовые фуры, там водители – гражданские лица, понимающие. Соображают, лучше дать на лапу пару рейхсмарок или какой презент, чтобы только до ночи попасть за городскую стену. А если не пропустят в город и останешься ночевать перед воротами КПП, то можно ночью пулю от сепара-снайпера схлопотать, а это, согласитесь, неприятно. Мурло, взвесив все за и против, козырнуло, пожелало нам счастливого пути и, довольно резво шевеля толстым задом, потрусило к стоявшей сзади нас в очереди гражданской грузовой фуре, на ходу потирая от нетерпения свои пухлые ручонки. Наш гауптман проводил мурло неприязненным взглядом.

– Кому война, кому… На фронт бы тебя, сученок, – зло сплюнул. – Поехали.

Въехали в город. Вначале шла промзона: склады, ангары, стоянки для грузовых каров, заправки. Наконец, пошла жилая часть города – пятиэтажные дома, построенные как под копирку. Как правило, это были общежития. В них жили офицерье и обслуга космопорта и города. Вся обслуга работала по контракту, строить свою жизнь на постоянку здесь, на пороховой бочке, мало кому хотелось, поэтому жили в Нью-Олероне в основном люди холостые. Где-то им вечером отдыхать, снимая стресс, надо было. Поэтому весь центр был застроен казино, барами, пабами, стриптиз-барами, ну и конечно, борделями. То и дело попадались вывески «Похотливые девчонки», «Ненасытные наездницы», ну и все в таком духе. Вывески сопровождались голограммами полуголых красоток с аппетитными формами, которые, призывно улыбаясь голливудскими улыбками, манили в свое заведение. Правда, что тебя в заведении ждали именно эти красотки, я сильно сомневаюсь. На центральной площади, в самом сердце этого царства порока и разврата, напротив главного штаба экспедиционного корпуса, одиноко ютилась скромная, неприметная церквушка. На улице было очень много военных. Ребята, которые получили увольнительные с фронта, пытались вовсю оторваться перед возвращением назад. Видимо, церковь была специально построена для того, чтобы после ночи пьянства и блуда любой мог покаяться в своих грехах и смело отправляться грешить дальше, получив индульгенцию. После центра опять шел спальный район, а дальше опять склады, стоянки, ангары. Мы проскакивали город насквозь. Нью-Олерон был чертовски маленьким городком, а с точки зрения архитектуры – вообще никакой.

Глава 21

Совсем перед выездом из города, справа стоял высокий забор. Мы свернули к нему, поднялся шлагбаум, и наша машина въехала на территорию части, где нам предстояло служить. В центре был небольшой плац с флагштоком, на котором безвольно повис штандарт звездной пехоты, справа и слева стояли боксы наподобие тех, в которых мы прибыли на Олерон, только они были поменьше, рассчитанные на взвод, в них были проделаны окна, и они были пронумерованы белой краской. Впереди были навесы, под которыми стояла боевая техника: несколько грузовиков, восемь боевых машин звездной пехоты. Дверца нашей будки распахнулась. Раздался звучный голос гауптмана:

– Все, приехали, выгружайся, шпана.

Мы выпрыгивали из кузова и выстраивались в колонну по двое возле машины. Из боксов начали выходить старослужащие, переговариваясь друг с другом, они с интересом наблюдали за нами, как будто видели каких-то диковинных зверей. Ветераны были сильно загорелыми. Выгоревший на солнце камуфляж по-неуставному расстегнут, рукава закатаны.

– Свенсон, – крикнул гауптман.

– Я, – откликнулся один из ветеранов.

– У тебя во взводе двенадцати человек не хватает?

– Так точно.

– Ну вот, у тебя право первой руки. Выбирай.

– А чего тут выбирать, мясо – оно и есть мясо. Вот этих справа беру, – он провел рукой по шеренге.

– Вот вы, двенадцать, давайте-ка собрали вещички и живенько в бокс номер три. Бжинский, ты следующий.

– У меня восьмерых нету.

– Выбирай.

– А я слева возьму. За мной, пацаны, – скомандовал Бжинский.

– В бокс номер два.

Так разобрали весь наш новоприбывший взвод, остались стоять только нас пятеро невостребованных – Сочинский, Дедье, Дзалбс, Петерсонс и я.

– А где Уинсли? – поинтересовался гауптман, повисла тишина. – Еще раз вас спрашиваю, где унтер-офицер Уинсли?

В ответ опять гробовая тишина.

– Ясно, – протянул гауптман. – Ладно. Очухается – ко мне.

И обращаясь уже к нам:

– Вы, пятеро, в бокс номер четыре. Старший там – унтер-офицер Уинсли. Доложите ему, что вы пополнение вместо выбывших. Все вроде, со всеми разобрались.

Гауптман ушел, а мы пятеро потопали к своему боксу. Войдя в бокс, мы воткнулись в плотную душную стену запаха нестиранного белья, потных тел и мощного перегара. На дальней койке в углу сидели двое парней, похожие на близнецов, крепкого телосложения, перед ними на тумбочке стояла полупустая бутылка виски «Джек Дэниэлс». Оба по пояс голые, рельефные мышцы казались каменными, на предплечье левой руки у каждого был вытатуирован символ звездной пехоты – человеческий череп в берете. Судя по тому, в каком состояние были эти двое, вряд ли это была их первая бутылка виски за сегодня. Разобраться, кто из этих двоих был унтер-офицером Уинсли, мог только экстрасенс.

– Гер унтер-офицер, разрешите доложить, пополнение в количестве пяти бойцов прибыло, – обращаясь ни к кому, бодро отрапортовал Дзалбс, заискивающе улыбаясь, наверняка радуясь своей смекалке.

Оба повернулись к нам и уставились на нас мутными, пьяными глазами. Больше всего меня поразил их холодный как лед, ничего не выражающий, немигающий взгляд, взгляд убийц.

– Гляди-ка, Джон, свежее мясо подвезли, – сказал один другому.

– Угу, мясо еще и разговаривает, – хмыкнул второй. Джон ткнул в нашу сторону пальцем.

– Это что у вас на шее болтается?

– Это личное оружие, штурмгеверы, – за всех ответил смекалистый Дзалбс.

– Штургмеверы, во, бляха, какие они слова-то знают, видно, их чертовски хорошо учили в учебке. А? Как ты думаешь, Эшли?

– Мне кажется, что эти воины – отличники боевой и политической, мать их, и уж теперь всем сепаратистам настанет полный капут, – еле ворочая языком, отвечал Эшли.

– А для чего нужно личное оружие? – пытливо продолжал допрос Джон.

– Для того чтобы стрелять, – озадаченно отвечал Дзалбс.

Мы не понимали, к чему клонит пьяный ветеран.

– Ну и кто из вас был лучшим стрелком в учебке?

– Разрешите доложить, рядовой Ковалефф, – угодливо проинформировал Дзалбс.

– Кто из вас Ковалефф?

– Вот он, – кивнул на меня Дзалбс.

Я внимательно посмотрел на Дзалбса, он глазами преданной собаки смотрел на старослужащих. «Надо же, какой прыткий. Вполне возможно, что в учебке тебя не раскусили, и ефрейтор Кардаш отдувался своей тощей задницей за двоих», – подумал я.

– Ты для чего сюда прибыл, рядовой Ковалефф? Сепаратистов убивать? – вперив в меня тяжелый взгляд, спросил тот, которого звали Джоном.

– Так точно, – ответил я.

– Вот, – поднял указательный палец вверх Джон. – Очень точный и правильный ответ, ключевое слово здесь – убивать.

Он пошатываясь встал, плеснул в свой стакан виски. Залпом осушил его. Накинул на себя китель с унтер-офицерскими погонами, видимо, он и был искомым гауптманом Уинсли.

– Рядовой, сейчас тебе представится такая возможность.

– Слышишь, Джон, не дури, – сказал Эшли, пытаясь удержать его за рукав, видимо, уже понимая, что задумал Джон. Унтер-офицер Уинсли вырвал руку, обращаясь к нам:

– Солдаты, вещи оставили здесь, автоматы взять с собой и не отставать, следовать за мной.

Вышел из бокса. Мы, ничего не понимая, поплелись за ним. Уинсли направился, широко шагая, чуть пошатываясь, к дальнему боксу без номера, возле бокса стоял часовой, который, увидев пьяного унтер-офицера, поморщился.

– Открывай! – заорал Уинсли.

– Никак нет, гер унтер-офицер, не имею права.

– Открывай и выводи этого урода, я тебе сказал.

– Но гер гауптман запретил, – пытался сопротивляться часовой.

– Я тебе, юнге, в последний раз говорю, открывай подобру-поздорову, иначе худо тебе будет, ты меня знаешь. Это приказ. Гауптман запретил, а я разрешил.

Часовой, не смея больше перечить пьяному унтеру, отпер дверь. Часовой топтался возле открытой двери, видимо, надеясь, что унтер образумится и передумает.

– Выводи, я сказал.

Часовой нехотя зашел в бокс и через некоторое время вытолкал впереди себя пленного – высокого седовласого бородатого мужчину лет сорока. В сером разодранном камуфляже. Мужчина еле передвигал ногами, держась правой рукой за бок, наверняка у него было сломано ребро. Все лицо было в ссадинах и кровоподтеках. Потрескавшиеся губы разбиты. Левый глаз у него почти полностью заплыл синяком. Видно, что каждое движение дается ему с трудом. Били его крепко. Смотрел на нас пленный с безразличием.

– Ну, полюбуйтесь, какой красавец, – сказал Уинсли. – Вот эта сука до последнего отстреливалась, пятерых наших положил, пока его стреножили. Пятерых пацанов моего взвода. Кто мне их вернет. Все, Ковалефф, не хер на него смотреть, кончай его.

Услышав мою фамилию, пленный дернулся и пронзительно посмотрел на меня. В его взгляде читалось удивление.

– Давай, солдат, пристрели его, ты же сюда за этим прибыл, – потребовал Уинсли.

Видя, что я мешкаю, унтер резко встряхнул меня за плечо:

– Рядовой, ну-ка поднял автомат, выполнять приказ.

Я вскинул штурмгевер, прицелился в пленного, палец лег на спусковой крючок. Я столько раз в учебке стрелял по мишеням, представляя, что это сепаратисты, те, которые убили мою маму и моего папу, но никогда не думал, что так тяжело выстрелить в живого человека. Вот он стоит перед тобой, враг, возможно, что это именно он виноват в смерти моих родителей. Казалось, что проще, возьми и выстрели, а палец никак не слушался, не в силах нажать на спуск. Какая-то мощная неведомая сила удерживала меня, не давала это сделать. Курок вдруг оказался невероятно тугим, его сопротивление ну никак не возможно было преодолеть. Рядом подзуживал унтер-офицер Уинсли:

– Ну давай, не тяни, пристрели эту сволочь. Это приказ, рядовой.

Я посмотрел в глаза пленному, он смотрел на меня с отвращением и презрением, а еще где-то в глубине его одиноко горящего ярким пламенем здорового, не заплывшего глаза явственно читалась жалость, это меня поразило больше всего, я был удивлен – эта жалость читалась по отношению ко мне. Так взрослые, умудренные жизненным опытом смотрят на глупых несмышленышей.

– Огонь, я сказал! – заорал мне прямо в ухо унтер. Наверное, именно его резкий окрик помог моему пальцу преодолеть сопротивление спускового крючка. От неожиданности я выстрелил, штурмгевер дернулся в моих руках. Я попал в грудь пленному, его откинуло к стене бокса, он сполз на землю, упал лицом вниз, оставляя на стене кровавую дорожку. В агонии его руки скребли серую олеронскую землю, загоняя ее глубоко себе под ногти. Его сильное тело хрипело, билось в конвульсиях и никак не хотело умирать.

– Молодец, Ковалефф, хороший выстрел. Только в следующий раз стреляй наверняка, чтобы не мучился.

Унтер вытащил из-за пояса штык-нож и, присев на дергающееся тело пленного, придавив его всем своим весом к земле, медленно, видно, что с удовольствием, воткнул почти по самую рукоять штык-нож в шею, чуть пониже затылка. Нож вошел с отвратительным чавканьем, пленный затих. Уинсли вытащил штык-нож, обтер его от крови о безжизненное тело. Встав с пленного, сунув нож обратно за пояс, сказал:

– Все, отмучился сепар. Хороший сепар – мертвый сепар.

И обратился к часовому:

– Убери эту падаль, и вообще, прибери здесь. Тебя, Ковалефф, как по имени зовут? – теперь Уинсли обращался ко мне.

– Яр, – машинально ответил я, до сих пор до конца не понимая, что произошло, смотря то на безжизненное тело пленного, то на свои руки, то на свой штурмгевер, то перекидывая взгляд на своих притихших однополчан, в глазах которых проглядывал ужас от того кошмарного зрелища, которое только что разыгралось на их глазах.

– Ты не переживай, Яр, – полуобнял меня за плечи унтер-офицер Уинсли. – Первый раз всегда так. Пройдет. Потом привыкнешь. Пойдем лучше выпьем.

Войдя обратно в бокс, мы натолкнулись на вопросительный взгляд Эшли.

– Ну что там?

– Все ништяк. Доставай бутылку и третий стакан. Знакомься, это Яр Ковалефф. Свой пацан. Он того суку сепара только что порешил. Ну, живей, чего смотришь.

Эшли засуетился, достал из тумбочки стакан, бутылку виски. Разлил тугую янтарную жидкость по стаканам.

– Ну что, брат, за твоего первого сепара. Дай бог, не последнего.

Уинсли протянул мне стакан:

– Пей. И гляди веселей. Ты все правильно сделал, не ты его, так он тебя, и верь мне, он бы на секунду не задумался, если бы ты стоял у стенки.

Разумом я все понимал и, наверное, где-то даже был согласен с унтером. Но на душе было пусто, муторно и паскудно. Я одним глотком проглотил виски. Тягучая жидкость, обжигая, поползла по внутренностям.

– Давай разливай сразу по второй, – приказал Уинсли.

Бутылка звякнула по стаканам, отмеряя каждому, как из мензурки, по ровной доле. Несомненно, Эшли был большим мастером по части разлива. Кто-то нерешительно кашлянул в углу. Это были мои ребята с учебки.

– А вы чего здесь третесь? – поинтересовался Уинсли.

– Какие будут приказания, гер унтер-офицер? – щелкнул каблуками Дзалбс.

– Приказания? – переспросил Уинсли. – Валите отсюда, бойцы, и чтобы до отбоя я ваши рожи здесь не видел. Хотя нет, стоп, отставить. Вот ты, мордастенький, как тебя зовут? – тыча пальцем в Дзалбса, спросил Уинсли.

– Рядовой Дзалбс, гер унтер-офицер.

– Тебе, как опытному воину, будет спецзадание, – Уинсли подошел к Дзалбсу, взял его за голову и с силой притянул к себе. – Слушай сюда. Сейчас шмелем летишь в пищеблок, находишь там ефрейтора Оболонски, скажешь ему, что унтер-офицер Уинсли и двое его друзей желают кушать, пусть соберет чего-нибудь. Возьмешь у него все, что он соберет, и также шмелем обратно. Через десять минут тебя не будет – пеняй на себя. Давай, время пошло. А вы вон, – обратился Уинсли к Петерсону, Сочински и Дедье.

Их долго уговаривать было не надо, они пулей выскочили на улицу. Унтер-офицер Уинсли внушал им животный страх.

– А вот еще, Яр, – покопавшись в своей тумбочке, Уинсли достал два шеврона – один с королевской коброй, раздувшей капюшон и приготовившейся к броску, второй с черепом и серебряной надписью готическими буквами «Я и есть смерть».

– Держи, это твое, – протянул мне шевроны унтер.

– Обычно бойцы получают их после первого боя, если, конечно, остаются живы. Крещение, так сказать. Но ты свое крещение прошел. Так что носи. Давай выпьем.

Я принял шевроны, почувствовав рукой тиснение и шероховатую бархатистость ткани, и не задумываясь махнул второй стакан. Виски аккуратно улегся в желудке. Дико захотелось есть, где этот чертов Дзалбс? Эшли разлил третью.

– За пацанов, которые никогда не вернутся, – предложил он.

Пили стоя, не чокаясь. Наконец, появился Дзалбс с грузом провианта в обеих руках. Уинсли взглянул на хронометр.

– Надо же, успел, ну, чего встал как вкопанный? Ставь сюда, что принес.

Дзалбс расставлял на тумбочке вилки, тарелки, накладывая в них из термосов ломтики дымящегося, в подливе мяса, румяную жареную картошку, раскладывая горкой хлеб. Я жадно накинулся на еду, набивая полный рот, глотая почти не пережевывая, обжигаясь и давясь горячим мясом и картошкой. Совершенно не чувствуя вкуса. Я ел так, будто бы не ел целую вечность. Наверное, организм таким образом реагировал на стресс. Потом мы пили, очень много пили. Приходили старослужащие, Уинсли знакомил меня с ними, мы жали друг другу руки, поднимали стакан за знакомство. Все это происходило со мной как во сне. Наконец, лошадиная доза алкоголя и усталость сморили меня, веки стали тяжелыми, голова не могла держаться прямо на шее, все время клонилась набок. Я провалился в тяжелый, беспокойный сон. Во сне я видел убитого мной пленного, он стоял возле серой стены бокса и смотрел на меня пристально, с укоризной, что-то тихо шепча мне своими потрескавшимися, разбитыми губами. Мне было страшно. Я не хотел слушать и не слышал, что он мне шептал, но как ни пытался, никак не мог отвернуться от его прожигающего меня насквозь взгляда.

Глава 22

Проснулся я от жуткой головной боли, во рту было гадко и сухо, очень хотелось пить. С трудом разлепил веки. Превозмогая головную боль, глаза оглядели все вокруг. В боксе царил полумрак. Рядом на койке храпел унтер-офицер Уинсли. Заснул я вчера не раздеваясь, в форме. Попытался встать. Качнуло так, как если бы я находился на борту теплохода, который попал в шторм. Где-то возле входа я вчера видел кулер с водой. Нетвердой походкой направился к выходу. Найдя на ощупь кулер, долго пил ледяную воду, пытаясь справиться с жестокой жаждой и заглушить пожар в желудке. Наконец напившись, вышел из душного помещения наружу. На улице было зябко, дул легкий ветерок. Глаза сами выцепили дальний бокс, где вчера все произошло, или не вчера, и вообще, было ли все это и было ли это со мной, а может, мне все привиделось. Мозг отказывался верить в реальность происходившего. Я задрал голову вверх. Ночное небо было не таким, как на Земле. Две спаренные олеронские луны заливали лагерь мертвенно-бледным сияньем, отчего боксы отбрасывали на землю странные, худые, длинные тени. Мир вокруг казался нереальным и призрачным. Россыпь больших чужих, горящих ярким белым светом звезд равнодушно взирала на меня. Хотя какое им до меня дело, они светили вечно и так же вечно будут светить дальше, и им в своем бездушном величии абсолютно плевать на меня и на то, что происходит на этой планете. Я уселся прямо на землю, облокотился спиной о чуть теплую стену бокса и продолжал созерцать звезды. Мою разгоряченную голову обдувал ветерок, здесь, на улице, мне было намного легче и комфортнее, чем в душном боксе. Я уснул. Впрочем, долго находиться в царстве морфея мне не посчастливилось. Только, как мне показалось, я прикемарил, раздался пронзительно противный сигнал общей тревоги, в боксах зажегся яркий свет. Сразу начали раздаваться резкие, как удары плети, команды унтер-офицеров:

– Первый взвод, подъем. Второй взвод, подъем. Третий, четвертый. Общее построение на плацу в полной боевой выкладке. Живее, живее, – началась суматоха. Повсюду был слышен топот ног, одетых в берцы, звяканье оружия перемешивалось с окриками унтеров. Я ломанулся обратно в бокс. Слава богу, вчера не успел распаковаться, закинул свой безразмерный ранец на плечи, на шею повесил автомат, он еще пах вчерашним выстрелом. На голову надел шлем, включил коммуникацию, защитное стекло слегка пискнуло, стало еще светлей и еще лучше видно, как днем, в правом углу экрана зажглись маленькие зеленные точки – это бойцы моего взвода. Так, защитный шлем работает, все, готов, и бегом вместе со всеми на плац, на построение. Где мое место в строю, я не знал, поэтому притулился сзади, в конце строя. Унтер-офицер Уинсли с красными, как у сваренного рака, глазами и опухшей физиономией уже стоял перед строем и командовал:

– Взвод, равняйсь! Смирно! Гер гауптман, разрешите доложить, – взял под козырек и обратился он к подошедшему командиру: – Четвертый взвод по боевой тревоге построен и готов к выполнению задачи, командир взвода унтер-офицер Уинсли.

– Вольно, – опустил руку гауптман. – Скажи-ка мне, Джон, кто вчера порешил пленного сепара?

– Разрешите доложить, гер гауптман, пленного по моему приказу расстрелял рядовой Ковалефф, – Уинсли картинно щелкнул каблуками.

– А я что приказывал? – гауптман навис над унтер-офицером, поедая его глазами. Уинсли отчаянно молчал, держа паузу. Гауптман сунул ему под нос кулак и потряс им.

– Чуешь, чем пахнет?

– Так точно.

– Ладно, с тобой я разберусь позже, ты, видно, совсем от рук отбился. Где этот герой Ковалефф?

– Я здесь, гер гауптман.

Гауптман не спеша подошел ко мне.

– Пил?

– Никак нет, – бодро отвечал я, дыша на него убойным перегаром. Он сделал вид, что поверил, только уставился на меня, как кобра, немигающим взглядом, который прожигал до самого нутра. Потом, видно, что-то решив для себя, сказал тихим, скрипучим голосом:

– Ну, пленных ты стреляешь мастерски, посмотрим, на что ты годен и какой ты в бою будешь.

И громко добавил, уже обращаясь ко всем:

– Наша задача – заменить на позициях четвертую роту, которая убывает на отдых. По машинам!

Из-под навеса, лязгая гусеницами, выползали БМПЗ – боевые машины звездной пехоты, сзади в корпусе машин открывались бронированные дверцы, и мы по двадцать человек ныряли в чрево железных монстров. Тряслись мы в железной консервной банке, наверное, около часа. Когда прибыли на место, уже светало. Я так понял, что четвертая рота ждала нас как манну небесную. Проведя две недели в окопах, грязные, уставшие от постоянного нервного напряжения и частых обстрелов со стороны сепаратистов, солдаты торопились побыстрее покинуть позицию и отправиться на заслуженный отдых. Поэтому передача дел была скоротечной. В двух словах рассказали нам, откуда и как стреляют сепаратисты и что у врага появился чертовски хороший снайпер, поэтому нам надо быть очень аккуратными и не высовываться. А так все хорошо. Пожелали нам две недели провести без потерь. Почти бегом погрузились в свои боевые машины и растаяли в предрассветной дымке, оставляя нас обживаться.

Глава 23

Позиция представляла собой окопы, вырытые в полный рост и залитые особым сплавом бетона и местного особо твердого железа, четыре бокса для личного состава, еще один для штаба, хранения боеприпасов, съестных припасов и прочего, тоже зарытые в землю, а сверху залитые толстым слоем бетона, рядом с ними вырыты капониры для боевых машин. БМПЗ встали в капониры. Теперь были видны только их небольшие башенки с короткими дулами пушек. Каждый взвод занял свой бокс, мы распаковали свои вещи, положив их под койки, которые заняли.