Текст книги "Расщелина"

Глава шестая

Неожиданное знакомство

На похоронах матери Павел отца не видел и прощание с Варварой прошло без его участия. Этот факт лишний раз доказывал причастность отца к пожару. Даже городской следователь из Управы, вызывавший его для дачи показаний в связи со смертью его матери, интересовался странным, как он считал, отсутствием законного мужа на похоронах супруги. «Не в отъезде ли хозяин?» – так и спросил. На что Павел ответил, что знать не знает, куда подевался отец и, при случае, сам бы хотел задать ему некоторые вопросы. В последующие дни, в свободное от забот время, он находился у своего учителя, который из добрых чувств и понимания сложного положения юноши, выделил ему в своей квартире маленькую комнатку. Он жил один и от чистого сердца вызвался помочь парню. Павел был благодарен за понимание и человечность. Ему действительно не к кому было идти со своей бедой; родственников и особо сочувствующих попросту не было. Был Сергей Николаевич, добрый и понимающий человек.

В свободное время Павел обходил почти все городские трактиры и сомнительные заведения, пытаясь случайно напасть хотя бы на слабый след, по странным обстоятельствам, исчезнувшего отца. Хотя Василия усердно и разыскивала Жандармерия, но Павлу они ничего утешительного сказать не могли. Рагозина нигде не было; он попросту исчез. И даже Сидор, прикинувшись непричастным, отмежевался от расспросов Павла, когда тот навестил его, зная, что их тесная дружба была известна всем. От пытливого взгляда юноши не могла ускользнуть хитреца, сочившая своей лукавой беспечностью из узких, поросячьих глаз преданного дружка: «Знает, но от чего-то молчит? – подумал Павел, однако лезть назойливо в душу не стал, определил для себя дистанцию. Человек сам решает; с чем ему жить…

Выходя со двора, он случайно столкнулся с девчонкой, которая шла навстречу. Их неожиданные взгляды встретились и широко раскрытые глаза с интересом, некоторое время смотрели в бездонные глубины сокрытых в них тайн. Глаза передают многое; желание, волю, а порой даже восторг, но на то нужны особые причины…

– Вы были в моем доме? Позвольте спросить; зачем? И кто вы?

Павел замешкал с ответом.

– Вообще-то я уже поговорил с Вашим отцом. Не хотелось бы повторяться, все одно впустую.

– От чего же? Вас кажется Павел зовут, я видела Вас как-то с друзьями и запомнила имя.

Павел с недоумением вгляделся в незнакомое лицо симпатичной девчонки.

– А я вот Вашего имени не знаю, но коли уж мы, так вот по случаю, встретились, то хотелось бы спросить только об одном.

– Спрашивайте, – бойко опередила Анна, слегка будто бы даже улыбнувшись.

– Ну, разумеется, как Вас зовут? И, это уже будет вторая просьба; не было ли в последние дни у Вас в доме моего отца? Его Василием зовут. Я знаю, что он водил некую дружбу с Вашим отцом.

– С чего Вы взяли, что Сидор мой отец? – удивленно ответила девушка. – Это брат отца, мой дядька. А зовут меня Анна.

– Очень рад знакомству и Вашему вниманию ко мне. И простите, я не знал, по сути, ведь вы живете в одном доме. – Павел ждал ответа, полагая, что может быть Анне хоть что-то известно о его отце.

– Вы знаете, Павел, давайте пройдемся, ну если у Вас, конечно, есть немного времени для меня. Я бы хотела поговорить с Вами как раз по этому вопросу и, если честно, даже искала повод для встречи.

– Хорошо, я буду рад поговорить с Вами, только куда мы пойдем, кругом слякоть, лужи. Прыгать по ним и разговаривать не совсем удобно.

– А вон, в парке, на лавочку присядем и поговорим, думаю их солнышко уже достаточно прогрело. И потом, это ненадолго.

Более или менее приличная скамейка нашлась быстро. Анна заговорила первой; ей хотелось поделиться с Павлом своими недавними сомнениями, по поводу новых и очень сомнительных приятелей ее дяди.

– Что касается вашего отца, Павел, то он был у нас; дня четыре прошло, еще до того страшного пожара. Мне очень жаль, что погибла ваша мама, как же Вы теперь, где?

Павел замялся с ответом.

– Простите меня, можете конечно же не отвечать. Наверное, глупо спросила.

– Да нет, ничего, все в порядке; нашелся один человек. Я ему доверяю.

– Так вот, – оживилась Анна, – их трое, дружков так называемых. Один из них Сидор, мой дядька. Однажды утром явился некий незнакомец, словом, не здешний он, приезжий. Завязалась беседа; я, тогда как раз после ночи отдыхать пришла. В трактире у Крутоярова работаю. Позже и твой отец к ним присоединился. Понятно, что они загуляли и поспать, само собой, не вышло. Так вот и пришлось, по неволе, слушать весь их пьяный бред. Что меня особенно насторожило – это их намерения провернуть, якобы, одно важное дело; то ли с купцом местным связанное, то ли с обозами. А отец твой какие-то личные проблемы решить собирался.

– А что за дело, ну с чем связано, конкретнее? – Поинтересовался Павел.

– Да в том то и вопрос, что нет ничего конкретного. Одно знаю; этот заезжий тип, с виду, явный уголовник. А вечером он уже в трактире «У Гордея» был, активно так с возвратившимися обозниками общался, а те, на радостях, за языком не следят. Да и знакомый у него среди них есть, Авдеем зовут. Уж больно приветствия их были теплыми, словно годы не виделись. После того утра Василий больше не заходил, или мы попросту не сталкивались, но дружбу с Сидором он водит.

Павлу нравился доверительный настрой Анны, и она быстро располагала к себе.

– В тот день я с вечера и до утра была на службе. Обоз воротился и работы было много; сами понимаете… Может они там допоздна сидели, не знаю, но этот самый Шершень, как они его кличут, был в полном порядке и в трактир пришёл около девяти часов вечера. Выходит, после долгой разлуки, они целый день гуляли.

– Пожар случился немногим после полудня. Выходит Василий, мой отец, должен был быть вместе с ними. Зачем ему уходить? От застолья его трудно оторвать.

– Ну мало ли; могли поссориться и разойтись. Хотя, до моего ухода на рынок, их отношения были мирными.

– Отчего же после пожара отца нигде нет; он даже на похороны не явился? И жандармерия знает о его странном исчезновении. Выходит, вся вина лежит на нем, и он даже не попытался выстроить для себя хоть какое-то алиби. Он просто бежал… – Павел непонимающе развел руками.

– Ну почему ты считаешь, что это его рук дело? Зачем Василию учинять поджог? Повода никакого нет. Ну не из-за твоей же матери, чем могла она довести его до такого? – Анна не совсем понимала мыслей юноши.

– Это, Аня, особая тема, – почти перейдя на ты, Павел, тут же, почувствовал себя неловко.

Анна, однако, ничуть не смутилась.

– Павел, – подхватила она мгновенно, – я не против, давайте перейдем на «ты», мне так даже больше нравится, ну и проще, конечно.

Павел согласился и, в душе, был очень рад, что совсем не знакомая ему девушка, так вот запросто, убрала преграду, мешавшую нормальному общению.

– Я была рада знакомству, пойдем. – Анна поднялась и глаза их вновь на мгновение встретились. – Не обходи меня, если нужна будет поддержка. Мы ведь на ты, а значит доверяем друг другу.

Еще долго кружил Павел по темнеющим кварталам мрачного, немноголюдного города, терзаясь догадками и радуясь произошедшему. Он никогда не был знаком с девушкой; знал, что когда-нибудь это произойдет в его жизни, но чтобы вот так, запросто… Перед его взором продолжали оживать, удивительно чистые и правдивые, глаза Анны. Они лучились необычайным светом доверия и откровения, которого так не хватало ему сейчас. Ее отзывчивость и желание продолжить общение, рождало в нем ответное чувство доверия, возможность делиться без остатка всем наболевшем и терзавшем его душу.

Вот-вот уж третьи сутки минуют, как Василий в тайгу, на Погорелый хутор, ушел. Искать кого бы то ни было там, было не самой целью. Важно было знать; уцелел ли, за долгие годы его отсутствия, сам хутор, одиноко стоявший среди леса? Может пуст и заброшен вовсе. Никто не ведал, что со старообрядцами стало; могли давным-давно сорваться с мест и уйти, куда глаза глядят? А то, по случаю, и жив кто из селян, терзался он вопросами.

Мрачный лес чернел проталинами. Пахло прелью сырой, прошлогодней листвы и гнилью ветвей, лежавших всюду. Дорога до хутора долгая. В лесу сырь да слякоть. По балкам да прогалинам снег таять не собирается; окаменел посеревшей после зимы коркой. Не идет оттепель в тайгу, вот и гуляет среди сосен да осин холод. Лишь с майским теплом сойдет снег, а апрель, он на птичье пение богат, да разнолик; то скворец милую сердцу песню споет, то закраиной болот полевки запищат. Углубился малость; вот тебе и вербный запах берега. Бородатый глухарь и тетерка почки склевывают. Вкруг красные, с сизым налетом, прутья тальника. Ему рано, позже оживет. А пока воробьи по веткам стаями, да ворон от сорок покоя ищет; верхом лететь норовит, земли не касаясь. В перебранку не вступает, да и кто ту сплетницу перекричит. Вот и ищет, где по тише…

Василий, под стать ему, бесшумно следовал к своей цели. Тихие березы без листвы не шумят, ждут своего часа. Спеши, не спеши, а две ночи все одно в лесу ночевать. Без шалаша никак; земля после зимы, что лед, тут и хвойный настил не спасет. Уляжешься на ночлег, вот легкие и застудил. Кострище разводить нужно, огонь и землю прогреет, и теплом одарит.

За спиной у Василия ружье двуствольное, а за поясом топор. По юности еще он в тайгу с охотниками ходил, знает их премудрости, да и с причудами леса знаком не понаслышке. Ранее не раз хаживал до Погорелого хутора; тропы знает, да и опасений особых нет. Медведь пока спит; скоро апрель его разбудит, тогда голодного зверя и побаиваться стоит. Худой да голодный он на своем пути все крушит. Вот и несет Василий в карманах пули, да картечь, дробь весной без надобности таскать. С погодой не повезло, а идти надо. Иного выхода нет; в городе опасно стало…

Боронили хмурые тучи лиственные вершины, кутали сосны да ели в мокрый, стелящийся туман. С севера надувало холод, нет от него спасения. Даже тайга ворот в себя втянула, не гоже выставляться в этакую непогодь. А путнику каково; того и гляди околеешь, ни крыши над головой, ни теплого ночлега. Тут, брат, трудись не зевай; за светло управься, не то хмарь да темень одолеют, доконают и добьют незадачливого. Все брось, а навес из сосняка обеспечь; не то и огонь не поможет. Мокрая шуга со снегом забьет его, а потом и за горе-охотника примется. Засуетится недотепа, затылок вспарит, а толку уж не будет – пропал…

Загоготал, с переливом гусиный клин, к озеру скосил и вниз.

– Эх, не дотянули до выстрела, гусятины бы в самый раз. Переполошился Василий, не ждал. «Ужель полетели, рановато им кажись? До озерка то, через бурелом, да болото, не пройти быстро, – соображал он остановившись. – Да и к чему теперь; не факт, что птица там осядет». – Василий осмотрелся, бросил берданку за плечо и побрел вглубь чащи.

Шершнем было велено; обосноваться в поселении и ждать. Заодно и выведать обстановку? Уж ежели Погорелый хутор окажется безлюдным, то необходимо будет подновить одну из изб, обжить ее, чтобы при случае послужить могла. Василию и без особых указаний было ясно, что укрыться можно лишь на хуторе, подальше от людей и жандармских ищеек. В городе оставаться нельзя; все подозрения в поджоге дома и гибели в огне его супруги повесят на него, другого ждать глупо. Поэтому, чем скорее он уберется в тайгу, тем без успешней будут поиски виновного, а значит и безопасней его жизнь. Единственное, о чем он просил Шершня, уходя в лес; чтобы тот непременно проследил за его сыном и попытался выведать или понять его намерения. Он был просто уверен, что Павлу известно о сокрытых самородках, что Варвара все рассказала сыну о золоте, иначе и быть не могло. Это ведь их, кровное; тут уж и к бабке ворожее не ходи. От того и молчала; для сыночка берегла, а ему, родному мужу – дуля под нос. Не согласен был Василий с ее решением, но поделать ничего не мог. Оставалось лишь Павла прижать, да выведать за все добро, что по роду унаследовал, там и его доля имеется. Однако, полагал Василий, что у Шершня это лучше получится; способностей и возможностей для хитрой и тайной слежки за сыном у него больше. Да и маху не даст; за «рыжье» он, вон, мертвой хваткой уцепился…

Ночью плохо спалось и Павел, ерзая на постели, вспоминал неожиданную и удивительную встречу с Анной. Оживая среди мрака, виделись ее глаза; большие и светлые, они казались ему прозрачными озерами, отражавшими россыпь далеких, мерцающих звезд. В них можно было утонуть. Почему раньше, глаза людей мало занимали его; он просто смотрел в них, и наверное, видел то, что и все? Отчего глаза этой девчонки он видит даже в темноте? Странно это… Почему они не дают ему спать? И вновь, поворачиваясь на другой бок, Павел атаковал измятую подушку, ловя себя на мысли, что ему вновь хочется увидеться с этой девчонкой. Он не договорил, он не узнал, что хотел, поэтому совсем не приходит сон. Лишь навалившаяся вдруг тревога последних дней, вновь вернула его на землю обетованную с ее жестокой несправедливостью, алчностью и пороком присутствующими всюду; как день и ночь, как существующий закон жизни…

Впервые, задумавшись об одиночестве, от которого прямо в лицо веяло тоской, отсвечивая гранями нищеты и безысходности, Павел представил себе свое будущее. Не может ведь он бесконечно жить у учителя, пользуясь его человечностью и добротой. Ему уже семнадцать, и он должен учиться заботиться о себе сам, больше некому. Потребуются какие-то средства, чтобы, как и все вокруг, просто жить, имея самое необходимое… Их у него нет, как нет ни матери, ни отца. Но мать завещала ему нечто важное. Он ценит и будет всегда бережно хранить ее заветы. Павел вспомнил о самородках, которые бабушка сохранила для него. Неужели пришло то самое время, когда ему просто необходимо будет воспользоваться хотя бы одним из них. И мать просила его об этом, явно понимая, что без семьи, без помощи со стороны, будет трудно. Но пусть даже он найдет их, хотя сделать это будет не просто, и вынесет из тайги. Что потом? Это ведь далеко еще не деньги, на которые в лавке он может приобрести необходимые ему вещи. Это золото, которое, наверное, стоит много денег и только поэтому становится очень опасным. Просто так в ломбард его не сдашь; любопытных будет много и после будет уже не до него…

Хотелось посоветоваться с Анной, но как сказать ей об этой семейной тайне, которой он не в праве делиться? Обещанием данным им матери он дорожит, а память и воспоминания бабушки, хранит в сердце. Ночь шла, отсчитывая минуты и часы, а Павел размышлял. Не слишком ли он доверчив и не рано ли ему вообще думать о каком-то золоте? Нужен совет, но даже учитель, как казалось, не смог бы помочь ему, поделись он с ним. Что-то идущее из глубин души подсказывало Павлу быть бдительнее и осторожней. И пусть даже учитель, добрый и рассудительный человек, но тайна должно оставаться тайной. И только он теперь ее хранитель. Еще уверенней успокаивал себя мыслью; о каких самородках он думает, о каком золоте? Ведь их еще нужно отыскать и, вообще, что это – золото? Он совершенно не знает как с ним обходиться, чтобы не угодить в лапы бандитов или повсюду рыскающих жандармских ищеек и доносчиков? Отец, как предостерегала его мать, не остановится ни перед чем. Он станет преследовать, если догадается или прознает, что ему известна тайна Марии. Вот откуда в первую очередь нужно ждать опасности. От ныне они враги и Василий наверняка видит в нем приемника всех тайн, которые ему так и не удалось выведать; ни у Марии, ни у жены. А если отец, отныне, становится опасен и задумает искать сближения с ним, по вполне понятным причинам, то ему нужно быть крайне осторожным и самому, и в выборе окружения. Что если эта троица ищет на него выходы через Анну? Но, думая об этой девушке возникало желание; говорить только хорошее и доброе. Разумеется, она не такая… Он верит Анне, но даже ей, он не может пока довериться полностью. Павлу очень хотелось вновь видеть эту необычную девчонку, ожидая не только общения со сверстницей, открытия нового, неведомого ему мира, но и чего-то большего, влекущего и приятного, нужного как воздух, как звезды, как некая таинственная связь земли и неба.

Тем временем в доме Анны не все шло гладко. Не осталось того уюта и покоя, какой хранило ее жилище до появления неприятного гостя. Она интуитивно чувствовала его присутствие в доме, хотя Сидор всячески уверял, обратное. Божился, что друг его ситный редко заходит; все у него дела, то в Жандармерии за прошлое, то в городской жил конторе: «Ну надо же человеку где-то жить, – возражал племяшке дядька, – вот и хлопочет по делам, чего ему заходить?» Но хозяйка знала; если Сидор говорит «нет», значит – «да», заходит, только вот чаще в ее отсутствие и этот факт тревожил все больше. Однажды, придя с работы, Анна столкнулась с неприятным ей типом у самых ворот.

– Хозяйке дорогу, – уважительно расшаркался Шершень, ловя на себе неосторожно брошенный, пренебрежительный взгляд Анны.

– Я Вас не приглашала, – задержалась Анна, давая понять, что она не собирается устраивать из своего дома притон для встреч приятелей Сидора.

– Так в чем же дело? Пригласи, красавица, а то дядька у тебя, хоть и щедрый, но не зовет, сам иду. Дела есть.

Анне хоть и не нравился его игривый тон, но отвечать грубо ей не хотелось; сердцем чувствовала, что с этим человеком не любая шутка может сойти с рук.

– Я ему передам, чтобы он свои дела с Вашими в другом месте устраивал. Здесь не приют для бездомных, – не сумела сдержать свой пыл Анна. Насторожилась и была права; реакция последовала мгновенно.

– Ты, девонька, не говори так со мной, не надо. Я бываю очень обидчивым. Жалеть будешь.

– Забирайте Сидора, если он Вам так необходим и поищите другое место для бесед, – не унималась Анна.

– Ретивая ты, хозяйка. Знаешь, таких норовистых лошадок обычно объезжают, а я и вовсе – покусать могу. Поостерегись, малявка, ты на пути моем встала.

Не дождавшись приглашения, Шершень прошел в дом первым. Анна решилась войти следом и сдавать свои позиции она была не намерена, а разговор с дядькой еще предстоял. Войдя, она высказала претензии Сидору в присутствии приятеля и, не желая продолжать неприятный разговор, ушла к себе в комнату.

– Ты, Сидор, племяшку то придержи, а то наворотит, чего не поправить. Пора бы ей место указать, приятель. Не уважительно она со мной обошлась, да и тебя вон, уж из дому гонит.

– Да что ты, что ты, Шершень, – переходя на шепот запричитал взволнованный Сидор. Это она так; на службе намаялась должно, отойдет. Что тут горячиться, девка с характером и всего. А я улажу, все улажу… А то может пойдем лучше куда? Зачем нам… – Сидор неуклюже осекся, побаиваясь собственного шепота.

– Куда пойдем, садись… Разговор есть. Удумал, от девки бегать; мала да глупа курица, чтобы место нам казать. А нет, так образумим. Ты, Сидор, пуглив стал, погляжу, или забыл, что мы в Самаре с такими делали. Пусть только вскинется, рада не будет.

Анна не желала продолжать ругань, которая мало действовала на обоих. Занялась своим… Мысли, то и дело, возвращали ее к разговору с Павлом; хотелось разобраться в хитросплетениях, связанных с неожиданной гибелью его матери и наводящим на подозрения исчезновением, если не бегством, отца. Не спалось и она решила тайно подслушать; о чем пойдет речь. Понимала, что поступает нехорошо, но в сложившейся ситуации этого требовала необходимость. К тому же, как она поняла, уходить гость и не собирался; упорство тоже его конек.

Пусть поговорят, решила Анна. Ее уже не совсем даже устраивало, чтобы приятели разошлись, лишив ее возможности знать, или хотя бы догадываться о замышляемых ими планах.

Глава седьмая

Решимость

Далеко в лес, без ружья, идти опасно и рискованно. А зачем ружье, размышлял Павел, если он даже стрелять не умеет. Никто не научил. Плохой из него охотник, а тайгу покорять собрался, упрекал себя юноша. И знакомых у него нет, и ружья тоже. Единственный его вдохновитель – это учитель, но он другой науке учит… Где обрести необходимые навыки, размышлял Павел, без них он никак не сможет выполнить задачи какие ставили перед ним обстоятельства и сама жизнь. Такая наука запросто не дается. Здесь время и опыт – главные учителя. Ходил он, конечно, в лес и не один раз, в детстве, но только красоту его и помнит. Все остальное, за ненадобностью, мимо пронеслось; не достать ту память уж. Однако знал, что ориентировался в тайге хорошо, но далеко с матерью не захаживал; совсем не то, что Мария себе позволяла. Тут иной расклад и устремления, здесь смысл и тайный зов, на который откликаются, иначе не познаешь того, к чему суть твоя стремит.

А ведь в городке настоящие охотники были; даже о купце Крутоярове, он не раз слышал. Только вот кто слушать станет? Самому в трудном, охотничьем деле, разобраться сложно; здесь опыт и наставник нужен, чтобы навыки владения оружием приобрести. Впереди целая жизнь; ну что он за мужчина, без тайги, без этого дара общения с природой. Вокруг леса, да горы, а он кроме звезд ничего заманчивее не видел; жизнь не должна проходить мимо, лишь в мечтах и грезах. Но, за последние годы, он не получил от отца ничего, кроме тревожного чувства беды, таящейся где-то за спиной. Все это время, Павел продолжал жить лишь с верой в лучшую долю; какая уж тут охота и какие навыки? Всему, что им было не познано, что не дала ему юность, предстояло учиться. До звезд Сергея Николаевича нужно было еще дотянуться, прежде чем познать их таинственный свет и благодать.

Павел искал повод для встречи с Анной: «А ведь она работает у купца, в лавке или трактире, – припоминал он, – сейчас это было не важно. Но она могла бы свести его с кем-нибудь из охотников. Ее многие знают; может стоит завести знакомства. Тогда он с удовольствием возьмется за дело; хватит сидеть, пора начинать жить. Кипучая жизнь звала его, суля радость приключений, богатство общения и благо от людей, которых он почти еще не знает. Но они есть, они живут и радуются, страдают и благодарят судьбу за каждый прожитый день, а может даже строят ее сами. О, как это здорово!»

Павлу хотелось радоваться, он так давно не смеялся – почти забыл, зачем и для чего дано человеку это чувство? Ведь оно было им не востребовано, а значит его и вовсе не существовало. И даже сейчас, как бы он не силился улыбнуться, у него не получалось, как у других. Павел не понимал, вернее не осознавал; что может побудить человека смеяться? Некий внутренний настрой, но ведь и ему должны быть присущи причины? И когда он впервые увидел необычную девушку, с красивыми и веселыми глазами, ему захотелось смеяться, и радоваться, и даже любить, хотя он вовсе не умел этого делать. Он любил лишь свою мать, больную, утомленную жизнью женщину, иной любви до этой поры у него не было. И вот появилась Анна, изменившая весь его внутренний мир. Кто она, почему может так влиять на его чувства, какой магической силой владеет эта девчонка? А может быть дело вовсе не в ней и виною всему он сам, его возраст?

Тихая рябь одинокого озера, местами напоминавшего болото, угомонила Василия, ослабила пыл. Продираться чащобой, не ведая, что ждет впереди, совсем не хотелось. Сказывалась усталость. В пору о ночлеге позаботиться, не то тайга за тебя возьмется и после уже не гневайся на собственную нерасторопность.

Трудился Василий натужно; не то, чтобы дело новое, не знакомое, а вот беда – отвык. И не припомнит уж; когда последний раз по лесу бродил. В городе оно, куда проще и выживать не надо; там жизнь – лавка. А она товаром набита; хочешь ешь, хочешь пей, только плати ежели карман широк. На хуторе Погорелом все иначе было; пахота с утра до ночи и лавки нет, сам себе и лавка, и закрома. И ежели хозяйство супругами с добром ведется, то и мужик всегда справный; тут и конь, и всякая прочая живность при нем. Там друг без дружки никуда; от того и ладилось, сообща. А вот город разлаживает людей. Лень, да язву в их души селит. Злился Василий, что так-то, но поделать ничего не мог; обуздала его беззаботная, ленивая жизнь, от того и навыки таежника и охотника позабылись, да утратились. Не теми стали и хватка, и воля. Осталось лишь стойкое желание; поскорее бы куда за стол упасть, пусть не свой, но справный. Жизнь, одна другую заменила, что теперь на это роптать. Однако обстоятельства и сама цель, трезвили и гнали порочные мысли прочь, не до них было Василию. Он один среди сырой, голой и голодной тайги, а впереди ночь. Потея спиной и затылком, Василий взялся за топор…

До слуха Анны долетали обрывки пьяной, нескладной речи; вперемешку с воспоминаниями былого, неслась отборная брань, слабо обозначившая лишь контуры наметившейся беседы. Затаившись мышью, Анна старалась вникнуть в суть столь разрозненных мыслей и желаний собеседников. Время тянулось, донося лишь бред невнятного говора. Анна напряженно и внимательно ждала делового разговора, ради которого, собственно, и пришел гость.

– Ты, Сидор, побольше самогона готовь или прикупи где-нибудь, не в первой тебе. А в лесу сгодится. Скоро Васька с хутора воротится, он там хату готовит, ему и передашь. Здесь нельзя оставаться, пусть сразу же уходит обратно.

Слушая, затаив дыхание, Анна начинала понимать, о чем идет речь.

– Только я, Шершень, в тайгу не ходок. Ты уж избавь меня, лучше тут на месте; чем надо обеспечу, не в пору мне по кочкам скакать, где сырость, да холод, боюсь не управлюсь.

– Ты мне там без надобности. Здесь будь, на хозяйстве, мало ли… Но знай, ежели позову, то не пойдешь, а побежишь.

Сидор неприятно съежился, но сказанное проглотил.

– Исполню, как велишь, – заверил он обнадеживающе Шершня.

– Сам я за мальцом пригляжу, чтобы не ускользнул, или того хуже, не учинил чего по глупости; ума то нет, а при золоте. Тут особый пригляд нужен, потому как юнец знает много, но не скажет – это факт. Надо бы подумать, чем его разговорить? Да и неровен час; ноги сделать удумает. Смекаешь? Тут, брат Сидор, нельзя его другим дядям перепоручать.

«Кто же это? Кого они хотят заставить говорить? И причем здесь какое-то золото? – силилась понять Анна. Однако отчетливо расслышала, что они собираются следить за каким-то мальчишкой. – Но зачем?»

Большего узнать не удалось; гость собрался уходить и в комнате стало шумно. Анна устало рухнула на кровать и предалась размышлениям. Сидор еще долго возился в сенях, а войдя, неуклюже споткнулся о табурет и пока не улегся, выражал досаду и зло бурчал.

Утром, преодолевая все «за» и «против», Павел решил прогуляться до трактира «У Гордея». Он много раз слышал о нем, но бывать в такого рода заведениях ему не приходилось. И вот, на удивление, ноги сами туда понесли. Причина была уважительная, хотя место он выбрал не совсем удобное; захожие в трактир – люди бывалые, вмиг на смех поднимут, если что не так пойдет. Возможного конфуза перед Анной, Павел не боялся, но все же хотелось поговорить без свидетелей.

Внутри чадно; дымят мужики махрой, галдят наперебой без умолку, да пиво пьют. Прошел Павел к стойке, огляделся, а Анны нет нигде; другая работница заказы по столам разносит, да все поглядывает на него. Не по себе как-то стало, подождать решил. Притихло заведение; мужики, чьи лавки вдоль стен, сквозь дымный туман, нетрезвыми глазами буравят. Новичка с ног до головы оглядеть норовят, вот-вот спросят:

«Куда батя смотрит? Рановато как бы парню – глаза ясные, кожа белая. Не отбился бы от рук, малец…»

Спешно проходя мимо, женщина коротко спросила:

– Чего тебе?

– Я к Анне, – неловко ответил Павел.

– Дома она, позже заходи, – услышал он в ответ. – Может что передать? Так скажи, – глядя на растерянность парня, улыбалась молодая работница.

– Зайду! – Павел быстро вышел, неловко прикрыв за собой едва скрипнувшую дверь питейного заведения. «Больше сюда ни ногой, совсем не подходящее место. Будет лучше встретить ее возле дома», – упорядочив мысли, Павел осмотрелся.

Ждать долго не пришлось. Аня была опрятно одета и выглядела, как показалось Павлу, даже немного старше его. Видимо проявился результат его волнения. Он был уверен – она младше, да и какое это, собственно, имеет значение… Не смотря, ни на что, жизнь Анны не так проста и, рано потеряв родителей, ей уже приходится не легко. Одного этого было достаточно, чтобы чувствовать себя рядом с ней более юным и малоопытным. Еще издали, узнав его, она подошла, улыбаясь и луча глазами с такой силой, что оставшихся на небе туч, как не бывало; так показалось Павлу и он был рад, что на душе сразу посветлело…

Анна посмотрела на него внимательно: «В ее глазах он, наверное, выглядит хмурым, озабоченным мальчишкой, что понятно не красит его и, изначально оставляет так мало шансов на откровения с необычной девушкой», – пронеслось в голове Павла.

– Здравствуй, Павел! – и Анна озорно посмотрела на него, – Ты так удачно проходишь мимо. А я тебя заметила.

– Я не случайно. Признаюсь, я Вас ждал, – Павел на секунду замешкал, извиняясь.

– Не обращай внимания, это случается, ведь мы только-только знакомы.

– Ты работаешь сегодня вечером? Я заходил, но не застал. Сказали будешь позже, вот я и решил дождаться.

– Да, я к «Гордею», а у тебя что-то срочное? Мне хотелось даже немного пораньше выйти; между прочим, нам нужно поговорить. Есть одна причина. Думала даже начать тебя разыскивать, но где? Куда ты исчез, не сказав и адреса? – Анна усмехнулась, игриво качнув головой.

– Вот видишь; у меня к тебе всего лишь просьба, а у тебя уже целая причина, – Улыбнулся в ответ Павел, – У нас, наверное, мало времени, чтобы все обсудить. Я провожу тебя до работы, заодно и поделимся.

– Я могу немного задержаться.

– Ну тогда мы еще больше узнаем друг о друге. Ты не возражаешь?

Решимость Павла ничуть не обескуражила Анну, а напротив; словно вспенила, взбодрила ее состояние ожидаемого, неожиданно нахлынувшего, бриза, приливной волной окатившего их обоих.

– Тогда начнем с тебя, ты мужчина…

– Хорошо! – согласился Павел. – Ты знаешь, Аня, мне многое сейчас предстоит сделать; так уж вышло, что проку от моего отца никакого. Он исчез и это, наверное, даже лучше, чем если бы он рядом был. Тревожит то, что я оказался совсем не готов к такому повороту. Мне еще многому предстоит учиться в этой жизни; быть сильным, принимать собственные решения. Не вообще, а конкретные, важные и отвечать за поступки, которые за ними последуют.

Анна внимательно слушала, по понятным причинам, разделяя беспокойство и озабоченность Павла.

– Позже я наверняка поделюсь с тобой этими своими заботами, но пока мне хотелось бы заняться собой и, чтобы ты мне помогла в этом.