Текст книги "Путешествие на тот свет"

Не поднимая глаз от стола, Исправников задушевно объяснил Мартову, что отказано ему в такой долгой и дальней командировке лишь в силу искренней заботы партии и правительства о его драгоценном здоровье.

Дескать, у вас, Сергей Александрович, уже была одна операция на правой почке – камушки оттуда добывали… А вдруг и левая почечка камень начнет исторгать? Да еще в открытом море!.. А он у вас там есть. Камень. В левой почке. Что тогда? Знаете, сколько стоит такая операция за границей? Валютой!

– Откуда это вам все про мои почки известно? – с ненавистью спросил Мартов.

И тут впервые Исправников поднял на него глаза и негромко, тоном участкового, презрительно и отчетливо произнес:

– Положено.

* * *

Сергей Александрович Мартов закрылся на три месяца в своем любимом тридцать втором номере репинского Дома творчества и написал другой сценарий. За счет чего и погасил авансовый долг по несостоявшемуся «Обыкновенному круизу».

Сдал сценарий художественному совету студии, сел за баранку своего автомобиля и надолго уехал в Керчь, в мосфильмовскую киноэкспедицию, где снималась картина по его сценарию и по ходу съемок режиссеру были необходимы кое-какие сценарные переделки.

* * *

…А потом настали и вовсе другие времена.

В Западной Германии была издана книга коротких повестей Сергея Мартова. На самом деле это были его обычные киносценарии, написанные упругой, емкой и лаконичной прозой, как писали тогда почти все приличные сценаристы одной шестой части мира, обозначенной на советских географических картах красным цветом.

На Западе книга имела хорошую и шумную прессу – она попала в тот самый переломный момент, когда Европа ждала вывода советских войск из Германии и все русское было притягательно и похвально. Под этот всеобщий прилив доброжелательности немецкий издатель сумел продать книгу Мартова в два десятка стран, где ее перевели на все мыслимые языки.

Издатель прислал Мартову приглашение в Гамбург на так называемые публичные чтения, и Сергея Александровича неожиданно легко отпустили в эту поездку. Что-то за это время, видимо, все-таки изменилось. Приоткрылись некогда наглухо запертые створки, многое перестало быть «государственным»; рассеялось казавшееся незыблемым; где-то растворились Исправниковы…

Кстати! А ведь прав был тогда этот инструктор обкома с фельетонной фамилией, проявив глубокую урологическую осведомленность: пошел-таки камень у Мартова из левой почки! И именно за границей! Да с такой чудовищной почечной коликой, что Сергея Александровича прямо с какого-то его очередного выразительного «чтения» под тоскливый и монотонный немецкий перевод отправили в знаменитую университетскую клинику, почти в бессознательном состоянии от болевого шока.

Но в одном верный боец партии товарищ Исправников тогда ошибся – он пророчил Мартову, что это произойдет с ним через месяц после разговора в обкоме и в открытом суровом море-океане. А случилось это только лишь через четыре года на замечательной северогерманской суше.

И еще. Говоря о том, каких огромных валютных денег может стоить такая операция за границей, товарищ Исправников даже и вообразить себе не мог, что это может стоить ТАК дорого!

Правда, все расходы по операции и пребыванию Мартова в клинике на себя любезно взяла организация под нескончаемо длинным названием – «VERWELTUNGSGESELLSCHAFT WORT». Или сокращенно «VG WORT». Что-то вроде советско-российского «Управления по охране авторских прав»…

* * *

С тех пор вот уже двенадцать лет Сергей Александрович постоянно живет в Гамбурге.

* * *

Живет холостяком, с каждым годом все чаще и чаще меняя приятельниц. И чем Мартов становится старше, тем его барышни оказываются все моложе и моложе…

С российско-эмигрантской диаспорой Сергей Александрович почти не общается. Нет времени. Да и желания… Пишет книжки. Издался уже во многих странах на самых разных языках.

Заканчивает книгу, отсылает ее в издательство и на пару месяцев улетает куда-нибудь из Гамбурга. То в Калифорнию, где у Мартова полно друзей, а оттуда на Гавайские острова, то в Испанию – в привычное местечко Ла-Мата, под Аликанте… Или в Париж, к Лильке Хохловой и ее сыну Андрюше Гуревичу – вдове и пасынку своего покойного корешка кинооператора Саши Чечулина, который снимал несколько картин по сценариям Мартова. А то и просто в Нью-Йорк, к старому другу, знаменитому Георгию Вайнеру, одному из братьев Вайнеров – основоположников советского детектива хорошего интеллигентного писательского качества…

Дважды в год Мартов прилетает недельки на две, на три в Москву или Петербург, заключает договор с каким-нибудь издательством или продюсерской кинокомпанией и снова улетает в Гамбург – сочинять и отписываться. Как когда-то уезжал в Репино.

На вопросы журналистов, желающих взять у Сергея Александровича интервью (а таких с каждым годом становится все меньше и меньше…), – почему Мартов живет в Германии, Сергей Александрович иронично-кокетливо выдает за экспромт давно придуманную остроту, говоря, что Гамбург – это его последний Дом творчества…

* * *

А пару лет тому назад у бензозаправочной станции «Aral», неподалеку от дома, в котором он уже одиннадцатый год снимал небольшую двухкомнатную квартирку, Мартов познакомился с двумя заезжими ленинградцами.

Был поздний холодный осенний вечер.

«Тойота» с российско-петербургскими регистрационными номерами стояла в стороне от бензиновых колонок, а ее хозяева внимательно всматривались в карту Гамбурга, разложенную на капоте машины, и время от времени оглядывались по сторонам, чтобы понять, где они находятся.

Женщине было не больше тридцати двух – тридцати пяти, мужчина лет на восемь постарше. Джинсы, кроссовки… На ней – дорогая теплая парка с капюшоном, отороченным мехом норки, на мужчине поверх свитера крупной вязки – видавшая виды старая кожаная куртка.

Мартов поставил свою гамбургскую «мазду» рядом с питерской «тойотой», заглушил двигатель и вылез из теплой машины на промозглый ветерок. И негромко по-русски спросил петербургских тойотовладельцев:

– Помочь? На правах общей симпатии к японским автомобилям.

* * *

Мужчину звали Тимур Петрович Ивлев. Он был судовым врачом какого-то русского пассажирского судна. Его жена Таня на этом же корабле служила переводчиком. С английского и немецкого. Но немецкий язык для Тани был основным.

В Гамбург их пригласил в гости один старый потомственный немецкий доктор – владелец небольшой наследственной частной хирургической клиники. Несколько лет тому назад они познакомились и подружились с ним в одном из рейсов их судна, которое совершало этакое «полукругосветное» туристическое путешествие с несколькими сотнями немецких и английских пассажиров на борту.

В прошлом году, именно в это же самое осенне-штормящее время, когда судно стояло в Швеции, в тралеборгских ремонтных доках, на очередной профилактике и почти вся команда в количестве трехсот человек (за исключением десятка инженеров и техников) была отпущена в плановый отпуск, немецкий старик доктор гостил у Ивлевых в Санкт-Петербурге.

В этом году, в такое же мертвое предзимнеотпускное время, Ивлевы своим ходом – на собственном автомобиле – приехали на пару недель в Мюнхен.

Сейчас они возвращались из Ганновера. Тане очень хотелось побывать на знаменитой Ганноверской выставке… Старик поехать с ними не мог – слегка прихворнул, вот они без него и заблудились.

– Выехали из Гамбурга по одной дороге… – сказал Тимур.

– …а вернулись совсем по другой! – закончила за него Таня.

– Наверное, где-то проворонили съезд с автобана и въехали в город совершенно с другой стороны.

– Ничего страшного, – улыбнулся Сергей Александрович. – Называйте адрес.

– Розенштрассе, семь. Это в самом центре, – сказала Таня.

– Рядом с Ратхаузом… – добавил Тимур.

– Да знаю я, где эта Розенштрассе, – улыбнулся Мартов. – Садитесь в свою машину и поезжайте за мной. А я постараюсь поаккуратнее двигаться, чтобы вы меня в темноте не потеряли.

Тимур и Таня воспротивились:

– Что же это мы вас так напрягать будем, Сергей Александрович! Ну неловко же, ей-богу… Вы нам только покажите по карте, а уж потом мы сами как-нибудь выгребемся.

– Дольше объяснять и показывать, – рассмеялся Мартов. – Садитесь, садитесь в свою «тойоточку»…

* * *

Потом совсем не по-немецки, а совершенно по-российски до начала третьего ночи сидели вчетвером на Розенштрассе в огромной прекрасной квартире старого хирурга, доктора медицины Зигфрида Вольфа.

Приканчивали литровую бутылку двенадцатилетнего «Чиваса», за которой Мартов, собственно, и заезжал на автозаправочную станцию, так как все магазины к тому времени уже были закрыты. Благодаря чему случай и свел его – поначалу с Ивлевыми, а позднее и с доктором Вольфом.

Разговор шел вперемешку на трех языках: с Мартовым Тимур и Таня говорили по-русски, с Вольфом Тимур разговаривал по-английски, Мартов на своем среднем немецком пытался поддерживать светскую беседу с хозяином дома, а Таня почти синхронно, очень вовремя помогала им сохранять живость непринужденной беседы…

Выяснилось, что Таня и Тимур плавают на «Федоре Достоевском», где когда-то в одном из круизов и познакомились с доктором Зигфридом Вольфом, пребывавшем в то время на борту русского судна в качестве немецкого пассажира.

– Погодите, погодите! – воскликнул Мартов. – Но на «Достоевском» главным доктором был Витя Раппопорт!.. Он, помню, даже ко мне в Репино приезжал…

– Ну что вы, Сергей Александрович! Виктор Семенович еще в девяностом ушел из пароходства, когда все только начало разваливаться, – улыбнулся Тимур Ивлев. – Теперь на «Достоевском» я служу…

– Господи… Вот ведь как в жизни бывает, – вздохнул Мартов.

Это оказался тот самый круизный лайнер, куда почти полтора десятка лет тому назад Ленинградский обком партии так и не пустил лауреата Государственной премии, заслуженного деятеля искусств, члена Союза писателей и члена Союза кинематографистов СССР Сергея Александровича Мартова в трехмесячное плавание для сбора материала к киносценарию «об отважной и благородной работе советских моряков международного пассажирского флота»…

Правда, и Таня, и Тимур появились на этом судне значительно позже, спустя несколько лет после того исторического решения партии, но тем не менее общность темы очень оживила новое гамбургское знакомство, вылившееся в обычную ленинградско-московскую ночную посиделку. Тем более что рейс, в котором Таня и Тимур познакомились и подружились со старым немецким хирургом, был для них более чем памятным и, не боясь пышности выражения, чрезвычайно знаменательным для всех троих…

Ибо этот рейс коренным образом отличался от всех предыдущих, да и последующих круизных рейсов.

И так уж получилось, что Сергей Александрович Мартов, прихлебывая виски, с усмешкой, достаточно иронично, поведал Тане, Тимуру и доктору Вольфу историю давних лет – своей неудачной попытки совершить круиз на легендарном тогда «Федоре Достоевском».

А доктор Вольф, Таня и Тимур, в свою очередь, нещадно перебивая друг друга, рассказали Мартову про тот самый чрезвычайный рейс, который доктор Зигфрид Вольф очень образно назвал «путешествием на тот свет».

Может быть, по-немецки фраза доктора звучала менее роскошно, но Таня так уж перевела слова Вольфа на русский.

Сергей Александрович выслушал эту историю с таким нескрываемым волнением и любопытством, что вдруг неожиданно встрепенулся, словно старая, застоявшаяся в деннике боевая кавалерийская лошадь, внезапно услышавшая резкий призывный раскат нервной распевной команды эскадронного трубача!..

«Вот из чего, черт подери, нужно делать сценарий!!! – завертелось в голове у Мартова. – Вот что могло стать бы настоящим кино!.. И название-то какое шикарное!.. Правда, слегка излишне претенциозное, зато, по сегодняшним рыночным меркам, очень даже кассовое – „Путешествие на тот свет“…»

* * *

Наверное, не очень крупным и примечательным событием будет псевдофилософское открытие стареющего человека, что с возрастом время так пугающе увеличивает скорость проживания, а каждый промелькнувший день твоего земного существования, каждый промчавшийся галопом час твоего бытия, каждая сверкнувшая и пролетевшая мимо «твоя» минута неумолимо становятся все дороже и дороже. Скорость исчезновения их в вечности катастрофически увеличивает стоимость следующих дней, часов и минут!.. И никаких твоих жизненных сил и накоплений явно не хватает для того, чтобы побороть эту чудовищную и неотвратимую инфляцию! Как бы ты ни надувал щеки и ни изнурял себя утренними зарядками, пробежками трусцой, бассейном, диетами и нетяжелыми гантелями.

И все-таки, и все-таки…

* * *

Больше полугода, почти семь драгоценнейших месяцев своей уже немолодой шестидесятидвухлетней жизни, истратил Сергей Александрович Мартов на то, чтобы по крохам, разбросанным по всему миру, собрать сведения и подробности о том самом круизном рейсе, о котором ему так живописно рассказали Таня и Тимур Ивлевы и старый немец – доктор медицины Зигфрид Вольф.

Но Таня и Тимур, да и доктор Вольф (еще в меньшей степени, чем Тимур и Таня), смогли поведать Мартову всего лишь внешнюю оболочку происшествия того незабываемого рейса, где они все трое в какой-то степени были участниками и свидетелями событий, происходивших тогда на борту лайнера…

А Мартову было чрезвычайно важно понять, что же в то время творилось, как говорится, «за бортом» круизного судна! То, чего ну никак не могли знать ни шестьсот англо-германских пассажиров, ни триста человек русской команды «Федора Достоевского»!

Свое собственное расследование Сергей Александрович начал, как и водится теперь, с интернета, который, как ни странно, ни в коей мере не оправдал его ожиданий и надежд. Было десятка два сообщений о том, что произошло несколько лет тому назад с русским теплоходом «Федор Достоевский» у берегов Новой Зеландии, но сообщения эти были столь невразумительны и разноречивы, что всерьез принимать их во внимание было бы непростительной ошибкой.

Нужен был контакт с людьми, которые непосредственно занимались тогда этим делом, – членами каких-нибудь экспертных комиссий по различным морским происшествиям, руководителями круизных фирм, которые фрахтовали русское судно, Интерполом, в конце концов…

Кто-то же этим происшествием занимался вплотную?! И захотят ли эти люди разговаривать с ним – с Мартовым? С частным лицом, литератором, который представляет всего лишь самого себя.

В давние советские времена в таких случаях можно было бы сотворить внушительные письма от Союза писателей и Союза кинематографистов, из которых сразу становилось ясно, что ты не кустарь-одиночка, пытающийся что-то там разнюхать, а представитель могучего клана советской творческой интеллигенции, интересы которой игнорировать не так уж просто, а иногда и опасно…

Вот так-то! А говорят, что при советской власти все было плохо.

Хотя если попытаться четко воссоздать в памяти события прошлых лет, то в свое время два таких письма на роскошных бланках образца начала восьмидесятых так и не помогли Мартову попасть в «халявный» круиз именно на этот таинственный теплоход…

Но будем справедливы: кто тогда преградил путь беспартийного Мартова к трапу «Федора Достоевского», наплевав на те замечательные письма? Это была Коммунистическая партия всего Советского Союза в лице инструктора Ленинградского обкома товарища Исправникова. Более сокрушительной силы в то время не существовало. Не то что компартия нынешняя – жалкие лилипутские свары и тайные съезды на московских задворках.

Однако Мартову с чего-то нужно было начинать.

Ивлевы рассказали, что у сегодняшней России собственного государственного международного пассажирского флота нет. Все было разворовано и утрачено еще в начале девяностых. Осталось два судна, которые тогда буквально за копейки перешли во владение к двум очень неглупым мужикам, бывшим сотрудникам Министерства морского флота СССР – Юрию Филипповичу Краско и Льву Анатольевичу Берману. Они и создали частную морскую российскую туристическую компанию «Посейдон» и даже умудрились восстановить не только суда, одним из которых был «Федор Достоевский», но и стародавние партнерские отношения с такими знаменитыми на весь мир морскими круизными фирмами, как английская «RBI» – «Роял-бритиш-интернэшнл» и немецкая «Оушн-тур-райзен».

Мартов отыскал в компьютере московский рекламный сайт «Посейдона», выписал оттуда все телефоны фирмы и стал названивать в Москву. Назвал секретарям и помощникам руководителей фирмы несколько наиболее популярных фильмов прошлых лет, к которым он когда-то писал сценарии, представился автором пары своих самых шумных книжек, переизданных только в России раз по десять-пятнадцать, и наконец получил доступ к «главному телу». Им оказался один из совладельцев фирмы – Краско Юрий Филиппович.

– Прилетайте, – сказал Краско. – Но если серьезно браться за эту тему, я подозреваю, что вам будет недостаточно разговоров только со мной и Берманом. Очевидно, вам придется связаться еще и с нашими партнерами по бизнесу в Лондоне и Бремене. Но тут уже мы со Львом Анатольевичем представим вас в лучшем виде. Ваша старая книжка про двух «чайников», которые уплыли на яхте из Союза в Израиль, у нас в «Посейдоне» уже давно стала настольной. Гостиницу забронировать?

– Нет, спасибо, это мои проблемы, – ответил Мартов.

Он снова позвонил в Москву и заказал себе номер в «Пекине», где останавливался всегда, когда его просили прибыть в издательство или какую-нибудь кинокомпанию.

На следующий день Мартов вылетел в Россию.

* * *

Совладельцы «Посейдона» Юрий Филиппович Краско и Лев Анатольевич Берман были моложе Мартова всего лет на десять, но выглядели такими подтянутыми и ухоженными, что больше сорока ни одному из них дать было невозможно. Казалось, что они старательно и весьма успешно олицетворяют сегодняшний тип московских деловых людей с очень высоким уровнем ответственности и дохода.

…Две предыдущие встречи Мартова с Краско и Берманом проходили в их роскошном офисе на Большой Пироговской, где Мартов с разрешения хозяев фирмы все их рассказы писал на цифровой диктофон. А третья – заключительная – встреча, уже без каких бы то ни было записей, – в одном из самых дорогих ресторанов Москвы, в ЦДЛ – Центральном доме литераторов.

К Союзу писателей этот ресторан теперь (слава богу!) не имел никакого отношения.

Когда-то, в советские времена, когда на «Мосфильме» снималась очередная картина по сценарию Мартова, он здесь бывал достаточно часто (хотя откровенно предпочитал уютный ресторан Дома кино) и отчетливо помнил роскошные облезлые и потрескавшиеся деревянные панели на стенах, затянутые клубами сине-серого сигаретного дыма; громкие, пьяные выяснения отношений братьев-литераторов – «Кто гениальней?..»; пожилых хамоватых и неопрятных официанток, которые служили при этой кормушке лет по двадцать и поэтому позволяли себе говорить завсегдатаям «ты» и нещадно их обсчитывать…

Сегодня это был один из лучших и, как теперь стало модно говорить, «пафосных и престижных» ресторанов страны. Старый, знакомый деревянный зал отреставрирован с отменным вкусом. Удобная элегантная мебель, еда – превосходная, обслуживание – на высочайшем уровне, цены – чтобы не пугать посетителей чудовищными рублевыми цифрами – не то в у. е., не то в долларах…

– Нам, Сергей Александрович, сейчас трудновато восстановить в памяти все то, что и как рассказывали тогда наши английские и немецкие партнеры… – сказал Лев Анатольевич Берман, с наслаждением уплетая крохотные пирожки с телячьими мозгами под добротный глоток «Русского стандарта».

– Вот поэтому-то я и предложил вам непосредственно повидаться с ними, – добавил Краско. – Еще рюмочку?

– С удовольствием, – ответил Мартов.

– Когда мы вас рекомендовали им, мы взяли из интернета перечень ваших основных работ и… о, счастье! Один из наших англичан читал какую-то вашу книгу в английском, естественно, переводе…

– Оцените, Сергей Александрович! – рассмеялся Берман. – Чтение чего-либо не имеющего отношения к круизному бизнесу у наших партнеров, прямо скажем, не самая сильная сторона их жизни и деятельности…

– Что отнюдь не умаляет их деловых качеств, – тут же заметил Краско. – А наш немецкий партнер знает даже два ваших фильма, которые, оказывается, шли у них по телевидению.

– Господи! – удивленно воскликнул Берман. – Неужели он еще успевает включать телевизор?! Мне всегда казалось, что, кроме работы, он занят исключительно сменой личных секретарей и их непрерывным тестированием. Чтоб не сказать хуже…

Краско укоризненно посмотрел на излишне развеселившегося Бермана и сказал Мартову:

– Тем не менее и в Лондоне, и в Бремене вас ждут с искренним интересом. Кстати, как у вас с английским, Сергей Александрович?

– Спасибо, хреново, – ответил Мартов. – В смысле – почти никак.

– А с немецким?

– Пристойно.

– Уже неплохо, – улыбнулся Берман. – Юра, не откажи в любезности, передай мне солонку… Надо предупредить Лондон о хорошем переводчике.

– Не проблема. – Краско подал соль Берману и спросил у Мартова: – У вас, конечно, немецкий паспорт?

– Нет, конечно, – ответил Мартов. – Российский. Но у меня бессрочная шенгенская виза. И многократная американская…

– Это не имеет значения, Сергей Александрович, – мягко заметил Берман. – Англичане, со своей пресловутой пятисотлетней хартией вольности, тупо требуют собственное въездное визирование. Но это не должно вас волновать. Да, Юра? – улыбнулся Берман.

– Вне всяких сомнений, – четко подтвердил Краско. – Сколько вы еще собираетесь быть в Москве, Сергей Александрович?

Мартов оглядел почти пустынный зал ресторана, и его вдруг нестерпимо потянуло домой в Гамбург – к своей тахте, своим книжкам, любимым картинкам на стенах, фотографиям, безделушкам на стеллажах. К Эльке, наконец! Если она кем-нибудь уже не занята в эту неделю…

– Я хотел бы улететь завтра. Вы мне дали столько материала, что я должен срочно привести свои записи в порядок и покумекать над ними, – ответил Мартов.

– У вас паспорт с собой? – спросил Краско.

– Естественно.

Краско разлил остатки водки по рюмкам и сказал Берману:

– Левушка, забери у Сергея Александровича его паспорт и, пожалуйста, сделай так, чтобы Сергей Александрович завтра улетел в Гамбург уже с английской визой. На кой леший ему самому этим заниматься?

* * *

В Гамбурге Мартов в первый же вечер после прилета вызвонил свою почти постоянную барышню Эльку – Эльжбету Конвицку, гражданку Польши, временно и нелегально (уже четвертый год!) проживающую в Германии.

Тяжким трудом уборщицы богатых домов в аристократических районах Гамбурга, не брезгуя симпатичной и очень целенаправленной полупроституцией, умная, бережливая и упорная Элька зарабатывала здесь себе на философский факультет Варшавского университета и небольшой домик, который должен будет находиться от ее храма науки на расстоянии не более получаса езды на автомобиле.

На этот самый автомобиль – недорогой, подержанный, но крепенький «фольксваген-гольф» Элька уже заработала и теперь на любой призыв мобильного телефона выезжала на собственной машине.

У Мартова с Элькой все тоже когда-то началось с невинной весенней уборки и мытья окон. Двухкомнатная квартирка Мартова в блочном доме не могла идти ни в какое сравнение с богатыми особняками. Зато Мартов с удовольствием платил пани Эльке «за все» намного больше, чем прижимистые владельцы богатых особняков…

Кто три года тому назад порекомендовал ему эту ироничную, ладненькую и очень хорошенькую уборщицу-польку, Мартов сейчас и не припомнит. Тогда ей вообще было всего лишь лет семнадцать…

В три часа ночи Элька приподнялась на локте, уставилась на Мартова и на хорошем русском языке, с неистребимым польским акцентом, мягко проглатывая букву «л», томно проговорила:

– Наверное, в Москве тебя кормили только виагрой.

– Ты мне грубо льстишь, – рассмеялся Мартов.

– Не, взаправду!

– Наплевать, даже если не «взаправду»! Ты говори, говори…

Элька вылезла из постели, голая пошлепала на кухню. Вернулась оттуда с куском холодной пиццы и бутылкой сухого мартини.

– Будешь? – спросила она у Мартова.

Тот не ответил ей. Лежал, смотрел в низкий потолок.

Элька поставила тарелку с пиццей и бутылку на столик у тахты, наклонилась, заглянула Мартову в лицо и пощелкала пальцами перед его носом:

– Эй, ты где?

– Что?.. – Мартов судорожно вздохнул, посмотрел на Эльку.

– Я спрашиваю – где ты есть?

Мартов улыбнулся, тихо ответил:

– В море.

– В каком? – спросила практичная Элька.

Но тут Мартов уже совсем очнулся, облапил Эльку, опрокинул ее на себя и прошептал ей на ухо:

– Понятия не имею!

* * *

Неделю Мартов разбирался в своих московских диктофонных записях: перевел их в компьютер, а потом распечатал на принтере – с белого листа бумаги Сергей Александрович Мартов воспринимал любой текст значительно легче, чем с дисплея.

А еще Краско и Берман подарили Мартову настоящую морскую карту, с проложенным на ней тем самым злополучным рейсом «Достоевского», о котором он впервые услышал от Тани и Тимура Ивлевых и их приятеля – старика хирурга, доктора Зигфрида Вольфа.

Мартов вчитывался в свои записи, до одури разглядывал карту – все пытался представить себе, что же в действительности произошло тогда с этим круизным лайнером, и безуспешно старался нащупать хоть какую-нибудь сюжетную ниточку, за которую можно было бы ухватиться, потянуть, а там, глядишь, и само бы пошло…

Но сколько бы он ни всматривался в эту строгую, расчерченную параллелями и меридианами карту доброй половины земного шара, в голову ничего не приходило. Не хватало очень многих звеньев в этой цепи, и как-то вечером Мартов позвонил в Нью-Йорк Георгию Вайнеру.

– Жорик, насколько я понял, в двух своих замечательных книжечках – «Утоляющий печаль» и «Райский сад дьявола» – ты явно консультировался с Интерполом. Не так ли, мой далекий американский друг? – спросил Мартов.

– Старичок, не только консультировался, но с человеком, который занимался непосредственно русскими делами, дружен и по сей день, – с удовольствием ответил Вайнер.

– А по-нашенскому он говорит?

– Как мы с тобой. А еще по-французски, по-немецки и по-испански с итальянским. Это помимо своего родного английского.

– А не смог бы ты меня представить ему?

– Естественно, старичок. Но учти, он уже года два как отошел от дел и находится, как когда-то говорили у нас, «на заслуженном отдыхе».

– Если всего лишь два года – ничего страшного. События, которые меня сейчас занимают, произошли несколько лет тому назад. Ты не будешь возражать, если недельки через полторы я появлюсь в твоем нью-йоркском поле зрения?

– Сообщи дату вылета и номер рейса, – сказал Вайнер. – Мы тебя встретим.

* * *

Наутро Мартов позвонил в туристическое бюро «Sicher Reisen», принадлежавшее, пожалуй, единственным друзьям Мартова в Гамбурге, русской Вике Ницше и ее мужу – немецкому инженеру Уве. С утра Уве работал на «Siemens» каким-то начальником, а вечерами как простой техник обслуживал полтора десятка компьютеров фирмы собственной жены. Хозяйкой бюро была именно четкая, деловая и напористая Вика.

– Викуля! Я сейчас на пару дней уезжаю машиной в Бремен, а потом мне сразу понадобятся билеты по маршруту Гамбург – Лондон…

– Сережа, учти, с твоим русским паспортом в Англию нужна виза! – предупредила Вика.

– Виза есть. В Лондоне – дня три. А оттуда в Нью-Йорк. Там – неделя, и обратно прямиком в Гамбург… Сколько это будет стоить?

– Откуда я знаю? Перезвоню минут через тридцать.

Через полчаса Вика позвонила:

– Все о’кей. Но из Гамбурга в Лондон пересадка в Амстердаме. Ничего?

– Нормально.

– Тогда готовь три тысячи евро с копейками. Это уже со сборами и страховкой. По Европе – бизнес-классом, а в Америку и обратно – экономическим. Годится?

– Спасибо, Викуля! Кредитную карту «Чейза» возьмешь? А то у меня нет таких наличных.

– Возьму. Приезжай ужинать. Я сегодня в русском магазине у Запрудских отоварилась пельменями и малосольными огурчиками и купила твою новую книжку. Заодно и подпишешь.

– Ну и дурочка. Могла бы не покупать. Я только что в Москве в издательстве получил десяток авторских экземпляров…

* * *

Сейчас, оглядываясь назад, на этот марафон, Гамбург – Москва – Гамбург, Гамбург – Бремен – Гамбург – Лондон – Нью-Йорк – Гамбург, в поисках подробностей того случая с русским круизным лайнером, так неожиданно и запоздало разбередившего душу Сергея Александровича, помимо неоценимой помощи людей, встречи с которыми Мартов и планировал заранее, поразили его лишь какие-то косвенные детали, не имеющие к существу дела, казалось бы, никакого отношения.

Ну, например…

В Москве – знакомство с двумя поистине новыми русскими, которые до удивления не втискивались ни в один из анекдотов, рассказываемых об этом удивительном нынешнем сословии. И поразительно вкусные, крохотные – с половину мизинца – пирожки с телячьими мозгами по доллару за штуку в ресторане бывшего Центрального дома литераторов.

Бремен потряс его совершенной и призывной красотой феерически сексуальной помощницы главы немецкой круизной фирмы Клауса фон Вальтершпиля…

В Лондоне владельцы «RBI» – Джек Бредшоу и Боб Стаффорд преподнесли Мартову роскошную, жаркую, солнечную погоду и весело уложили на лопатки вечные хрестоматийно-литературные представления о сыром, дождливом и туманном Альбионе…

А в Нью-Йорке отличный русский писатель Георгий Вайнер, отец троих московских детей и дедушка двух американских внуков, познакомил Мартова с бывшей легендой Интерпола – невысоким, худеньким пожилым человечком – Солом Гринспеном.

Сол был невероятно не похож на могучих голливудских красавцев, представляющих кинематографический Интерпол на экранах мира! Поначалу Сергей Александрович подумал, что Вайнер и вот этот старый маленький шибздик его просто-напросто разыгрывают.

Но потом…

– Это дело рук Фриша, – говорил Сол, прихлебывая пиво. – Отто Фриша. Такой международный гангстерский синдикат. Принимает заказы на насильственную компрометацию и физическое устранение конкурирующих фирм и концернов. Никаких симпатий и антипатий, никаких религиозных убеждений, никаких политических пристрастий. Только деньги. Кто первый заключит контракт, кто больше заплатит. Отделения синдиката Фриша разбросаны почти по всему свету и превосходно организованы. Он располагает высококлассными специалистами практически в любой области. Года четыре тому назад я со своей командой занимался этой вашей морской историей…

* * *

И еще.

Когда, нафаршированный записями, копиями документов, картами Мирового океана с пометками развития тех событий, Сергей Александрович Мартов по небу возвращался из своего кругового турне, то из девяти часов полета, положенных на перелет Нью-Йорк – Гамбург, последние три часа он проспал. И перед самой посадкой ему приснился странный сон.